Точка Немо

Георгий и Геннадий Живовы, 2022

Большое тихоокеанское мусорное пятно – миллион квадратных километров пластика, в котором увязнет винт любого судна – в результате мирового экологического проекта перемещено в самую удаленную от суши точку в мировом океане. Точка Немо – так принято называть эти координаты – становится современным кладбищем погибших кораблей и домом для их экипажей. Пассажиры фешенебельных яхт и беженцы-нелегалы, матросы с сухогрузов и даже команда эсминца остаются без связи с внешним миром и надежды выбраться из мусорной ловушки. Из отходов старой цивилизации они вынуждены строить новую.

Глава 3

Путешествие

Неизвестность словно повисла в воздухе. Тишина после перестрелки заставляла еще сильнее вжаться в пол контейнера, парализовала любое движение — неудобно вывернутая, простреленная рука Альваро ныла, но он не смел ею пошевелить. Страх, остановивший все вокруг, на сердца действовал иначе, заставляя их биться ощутимо громче обычного, и каждый бы хотел, чтобы его сердце замерло, чтобы даже в ушах и висках не отдавались толчки крови.

Первым поднял голову Нейтан. Все лежали ничком, напряженно застыв, и только старый турист каким-то странным образом обмяк, прислонившись к двери контейнера.

— Эй, мужик! Старик! — позвал Нейтан, и люди начали привставать. А старый турист приоткрыл глаза.

— В меня, кажется, попали…

Нейтан, согнув колени, подобрался к туристу и взял его за плечо, чуть отодвинув того от стенки. Тут же стало видно расползающееся по рубашке пятно крови и дырка от пули довольно крупного калибра на рифленом железе.

— Эй, доктор! — обернулся Нейтан, но Альваро и без того уже был рядом.

— Помоги! — командовал уже Альваро.

Вместе они перевернули старика, который слегка похрипывал, когда его двигали.

— Плохи его дела… Видимо, пуля в легком, — заключил Альваро.

Орландо не стал ждать разрешения и громко закричал: «На помощь! Есть кто на судне?! Здесь человек умирает!» Наверняка все понимали, что в перестрелке необязательно победил дружественный им экипаж сухогруза, и на пороге контейнера в любую секунду могли появиться те самые боевики, от которых туристы и пытались спрятаться. Но ситуация больше не располагала к молчанию. Вслед за Орландо поднялся целый хор голосов с аккомпанементом в виде ударов по стенкам контейнера. Но ответа не было. То ли все участники столкновения погибли, то ли боевики оставили судно, забрав выживших матросов на свои катера. Стало ясно одно — запертые пленники остались в одиночестве, их сухогруз, словно корабль-призрак, на полной скорости шел в неизвестность.

— Дайте воды, — будто не услышав ни тревожных выводов, ни поставленного ему диагноза, попросил турист.

Брюнетка протянула бутылку воды, но Нейтан отстранил ее руку.

— Никакой воды пока. Есть шансы? — повернулся он к Альваро. Тот только покачал головой.

Нейтан и Альваро устроили старика поудобнее, подложив ему под голову его же сумку. Старик не унимался и просил пить, настойчиво, и, как казалось всем в контейнере, все громче. После третьей просьбы не выдержала Данита — филиппинка в форме горничной.

— Дайте ему воды, человек умирает! Почему не даете?

— Именно. Он умирает. А нам тут нужно держаться, черт возьми, неизвестно сколько! Что выберете — прожить чуть дольше или напоить того, кто все равно сейчас кончится?

— Но…

— Никаких но! Сейчас вы не в мягкой постели в отеле. Поймите, что с этой минуты, да даже раньше — мы все на краю. Хотите умереть поскорее? Пусть напивается!

Казалось, что люди в контейнере давно успели привыкнуть и даже устать от вынужденного молчания. Но после оглушительно трезвых слов Нейтана тишина повисла какая-то новая, особенная. Каждый задумался, что же за точку координат они все проходят, какова на самом деле ситуация, чем она чревата. Смертью — и только ей. Люди — под пулями, во время бегства из отеля и с острова, ничегошеньки не понимали, у них попросту не было времени остановиться и попытаться хотя бы внутри самих себя прощупать шок, который на самом деле уже объял каждого.

Тем не менее Эмма, которая не могла мыслить вполне отчетливо — сказывался гормональный кризис недавней роженицы — Эмма продолжала желать добра окружающему миру. Она будто бы и не понимала, что такое шок, и что вся ее жизнь уже перевернута с ног на голову.

— Я отдам свою воду, — громко, со звенящей решительностью в голосе, произнесла она, прижимая Мими к себе.

— Поздно… — Альваро прощупал пульс старика. — Он мертв.

С трупом разбирались Нейтан, Лон и Орландо. Три крепких парня — кто ж еще может что-то с этим поделать? Они отвернули лицо старика с опустошенными глазами, которые тот не успел закрыть, к стенке. Брюнетка и пара хиппарей, которые сидели подле него, боязливо и брезгливо продвинулись вглубь. Чтобы тело занимало как можно меньше места, Альваро посоветовал «сложить» его, потому Нейтан и Лон связали старика по рукам и ногам, и тело приняло форму калачика. Понять их решение сложно — ведь тело, даже если бы лежало распростертым, не отняло бы много места у живых.

После этой странной процедуры Нейтан огляделся и потребовал, чтобы все сдали всю имеющуюся пищу и напитки. Отчего-то все сразу послушали его — и в центре контейнера выросла горка из нескольких бананов, каких-то хлебцев, печенья, пары экзотических фруктов, названий которых сам Нейтан не помнил, пачки чипсов и бутербродов, пары бутылок воды, орехов в «экологичном» многоразовом тканевом пакетике — негусто, если речь идет о питании четырнадцати человек, которым еще неизвестно сколько оставаться в контейнере. Между тем сухогруз продолжал движение. Брюнетка долго вглядывалась в Нейтана и узнала его.

— Кажется, я вас знаю, вы — журналист, Нейтан Коллинз?

— Да, это я.

Имя Нейтана Коллинза было известно если и не всему миру, то, во всяком случае, всем, кто следил за новостями в Европе и США. Нейтан загремел в плен к сомалийским пиратам, где провел несколько лет и сумел сблизиться с одним из заметных командиров. Впоследствии Нейтан вернулся — его добровольно отпустили, причем весьма витиеватым маршрутом — так, что он очутился в Пакистане; он написал книгу о своих приключениях, и если она не оправдывала пиратов, то как минимум была выдержана нейтрально. Книга здорово зацепила всех правых — от республиканцев в Америке до европейских лордов, а вот для леваков текст стал очередным символом непонимания «золотым миллиардом» жизни в Африке и на прочих окраинах цивилизации. Леваки приветствовали Нейтана как одного из потенциальных лидеров, но он не стал с ними заигрывать и скрылся в Азии, откуда регулярно писал любопытные репортажи. С момента выхода книги Нейтана были готовы принять любые сепаратисты и военные диктаторы, все, отрешенные от мировой политики, все неуслышанные и нерукопожатные отщепенцы и кровавые монстры. При этом сам Нейтан себя не выпячивал и старался быть объективным, чем здорово раздражал власти — в том числе своих родных Штатов.

— Что это было? — брюнетка выразила общий вопрос.

— Думаю, это была сознательная провокация армии… они создали искусственную террористическую организацию, чтобы двинуть демократов в правительстве, — начал свою лекцию Нейтан.

— Да там все против правительства. Среди нападавших были сотрудники отеля! — возразил Лон, — Я живу на островах уже три года. Все местные ненавидят власть, да?

Последний вопрос относился уже к Пуну и Даните, двум запуганным филиппинцам, которые и не думали встревать в диалог. Лон достал телефон, но тот сел — и ни у кого не оказалось пауербанка. По словам этого здорового блондина, у него была запись, где некто в форме портье бежал вместе с террористами по пляжу. А затем, когда появился спецназ и начался бой, портье и террористы пытались слиться с толпой заложников. Во время перестрелки заложники поняли, что спецназ не собирается щадить даже их, и ринулись к морю, к причалам, катерам и сухогрузу…

— Какая разница, что там произошло, нам надо думать о себе здесь и сейчас, — Нейтан перебил Лона.

Контуженая красавица, которая все это время была без сознания и лежала головой на коленях Чепмена, наконец открыла глаза.

— Кто вы?

— Чепмен…

Красавица ничего не слышала — сказывалась контузия. Чепмен начал диалог, записывая ответы на ее вопросы на листочке, и эта летопись сохранилась. Я держу ее в руках. Листочки из скетчбука маленького формата, на которых кляксами растеклась черная гелевая ручка. Этот блокнот видел многое и представляет большую ценность, и, если мне это разрешит редакция, будет издан отдельно. Он того стоит — это одна из самых романтичных историй знакомства, где они узнали многое друг о друге. Но мой любимый кусок текста из этих мятых листочков таков:

Ди: «Пиши крупнее, у меня плохое зрение»

Чепмен: «Я тоже в очках, видишь? Какие диоптрии?»

Ди: «Левый — 2,5, правый — 3,5»

(тут, видимо, он передал ей очки)

Ди: «Неужели ты ровно такой же слепой, как я?»

Чепмен (крупно и неразборчиво): «Ровно так».

С этого, с одинаковых диоптрий, и началось знакомство.

Пока Чепмен общался с Ди, объясняя ей, почему же Данита, которую Нейтан назначил старшей на раздаче еды, дает им по половинке печенья, в то же самое время Орландо нашел у кого-то в вещах кусочек проволоки, размотал ее, приладил к старому кнопочному телефону и вытянул антенну в дырку от пули, прямо над покойником. Орландо ловил если не связь — ее не было ни у кого, — то хотя бы радио, которое, по его мнению, еще могло добить до корабля, удалявшегося от берега. Орландо оказался прав — радиосигнал, не встречая помех, несся над водной гладью и достигал приемника. Правда, работала всего одна радиостанция. Голос диктора, с сильным треском, прерывисто, разнесся в контейнере. По-филиппински понимали только Пун и Данита, которая по просьбе Нейтана, перевела репортаж: «Диктор:…сто сорок пять человек погибли во время атаки на туристическую зону. Еще тридцать человек числятся пропавшими без вести. Убиты более пятидесяти террористов, еще около пятидесяти сдались после перестрелки со спецназом национальной гвардии. Нам удалось поговорить с одной из свидетельниц событий, Евой Вега». Не успела Данита договорить, как Альваро воскликнул: «Ева, это Ева, моя дочь!» — и мгновенно притих, чтобы выслушать, что скажет его дочь. «Их было много… они загнали всех в столовую отеля и стреляли в каждого, кто пытался бежать…» Диктор: «Вы видели, кто раздавал приказы террористам?» Ева: «Почти все были в масках… Но им помогал кто-то из отеля. Служащие переговаривались с террористами на филиппинском, некоторые были с оружием. Когда пришел спецназ, началась свалка, все начали бежать… не знаю, где мой отец, где мой муж»… Треск перекрыл дальнейший рассказ Евы. Какие-то обрывки слов еще доносились некоторое время, но затем белый шум поглотил любые прочие звуки, кроме кашля пожилой леди, которая опять разразилась им надрывно и нескончаемо.

— Муж? — Альваро недоуменно воззрился на Орландо.

— Да. Мы хотели рассказать вам вместе.

— Давно?

— Поженились в прошлом месяце.

— Странно, я думал, она мечтает о большой свадьбе… копил деньги… но это неважно, да? Зять, значит? Хм.

Снизу, из-под пола контейнера, раздались металлические звуки — будто бы кто-то стучал. Нейтан отыскал уголок, откуда исходил звук — это был угол под телом старого туриста. Пришлось отодвинуть окоченевший труп. Оказалось, что в обоих контейнерах — и верхнем, и нижнем, были щели, которые расположились одна над другой довольно близко — таким образом, стоя рядом, можно было услышать, что говорят внизу. Нейтан произнес в щель пару слов, прислушался, оглядел собравшихся, и спросил — есть ли среди них Мелинда? На это имя отозвалась кашляющая леди. Оказалось, что в нижнем контейнере находится ее супруг, Гэри. Мелинда тут же принялась разговаривать с ним. Нейтан же, отойдя от щели, сообщил остальным, что у людей снизу есть компас, и корабль движется на юго-восток.

Поскольку измерить скорость в контейнере совершенно невозможно, для расчета взяли пятнадцать узлов в час. Бесполезные телефоны Нейтан — с общего согласия — изъял. Хотя Орландо пытался сопротивляться и кричал: «Да кто ты такой, с чего ты решил?» Но общее мнение, а также краткий рассказ брюнетки (ее, кстати, звали Вэлери) о прошлом Нейтана сделало свое дело — и Орландо замолк. Телефоны, по мысли Нейтана, включались поочередно, чтобы в отсутствие подзарядки максимально растянуть возможность следить за временем. Таким образом Нейтан думал рассчитать расстояние, которое они проходят. Однако карты-то у них не было — потому все равно было неизвестно, куда же они идут. Через сутки предположение Чепмена о том, что они уходят прямиком в Тихий океан, начало казаться всем справедливым.

Через несколько часов созрело первое решение — открыть двери. Но как бы ни старались «крепыши» — Лон, Орландо и Нейтан, как бы ни пыжился «умник» Чепмен, ничто не помогало — дверь не поддавалась. Прочнейший стальной засов, сконструированный, чтобы выдерживать самые жестокие шторма, оставался неприступен. Зазоры между дверью и стенками были микроскопическими, туда с трудом пролез бы и лист писчей бумаги — не то чтобы что-то существенное, могущее стать рычагом. Израсходовав массу сил, невольные путешественники расселись по своим местам.

Полтора суток — и вода закончилась — хотя все и пили по глотку, из крышечки, которую исправно выдавала Данита. Вода оставалась только у Эммы — обделять водой ребенка не решились. Никогда Эмма не чувствовала на себе столько завистливых и жадных, порой даже яростных и ненавиящих взглядов. Всего-то — вода! Всего-то литр, взятый Джеральдом с запасом для утренней прогулки к соседнему отелю! Чепмен, с присущей ему энергичностью, пытался найти конденсат на потолке — но какое там. Потолок был сух, как песок в пустыне.

В контейнере почти не было движения. Каждый экономил силы, сознание каждого бродило в мыслях о прошлом и неясном будущем. Двигатель корабля исправно работал, выдавая положенные ему тысячи лошадиных сил, и сухогруз удалялся от любых возможных берегов.

Еще через полсуток вода закончилась и у Эммы. Малышка Мими словно чувствовала, что не стоит кричать, и вела себя смирно. Вэлери пыталась проглотить какую-то таблетку, но без воды это далось ей только раза с десятого. Она уронила белый кругляшок лекарства на пол, подобрала, снова предприняла попытку, а уж после того, как все-таки сумела протолкнуть ее в глотку, схватилась за грудину — иссох даже пищевод, и по нему ничто не могло пройти незаметно.

Орландо тоскливо вглядывался в дырку из-под пули. Будь его воля — он скребся бы, бессмысленно и жестоко стирая пальцы, обдирая ногти, прямо в эту дверь. Постояльцы (ведь так это называется после суток на одном месте?) контейнера оказались самыми невезучими из всех нас. Не встречал ни единого выжившего, который бы так намучился и столько бы испытал перед конечной точкой, пока что назовем это так.

Именно Орландо, проглядевший все глаза в эту дырку, первым заметил, что погода меняется.

— Облака… грозовые облака! — прошептал он обессиленным, иссохшим ртом.

Дождь не заставил себя ждать — он полился мощным тропическим ливнем уже через пару минут. Нейтан, Чепмен и Джеральд тут же принялись мастерить устройство для сбора воды: бумажная воронка, просунутая в дырку и развернутая снаружи, должна была собрать капли и через раструб отправить в приставленную изнутри контейнера бутылку. Листок быстро размок под струями дождя, но Чепмен уже приготовил замену из мягкого пластика одной из бутылок. Емкостей осталось всего на три литра, но эти три литра воды, плюс бутылка Эммы и Джеральда, казались настоящим спасением! Дождь продолжался, и Нейтан дал возможность напиться всем вволю, люди по очереди присасывались к торчащей из стены воронке. Затем, так же внезапно, как начался, дождь прекратился, и в дырку из-под пули снова забил луч солнца.

Напившись, Мелинда приникла к щели, чтобы пообщаться с мужем.

— Дайте им воды! — после короткого диалога попросила она.

— Нет, — отрезал Нейтан, — у нас три литра воды. На четырнадцать человек.

Мелинда что-то пробубнила в щель, развернулась и с тревогой сказала:

— Гэри говорит, что они убьют его, если мы не дадим воды…

Нейтан оглядел всех. После суток без воды никто не вздумал даже и пикнуть. Человеколюбие и гуманность вмиг отступают, если тебе по-настоящему угрожает смерть. А смерть не то чтобы витала в воздухе — она уже пропитала все вокруг. Скрюченное тело старого туриста — вот вам и напоминание о том, что тут может произойти с каждым, даже, скорее, не то что «может», а что неизбежно произойдет довольно скоро.

— Нет, — озвучил Нейтан общее мнение.

— Но там Гэри, мой Гэри! — рыдания Мелинды перешли в бесконечный, сильнейший кашель, который, кажется, готов был вырвать ее легкие из грудной клетки.

Сквозь кашель Мелинды снизу послышались истеричные крики Гэри — его решили порешить сразу же, и, видимо, выбрали для этого не самый гуманный метод. Гэри визжал, как животное, как маленький ребенок, голос его звучал как само отчаяние, которому, конечно, свойственны высокие частоты. Захлебываясь кашлем, Мелинда подползла к щели и пыталась — между приступами, набрав хоть немного воздуха, попрощаться. Нейтан отошел и сел на место. Когда крики Гэри утихли, Мелинда осталась у щели — рыдать и кашлять, кашлять и рыдать, и это порядком надоело всем. В конце концов она умолкла. Никто не понял сразу, что умолкла она навсегда.

Этим же вечером Лон и Нейтан положили ее тело на старого туриста. Таким образом, к началу третьих суток путешествия в контейнере было два трупа.

Эмма была спокойна — молоко приходило, значит, Мими будет сыта. А вот Джеральд начал психовать — его беспокойство Эмма всегда замечала по характерному жесту — он крутил свои кисти. Из-за коротких сухожилий (таковыми они стали еще в подростковом возрасте — издержки резкого роста) Джеральд постоянно вращал кулаками, а в период стрессов делал это беспрестанно. Но виду он старался не подавать, и на любые вопросы кисло и деланно улыбался: — «Любимая, все будет хорошо».

Данита и Пун по большей части молчали и выглядели испуганно даже на фоне прочих.

В нижнем контейнере периодически слышалось какое-то движение, там намеренно поднимали шум — им была нужна вода. Но Нейтан строго запретил кому бы то ни было даже приближаться к щели. Поэтому что говорили люди из нижнего контейнера, как умоляли и какие давали обещания, останется неизвестным.

Альваро часами сидел, заслонив лицо здоровой рукой — больная лежала на коленях и не подчинялась ему вполне. Альваро плакал, Орландо, сидящий рядом — наблюдал. К вечеру Альваро прервал молчание.

— Ублюдочная страна. Какого черта ты ее туда потащил? — со злобой, но четко и открыто, будто бы это должны были услышать все, на третьи сутки произнес Альваро.

— От вас увез. От снобов и кошельков.

— И что, хорошо все закончилось?

— Это вы, американцы, финансируете такие перевороты. Террористов. Вам нравится развязывать войны и накачивать свои военные бюджеты…

— Мне, что ли, нравится, парень? Я приехал из Мексики подростком. Пятнадцать лет учился, и вот чего-то добился… и кто я теперь? Какой я к черту хирург? Где мы?!

— Мистер Вега, успокойтесь, пожалуйста…

На счастье Альваро и Орландо, пошел дождь — именно дождь, по мнению Альваро, спас его тогда от пропасти безумия. У Орландо при себе оказался косяк травы — и он бы не стал его курить, не имей запаса воды. После косяка Альваро расслабился, его отпустила мучительная боль в срастающейся кости, и он даже пошутил о том, что в контейнере, в отличие от островов, их никуда за употребление наркотиков не посадят…

* * *

Эти записи, наверное, кажутся фрагментарными и беспорядочными. Что ж, это издержки документальности этого повествования. Все, что здесь описано, пришлось собирать урывками, а искусственно склеивать — у меня нет желания. Я даже не смог бы найти этому оправдания — все же документальный текст обязывает чтить память погибших и хранить память о событиях максимально точно. После четвертого дня путешествия воспоминания участников носят характер даже не отрывочный, а оскольчатый — будто память сумела оставить при себе только некие пиковые моменты, которые врезались в глаза. Взял на себя смелость разбить эти события на небольшие подглавки, чтобы хотя бы в хронологической последовательности обрисовать происходившее в контейнере.

* * *

Утром пятого дня Данита обнаружила, что из последних восьми печений, которые она стерегла, четыре пропали. Ночью, во время сна, она сдвинула пакет, половина печений выпали и стали чьей-то легкой добычей. Нейтан сразу рассвирепел.

— КТО? КТО ЭТО СДЕЛАЛ? — проорал он, стоя посреди контейнера.

Обыск принес результаты: на рубашке лысого мужика — назовем его здесь Лысым Клерком — Нейтан обнаружил крошки.

— У меня диабет… — все, что смог вымолвить несчастный перед тем, как Нейтан, рассвирепел и принялся душить его голыми руками, затем взял в захват и, упав на колени, прижал его головой к полу профессиональным борцовским приемом. Лон пытался оттолкнуть Нейтана, но Пун удержал самого Лона.

Таким образом, утром пятого дня при входе в контейнер лежало уже три тела.

Данита делила оставшееся печенье. За ней наблюдали голодные глаза всех и каждого, кроме Мими. Внезапно Данита замерла. Лон, который ждал своей порции, встал перед ней.

— Что случилось?

— Их меньше, — на плохом английском ответила Данита, — печений меньше, чем людей.

— Ешь мое, — без колебаний заявил Лон.

И наверняка сразу пожалел о своем решении. Кто его знает, почему Лон решил быть щедрым — то ли понял, что дальше делить печенье просто невозможно, оно рассыплется в пыль (это было песочное тесто), то ли не надеялся выжить. В любом случае — он стал единственным, кто не запомнил вкус этого печенья — а многие позже признавались, что могут опознать это печенье из тысячи других. Вкус печенья стал чем-то вроде вкуса жизни.

* * *

Холод пришел на шестой день. Все понимали, что за бортом будто даже теплее, чем внутри стального ящика, этого коммунального гроба, в котором они оказались. Ночью температура опускалась до 5–8 градусов — так оценивали это узники контейнера (и надо сказать, весьма точно). Да, это не суровая сибирская зима. Но поверьте, проведите вы хоть одну ночь в шортах и майке при такой температуре — зубы будут стучать друг об друга так, что вам станет страшно от самого этого звука.

С покойников была снята вся одежда, которая досталась преимущественно женщинам. Джеральд грел Мими, свернувшись вокруг нее клубком, как кот, который греет собственное брюхо. Эмма кормила малышку скудным, скорее всего, вконец обезжирившим молоком, и Мими охотно ела, но худела, пусть и не так, как взрослые, но все же заметно. Насколько же не подготовлен человек к голоду и холоду, раз даже его младенцы худеют уже на шестой день!

Зато воды стало в достатке. Дождь за дождем — влага наполняла бутылки через самодельный раструб. Пили все вволю.

Польза от холода была только одна — покойники не сильно пахли. Хоть все и смирились уже со сладковатым, тошнотворным запахом гниения, но все же на жаре было бы гораздо хуже.

Никто и ни с кем практически не разговаривал. Все вдруг поняли, что речь отнимает силы, и погрузились в анабиоз, будто бы готовясь к постепенному, неумолимо приближающемуся умиранию. Колкие и холодные взгляды говорили только об одном — каждый думал, как бы протянуть подольше.

* * *

Утром седьмого дня, когда уже прекратились всякие звуки из нижнего контейнера, Нейтан увидел, что двое дауншифтеров, прислонившись друг к другу, словно согревая, мертвы. Нейтан осмотрел их, затем стремительно двинулся к сложенным штабелем трупам. Оказалось, что дауншифтеры ночью решили отведать сырого мяса покойников — и поплатились за это отравлением, которое прикончило их быстрее, чем можно себе представить. Пустые желудки и ослабленный иммунитет вообще не оказали сопротивления трупному яду. Дауншифтеров даже не стали перекладывать в угол. Они так и остались — рядом с Вэлери, которая была бледнее мела и, по мысли Нейтана, должна была преставиться следующей.

«Почему они умерли?» — спросил Пун про дауншифтеров. Альваро объяснил, что человечину, как и любое другое мясо, надо есть свежим или законсервированным, иначе — желудок просто не сможет переработать яды.

* * *

Утром десятого дня Эмма проснулась и принялась теребить Мими, чтобы та поела. Уже через секунду Эмма увидела, что Мими больше нет. Но мозг матери не реагировал на собственные сигналы — «Она холодна, она холодна, как лед…» Эмма подползла и растолкала Альваро, держа малышку, голова которой откинулась назад. Альваро понял все с первого взгляда.

По неизвестной причине Эмма решила скрыть от Джеральда смерть Мими. Когда тот проснулся и спросил, как его малышка, Эмма ответила, что Мими поела. Джеральд тут же вырубился, ушел в привычный анабиоз. А Эмма пустыми глазами смотрела на дверь контейнера.

Поэтому именно Эмма заметила то, что заметила: «А ведь двигатель остановился». Голос ее прозвучал отстраненно, но с каплей вопроса, неясного, нечеткого… Наверное, кто-то и мог бы удивиться, но всем было плевать. Какая разница, работает двигатель или нет, и сколько там узлов, и какой вообще курс, если само судно находится в необозримом, необъятном «нигде»?

Если бы невольным пассажирам «Линкольна» в этот момент дали задание — выразить общую мечту как можно короче, думаю, они бы легко это сделали. ПОКИНУТЬ ЧЕРТОВ КОНТЕЙНЕР — так бы звучало их желание. И именно оно крепло в них каждый час, каждую минуту, каждую секунду. Полная неизвестность, безысходность, отчаяние — лишь жалкие слова, которые не могут передать чувств случайных пленников, которые толком не понимают, где находятся и какие вообще есть варианты развития событий. Ведь всегда, даже когда террористы вломились в столовую, имелся какой-то обозримый набор исходов: умереть, сбежать, быть спасенным. Обстоятельства предусматривали некое продолжение. Хоть какое-то.

Двигатель остановился. Казалось бы — что с того? Но во всех поселилась какая-то странная, идиотская, ничем не оправданная и не подтвержденная надежда…

«Я слышу шаги… там шаги, на палубе» — вдруг громко объявил Чепмен. Все прислушались — ровно на миг, ровно для того, чтобы осознать — и правда шаги! — и приняться орать во всю глотку.

«МЫ ЗДЕЕЕЕСЬ» — неслось из контейнера на разных языках и акцентах, с разной степенью надежды и уверенности.

«Там кто-то есть», — снаружи донесся сухой голос. «Там крики. Нужна лестница, похоже, они наверху».