Бухарские миражи

Голиб Бахшиллаевич Саидов

Книга предназначена для тех, кто интересуется не только историей Бухары. Авторы попытались охватить широкую палитру областей: историю, архитектурные памятники, этнографию, фольклор, литературу, музыку. Словом, всё то, без чего невозможно представить себе облик одного из древнейших городов Средней Азии, вобравшего в себя всё многообразие культур сопредельных стран и канувших в вечность мировых цивилизаций.

Часть III — Бани, базары и караван-сараи…

Ҳаммом

Бухарские бани

Традиция мыться в бане в Бухаре достаточно древняя. Упоминания об этом можно встретить у Наршахи (Абу Бакр Мухаммад ибн Джафар ан-Наршахи (899-957-среднеазиатский историк X века, уроженец селения Наршах (район Вабкент, Бухарск. обл.), автора «Истории Наршахи», датируемой X веком. Правда, употребляли тогда не современный термин арабского происхождения «ҳаммом» (бухарское — ҳамбом), а старый таджикский — «гармоба».

Строительство большинства бухарских бань приписывается Абдулла-хану (XVI в), при котором строились «большие бани с просторными помещениями и мраморными полами»¹².

Торговое значение бухарских бань отмечает также и Филипп Ефремов в своих мемуарах «Девятилетнее странствование» (стр.27).

По сообщению очевидца, побывавшего в Бухаре в 1820 г., плата за мытьё составляла 20 пулей (Почти 1/3 таньги).

Следует особо отметить тот факт, что бани составляли одну из достопримечательностей города: одно время их насчитывалось в Бухаре около двух десятков, к тому же, многие из них функционировали несколько столетий и при этом ничуть не изменились. Они снабжались водой из колодцев и имели собственную канализацию. Оставаясь практически однотипными, бани отличались по количеству помещений, от которых через сводчатые проходы можно было попасть в соседние помещения. Эти последние имели конкретное функциональное назначение и соответственно назывались. К примеру, «пойшўйхона» — отвод для отмывания ног, среднее купольное помещение — «миёнсарой» или «гармхона» — сводчатые комнаты с горячей водой, и даже была предусмотрена отдельная интимная комната для стрижки и бритья волос на теле — «воҷиб-хона».

Всё было предусмотрено: постоянно поддерживался оптимальный уровень доливки воды, тёплый воздух равномерно расходился по ходам, проложенным под мраморными плитами, согревая тем самым суфы-возвышения и сам пол. При бане постоянно находился массажист («ходимичи»), к услугам которого при необходимости можно было в любое время обратиться.

Тот факт, что почти половина бань являлась женскими, говорит о том, насколько население города не могло обходиться без регулярного мытья. Среди местного населения бытовал даже специальный обряд «Хамбомбарон», когда новоиспечённая невеста перед свадьбой в обязательном порядке проходила эту торжественную процедуру — посещение бани.

Мылись, как правило, без мыла: вообще, в древности мыло не так уж часто использовалось по своему прямому назначению. Например, знаменитый врач Авиценна рекомендовал пользоваться мылом только для лечения кожных болезней. Для очищения тела здоровым людям он предлагал применять глину.).

При мытье воспользовались специальным мешочком, («халтача»), выполняющим роль современной мочалки. В банях работали банщики (халтадоры), которые по совместительству являлись также и массажистами. Массаж очень ценился местным населением, его считали одним из лучших лечебных средств, помогающих от многих болезней.

Тогда, в 60-е годы XX-го столетия, из 18 старинных бань, упоминаемых в книге О. Сухаревой «Бухара, XIX начало XX вв.», оставалось всего три: две мужские (ҳаммом-и Саррофон и хаммоми Бозори корд) и одна женская («ҳаммом-и Кунҷак»). Сейчас (к 2020 г.), к сожалению, осталось всего две бани: одна мужская и одна женская.

Когда я был маленьким, каждую субботу или воскресенье папа готовил нас с братом к походу в баню. Мы с отцом ходили попеременно то в «ҳаммом-и Саррофон», то в «ҳаммом-и Бозори корд». Само устройство этих бань с замысловатыми комнатками-лабиринтами, с постепенным переходом из прохладного помещения в более жаркое и так далее, создавали сказочное представление, будоража детское воображение. Но более всего меня поражали тёплые мраморные полы из цельных кусков мрамора произвольной формы. Они были совершенно гладкие, тёплые и имели огромную палитру оттенков: от чисто белого как снег, до иссиня-чёрного с многочисленными прожилками в рисунке.

В «Каноне врачебной науки» Абу Али ибн Сино отмечает в качестве достоинства хорошей бани солидное строение, умеренную температуру, яркий свет, хороший воздух, просторный предбанник, расписанный красивыми картинами, приятную воду. Вход в баню Саррофон вёл прямо с улицы в относительно просторную раздевальню и место отдыха. Далее начиналась серия заглублённых в землю купольных помещений, связанных между собой узкими сводчатыми ходами.

Самой последней и, следовательно, самой жаркой являлась комната, где по периметру вдоль стен были расположены 4 ручки кранов: 2 для холодной и 2 для горячей воды. Нам очень не хотелось туда идти и потому мы с братом довольно часто спорили — чья очередь идти за водой. Источником пара в таких банях является огромный котёл с водой, встроенный в стену. Пар, образованный от кипения воды, выходит постоянно через отверстие примерно 0,5 х 0,5 метра, находящееся на высоте полутора метров от пола. Котёл с водой раньше нагревался с помощью дров, сейчас — с помощью мазута. Топка находится по другую сторону стены, и запахи из неё не проникают ни в мыльное отделение, ни в парилку.

Через какое-то время, когда основательно помывшись и смыв всю накопившуюся грязь, отец нам разрешал перейти в следующее (близкое ко входу) более прохладное помещение, мы с облегчением выдыхали («Уф, наконец-то!»). Так, постепенно, освоившись «на новом месте» и привыкнув к существующей температуре, ополоснувшись переходили из одной в следующую — более прохладную — комнату. В самой последней нас ждала процедура окатывания холодной водой и мы, чистые и довольные, выходили в предбанник, где нас уже поджидал поднос с горячим чайником зелёного чая и кобальтовыми пиалами. Представляете, как всё, оказывается, мудро было продумано нашими предками, жившими намного веков прежде нас: вначале — постепенный переход от прохладного к горячему, а затем, по завершению всех необходимых процедур, так же всё плавно, но только — всё наоборот. Это какими же следует обладать знаниями о человеке и о его природе, включающими такие науки, как: химия, физика, медицина, анатомия, биология, физиология…

Сегодня в Бухаре сохранились всего две старинные бани: одна женская — ҳаммом-и-Кунҷак и одна мужская баня — ҳаммом-и — Бозори Корд, рядом с куполом Ток-и Тельпак Фурўшон (Купол продавцов головными уборами).¹³

Полуподвальные помещения старинных бань втиснулись среди рыночных зданий и едва возвышаются над улицей своими невыразительными низкими куполами. Бухарские бани представляют собой историко-культурный интерес, как типичные памятники гражданского строительства Бухары XVI века.

Бани часто путают со специальными помещениями для ритуальных омовений — они имелись во многих кварталах города и были двух видов: тахорат-хона — место для неполных омовений, которые, по шариату, должны предшествовать каждой молитве, и ғусл-хона — помещения, разделённые на изолированные кабинки, где могли совершаться полные омовения. Последние заключались в окатывании водой всего тела — с головы до ног — и были обязательны после супружеской близости. Такие омовения совершались также и дома: в ғусл-хоне в холодное время года имелась тёплая вода, что обеспечивало высокий уровень комфорта изнеженным жителям столицы. Все, кому полагалось воспользоваться услугами ғусл-хоны, появлялись в накинутом на голову халате так как до омовения они считались нечистыми. Содержание помещений для омовения было обязанностью самих прихожан. Топливо для этого либо по очереди доставляла каждая семья, либо все жители квартала участвовали в его покупке. Квартальная община нанимала какого-нибудь бедняка из числа жителей квартала, который обслуживал помещение для омовений и подогревал воду.

Помывшись основательно и едва выйдя после бани на улицу, мы сразу же, одновременно вытягивали свои руки, определяя — у кого они чище, редко сходясь к единодушному мнению. Тем не менее, все были довольны: отец, свято памятуя правило А. Суворова «После бани хоть штаны продай, но сто грамм выпей!», старался никогда не огорчать великого полководца. Ну, а мы — за «молчание» перед мамой — получали по маленькой плитке шоколада «Буратино» за 24 копейки.

Базары

Что делать?! Мир стоит на воровстве!

Воруют в Самарканде и в Хиве,

В Ширазе, в Тегеране и в Стамбуле,

И даже — страшно вымолвить — в Москве

(Л. Филатов, «Возмутитель спокойствия»)

Восточный базар

Ни один восточный город немыслим без базара. Правда, справедливости ради следует отметить, что раньше базаров было на порядок больше, нежели сейчас и это понятно: ведь базар являлся не только местом купли-продажи, но и в известной степени, подменял собою СМИ то есть, служил основным источником информации. Помимо прочего, здесь устраивались разного рода представления: кукольники, канатоходцы, клоуны, чтецы и другие. Одним словом, базар являлся ещё и ареной для всевозможных выступлений, а следовательно выполнял функции развлекательного характера.

Вот что писал в своё время проф. А. А. Семенов:

«Я впервые попал в столицу эмирата, когда ещё не прошло 25 лет после заключения Шаарского договора о союзе между Россией и Бухарою. Закаспийская военная железная дорога была доведена тогда лищь до Самарканда, и русские воинские части ещё не занимали территории Термеза и Керки. В то время Бухарское ханство не включалось полностью в русскую таможенную черту и южная пограничная линия была более или менее открыта для свободной торговли с зарубежными соседями. Все это создавало условия для необычайного оживления на бухарских базарах, где воочию можно было убедиться, насколько разнообразен этнический состав базарных толп и обильно представлены всевозможные товары Востока и Запада. Я хорошо знал торговые места всех больших городов Средней Азии, но бухарские базары подавляли своею грандиозностью. При небольшой сравнительно численности населения столицы базарные ряды в ней занимали первенствующие место, и если бы расположить их в одну линию, она растянулась бы на десятки километров. Все базары строго распределялись по рядам (раста), торговавшим только определенными товарами, и никакие смешение их не допускалось. Если вам нужно было купить веревки, надлежало идти в специальный ряд продавцов этого товара; если появлялась необходимость купить какую-либо золотую вещь, вы шли в ряд ювелиров. Разнообразие и обилие товаров поражало приезжих. Здесь можно было купить почти все, что производили Восток и Запад: от настоящего швейцарского сгущенного молока и концентрата бульона Либиха до сухого имбир-ного варенья из Шанхая и душистых свечей из Рангуны, от эффективных мальтийских шалей с серебряными блестками до чудесной индийской кисеи, тканной золотом. В ряду менял (раста-йи саррофон) вы могли разменять свои деньги на любые: индийские рупии, мексиканские серебряные доллары, золотые турецкие лиры, английские фунты-стерлингов и т. п. Местные антикварные лавки таили в себе немало интереснейших предметов большой древности, вызывавших иногда неподдельное удивление. Здесь можно было встретить внушительное по виду и тяжелые мечи крестоносцев с серебряными латинскими девизами у гарды вроде: Hos Dedi oras capiam, Anno Domini 1405 (то есть „Сегодня я дал, завтра получил. От рождества Христова 1405 год.“), Memento mori. A. D. 1376 („Помни о смерти. От рождества Христова 1376 год“); увесистые восточной бронзы чаши с серебряной насечкой, с горельефными изображениями сцен из древней жизни Ирана, прекрасной сохранности древнюю фарфоровую посуду с чудесными reflet metallique XI — XIII вв., интереснейшие древнегреческие, индо-скифские, парфянские, мусульманской эпохи и прочие монеты. И нумизмат, и любитель-коллекционер восточных древностей одинаково нашли бы здесь для себя „богатый улов“ и непередаваемую привлекательность длительного рытья в удивительных редкостях.»

Торговые ряды («раста») Бухары поражали не столько своей протяженностью, сколько плотностью размещения лавок («дўкон»). Как правило, размещались они по обеим сторонам улицы. Только лишь, на улице, отходящей от пассажа Ток-и-саррофон в сторону Арка, размещалось до 150 лавок, где продавались бумажные фабричные ткани («читфурўши»). Далее шёл ряд «атласфурўши», где торговали шёлковыми тканями, в том числе и фабричными (атласом, бархатом, парчой, шелками) — этих лавок было более сорока единиц.

Очень много было и узко специализированных лавок, размещавшихся в специально отведённых для этого местах, дабы не нарушать установленного порядка — сосредотачивать торговлю одним видом товаров в одном месте. К концу XIX началу XX в. эта традиция уже будет нарушаться размещением мануфактурных рядов в различных местах. Подобные нарушения будут оправдываться попыткой удовлетворить сильно возросшую потребность в тканях среди местного населения.

Одних только рядов москательщиков («аттори») насчитывалось более 150 лавок. Торговцы фарфоровой посудой располагали 60 — 70 лавками, а «чайный ряд» насчитывал ещё 50 лавок. Неподалеку от Ток-и-тельпак находился кондитерский ряд («ҳалвогари»), также, состоявший из 50 лавок. Далее располагались ряды медников, в которых продавались металлические изделия.

Даже книжных лавок в конце XIX века в Бухаре было 26. Одним словом, торговыми помещениями были заняты все площади города.

Регистан являлся вторым центром торговли. Здесь размещались в основном торговцы съестными припасами и готовыми пищевыми изделиями. Тут в большом количестве находились ряды хлебников ("нонвой"), а также мясников ("кассоб"). Чуть поодаль размещались лавки торговцев мылом и свечами (те и другие — по 120 лавок). Тут же был расположен и фуражный рынок ("бозор-и алаф"), где торговали свежей и сухой люцерной.

Когда на Востоке речь заходит о базаре, то естественным образом подразумевается раннее утро, поскольку жизнь на восточных базарах начинается рано утром и заканчивается (в основном) уже к полудню, когда солнце, поднявшись высоко и набрав силу, начинает нещадно палить всех и вся. Помимо этой причины существует ещё и другая: на Востоке принято уважать известную поговорку: «Кто рано встаёт, тому Бог подаёт».

Вообще, почти все жители Бухары склонны относиться ко всякого рода лежебокам и любителям поспать если и не осуждающе, то во всяком случае неодобрительно. Я, к примеру, на всю жизнь усвоил бабушкины слова, которые она, в свою очередь, слышала от своих родителей: «Хоб — бародари марг» («Сон — брат смерти»). Она вставала затемно, в пять часов утра и, приоткрыв дверь своей комнаты, садилась незаметно у окна и молилась.

— Рано утром ангелы разносят по домам благую долю («ризқ»), которую важно не проспать! — частенько говаривала она. Мне очень хочется верить, что там, на небесах, её душа сполна вознаграждена и кружится в восхитительном хороводе, состоящем из ангелов и херувимов.

Бозор-и мол

Самым ранним считался бараний базар («бозори мол»), который начинался в 3 — 4 часа утра и заканчивался уже к 6 — 7 часам. Мне навсегда врезалась в память картина, как мы с отцом однажды пошли покупать барана. К сожалению, уже не помню — по какому случаю, но, судя по покупке, повод соответствовал не рядовому событию. Мне было лет 10 — 12, но детская память, все-же, сохранила отдельные эпизоды. Помню, что было ещё очень темно: на небольшом «пятачке» молча прохаживалось несколько продавцов баранов и с десяток — другой покупателей. Силуэты самих баранов еле-еле вырисовывались на фоне темной земли.

Во первых: никакая покупка не обходится без маклера («даллол»), который неизменно присутствовал на таком базаре. Ведь умение торговаться — это особое искусство, требующее от посредника незаурядных качеств: необходимо так суметь сторговаться, чтобы обе стороны в конце чувствовали себя удовлетворёнными. И далеко не каждому такое по силам. Вначале маклер опытным глазом профессионала выискивал в среде покупающих неуверенных и не умеющих торговаться людей и, не навязывая себя уж слишком, знакомился с ними и выяснял — на какую сумму они рассчитывают. Затем он изучал характер каждого из продавцов и также выяснял — за сколько тот собирается продать свой товар. И уже затем переходил непосредственно к самим баранам.

По каким-то — одному ему известным — приметам, он мог в считанные секунды определить, болеет ли данное животное, и если да, то — конкретно — чем. То он внимательно осматривал зубы у одного барана, то — внезапно и резко сжимал и отпускал заднюю часть другого и, что-то заговорщически, при этом, совещался шёпотом с хозяином товара: то ли ставил диагноз животному и потом сверялся со своими догадками с продавцом, то ли — хорошенько изучив психологию и слабые стороны кого-нибудь из последних, он просто, как мы сказали бы сегодня «брал на понт».

В любом случае, все его усилия носили конкретный характер и вызывали если не восхищение, то, во всяком случае, уважение. Мне повезло: я ещё застал добросовестных маклеров, которые честными способами отрабатывали свою долю, свой хлеб насущный, прикладывая недюжинное усердие и добросовестность при непосредственной торговле: любой человек, являющийся свидетелем подобной картины, невольно проникался уважением и даже неким состраданием к человеку, выбравшему по жребию Судьбы, данную профессию.

Крепко зажав в кулак руку продавца, он подзывал покупателя и при нем называл цену за животное. Продавец пытался выдернуть свою руку, говоря: «не-ет, не пойдёт», но даллол, продолжая сжимать, тряс его руку, настаивая на своей сумме. Тряс настолько живописно и эмоционально, что и не передать! Тогда продавец, под настойчивым и упорным натиском посредника, называл свою сумму, но маклер не отпускал своих «тисков» и продолжал трясти руку несчастного, Наконец, после 3 — 5 минутной экзекуции, унёсшей немалые силы обеих сторон, вконец измученный продавец соглашался на какой-то планке взаимных цен, опуская свою вторую руку поверх маклерской руки. Вспотевший маклер клал сверху свою, закрепляя таким образом свершённую сделку, разжимал «тиски», брал за поводок барана и передавал её довольному покупателю, который «отстёгивал» причитающую долю посреднику. В этом деле (как и во многих других), как правило, маклерская доля всегда приходилась на покупателя.

Затем даллол подходил к продавцу, пытаясь выяснить — доволен ли тот совершенной сделкой. И если выходило, что обе стороны довольны, роль посредника на этом заканчивалась и он переключался на очередную пару «продавец-покупатель». Это зрелище нужно было видеть своими глазами. Мне повезло — я видел настоящий спектакль. А ведь как, должно быть, шла торговля другими животными в прошлом? Мне кажется, что я отдал бы многое, чтобы увидеть как торговали лошадьми и верблюдами наши предки. Сейчас, по-моему, всё это уже «умерло».

Баранина на одном из рынков Бухары

Тут, на наш взгляд, уместно будет привести одну характерную байку-миниатюру, позволяющую читателю взглянуть на тему восточной торговли ещё с одного ракурса.

Яйца от чёрной курицы

Как известно, базары на Востоке открываются рано, едва забрезжит утренняя заря. К счастью, мое поколение ещё застало настоящий базар, главным действующим лицом которого являлся рядовой дехканин, кормившийся от плодов рук своих.

Нынче же, всё в руках у перекупщиков, которые диктуют свои цены. Эти современные флибустьеры рыночной торговли, рядового колхозника и на пушечный выстрел не подпустят к вратам рынка. Но, похоже, я как всегда отвлекся…

В золотую пору моего детства, с раннего утра, сбоку от рынка, можно было заметить серую толпу невзрачных дехкан-колхозников, со своими бидонами, ведрами, корзинами, котомками, тазами… В основном, это были сельские молочники: торговцы кислого молока, каймака, местной брынзы (панир). Чуть поодаль от них, как правило, располагались продавцы куриных яиц.

А яйца — надо сказать — неотъемлемый продукт любой уважающей себя еврейской семьи. И вот, рано поутру, можно было застать типичную картину: старый бухарский еврей долго и монотонно торгуется с робким селянином. Последний, порядком проинформированный о хитрости и коварстве евреев и не желая прослыть в глазах земляков обманутым простофилей и дураком, упорно борется за каждую копейку.

— Семь копеек! — начинает торговлю еврей.

— Не-е: десять!

— Так и быть: восемь!

— Не-е: девять!

— Ну, хорошо: пусть будет по-твоему — восемь с половиной.

Сконфуженный дехканин, едва окончивший пять классов и далекий от дробей, явно впадает в ступор, теряясь и не находя слов. В итоге, более поднаторевший в этом деле оппонент, добивается своего: колхозник согласен уступить яйца по восемь с половиной копеек за штуку. И уже начинает было перекладывать товар из своего ведра в коробку покупателя, однако, тот внезапно останавливает начатую процедуру, озадачивая продавца следующей шарадой.

— Нет, погоди, так дело не пойдёт! Ты ведь, знаешь, что мы — евреи — не всякие яйца едим? Тем более, что я собираюсь навестить больного сородича.

Окончательно сбитый с толку несчастный горе-продавец машинально кивает головой. Меж тем, потомок Моисея поясняет:

— Яйца от белой курицы больному еврею есть запрещено! А потому, я сам буду выбирать, поскольку мне нужны яйца только из под черной курицы.

И под завороженный взгляд загипнотизированного колхозника, еврей тщательно отбирает требуемые яйца. Наконец, расплатившись, собирается до дому.

— Постой! — неожиданно доходит до незадачливого дехканина. — А как ты различаешь — КАКИЕ яйца от белой курицы, какие — от черной?!

— Это очень просто. — раскрывает на прощание свой секрет бухарский еврей. — Те, что по-крупнее — от черной курицы…

В своё время, широкой популярностью пользовался один из немногих оставшихся базаров, находившийся в старой части города, недалеко от минарета «Калон», который и сейчас жители Бухары называют просто «бозори раста». Совсем рядом с этим базаром располагалось небольшое здание редакции областной газеты «Бухоро хақикати» («Бухарская правда»), где работал, сначала ответственным секретарём, а потом и заместителем редактора, отец одного из соавторов данной книги — Саидов Бахшилло Абдуллоевич.

Раз в неделю в нашем доме раздавался телефонный звонок. Звонил папа и спрашивал меня. Я невольно скисал, ибо знал, что сейчас мне предстоит сесть на автобус, курсирующий по второму маршруту (всего было не больше десятка маршрутов) и ехать в старый город, к отцу. В обеденное время мы заходили на этот шумный и пёстрый базар, где отец не спеша совершал покупки, загрузив меня основательно авоськами с овощами и затем провожал до остановки.

Как и все бухарцы, отец любил основательно побродить по базару, прицениваясь и торгуясь с колхозниками, приезжающими в город для того, чтобы сбыть свой нехитрый товар. Сейчас уже почти невозможно встретить на рынке колхозника, торгующего своим товаром: на всё уже давно наложена мохнатая лапа перекупщика. Бедного дехканина сразу ставят перед фактом: либо ты сдаёшь свой товар оптом (почти за бесценок), либо — «мы за тебя не отвечаем.» Легко догадаться, что никакому простому труженику земли не придёт в голову, тягаться с торговой мафией. Затем перекупщики нанимают своих людей для торговли и устанавливают на рынке цену. Ни о какой конкуренции речи быть не может. Хочешь — покупай, не хочешь — проваливай. Вот так.

Но я опять-таки повторюсь — мне повезло: я застал ещё тот настоящий живой восточный базар, которым и славится Восток. Отец имел обыкновение не один раз обойти весь рынок, прежде чем совершить покупку. Меня это убивало, но он постоянно повторял: «Как можно не уважать себя, совершая поспешные и необдуманные покупки? Необходимо присмотреться к ценам, прицениться, поторговаться».

А поторговаться он любил.

— Сколько-сколько?! — переспрашивал у оторопевшего и сконфуженного дехканина папа, вскидывая вверх свои мохнатые брови. — Вот, в двух шагах от тебя, люди продают по десять копеек, а ты, набравшись наглости, просишь за свои червивые яблоки пятнадцать? Ты что, с неба свалился?

Бедняга что-то лепетал в своё оправдание, а родитель уже делал вид, что собирается покинуть его. Иногда это действовало и продавец, удерживая за рукав пиджака, соглашался уступить свой товар по выгодной для отца цене. Я в такие моменты смущался и старался спрятаться за спину родителя.

И дело вовсе не в том, что у нас не хватало денег: слава Богу, папиной зарплате мог позавидовать любой. Просто, тем и отличается настоящий базар от рынка, что здесь человек делает не только покупки, но ещё и отдыхает, расслабляется, общается наконец. Умение торговаться — немаловажное качество, имеющее актуальное значение при создании семьи. Оно показывает человека с хозяйской стороны, выявляя его практичность и рачительность. Поторговавшись и настояв на своей цене, человек получает небольшое, но удовлетворение тем, что не дал себя так легко обмануть. Возникает какая-то гордость за себя, за то, что сумел выгодно сторговаться и сэкономить деньги. Все это, конечно же, мелочи, но они поднимают настроение, позволяют человеку почувствовать свою значимость и самоутвердиться.

В старые добрые времена на базаре совершенно свободно можно было попробовать почти любой товар, и если качество тебя не устраивало, то обид никаких не возникало. Сейчас тоже можно попробовать. Но только в том случае, если жить тебе надоело и ты собрался как можно скорее свести счёты с жизнью. Современный базар, к сожалению, утратил свою былую сущность, оставив взамен только одну функцию — чистую торговлю по магазинному образцу. Впрочем, я был бы несправедлив, утверждая это однозначно. Кое-где ещё, возможно, сохранились «реликтовые островки» былой экзотики, но это уже все равно не то.

Большой базар переместился на окраину, в северо-западную часть города, рядом с полуразрушенной стеной древнего города. Большая площадь позволяет разместить множество разнопрофильных лавок, лавчонок и магазинов, по всему периметру опоясывающих собою окружность большого базара. В центре базара находится большое крытое помещение, в котором располагаются ряды продавцов фруктами, овощами, кондитерскими изделиями, пряностями и овощами. За крытым помещением также расположены многочисленные ряды, где продают различные изделия сельского хозяйства: ножи, серпа, мотыги, кетмени, лопаты. Далее — идут ряды продавцов золотошвейными изделиями: халатов, тюбетеек, нарядов для молодожён, платков, сюзане и прочее. Ещё далее, ближе к городским стенам, расположен «блошиный рынок», на котором торгуют всякой всячиной и старой рухлядью.

Ещё один довольно крупный базар, который хорошо зарекомендовал себя и органично вписался в общую архитектуру современной Бухары — это Крытый рынок.¹⁴ Он возник при мне, поскольку строительство его велось неподалёку от моего дома, где я вырос. Раньше, приблизительно на этом месте, чуть в стороне, существовало небольшое озеро, прозванное нами «Октябрёнок». Туда мы часто ходили всем двором купаться и там я однажды чуть не утонул. Затем этот «лягушатник» завалили бульдозерами, разровняли и на его месте построили новое здание редакции и рядом Крытый рынок. Этот рынок характерен тем, что является как бы связующим звеном между старым и новым городом, своего рода географическим центром всего города.

Некогда, на заре своего становления, главной «достопримечательностью» этого рынка являлся бухарский еврей Арон, которого неизменно — зимой и летом — можно было застать торгующим пивом (зимой), либо квасом (летом). Рядом со своей неразлучной спутницей — жёлтой бочкой, на которой кем-то из нашей ребятни было огромными буквами выведено: «АРОН — БЛОНДИН». Казалось бы, ну совершенно безобидная надпись. И только переведя взгляд на самого хозяина — копчённого как смоль — до вас доходил истинный смысл написанного. Однако он совершенно не обижался и никогда не предпринимал попыток — стереть написанное слово.

Глядя на него можно было подумать, что ему не то, чтобы лень взбираться на бочку, но просто, весь мир был ему, что называется, «до лампочки». У него был постоянно один и тот же умилительно-равнодушно-приветливый взгляд, словно он только что обкурился анаши. Пиво его было всегда отвратительно тёплым и разбавленным (впрочем, равно как и квас), но это обстоятельство нисколько не подрывало его авторитета. Никому и в голову не могла прийти мысль оскорбить или обидеть его, поскольку других бочек с пивом в городе я что-то не припоминаю. Казалось, что он жил в совершенно ином — оторванным от реального — мире, и только реальная жёлтая бочка на колёсах являлась той нитью, что связывала его с остальными обитателями этой планеты. Уникальная личность была. Можно сказать, «кусочек бухарской Одессы».

Инжирный ряд на бухарском рынке

К сожалению, сегодняшний облик рынков не имеет ничего общего с тем, что представляли собою ранние восточные базары. Уже почти невозможно встретить на них простого дехканина, торгующего продуктами со своего огорода. Все на корню скуплено бессовестным перекупщиком, который устанавливает непомерно высокие цены и ведёт себя вызывающе нагло и дерзко.

А потому, далеко не каждый рядовой местный житель может позволить себе ежедневно вкушать плов или кабоб. Жизнь заставляет прибегать ко всякого рода уловкам (изобретать различные дешёвые заменители, применять подозрительные консервы и суррогаты, а то и вовсе переходить на вегетарианскую диету), дабы разнообразить домашнее меню. В итоге, все это сказывается на качестве пищи и, как следствие, на продолжительности жизни нации в целом.

В погоне за недееспособным клиентом, продавцы соревнуются друг с другом за удешевление конечного продукта, что, в свою очередь, естественно, не может не сказаться на качестве предоставляемого товара.

И в заключение — ещё одна бухарская притча.

Надежда умирает последней

Всё-таки, местный восточный фольклор неистощим и не иссякаем: сколько б я ни жил, никогда не устаю изумляться своеобразному бухарскому юмору, который даже в таких — казалось бы суровых — условиях, как нынешнее время, не прекращает проявлять себя, вселяя в сердца оптимизм и заставляя нас лишний раз улыбнуться и чуть-чуть расслабиться.

Есть у меня давнишний друг и приятель, с которым мы общаемся аж с юношеских времён. В виду того, что мы давно разделены и разобщены географически, то периодически нам приходится уточнять или согласовывать отдельные узловые и спорные моменты нашего будущего произведения, прибегая к интернету или телефону. Как и принято в подобных случаях, не обходится и без шуток, курьёзов и анекдотов, коими напичканы наши головы, ибо оба любим смех и здоровый юмор.

— Ты знаешь, я тут недавно общался по телефону с твоим дядей… — сообщает мне товарищ, подразумевая мужа моей старшей сестры, который кстати, приходится также и родственником ему самому. — Пообщались с ним о том, о сём… естественно, не могли обойти стороной и такую актуальную тему наших дней, как корона вирус.

— Ну-ну? — с интересом справляюсь я, прекрасно осознавая тот факт, что всё моё поколение находится в известной повышенной зоне риска. И тут же, незаметно для себя, соскакиваю «автоматом» на родной язык — Тинчими? («Всё ли нормально?»)

— Вот-вот, и я ему о том же… — озабоченно продолжает мой друг и тоже, перейдя на таджикский, пересказывает мне их диалог — Ки медонад ин балоя? На сараша, на охираша… ҳеч кас намедонад. («Кто может знать про эту напасть? Ни начала, ни конца… никому не дано предугадать?»)

— Э-э, хай, майлаш… («Ну, да ладно…») — соглашается на том конце провода мой старший зять и, заканчивая беседу, как бы подводит черту, вселяя надежду — Илоҳо ина охираш бахайр шавад! («Лишь бы в конце всё сложилось нормально!»)

На что его собеседник неожиданно выдаёт:

— О! Кстати: а Вы знаете, откуда появилось это выражение у бухарцев?

Вообще-то, ошеломить или озадачить подобными вопросами моего зятя довольно сложно, поскольку он является не только весьма уважаемым человеком в почётном кругу узких интеллектуалов и краеведов города, но к тому же, известен своими глубокими познаниями в области таджико-персидской филологии, истории и всего того, что касается этимологии, происхождения отдельных поговорок и фольклорных выражений в частности. Однако тут ему с сожалением приходится чистосердечно сознаться в своей неосведомлённости относительно конкретного выражения. И Амон с радостью повествует ему следующую историю.

Было это давно, аж во времена эпохи правления Саманидов, когда люди были набожными, а правители не утратили таких понятий, как честь, совесть и справедливость. Когда порядки в стране блюлись строго, а закон исполнялся неукоснительно. Когда, на рынках существовала специальная должность, которая исправно следила за точностью мер и весов, ибо в мусульманском мире это считалось величайшим грехом, требующем сурового наказания…

И вот, на одном из бухарских базаров был выявлен нечистый на руку продавец овощей, обвешивающий честных граждан. Когда его изобличили и он был вынужден предстать перед всенародным судилищем, главный раис, исполняющий роль праведного вершителя правосудия, обратился к гражданам:

— Какого наказания заслуживает этот нечестивец и богоотступник? Ваше решение — закон к исполнению!

— Пусть палач затолкает ему в ж@пу всю его морковь! — выкрикнул из толпы какой-то остряк, вызвав тем самым хохот у толпы и громкие возгласы одобрения.

— Что ж, да будет так! — вынес вердикт справедливый и неподкупный блюститель закона шариата.

И вот, когда палач, нагнув свою жертву, стал поочерёдно вбивать ему в зад по морковке (приговаривая: Ин як… ин — ду, ин — се! /«Это раз… это два… это три!»/), площадь огласилась неожиданными восклицаниями несчастного к Всевышнему:

— Илоҳо ина охираш бахайр шавад! («Лишь бы в конце всё сложилось удачно!»)

Что — естественно — не могло не удивить палача, который, не выдержав столь неординарной реакции своей жертвы, с изумлением поинтересовался:

— С какой стати, тебе вдруг приспичило с такой довольной рожей, молиться о каком-то благополучном «исходе»?!

— Дело в том… — ответил ему незадачливый торговец — что когда закончится морковь, то на дне мешка у меня сохранилось ещё с полпуда свеклы…

Караван-сараи

Один из многочисленных караван-сараев Бухары. Фото 2017 г.

Собственно, эту тему мы давно собирались осветить. Сейчас же, благодаря нашему другу-бухарцу Зоиршо Клычеву, попробуем это сделать.

Итак, что же такое караван-сарай? По сути, это постоялый двор для путешественников или — говоря современным языком — гостиница. На всём протяжении Великого Шелкового Пути, в любых городах Востока имелись подобные заведения, без которых немыслима была жизнь путешественника, а следовательно и сама торговля. А потому, вся инфраструктура восточных городов была «заточена» под этот важный вид деятельности, благодаря которому и был возможен культурный и прочие обмены между людьми. Скажем, где странствующим купцам разместить свои товары? Куда пристроить верблюдов, лошадей, обыкновенного осла? Наконец, где найти уютный и теплый уголок для себя?

Ведь караваны двигались с Востока на Запад и обратно постоянно, на протяжении ряда столетий. Пока… в 1498 году, один арабский лоцман — ибн Масҷид — не показал флотилии Васко да Гамы кратчайший путь от восточной Африки до вожделенных берегов Индии, родины специй и пряностей. Именно с этого времени значение Шелкового Пути начинает ослабевать и спадать на «нет», а спустя ещё два-три столетия и вовсе окончательно уйдёт в забвение, оставив своим потомкам лишь яркие фантастические картинки из сказок «Тысячу и одной ночи».

— Обратите внимание на эту маленькую дверку («дарича»)! — подсказывает нам Зоиршо — А теперь, представьте себе, что один из купцов стучится в неё и ему на стук откликается саройбон…

— Кто-кто? — перебиваю я.

— Саройбон! Ну, или по-другому «дарвозабон». — удивленно поднимает на меня глаза товарищ и поясняет азбучные истины — От слова «дарвоза» («ворота», «двери»). То есть, сторож или охранник данного караван-сарая.

Мне становится стыдно, что я уже начинаю забывать такие элементарные вещи из своего недавнего прошлого.

— А, ну да, конечно…

— А теперь, смотри сюда! — оживляется мой друг — Вот, видишь: это настоящие следы от обода колес арбы («ғалтак»), повозок и прочего гужевого транспорта. Так вот: саройбон из-за своей дверки справляется о купце, о его товаре, о договоре-контракте и только после этого впускает гостя вовнутрь.

Тут, пожалуй, стоит отметить про ещё одну важную особенность, касающуюся торговли в древние времена и денег в частности. Как известно, в каждом восточном городе имелись, выражаясь современным языком, пункты обмена, где менялы обменивали приезжим купцам их деньги на любую валюту. В Бухаре таким центром являлся купол-пассаж, который так и назывался «Купол менял» («Ток-и саррофон»). Там сидели «финансисты» и «банкиры». Как правило, заправляли всем этим евреи или индусы, поскольку — как известно — согласно шариату и Корану, мусульманам запрещено было заниматься ростовщичеством, дабы не оказаться в Судный день в аду.

Так вот, оказывается, уже во времена Великого Шёлкового Пути, были известны такие термины как «чек», «банковская карта» и т. п. потому как, редкие купцы, торгующие как правило оптом, рисковали носить наличные с собой. И это понятно: даже в наше время никто не застрахован от грабежа, что уж тут говорить о прошлых столетиях, кишащих разбойниками и прочими нехорошими товарищами. А потому, оказавшись в незнакомом городе, купцы стремились первым делом навестить менял, где за свой товар они получали на руку небольшую бумажку, заверенную местным оператором, а по-приезду домой они могли предъявить этот «чек» агенту и спокойно получить в полном объёме свои наличные.

Бухара издревле славилась огромным количеством караван-сараев, где ни на минуту не прекращались довольно крупные сделки между продавцами и покупателями. К примеру, в сарае Убайдуллаходжи совершались ежедневно сделки на сумму до 15 тысяч рублей. Маклеры объявляли о поступавших товарах, на какую сумму, какие отпускались в кредит или под векселя и на какой срок.

В казенном (эмирском) сарае Сайфиддин обосновались баи, торговавшие шелком, золотошвейными материалами, жемчугом, бриллиантами, алмазами, золотом. Это было гнездо аферистов, известных более по кличкам. Так, «Абрам-Юнус» (иранец) имел несколько паспортов и состоял то в одном, то в другом подданстве. Кўри-Изро был известен больше как «Айнаки» («очкастый»), торговал драгоценностями. Иные были известны как «Кура-Малахим» (одноглазый), «Абои-Қоқ» (сухой). Маклером этого сарая был Дауд («Давид» — еврей). Оборот сарая в день достигал 50 тысяч рублей.

В эмирском сарае Ногай обосновался ростовщик Қори Исмат-калля (его оборот достигал в день 1000 рублей). Другой бай, Қори Силькои, снабжал мануфактурой всю восточную часть Бухарского ханства. В том же сарае помещались до 30 других торговцев (савдогаров). На втором этаже сарая Ногай шили халаты. Каждая худжра имела своего хозяина. Оборот сарая в день составлял, примерно, 5000 рублей…

В сопровождении бывшего главного архитектора города я с трепетом и волнением вхожу на территорию одного из восстановленных караван-сараев и… словно перенесясь в мгновение ока, попадаю в совершенно иной мир. И в то же самое время — до боли знакомый. Настолько, что аж защемит где-то там, в груди.

— Вот, мы только что вошли в караван-сарай. — останавливается перед широким внутренним двором Зоиршо и поясняет. — Что такое караван-сарай? Это тип торгового сооружения, служащее гостиницей для купцов-торговцев, и — одновременно — являющееся складом для их продукции и всяких товаров.

— А что это за ниши? — обращаю я внимание своего спутника на ряд углублений.

— Это не ниши, а стойла, которые называются «охур». — смеётся Зоиршо. — В данном случае, это охуры для ослов, судя по их высоте. Чуть далее, я тебе покажу и охуры для лошадей. Кстати, вот и ещё одна функция караван-сарая: «гараж» для гужевого транспорта! Скажу более: тут даже предусматривалось специальное помещение для хранения сена, овса и прочего корма. Кроме того, был предусмотрен навес от дождя («ним-айвон»). Обрати своё внимание вот ещё на что: видишь — тут мы спускаемся вниз по пандусу, а там поднимаемся по ступенькам наверх, к кельям, где проживали сами торговцы. А почему? Потому что должна существовать так называемая «санитарная граница», отделяющая грязь, нечистоты и испражнения животных от места проживания людей.

Внутренний двор караван-сарая. Фото 2017 г.

Мы спускаемся по главному пандусу во двор, проходим немного, а затем мой собеседник обращает моё внимание на узкий пандус справа. И, подмигнув заговорщически, шепчет:

— Пойдём, я тебе ещё кое-что покажу.

— Ах! — воскликнул я, последовав за своим гидом и вскоре очутившись ещё в одном волшебном помещении. — Так вот как, оказывается, выглядят охуры для лошадей!

— А ты я вижу очень догадливый! — улыбнулся Зоиршо — Совершенно верно — это «саис-хона» («конюшня»).

После чего, он отходит немного в сторону, предоставляя мне возможность, сделать несколько снимков.

— Боже мой! — вырывается из моей груди — Как хорошо, что удалось сохранить кусочек той Бухары. Но — КАК?!

— А вот это хороший вопрос! — похвалит меня друг и пригласит пройтись с ним на противоположную сторону двора, где в одной из келий был расположен импровизированный музей. — Здесь представлены фотографии прошлого, недавнего и настоящего! Видишь, с чего всё начиналось и в каком состоянии всё тут находилось? Ты возможно не поверишь, но я отсюда вывез (есть официальные даты, подписи…) четыре с половиной тысячи машин мусора!

— Это просто, невероятно! — я с изумлением и восхищением уставился на одного из самоотверженных и скромных тружеников и истинных патриотов родного края.

— Ты даже себе не представляешь, как выглядело это место до реставрации. — живо откликнулся на мою реакцию мой спутник и гид. — В советские времена здесь всё было буквально засыпано под грудами развалин. Песок, грязь и мусор — всё, больше ничего не было видно! Они ведь, собирались тут всё снести к чертям собачьим и возвести на этом месте какой-то торгово-развлекательный комплекс. Нет, ты себе это представляешь?! Однако, французская фирма, которая спонсировала данный проект и дала деньги…

— Подожди! — прервал я собеседника. — Как это «французская фирма»? А наши? Разве они не были заинтересованы в восстановлении?

— Какой ты наивный и простой. — не удержался приятель. — Кто «наши»? Кому из «наших» это было надо?!

Дабы сохранить подлинность нашего разговора, я вновь включаю свой диктофон.

— Повторюсь: здесь были руины и «ахлот» (бух. «мусор»). — продолжает мой гид. — И тогда, внимательно изучив со всех сторон, я сказал, что берусь восстановить это дело «с нуля». В то время, как другие в ужасе говорили, что такое невозможно восстановить, что это пустая трата времени и сил. Но — меценат в меня поверил. И ты знаешь, как на открытии он меня тискал, обнимал и всё приговаривал: «Иманс травО! Иманс травО…» («immense travail»). Откровенно говоря, хоть я и неплохо владею французским, но не сразу сообразил — о чём это он. И только придя домой и открыв словарь, узнал, что это означает «Огромная работа!».

— Какой колоссальный труд… — только и сумел я вымолвить вслед за французом, бегло пройдясь по многочисленным фотографиям. — Да тебе следует за это дать орден!

— Спасибо, но для меня главное не орден, а чтобы не мешали…

— А что — есть и такие? — удивился я.

Зоиршо только улыбнулся моей наивности.

— Ты знаешь: сейчас у кого есть деньги, тот и старается «рулить» всем. Или у Вас там, в России, по-другому?

— Да-да, ты прав. — вынужден согласиться я со своим собеседником. — К сожалению, наука, культура и история сегодня оказались никому не нужны. Но и это время пройдёт.

— Конечно, пройдёт. Но в наши дни, главная задача — это отстоять и сохранить для потомков хотя бы то немногое, что осталось. Будет обидно и горько, если какой-нибудь «шустряк от бизнеса» и далёкий от истории, подомнёт этот объект под себя, руководствуясь узко меркантильными интересами. Понимаешь?! А мы как были нищими философами, так и останемся ими. Вот, что обидно. А как было бы хорошо, скажем, если б ты тут открыл свою кулинарную школу; кто-то другой из энтузиастов, неровно дышащий к наследию своих предков, открыл бы свою этнографическую экспозицию для туристов; я бы, к примеру, с удовольствием читал бы для слушателей и специалистов свои лекции на тему истории и т.д., и т. п. То есть, сочетать приятное с полезным — вот ведь я о чём всё время пекусь!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

12

В.А.Шишкин, «Города Узбекистана», Ташкент, 1943, стр.26

13

Между прочим, более раннее название данного пассажа значилось как «Ток-и Китоб Фурўшон», ибо любовь к Книге (как и вообще, к чтению и любознательности) являлось неотъемлемой чертой подавляющего числа местного населения.

14

В настоящее время (2020 г), вместо этого рынка в скором будущем намереваются построить большой торговый комплекс.