А утром пришел Фо…

Горос, 2020

Мир меняется: в нем возникают чудовища, которых не встретишь даже в самых жутких кошмарах. Верить никому нельзя – даже под личиной друга может скрываться монстр. И теперь горстке солдат, оказавшихся в эпицентре катастрофы, предстоит не только выжить, но и остановить этот кошмар. Ведь под угрозой все человечество! Но для этого нужно понять, по каким законам живет новый, изменившийся мир…

Глава 3

Нападение

Снова очутившись в кресле бодрячки, я вспомнил про книгу. Она все еще была в сапоге. Я сначала раскрыл ее на закладке, но передумал — вернулся почти в самое начало и принялся просматривать абзац за абзацем. Вот, нашел! «…Лада макушкой едва достигала плеча своего отца, за что тот называл ее „крохой“. Необычайно длинные светлые волосы она не сковывала заколками и резинками, и те всегда свободно рассыпались по плечам. Голубые глаза Лады постоянно сияли таким задором и жизнерадостностью, что тем, кто смотрел на нее, казалось — эта девочка не знает, что такое слезы…» Кстати, какого цвета были ее глаза?

Я перечитывал описание внешности Лады множество раз и сам не заметил, как задремал. Телефонный звонок раздался настолько внезапно, что я аж подскочил, выронив книгу.

— Караульное помещение, — сказал в трубку дежуривший за пультом Рыбалкин. — Кто? Что там? Ты чё, шутишь? Эй! Алло! Второй пост!

Сердце мое бешено забилось. Второй — мой пост! Что там стряслось? Не связано ли это с моей ночной гостьей? Я представил, как она лежит сейчас на земле лицом вниз под прицелом автомата Лехи Волкова, который оказался более ответственным часовым, чем я. Ведь по уставу я тоже должен был положить ее лицом в грязь и вызвать смену за то, что она ошивалась у поста. Я прислушался: что будет дальше?

Рыбалкин вскочил со стула. Он все еще озадаченно сжимал в руке трубку, на лице застыло выражение растерянности. Наконец он бросил трубку обратно на пульт и влетел в комнату начкара.

— Товарищ капитан!

Саморов спал, укрывшись с головой синим армейским одеялом. Рыбалкин тронул его за плечо. Тот заворочался, перевернулся на другой бок, пробормотав что-то невнятное.

— Товарищ капитан! Нападение на пост!

— Что? — Капитан тут же подскочил. — Какое, к черту, нападение?

— Со второго поста позвонил Волков. Говорит… То ли нападение, то ли еще чего… Я так и не понял.

Начкар сел, растирая виски.

— Где Провин?

— Не знаю.

— Так узнай! Сюда его, быстро! И Агеева тоже!

Рыбалкин вбежал в бодрячку.

— Помначкара не видал? — спросил он у меня.

— Не, Санек, не видел. А что случилось-то?

Но Рыбалкин уже мчался в отдыхаловку, где высыпался между сменами Агеев.

— Эй, Витек! — Рыбалкин тронул разводящего за плечо.

— Что? — Агеев подскочил. Глаза его спросонья бегали, рыжий чуб торчал вихром.

— Тебя начкар вызывает!

— Ага. Иду.

Рыбалкин побежал было к выходу, но, оглянувшись у двери, увидел Агеева в горизонтальном положении и даже слегка похрапывающего. Рыбалкин вернулся к топчану и принялся усиленно тормошить младшего сержанта:

— Витяня, да проснись же! Тебя начкар вызывает, срочно! Похоже, нападение!

Агеев сел, спустив ноги на пол, посидел так несколько секунд, растирая глаза. Наконец взгляд его стал осмысленным, он тревожно взглянул на Рыбалкина и, не говоря ни слова, принялся быстро натягивать сапоги.

Рыбалкин вернулся к пульту и попытался дозвониться до второго поста. Безуспешно. Вдруг пульт затрещал. Рыбалкин щелкнул тумблер у горящей лампочки, но оказалось, что звонит часовой с собачки.

— Что? — прокричал Рыбалкин в трубку. — Слышал выстрелы на постах? Ясно. Отключайся.

Из комнаты начальника караула выбежал встревоженный Агеев и распахнул пирамиду с автоматами.

— Вовка, не ставь автомат, — бросил он только что сменившемуся с собачки Роганину. — Пойдешь со мной. Рыбалкин, ты тоже.

— Витек, возьми и меня! — подскочил я. — Все-таки это мой пост…

Агеев окинул меня удивленным взглядом.

— Ты же из бодрствующей смены? Ладно. Собирайся. Роганин, тогда останься.

Я быстро напялил броник и каску, схватил автомат. Выбегая вслед за Агеевым из караулки, услышал, как начкар приказал Шуровичу во что бы то ни стало разыскать Провина.

Погода совсем испортилась. Небо заволокли тучи. Заступивший на собачку Серега Сычев ютился под козырьком крыльца, прячась от начавшего моросить дождя. Мы на бегу пристегнули к автоматам штык-ножи и магазины и, забыв прикрыть калитку, помчались к постам. Небо мигнуло фиолетовым, громыхнуло, и через мгновение грянул ливень. Лес зашумел под мощным, как из душа, потоком воды. Ведущая к постам тропинка тут же превратилась в кисель. Глина скользила под ногами, толстым слоем налипая на подошвы так, что мы едва не падали.

Нам наперерез помчались обширные ручьи. Впереди между трепещущими под ударами дождя листьями замелькали огни периметра постов…

Посланный разыскать помначкара Шурович осмотрел каждый угол, но Провина так и не нашел. Даже в сушилку заглянул — вдруг тот завалился спать на бушлатах? Мы иногда так поступали: тепло и уютно, не то что на жестких топчанах отдыхаловки. Не обнаружив его и там, Шурович вышел в бодрячку и озадаченно замер: вроде больше искать негде…

— Вовка, Жеку не видал? — спросил он у сидящего за пультом Роганина.

— С тех пор как с постов вернулись, не видел, — пожал тот плечами. — Он тогда поссать за калитку пошел.

«Точно, — вспомнил Шурович, — на улице еще не смотрел!» Он нехотя поплелся к выходу. Оказавшись на крыльце, окинул взглядом площадку, курилку. Помначкара нигде не было видно.

— Что, правда на посту стреляли? — спросил он Сычева.

— А ты думаешь, я шалобол и все натрындел? Решил пацанов разыграть, чтобы они просто так на посты сбегали? — Сычев исподлобья тупо уставился на Шуровича. Как бык на матадора. Именно из-за этого взгляда Сережа и получил свое прозвище — Бык. Сычев славился не только тугодумием, но и способностью заводиться с пол-оборота по любому поводу. А поводов у него находилось множество, так как его не обремененное интеллектом сознание любую фразу собеседника расценивало как обидную. С Быком не то что шутить, даже просто разговаривать опасались, учитывая его габариты.

— Ладно, забей. Я просто так спросил, — махнул рукой Шурович и с сомнением подставил руку под стекающий с козырька водопад.

Искать Провина за калиткой в мокрющем лесу не было никакого желания. Однако, вспомнив лицо капитана Саморова, когда тот отдавал приказ, Шур решил, что гнев начкара страшнее ливня. И он, подняв воротник и вдохнув поглубже, вышел под дождь. В спину ударил холодный поток, одежда тут же промокла.

— Похоже, караул у нас больше не халявный, — посетовал Шурович. — Теперь он геморройный!

Пробежав по площадке и миновав все еще распахнутую после нашего ухода калитку, Шурович спрятался под деревьями. Однако ливень был настолько сильным, что листва не спасала, скорее наоборот — с нее вода стекала множеством ручьев.

— Жека! — позвал Шурович, особенно не надеясь услышать ответ. — Жека Провин! Ты тут?

Он постоял с полминуты, прислушиваясь, и собирался уже рвануть обратно в караулку с чувством выполненного долга, мол, я честно искал, как вдруг, к его удивлению, где-то неподалеку раздался тихий стон.

«Быть может, показалось?» — с надеждой подумал Шурович. Однако стон повторился, причем более отчетливо. Шур вздохнул и поплелся в лес, на звук.

— Провин! Это ты? — продолжал он звать, медленно продвигаясь вперед, раздвигая мокрые ветви. Он уже не торопился — все равно промок до нитки.

Дождь утих, зато теперь налетел сильный ветер, в лицо полетела противная морось. Кроны деревьев над головой стали раскачиваться с яростным шумом, а лес, казалось, наполнился тенями. Шур вздрагивал от каждой ломаемой ветки под собственными ногами — треск раздавался такой, что ему казалось, будто кто-то бродит неподалеку и пристально за ним наблюдает. Может, так оно и есть? Он с опаской оглянулся. Листва уже полностью скрыла караулку, так что не было видно даже огня фонаря.

— Провин! — снова позвал он, а сам для себя уже решил: «Его здесь точно нет! Пора возвращаться!» — Жека, ты здесь?

Ну, нет так нет! Шурович махнул рукой и побрел обратно. Ощущение, что за ним следят, становилось все сильнее. Он чувствовал, как с каждым шагом идет все быстрее. Сверкнула молния, осветив лес фиолетовой вспышкой. В этом призрачном свете Шуровичу вдруг показалось, будто со всех сторон его окружают странные тени — живые! Над лесом прокатился гром, и снова грянул ливень.

Тут Шурович не выдержал и побежал, пригибаясь под ударами разбушевавшейся стихии. Это было уже не просто желание укрыться от дождя. Он бежал, не помня себя от ужаса, не обращая внимания на ветки, сильно раздирающие лицо, на высокую траву, опутывающую ноги. В какой-то момент ему даже показалось, что лес слишком долго тянется. «Не мог я зайти так далеко! Неужели заблудился?» И вдруг он упал. Рухнул в мокрую траву. Попытался подняться, хватаясь за деревья, но мокрые стволы скользили под перепачканными грязью ладонями. Ему удалось встать в тот самый момент, когда снова сверкнула молния, осветив то, обо что он споткнулся…

…Мы в это время как раз добрались до периметра. У ворот присели, прислушались. Все спокойно! Агеев распахнул ворота и, пригнувшись, побежал к вышке первого поста.

— Эй, Драпко! — позвал он. — Эдька Драпко!

Ответом ему был лишь прокатившийся по округе гром. Эдика нигде не было видно. Скрипел фонарь, раскачиваясь под ударами косых капель и порывами ветра. Окрестности плясали в его мечущемся фиолетовом свете. Под ногами стелилась туманная дымка.

— Драпко! — снова позвал Агеев.

В окопе у вышки возникло движение.

— Вон он! — воскликнул я, щурясь от заливающего глаза потока воды.

Мы было ринулись к окопу, как вдруг нас остановил резкий окрик:

— Стоять!

Драпко поднялся из окопа. Его автомат был направлен на нас.

— Эдька, ты чего? Это же смена… — сказал Агеев, делая шаг вперед. Но тут же замер — Драпко передернул затвор.

— Хватит с меня одной смены, — холодно ответил часовой. — Провин с вами?

— Нет. А при чем тут Провин?

— А при том, что он уже был здесь. Минут десять назад. Сказал, что проверка.

— Странно. Ну и где же он теперь?

Эдик как-то странно усмехнулся. Тут я разглядел, что рукав на левом плече у него распорот и по ткани, размываясь дождем, сочится кровь.

— Короче, я смену подпущу только с начкаром! — твердо заявил Драпко. — А там делайте что хотите. Хоть на кичу сажайте!

— Эдька, что случилось-то?

— Я сказал, только с начкаром!

— А что там, на втором, не в курсе?

Драпко покачал головой.

— Ладно, — наконец сказал Агеев. — Нам надо сходить туда, проверить. Ты как, службу-то нести способен? Может, тебя сменить?

Драпко заколебался. Но все же мотнул головой и махнул: «Ступайте!» При этом автомат так и не опустил.

Не успели мы отойти от вышки и пары десятков шагов, как вдруг впереди прогремела автоматная очередь. Еще и еще.

— О, черт! — вскричал Агеев.

Стреляли на втором посту!

Я побежал вниз по склону. Мокрая глина чавкала под ногами и выскальзывала из-под подошв. Я несколько раз упал, но треск выстрелов впереди заставлял снова подняться из мокрой жижи и бежать дальше. Впереди в полумраке мелькала спина Агеева. Рыбалкин отстал, споткнулся где-то еще на первом посту. И вдруг наступила тишина — стрельба стихла. Это могло означать либо то, что у Волкова кончились патроны, либо… О втором я боялся даже подумать.

Я налетел на внезапно остановившегося Агеева. Тот, пригнувшись, прислушивался, держа автомат на изготовку. Но округу наполняли лишь шум дождя и шелест листвы за ограждением. Подбежал Рыбалкин. Агеев жестом указал: «Сядь!» Мы осторожно двинулись вперед. Мой взгляд скользнул вдоль ограждения, по черной стене леса и остановился на том месте, где я не так давно видел девушку. Я тут же вспомнил ее предупреждение. Не об этом ли она говорила? Как она вообще связана с происходящим?

— Кто-нибудь видит Волкова? — шепотом спросил Агеев, настороженно глядя по сторонам.

Однако ни часового, ни тех, в кого тот стрелял, мы так и не заметили. Я молча показал разводящему в сторону окопа у вышки. Мы осторожно двинулись туда. Волков действительно оказался там. Он лежал лицом вниз, автомат валялся рядом. Вокруг — россыпь гильз. Похоже, часовой стрелял, пока не кончились патроны.

— Леха! — Агеев толкнул его. — Эй, Волков!

Без сознания? Разводящий осторожно перевернул его на спину. И тут же отпрянул. В небеса уставились остекленевшие, широко распахнутые глаза. С виду Волков казался невредимым — ни ранений, ни ссадин. Да только сомнений не было — он мертв. Агеев все же попытался нащупать пульс, покачал головой и сел на дно окопа, обхватив голову руками.

— Он что… — Я не решился закончить фразу. Лишь стоял и ошарашенно пялился на труп.

— Чё встал? — опомнился Агеев. — Пули схлопотать захотел?

Я мгновенно пригнулся.

— Занять оборону! — скомандовал разводящий. — В кого-то же он стрелял!

Мы с Рыбалкиным повалились в траву, нацелив автоматы на черную непроглядную чащу леса, начинавшуюся в нескольких метрах от колючей проволоки. Именно туда палил Волков. Я отметил, что ограждение не повреждено, нет никаких следов, тел убитых. Только непримятая трава да волнующиеся кроны деревьев. Но кто-то ведь убил часового!

Казалось, мы просидели целую вечность, прислушиваясь и вздрагивая от каждого шороха. В округе по-прежнему было безлюдно, но подняться из окопа мы не рискнули: вдруг за нами наблюдают и только этого и ждут?

— Саня, может, все-таки расскажешь, что ты видел на посту, перед тем как тебя сменили? — шепотом спросил я у Рыбалкина. Просто молчание действовало мне на нервы.

Тот быстро взглянул на меня и тут же отвернулся.

— Нет, правда, — сказал Агеев. — Расскажи. Я же помню, что ты был не в себе, когда мы пришли. Что случилось? Вдруг это как-то связано с этим…

Он кивнул на тело Волкова.

— Да ерунда все это, — уклончиво ответил Рыбалкин и снова отвел глаза. — Мне всего лишь приснился страшный сон. Потому как наяву такого просто быть не могло!

— И все-таки?

— Да что рассказывать-то… — вздохнул Рыбалкин. — Где-то в двенадцатом часу ночи я лежал в окопе. Спать, как назло, не хотелось. От нечего делать глядел на звезды и тихо пел.

— Пел? Что пел? — спросил Агеев.

— Не важно. Я всегда пою на посту. Помогает убить время. Обычно песня длится минуты три. Пять песен — прошло пятнадцать минут, значит, пора звонить в караулку с проверкой связи. Прогнал в голове альбома три-четыре какой-нибудь группы — прошло два часа — жди смену. Да и веселее с песней…

— Понял. Давай без подробностей.

— Но тогда отчего-то петь расхотелось, — продолжал Рыбалкин. — Честное слово, никогда не боялся один ночевать на посту, а тут вдруг стало не по себе. Да еще и Зверек перед этим нагнал жути, рассказывая про какие-то там шумы на посту…

— Какие еще шумы? — Агеев глянул на меня.

— Так, показалось, — отмахнулся я. Ведь тогда пришлось бы рассказать и о девушке.

— Короче… Лежу я и вдруг слышу — шорох. Ощущение было такое, будто кто-то идет по траве. «Неужели смена?» — думаю. Глянул на часы — 11:30. Да рановато еще… Приподнялся, посмотрел по сторонам. Никого. Шорох тоже прекратился. Мне вдруг показалось, что шел он со стороны леса по ту сторону колючей проволоки. Но за колючкой тоже было пусто. Да и кто там мог ошиваться? Я снова опустился на дно окопа. И тут ко мне в окоп стал затекать странный такой туман. Меня это удивило, ведь пост мой находится на сопке, а я всегда думал, что туманы должны в низинах собираться. В общем, выглянул я, смотрю, а туман этот повсюду — стелется по дорожке, в траве, у колючки. Да такой плотный и белый, как кефир. Внезапно похолодало. Я поднял воротник, сунул ладони под бронежилет, снова сел в окоп и запел, скорее чтоб прогнать накатившие дурные мысли. И вдруг опять позади шорох — явно шаги. Да так близко! Я придвинул поближе автомат, положил палец на предохранитель. Мало ли что… А сам думаю: расскажу кому — засмеют! Скажут, совсем крышу от глюков сорвало! Я снова выглянул из окопа, раздвинул траву и оцепенел. Вижу, по тропинке вдали вроде как идет кто-то. Туман густой-густой, видно плохо, но понимаю, что это явно не смена. Глянув на точку связи, подумал: «Может, в караулку сообщить?» Но удержался. Мало ли, вдруг меня все-таки глючит? Чего понапрасну караул дергать? Ведь сколько раз бывало, что из-за дрожащей тени часовые смену «в ружье» поднимали… Да только я быстро понял, что никакая это не тень, не мираж, а реальный человек. Нарушитель чешет по территории, и прямо на меня! Ну, тут уж я, как положено по уставу, вскочил, вскинул автомат, щелкнул предохранителем, кричу: «Стой, кто идет?» Вот тут-то до меня и дошло, что это девка…

— Девушка? — взволнованно перебил я. — Блондинка или брюнетка?

— Какая разница? — цыкнул на меня Агеев. — Продолжай, Рыб ал кин!

— На чем я остановился? Ах да, девушка… — продолжал тот. — Поначалу я не разглядел ее лица. Просто по фигуре, одежде, длинным волосам понял, что это баба. Она шла по тропинке, словно манекенщица на подиуме. «Стой, кто идет, говорю!» — снова крикнул я, а сам уже приготовился пальнуть в воздух предупредительный. «Что ты, Саша, это же я!» — отвечает. Я аж охренел, услышав голос. Ушам не поверил! А она прошла еще пару шагов и остановилась. Фонарь осветил ее лицо. Это и правда оказалась Милка! Та самая, представляете?

— Что еще за Милка? — удивился Агеев.

— Ну, моя подружка с гражданки. Помните, я про нее рассказывал?

— Здесь, на посту? — Разводящий с сомнением взглянул на него.

— Я сам охренел! — ответил Рыбалкин. — Короче, она говорит, мол, ты так долго мне не писал, вот я и приехала тебя навестить. «А как сюда попала?» — спрашиваю.

Это ж черт-те сколько километров от части! Ответила, что комбат ехал в караул с проверкой, она с ним и напросилась. «Мне сильно-сильно, — говорит, — хотелось тебя увидеть!» А сама уже подошла так близко, что я ощущал запах ее духов. Ну и бросилась мне на шею со словами: «Я так соскучилась!» — и все такое…

У меня защемило в груди. Неужели я тогда общался с Сашкиной подружкой?

— Ну ты даешь, Рыбалкин! — покачал головой Агеев. — Тоже мне часовой… Под арест захотел?

— Нет, я, конечно же, пытался ее оттолкнуть, сказал, мол: «Мне нельзя! Я же на посту!..»

— Хорош врать-то!

— Ну ладно, ладно… Не говорил. А ты бы, скажи, удержался? — огрызнулся Рыбалкин. — В общем, она давай расстегивать лямки на бронежилете…

Неподалеку раздался треск ломаемых веток и шум листвы. Агеев поднял руку. Рыбалкин умолк. Разводящий прислушался, осторожно выглянул из травы.

— Птица, — сообщил он, снова опускаясь на дно окопа. — Ну, и что было дальше?

— Что дальше… — Рыбалкин провел ладонью по лицу. — После этого дела я, видимо, задремал. Не знаю, сколько прошло времени. Проснулся от щелчка. Как оказалось, это Милка нажала на кнопку — отстегнула штык-нож от моего автомата. Я открыл глаза аккурат в тот самый момент, когда острие нависало над моим лицом. Хорошо, успел увернуться, потому как в следующий миг штык-нож воткнулся в землю, в то место, где мгновение назад была моя башка. В полумраке я разглядел голую Милку со штык-ножом в руке, машинально оттолкнул ее, попытался встать, да только помешали спущенные до колен штаны. Моя разъяренная подружка тут же снова набросилась на меня, повалила на спину. Правда, на этот раз мне удалось поймать ее за запястье той самой руки, что сжимала нож. Милка наваливалась на меня всем весом, явно пытаясь засадить клинок мне в горло. Сейчас вспомнить — кино, да и только! А тогда чуть в штаны не наложил…

— Ты без штанов был, герой-любовник, — хмуро заметил Агеев. — Что дальше?

— Длинные волосы падали мне в глаза, в фиолетовом свете фонаря я видел искаженное злобой лицо подружки. Да только весовые категории-то у нас разные. Я без труда отвел ее руку в сторону и, придавив державшую нож ладонь к земле, резко ударил по запястью. Рука Милки ослабла, нож оказался у меня. Я рванул его из земли и… Уж не знаю, как так получилось… В общем, ударил. Как-то машинально — просто махнул рукой, не целясь никуда конкретно. Да только попал! Я почувствовал, как лезвие вошло в тело. Милка вскрикнула, отползла в сторону. Я же быстро вскочил, натянул штаны. Гляжу — Милка сидит неподалеку на траве, правой рукой прикрывает рану на животе, а сквозь пальцы хлещет кровь. Она подняла голову, в глазах слезы, губы дрожат. Я же вдруг понял, что именно только что натворил! Подбежал к ней, упал рядом на колени, обнял. «Милка, почему?» — спрашиваю. А она только и сказала: «Я все знаю…» И все! Думаю, она имела в виду ту бабищу, с которой мы пару недель назад отжигали в самоволке. Помнишь, Зверек? Вот только не пойму, кто мог меня сдать… В общем, Милка умерла, прямо у меня на руках… Ну а потом пришла смена.

Рыбалкин замолчал. Агеев какое-то время молча с сомнением его разглядывал.

— Да, но когда мы пришли, рядом с тобой не было никакой мертвой голой девки, — сказал он.

— Не было… — Рыбалкин кивнул и уставился в землю.

— Комбат, кстати, тоже не приехал.

— Вот я и говорю, что это был сон! — воскликнул Рыбалкин. — Просто все было так реалистично…

— Ох, Рыбалкин, Рыбалкин, радуйся, что это тебе только приснилось. А то сидеть бы тебе за такие дела на киче до самого дембеля! — покачал головой разводящий. — Ладно, спать на посту надо меньше. Сейчас есть дела поважнее!

Рассказ Рыбалкина отвлек нас от происходящего. Теперь же, снова вспомнив о том, что рядом лежит труп сослуживца, я взглянул на него, и по жилам пополз тягучий страх. Я даже опустился ниже в окоп от ощущения, словно кто-то держит меня на прицеле. А быть может, он там не один!..

— Думаешь, те, кто это сделал, нас пасут? — Я кивнул на тело Волкова.

Агеев выглянул из травы:

— Это мы сейчас и проверим. В любом случае не сидеть же тут вечно.

Разводящий осторожно привстал, готовый в любое мгновение броситься на землю. Ничего не произошло. Тогда он вынул из кармана бронежилета Волкова трубку и, сказав: «Пацаны, прикройте», пригнувшись, подбежал к столбу ограждения с прикрепленной к нему металлической коробкой точки связи. Мы с Рыбалкиным нацелили автоматы на лес. Агеев добежал до точки, воткнул штекер, пошевелил шнур, ударил по коробке. Вернулся обратно в окоп.

— Связи нет! — сообщил он. — Короче, Зверек, придется тебе пока подменить его. — Агеев кивнул на Волкова. — Твой же пост! А мы с Рыбалкиным сбегаем поднимем караул в ружье. Лады?

Что я мог ответить? Приказ есть приказ…

Агеев с Рыбалкиным возвращались через третий пост, чтобы проверить, как там дела. Стоявший на посту Слава Бабин сказал, что выстрелы слышал и даже звонил по этому поводу в караулку. Там ему ответили, что уже в курсе. У него же — все спокойно.

— Но ты все равно будь начеку, — предупредил Агеев.

— Пусть приходят — отстрелю яйца, — невозмутимо ответил Слава, похлопав по автомату.

Агеев с Рыбалкиным побежали дальше и вскоре добрались до караулки.

— Часовой! — крикнул разводящий, пнув калитку. — Чего не открываешь? Оглох?

Все еще дежуривший на собачке Сычев, казалось, не слышал. Он стоял спиной к ним и на что-то пялился.

— Бык, открывай, говорю! Резче!

Сычев вышел из оцепенения, подошел, клацнул щеколдой и снова на что-то уставился. Только теперь Агеев заметил, что на крыльце караулки какая-то суета. Даже начкар оказался тут. Агеев побежал к нему:

— Товарищ капитан! Там, на посту…

Саморов повернулся, и Агеев умолк. Никогда еще он не видел капитана таким растерянным. Начкар был бледен, как туман.

— Там, на втором… — сбивчиво продолжил Агеев. — Волков… Я не знаю, что случилось. Но он мертв и…

И тут Агеев увидел, как заносят в караулку Провина.

— Господи боже! — Разводящий отпрянул от неожиданности, с трудом сдержав подкатившую к горлу тошноту.

Фонарь осветил перепачканное грязью лицо старшего сержанта и зияющую на горле рваную рану. Голова Провина была запрокинута, рот приоткрыт, в широко распахнутых глазах застыл ужас. Форма на груди пропиталась кровью.

Агеев вышел из-под козырька, прижался спиной к стене караулки, сдерживая дрожь во всем теле. Какое-то время он стоял так, вскинув голову, подставляя лицо под ручеек, сбегающий с крыши. Он глубоко вдохнул, выдохнул и пошел следом за остальными в караулку. Оглянувшись у двери, увидел, что Рыбалкин стоит у распахнутой калитки, упершись лбом в железную сетку ограждения, и что-то бормочет. Что он там делает? Прислушавшись, Агеев разобрал лишь слово «прости». И вдруг разводящему показалось, что в лесу неподалеку кто-то стоит. Девушка! Причем голая! Он зажмурился, снова посмотрел туда — никого. «Неужели и у меня уже глюки начались?» — подумал Агеев, заходя в караулку.

Тело Провина занесли в комнату начальника караула, положили на кровать. Какое-то время Саморов сидел в кресле, растирая виски кулаками. Солдаты толпились рядом. И тут капитан словно очнулся.

— Чего уставились? — рявкнул он на мявшихся у двери подчиненных. — Караул, в ружье!

Никто не шелохнулся.

— Ну, чё стоите? — закричал он что было сил. — Команда «В ружье!» была…

В караулке начался переполох. Каждый вдруг осознал опасность и серьезность ситуации. Завыла сирена открытой оружейной пирамиды. Солдаты хватали автоматы, бронежилеты, каски. Вскоре все стояли посреди комнаты бодрствующей смены и, перешептываясь, ждали распоряжений. Саморов все еще сидел у тела своего помощника, с отвращением рассматривая кровавое месиво на шее Провина. Казалось, что горло тому не перерезали, а буквально вырвали… Наконец капитан встал, вышел в комнату бодрствующей смены, окинул строй долгим взглядом и хрипло повелел:

— Ножи к осмотру!

Все вынули из ножен штык-ножи. Начкар внимательно осмотрел каждый.

— Товарищ капитан, вы думаете, что это мы его… Ну… это… — спросил Агеев и провел пальцем по горлу.

Суровый взгляд капитана скользнул по лицам и уперся в пол.

— У нас с Жекой, конечно, далеко не гладкие были отношения, вы об этом знаете. Но чтобы так… — сказал Агеев и добавил: — К тому же Волкова на посту тоже кто-то…

— Да ни хрена я не думаю! — рявкнул капитан.

Он подошел к дверному проему, постоял какое-то время, упершись лбом в косяк.

— Провин… Волков… — пробормотал он.

Саморов взглянул на тело сержанта, стукнул кулаком по стене, словно решился, и пошел к пульту связи. Заметно дрожащей рукой снял трубку. Но вместо гудка в трубке была тишина.

— А, черт! — взревел капитан, швырнув трубку на пульт. С частью связи не было. Пальцы начкара заскользили по тумблерам. Молчание. С постами связи тоже нет! Капитан яростно ударил кулаком по теперь бесполезному пульту и крикнул: — Караул, становись!

Он прошелся вдоль строя, вглядываясь в растерянные лица.

— Агеев, Шурович, Трошников, Роганин… Четверо! Кого нет?

— Бабин и Драпко на постах. Гриненко там же вместо Волкова. Сычев на собачке. — Агеев окинул взглядом строй. — Стоп, а где Саня?

— Так, ну и где Рыбалкин? — тихо спросил капитан.

Все лишь пожимали плечами.

— С тех пор как мы вернулись с поста, я его не видел, — ответил разводящий.

— Кто-нибудь знает, он вообще заходил в караулку?

Тишина.

— Шурович, сбегай на собачку, спроси.

Тот умчался, а вернувшись, сообщил:

— Сычев сказал, что Рыбалкин в караулку не заходил. Говорит, видел, как тот в лес пошел.

— Черт все дери!

Капитан какое-то время помолчал.

— В общем, так, — наконец сказал он. — Всем занять оборону в караульном помещении до дальнейших указаний. Позиции покидать лишь с моего личного разрешения. Ясно? По местам!

Солдаты поспешно рассыпались по караулке.

— Агеев! — позвал капитан.

— Я!

— Бери с собой Роганина и дуйте на усиление постов.

— Есть!

Те побежали к выходу.

— Погодите! — остановил их капитан.

Он зашел в свою комнату, открыл сейф и протянул разводящему патроны и несколько гранат:

— Держите!

Роганин с Агеевым переглянулись. По инструкции этот сейф положено было открывать лишь в особых случаях, и за пять лет караулов это произошло впервые.

— Ну, давайте. Удачи, — сказал капитан.

Когда они скрылись за дверьми, Саморов опустился в кресло у пульта связи. Смахнул со лба холодный пот.

— Думаешь, кто-то из наших Жеку прирезал? — перешептывались сидящие под окнами Трошников с Шуровичем.

— Да фиг знает… А Волкова тогда кто?

— Может, правда нападение?

Саморов приподнял трубку на пульте — тишина. Снова уронил ее. Связи нет!

* * *

Обо всем этом мне рассказали позже. Я же все это время, как и было велено, стоял на посту. Я прижимался спиной к опоре вышки, с тревогой поглядывая в сторону окопа, где все так же лежало тело Волкова. Я понимал, что здесь, на открытом пространстве, я словно мишень. Если кто-нибудь начнет стрелять, точно не промахнется. Однако находиться в окопе рядом с трупом сослуживца я не мог.

Дождь кончился, но от этого легче не стало. Мокрая форма прилипла к телу, от каждого порыва ветра, окатывающего с ног до головы противной моросью, пробирал дикий холод. Я плотнее прижимался спиной к основанию вышки и крепче сжимал автомат, словно от этого можно было хоть сколько-нибудь согреться. И с тревогой бросал взгляды в сторону леса, где деревья яростно раскачивались на ветру и тянули к ограждению ветви, словно черные кривые лапы.

Я давно заметил, что по дорожке стелился густой белый, будто молоко, туман. Даже легкая дождевая морось не была ему помехой. Что-то внутри подсказывало: в такую погоду тумана быть не должно. Я с каким-то внутренним паническим страхом глядел, как вздымаются и оседают белые призрачные волны и, словно живое существо, туман подбирается к моим ногам. Туман! И Рыбалкин говорил про туман… Воздух между тем все больше наполнялся какой-то тошнотворной болотной вонью. Может, начал разлагаться труп?

Вдруг я услышал шум — равномерное, едва уловимое чавканье. Ощущение складывалось такое, словно кто-то шлепает по дорожке. Смена? Шаги были осторожные, часто прерывались, будто кто-то крадется. Я упал на землю под вышку и быстро сдвинул перед собой высокую траву, укрывшись в зарослях. Кто-то приближался, я уже слышал его сбивчивое дыхание. И вдруг он остановился, тяжело дыша, как раз там, где обрывалось освещение фонаря, так что виден был лишь темный неясный силуэт. Я подтянул за лямку автомат, упер приклад в плечо и приготовился к стрельбе.

— Зве-е-ере-е-к! — раздался шепот.

Сердце заколотилось в бешеном ритме. Туман проплывал по залитой фиолетовым светом дорожке между моим укрытием и силуэтом во мраке. Его белые рваные клочья походили на призраки.

— Стой, кто идет? — набравшись храбрости, прокричал я. — А ну, выходи на свет!

Силуэт двинулся, на освещенной площадке показался Эдик Драпко. Фу ты, напугал! Я опустил автомат и встал из травы.

— Эдька? Ты не пугай так. Я чуть не пальнул!

Драпко все так же молча стоял, сгорбившись, задумчиво глядя на меня. Автомат он держал перед собой.

— Зверек, это ты? — наконец спросил он.

— Конечно я, а кто же еще? — Я вышел на свет.

Драпко с облегчением вздохнул. Но по-прежнему не приближался и автомат не опускал.

— Что Волков? — спросил он.

— Нет больше Волкова, — тихо ответил я.

— А… — Драпко присел, опершись об автомат. — Значит, он и тут побывал!

— Кто?

— Кто-кто… Провин!

— При чем тут Провин? — удивился я.

— Да так, — уклончиво ответил Драпко.

Он достал сигарету. Закурил.

— Слушай, Зверек, — сказал Драпко, затягиваясь. Руки его дрожали. — А ведь мне теперь дисциплинарный батальон светит, да?

— Какой дисбат? Ты о чем?

— О чем… О Провине, конечно! Я ведь его того… Убил!