Зов неизвестности

Герберт Грёз

Жил-был художник. И одной серой холодной осенью с ним случилось что-то непонятное. Все, что осталось в качестве ключа для разгадки его тайны – альбом с карандашными рисунками.

Глава 2. Дом художника и темнота

Серые столбы за окном стали мелькать реже — поезд сбавлял скорость. Через час я выйду на перроне захолустного вокзала, отправлюсь в гостиницу, зарегистрируюсь, снова выйду и буду делать то, что гордо именуется «работа». Я вздохнул, кинул в стакан пакетик с чаем и поднялся пойти налить кипятку.

— Если вас не затруднит, возьмите и мне тоже, — подал голос Берт, до этого молча изучавший какую-то толстую книгу.

— Конечно, — кивнул я.

Его голос заставил мои мысли вернуться во времени и вновь показать те странные картины, которые я видел, засыпая этой ночью под тихий стук колес. Там были и какие-то заброшенные деревни, и сияющие аэропорты, и нагромождения непонятных приборов в неизвестной мне лаборатории… Память сделала еще один скачок назад, и я оказался в узком коридоре, стены которого были обшиты большими листами фанеры. Сильный ветер дул мне в лицо, а по полу и потолку бегали какие-то тени. Да, это тоже было частью видения. И голос, какой-то тусклый и тихий, говоривший что-то вроде: «Чтобы шагнуть туда, должно тебе свои знания перевернуть…» Ну, как-то так, толком я не помнил. Где-то в глубине моего сознания словно росток, пробивающийся сквозь асфальт, набирали силу сомнения и беспокойство. А еще вместе с ними проснулся какой-то давно забытый детский восторг, как на качелях, когда летишь с высоты и ветер словно подхватывает тебя куда-то.

Я шел по коридору вагона с двумя стаканами кипятка и понимал, что этот чокнутый парень прав. Ненавижу свою работу, терпеть не могу своего шефа и не вижу никакой пользы в том, что делаю. Но вот так все оставить и резко махнуть в другую сторону? Не знаю, был ли я в тот момент готов сделать это.

Но сделал. Поставив стаканы на стол, я протянул Берту свою визитку и тихо сказал:

— Найдете меня сегодня вечером в гостинице «Волна». Вот мой телефон. Мне нужно кое-какие формальности уладить, а потом я весь ваш.

— Мечты должны сбываться, правда? — Берт посмотрел на меня, прищурив глаз, и кивнул. — Хорошо. Тогда поедем вместе вечерним автобусом. Или же взять машину напрокат? Ладно, там видно будет.

Я кивнул, не сказав больше ни слова. Что может быть глупее, чем вот так доверить судьбу какому-то проходимцу, которого я вижу и знаю меньше суток? Но, черт возьми, пусть я буду глупцом, но и на работу больше не вернусь. Ноутбук и заявление отправлю по почте.

Прислушиваясь к удаляющемуся шуму железной дороги, я услышал веселый голос Берта: «Увидимся!» Да, кто бы он ни был, этот тип, влиять на людей он умеет.

Вечером он постучал в дверь моего номера, когда я уже, что называется, сидел на чемоданах и порядком нервничал. Но, слава Богу, напрасно.

В зубах у Берта была очень маленькая трубка, сделанная из какого-то серого материала, а мундштук ее представлял собой черную палочку, похожую на тростник.

— Привет, — запросто сказал он. Проследив мой взгляд, он усмехнулся: — А, это! Подарок индейца из перуанского племени Кечуа. Табак тоже не та наша дрянная смесь туалетной бумаги и собранных с тротуаров опавших листьев. Уверяю вас, эта трубка хоть и убивает, но делает это куда медленнее и изящнее тех, с позволения сказать, «сигарет», которые продают в наших ларьках. Но давайте к делу. Автобусы в столь поздний час уже не ходят, а до деревни, в которую нам надо попасть, сто сорок километров. Поэтому я арендовал автомобиль, по моему мнению, вполне способный ехать. Вы готовы?

— Да, — кивнул я. Больше ничего мне в голову просто не пришло.

— Отлично! Идемте.

Водителем Берт оказался так себе. Поэтому через два квартала я попросил его поменяться местами, дабы не подвергать нашу команду смертельной опасности.

— Пожалуй, я прислушаюсь к вашему совету, — со вздохом кивнул он. — Это не машина, а медный таз, имеющий намерение накрыть нас собой в любой удобный момент.

— Отнюдь, — я покачал головой. — Просто ваши навыки вождения…

— Оттачивались на автомобиле, имеющем право так называться.

— И что же это был за чудо-аппарат? «Кадиллак»? «Бентли»? Или «Камаро»?

— Тьфу-тьфу-тьфу, ни Боже мой. «Волга» ГАЗ-24! Вот это и вправду уникальная техника. Вы только послушайте, его разработчики совершили прорыв в технике, изобретя perpetuum mobile. Там в инструкции, в перечне возможных неисправностей, среди всего прочего есть такая строчка: «после выключения зажигания двигатель продолжает работать». Честное слово, я не вру! И при всем при этом удивительный комфорт при полной простоте и аскетичности.

— Но это же прошлый век!

— Да, к сожалению, сейчас таких уже не делают… Ладно, а вы, я смотрю, куда более квалифицированный пилот?

— Приходится, — кивнул я. — Так, куда ехать?

— Направо, — сказал Берт. — И теперь пилить и пилить…

Тихая дорога, то скрывавшаяся в перелесках, то выбиравшаяся на поля, захваченные холодными ветрами, делилась со мной своими тоскливыми чувствами и безрадостными наблюдениями. Осень давно превратила окружающие красоты в галерею темных и мрачных пейзажей, и то, что пасмурная ночь скрывала большинство из них, было даже к лучшему.

Берт молчал, покуривая свою индейскую трубку, и смотрел куда-то очень далеко, словно в другую вселенную. Свет фар, отражаясь от дорожных знаков, изредка сверкал на его очках тонкими бликами. И в который раз я задал себе вопрос о том, правильно ли я делаю, что еду черт знает куда черт знает с кем, а главное — черт знает зачем?

Через некоторое время от монотонного пути меня начало клонить в сон, и я пожаловался Берту.

— Отдохните минут пятнадцать-двадцать, — посоветовал он. — Даже легкой дремы в течение четверти часа хватит, чтобы вновь набраться бодрости.

— Ну не знаю, — ответил я. — Лучше бы поскорее добраться.

— Воля ваша, — пожал плечами Берт. — Но я бы поступил именно так.

Впрочем, уже совсем скоро мы проехали табличку с названием нужного нам места, поэтому необходимость в отдыхе на обочине отпала.

— Так, — оживился мой спутник. — Теперь нам надо… кажется, туда. Ох нет, наоборот, налево. Himmeldonnerwetter, я бывал здесь только днем, и совсем не знаю, где же этот его дом… И подсказать-то некому — деревня словно вымерла.

— В это время местные давно спят.

— Да уж… Урожай собран и делать решительно нечего. Ладно, напрягу память.

Память Берта напрягаться не особо желала, поэтому мы проплутали по деревне не меньше получаса, прежде чем остановились около высокого деревянного строения, скрывавшегося за металлическим забором.

— Вот! Все-таки я не до конца поражен топографическим кретинизмом, — Берт самодовольно потер руки. — Прошу вас, Виктор, спешиваемся и привязываем коня. Мы прибыли!

Внутри дома оказалось прохладно и не особо уютно. Он был не очень-то похож на жилое помещение, скорее это было что-то вроде студии, совмещенной с кунсткамерой и складом антиквариата. Зал скрывался в хаосе, состоящем из наваленных мольбертов, разбросанных коробок и ящичков, каких-то безделушек и непонятного вида инструментов.

— Да, здесь мало что изменилось со времени моего последнего визита… — тихо проговорил Берт. — Все такая же прелестная обстановка, сопутствующая всякому творчеству. А, вот и диван, тот самый.

— Знаменитый?

— О да. Он запечатлен на единственной работе старого Карла, которую можно отнести к семейным портретам. Правда, он не хотел творить этот шедевр, но моя кузина настояла.

— Он написал ее?

— Да, написал… Голую, как прибрежная галька. Зачем ей это понадобилось, понять не могу. Впрочем, женщины, что с них возьмешь… То скрывают свою истинную внешность за нарисованными масками и нелепыми одеждами, то готовы эти самые одежды сбросить к чертям, и, что удивительно, и то и другое они искренне считают красивым.

— Дело в соответствии обстоятельствам, — ответил я. — Когда ведь как лучше.

— Ах, вы знаток женщин? Понимаю, хотя и не очень. У меня была жена, но она умудрилась за год совместной жизни наговорить мне столько гадостей, что подели я их между всеми своими врагами, каждый бы оказался заслуживающим смерти на дуэли. Поэтому я как-то с тех пор против проживания под одной крышей с этими особами в такого рода отношениях. А вы?

— Я никогда не был женат, — сказал я. — Времени не было на личную жизнь.

— О, тогда вы становитесь потенциальной жертвой моей кузины. Той самой, что возлежала здесь, воображая себя Афродитой, или кем там еще. Даже и не знаю, знакомить вас с ней или все же не стоит. Ладно, это дело не требует сейчас внимания с нашей стороны. Надо найти альбом!

Пока Берт шарил по ящикам и комодам, я совершил небольшую экскурсию по дому покойного художника Карла. Кое-где на стенах висели полотна с изображениями каких-то причудливых развалин. На каждом из них стояла подпись, сделанная тонким росчерком кисти: «K. Stolz».

— Кстати, Берт, а какая у вас фамилия?

— Рамирес, — отозвался он из другой комнаты. — Но подписываюсь я Штольцем, как и этот мой дядюшка. Вы ведь поэтому спросили, увидев картины?

— Ну да, — крикнул я в ответ, невольно удивившись проницательности моего нового друга. И одновременно его необычности. — Вы и впрямь космополит.

— О, во мне столько крови намешано, — усмехнулся Берт, появляясь в проеме двери. — Но смотрите, я нашел альбом!

Подойдя к столу, Штольц-Рамирес аккуратно положил находку на испещренные трещинами лакированные доски и, подождав несколько мгновений, открыл.

— Что там? — взволнованно спросил я, подходя.

— Чушь какая-то, — недоуменно пробормотал Берт. — Просто набор старинных рисунков… Карандашная графика с мистическими сюжетами. И ни слова, которое смогло бы хоть что-то объяснить.

— Дайте-ка посмотреть…

В альбоме было использовано всего восемь страниц.

На первой из них на меня смотрел старинный будильник. Отверстия для завода и перевода словно глаза лукаво глядели по обе стороны от стрелок, свесившихся вниз, изображая нос. Часовая стрелка висела на пяти, минутная — на четырех.

Вторая страница была покрыта странной штриховкой, сквозь которую только через некоторое время можно было угадать дождливый пейзаж, как если бы его рассматривать через большое низко поставленное окно. В серой сетке падающих с неба струй различалось что-то похожее на часовню.

Третий рисунок показывал плачущую девушку, склонившуюся над чайником. Несмотря на абсурдность сюжета, было что-то в этом рисунке завораживающее, пугающее и отталкивающее одновременно. Какой-то смысл, какое-то послание, не знаю.

На четвертой странице я увидел сосновый лес, разделенный надвое страшной бездонной пропастью, из которой поднимались вверх не то какие-то щупальца неведомых монстров, не то ядовитые миазмы.

Пятая картинка не вызвала у меня ничего, кроме странного недоумения. На ней иссохшая рука держала за ухо маленького мальчика, висящего над мясорубкой. Меня передернуло.

На шестой странице царила и вовсе жуткая вакханалия. Пейзаж можно было бы назвать деревенским, если бы не странное свойство: все было перемешано. Перед жилым домом стояла ветряная мельница, забор одного из участков выгибался под немыслимым углом, а во дворе дома на окраине раскинулось кладбище. Что-то знакомое было на этой картине, что-то давно забытое… Я несколько секунд пытался вспомнить, но так и не смог.

На седьмом листе красивым готическим шрифтом было изображено число 714. И ничего более.

Альбом заканчивался портретом рыцаря, стоящего на вершине холма, сложенного из круглого галечника. Воин опирался на длинный меч, латы его были покрыты вмятинами и пробоинами, из некоторых текла кровь. Флаг за его спиной был нарисован настолько мастерски, что казалось, настоящий ветер трепещет в его складках.

Я вздохнул и закрыл альбом.

И вдруг почувствовал, что со мной происходит что-то странное.

Не знаю почему, но эти картинки вдруг словно заставили что-то в моем мозгу открыться, как шлюзу в плотине. И поток самых разных мыслей из разных уголков разума ревущей лавиной обрушился на меня, да так, что я замер с открытым ртом.

— Виктор? Ваша душа ждет третьего звонка и отправляется? Эй, очнитесь!

— Берт, вам чертовски повезло, что вы нашли меня в поезде. Я знаю место, изображенное на одном из этих рисунков…