Бумажная девушка

Гийом Мюссо, 2010

Талантливый, успешный писатель Том Бойд переживает не лучшие времена – его бросила любимая девушка, он почти разорен, но главное – слова больше не хотят складываться в предложения, и ему кажется, что никогда в жизни он не напишет ни строчки. Появление в его доме Билли, героини его романа, перешагнувшей границу, отделяющую вымышленный мир от реального, возвращает ему вдохновение. Ее жизнь под угрозой, и спасти ее может только он, тот, кто ее выдумал. И вот очередной роман готов, Билли исчезает из его жизни. Опять – громкий успех, съемки и интервью, хвалебные рецензии и толпы восторженных поклонников. Но отчего же так тяжело на душе? Он спас Билли, но кто спасет его от тоски по ней? В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Оглавление

3. Съеденный человек

Нет, Джеф, ты не один,

Но перестань плакать

Вот так перед всеми,

Потому что она почти старуха,

Потому что она крашеная блондинка

И — снова бросила тебя (…)

Я знаю, что у тебя болит сердце,

Но это надо вынести, Джеф.

Жак Брель[3]

— Почему перед моим домом припаркован танк? — спросил я, указывая на импозантный спортивный автомобиль, чьи чудовищные колеса давили на тротуар Колония-роуд.

— Это не танк, — оскорбился Мило, — это «Бугатти Вейрон», модель «Черная кровь», один из самых мощных болидов в мире.

Малибу. Солнце начала второй половины дня. В деревьях шумит ветер

— Ты опять купил машину! Ты что их, коллекционируешь?

— Это не машина, старик. Это произведение искусства!

— Я называю это «ловушкой для телок». Неужели еще находятся девушки, с которыми проходит этот трюк с тачкой?

— А ты думаешь, что мне нужны уловки, чтобы подцепить классную девчонку?

Я скривился. Никогда не мог понять увлечения моих собратьев-мужчин купе, родстерами и прочими автомобилями с откидным верхом…

— Идем, посмотрим на зверя! — предложил Мило. Его глаза засверкали.

Чтобы не разочаровывать друга, я заставил себя обойти машину. Поджарый, близкий по форме к эллипсу, «Бугатти» походил на кокон, а немногочисленные наросты на нем сверкали на солнце и спорили с черным, как ночь, кузовом: хромированная решетка радиатора, металлизированные зеркала заднего вида, сверкающие диски колес, за которыми горели голубым пламенем дисковые тормоза.

— Хочешь взглянуть на двигатель?

— Еще бы, — вздохнул я.

— Ты знал, что таких машин всего пятнадцать штук в мире?

— Нет, но я счастлив это слышать.

— Он разгоняется до ста километров в час за две секунды, а максимальная скорость почти четыреста километров в час.

— О, да, несомненное преимущество во времена дорогого бензина, полицейских радаров, расставленных через каждые сто метров, и тотальной заботы об экологии планеты!

На этот раз Мило не сумел скрыть своего разочарования:

— Ты настоящий брюзга, Том! Человек, совершенно не способный ценить легкость бытия и получать удовольствие от жизни!

— Такой человек необходим, чтобы уравновесить наш дуэт, — парировал я. — Так как ты уже выбрал роль беззаботного весельчака, я взял ту, что оставалась.

— Давай, садись.

— За руль?

— Нет.

— Почему?

— Потому что у тебя отобрали права, и тебе это отлично известно…

* * *

Автомобиль выехал из тенистых аллей Малибу-колони и помчался по Пасифик-коуст-хайвей, проходящей вдоль берега. «Бугатти» скользил по дороге легко. В его салоне, затянутом патинированной кожей с оранжевыми отблесками, было тепло. Я чувствовал себя абсолютно защищенным, словно драгоценность в уютном ларце, поэтому закрыл глаза, убаюканный старым соулом Отиса Реддинга[4], звучавшим по радио.

Я осознавал, что это спокойствие, мнимое и хрупкое, обеспечили мне несколько таблеток транквилизаторов, которые я успел сунуть под язык после душа. Но моменты передышки бывали настолько редкими, что я уже научился их ценить.

С тех пор как Аврора бросила меня, мое сердце источила болезнь, похожая на рак. Она надолго поселилась в нем, словно крыса в кладовке с продуктами. Печаль — каннибал и хищник — пожирала меня, пока не оставила пустым: без единой эмоции и воли. Первые недели страх перед депрессией держал меня настороже, заставляя бороться против подавленности и горечи. Но и он покинул меня, а вместе с ним ушли достоинство и желания, даже простое желание сохранить внешние приличия. Эта внутренняя проказа грызла меня без остановки, смывая краски жизни, вытягивая все соки, гася каждую искорку. При малейшем намеке на то, что я готов снова контролировать мое существование, язва превращалась в гадюку, вливая в меня при каждом укусе порцию яда, который коварно проникал в мой мозг в виде болезненных воспоминаний: нежная кожа Авроры слегка дрожит, ее свежий аромат опьяняет, ресницы трепещут, золотистые песчинки отражаются в ее глазах…

Потом и сами воспоминания притупились. Я оглушал себя лекарствами, и все стало размытым. Я плыл по течению, проводя все дни на диване, запершись в темноте, в доспехах медикаментов, сраженный тяжелым искусственным сном, который в плохие дни заканчивался кошмарами, населенными грызунами с острыми мордами и морщинистыми хвостами. Я просыпался в поту, напряженный и трясущийся, охваченный единственным желанием снова убежать от реальности с помощью новой дозы антидепрессантов, еще более оглушающей, чем предыдущая.

В этом коматозном тумане протекали дни и месяцы, которых я не замечал, бессмысленные и пустые. Но реальность не отступала: моя боль оставалась все такой же тяжелой, и за год я не написал ни строчки. Мой мозг застыл. Слова бежали от меня, желание меня покинуло, воображение истощилось.

* * *

Рядом с пляжем Санта-Моника Мило свернул на межштатную магистраль номер десять в направлении Сакраменто.

— Ты видел результаты бейсбольного матча? — наигранно-весело спросил он, протягивая мне свой айфон, в котором был открыт спортивный сайт. «Ангелы» победили «Янки»!

Я рассеянно глянул на экран.

— Мило!

— Что?

— Смотри на дорогу, а не на меня.

Я знал, что мои мучения ставят моего друга в тупик. Он столкнулся с тем, чего никак не мог понять: с моим умственным пробуксовыванием и той внутренней неуравновешенностью, которые мы все носим в себе, но которых, как он ошибочно считал, я был лишен.

Свернув направо, чтобы подняться к Вествуду, мы въехали в «Золотой треугольник»[5]. Известно, что здесь нет ни больниц, ни кладбищ — только чистейшие улицы с бутиками с заоблачными ценами, посещать которые нужно было по предварительной записи, как врача. С точки зрения демографии Беверли-Хиллз — уникальное место: здесь никогда никто не рождался и не умирал…

— Надеюсь, ты голоден, — сказал Мило, вылетая на Кэнон-драйв.

Мощные тормоза остановили «Бугатти» перед шикарным рестораном.

Протянув ключи служащему парковки, Мило, опережая меня на шаг, уверенно пошел в ресторан, где явно был постоянным клиентом.

Некогда плохой парень из Макартур-парка воспринимал возможность зайти позавтракать в «Спаго» как социальный реванш и делал это, не бронируя столик заранее, тогда как простому смертному пришлось бы озаботиться заранее, недели за три.

Метрдотель провел нас в изысканное патио, где лучшие столики принимали знаменитостей делового мира или шоу-бизнеса. Садясь, Мило незаметно сделал мне знак: в нескольких метрах от нас Джек Николсон и Майкл Дуглас заканчивали свой дижестив, тогда как за другим столиком актриса из комедийного сериала, героиня наших буйных подростковых сексуальных фантазий, жевала лист салата.

Я сел, безразличный к этому «престижному» окружению. Последние два года моя реализованная американская мечта позволила мне познакомиться с некоторыми из моих былых идолов. На частных вечеринках в клубах или на огромных, словно дворцы, виллах я смог пообщаться с актерами, певцами и писателями, которые заставляли меня мечтать, когда я был моложе. Но эти встречи обернулись полным разочарованием и утратой иллюзий. Не стоило проникать за кулисы «фабрики грез». В «настоящей» жизни герои моей юности часто оказывались развратниками, занятыми вечной охотой на «молодые таланты», которые они употребляли, почти сразу же бросали, пресытившись, и пускались на поиски свежего мяса. И еще одно разочарование: некоторые актрисы, на экране полные очарования и остроумия, в обычной жизни лавировали между кокаином, анорексией, ботоксом и липосакцией.

Но какое я имел право судить их? Разве сам я не стал одним из тех типов, которых презирал? Жертва той же изоляции, того же пристрастия к лекарствам и того же универсального эгоцентризма, которые в моменты просветления вызывали у меня отвращение к самому себе.

— Наслаждайся! — с энтузиазмом воскликнул Мило, указывая на канапе, которые нам только что принесли вместе с аперитивом.

Я едва надкусил кусочек хлеба с тонким кусочком мраморного мягкого мяса.

— Это японская мраморная говядина Кобе, — объяснил Мило. — Представляешь, в Японии коров массируют саке, чтобы жир проникал в мышцы?

Я нахмурился, а он продолжал:

— Чтобы их побаловать, в корм добавляют пиво, а для расслабления включают классическую музыку. Вполне вероятно, что стейк, лежащий у тебя на тарелке, слушал игру Авроры. Возможно даже, он в нее влюбился. Видишь, у вас есть кое-что общее!

Я понимал, что друг изо всех сил старается меня развеселить, но даже юмор меня покинул.

— Мило, ты начинаешь меня утомлять. Может быть, ты, наконец, объяснишь, что такого важного ты хотел мне сообщить?

Он проглотил последнее канапе, не дав возможности своим вкусовым рецепторам раскрыться, а себе — распробовать мясо, вынул из портфеля крошечный ноутбук и открыл его на столе.

— Хорошо. Считай, что с этой минуты с тобой говорит не твой друг, а твой агент.

Это была его ритуальная фраза, с которой начиналась каждая наша так называемая «деловая» встреча. Мило был главной пружиной нашего маленького предприятия. Прижав к уху телефон, он жил на скорости сто километров в час, находясь на постоянной связи с издателями, зарубежными агентами и журналистами, в вечном поиске удачной идеи для продвижения книг своего единственного клиента: меня. Я не знал, как он уговорил «Даблдэй» опубликовать мой первый роман. В суровом мире книгоиздания Мило учился своему ремеслу на ходу, не имея ни специального образования, ни образования вообще, чтобы стать одним из лучших только потому, что он верил в меня больше, чем я верил в себя сам.

Мило искренне считал, что всем обязан мне, но я-то знал, что это он сделал из меня звезду, позволив мне после первой же книги войти в магический круг авторов бестселлеров. После первого успеха я получил предложения от самых известных литературных агентов, но я их все отклонил.

Потому что у моего друга Мило было редкое качество, которое я ставил превыше всего: верность.

Во всяком случае, так я думал до того утра, когда услышал его откровения.

Примечания

3

Жак Брель (1929–1978) — бельгийский франкоязычный поэт, бард, актер и режиссер.

4

Отис Реддинг (1941–1967) — американский певец, классик соул-музыки, погибший в авиакатастрофе.

5

Так называемый Золотой треугольник в США образуют города: Лос-Анджелес, Лас-Вегас, Сан-Франциско.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я