Матильда

Георгий Юров, 2018

Вторая книга трилогии из жизни Серединного мира, придуманного мною, но, возможно, существующего где-то на другой планете или в другом измерении. И события, о которых рассказываю я, происходят там в это самое время. Три части первой книги опубликованы на "ЛитРес".

Железные острова уходили под воду. Незаметно глазу, однако с каждым годом всё выше поднималась полоса прибоя, угрожая рано или поздно смыть с лица земли весь архипелаг. На самом-то деле острова эти состояли из земли, песка и камня, но железа в их недрах было так много, что вода в озёрах имела красноватый цвет, как и песок в окрестных дюнах. Ветер разносил его по округе, оседая на листьях и стволах деревьев, окрашивая в непривычный окрас. Островные жители, отдавая дань, суровой родине отправляясь в военные походы, красили хной бороды в ярко рыжий цвет для устрашения врагов. Красили их также по праздникам и даже по настроению в обычные дни.

Каменистая земля и прохладный влажный климат не годились для хороших урожаев, идущая в еду пища была скудной и в основном привозной, которую выменивали на железо, лес, пеньку, овечью шерсть, шкуры животных и, конечно же, рыбу, что являлась основным промыслом местных жителей.

— Если так пойдёт дальше, то скоро негде будет выпасать скот, — проворчал Грант, дальний родственник Рейнгольда, островного военного вождя, глядя на зеркало водной глади, лежащей там, где совсем недавно были участки возделываемых полей. Хотя в их замкнутом мире за многие поколения островитяне, так или иначе, успели породниться друг с другом.

Тот кивнул, соглашаясь со старшим товарищем, подумав, что скоро им вообще негде будет жить. Ему было чуть за тридцать, и стал он самым молодым военным вождём архипелага, состоящего из сотни островов. А теперь они уходили под воду. Вначале не стало самых маленьких, безжизненных клочков песка, не годящихся для земледелия. Жрецы посчитали это жертвой Каргарону, главному Богу небесного пантеона, но теперь вода подступила ко всем остальным и как помазанники не старались умиротворить разгневанное божество, земли становилось всё меньше. На двух главных островах, Змеином и Тронхейме соединённых между собой в узком месте мостом спасались люди с готовых уйти под воду. Население росло и это добавляло проблем с расселением, едой, работой.

Не смотря на общность беды между жителями и переселенцами время от времени вспыхивали конфликты, а гасить стычки приходилось воинам Владыки. В этом не было доблести, и они неохотно соглашались на это, бросая недовольные взгляды на Рейнгольда. Масла в огонь, как ни странно подливал верховный жрец, Вороний Клюв, высокий сухой старик с длинной клинообразной бородой, по местному обыкновению выкрашенной в красный цвет. Он группировал вокруг себя недовольных, не подстрекая к открытому бунту против Мильгрема, островного Владыки, но всячески указывая на недовольство Богов существующим положением вещей. Их становилось всё больше, тех кто не находил себе места в новых реалиях или просто не хотел этого делать, слоняясь за старцем и околачиваясь то возле его обнесённой каменной стеной резиденции на Тронхейме (где когда-то стоял замок прежнего Верховного вождя), то возле Великой Сигтуны — главного храма Железных островов. Ситуация ещё не вышла из под контроля, но с каждым днём становилась всё более непредсказуемой. И что-то делать с этим было нужно, причём в самое ближайшее время.

Власть островного Владыки не была единоличной, Рейнгольд же отвечал лишь за то, что касалось военных действий, будь то оборона или нападение, а все важные решения принимались сообща на совете старейшин, вождей кланов и старост домов. И хотя ему подчинялись военные отряды всех кланов, вынужденное частое отсутствие за пределами островов позволяли его политическим оппонентам укреплять свои позиции. Рейнгольд ещё не знал, как Мильгрем будет решать вопрос со стариком; прибегать к насилию и неминуемой междоусобице, учитывая количество сторонников жреца, не хотелось, но похоже Владыке не оставляли выбора. Пока же его больше волновал преследуемый им купеческий караван, что был ещё едва заметен на горизонте, но догнать тяжело нагруженные галеры быстрым островным Драконам оставалось делом времени.

«Драконами» корабли с Железных островов называли из-за резной головы чудовища на носу судна, хотя была она не у каждого, а только лишь на судне вождя и его приближённых. Если корабль шёл не в набег, то в чужой гавани голова чудища убиралась, дабы не пугать добрых духов. На каждом Драконе было до тридцати пар вёсел, а вся команда не превышала ста человек. У каждого воина было своё место, своя скамья, где он отдыхал и хранил вещи. Драконы имели низкую осадку, что позволяло им ходить по фьордам и мелководью прибрежных рек. От общей слаженности действий зависела жизнь каждого, и поэтому боевое судно стало плавучим домом, в котором островитяне проводили немалую часть своей жизни.

Драконы догоняли; расстояние неумолимо сокращалось, хотя до ближайшей триеры было ещё далеко. Попутный ветер надувал паруса, но гружёные товаром купеческие суда не могли похвастать большой скоростью, в отличие от пиратских Драконов, с азартом гончих преследующих добычу. Кодекс морских разбойников ясно говорил на этот счёт: то, что в море не принадлежит мне, не принадлежит никому и лишь сильнейший имеет на это право.

Безусловно, главным в этом торговом флоте был дромон — впечатлявшее своими размерами судно о двух мачтах с косыми парусами и длинными рядами гребцов, что теперь сидя на «банках» обливаясь потом гребли из всех сил. Возможно, когда-то это было военная галера, об этом явно говорила «проплешина» посередине на месте боевой башни, но теперь его переделали для торговых нужд: торговли рабами, скотом или лошадьми. Часть кораблей, сбрасывая в воду ставший смертельным балластом товар, увеличивала скорость, в надежде спастись, но были и те, кто выстраивался между пиратами и дромоном, что было необычно для купцов. Давая главному судну, возможность оторваться моряки яростно бились с настигшей их армадой островитян, и Рейнгольд отдавая своих людей Каргарону, строил догадки, что же такое могли везти на торговце. Команды галер бились отчаянно, но море было стихией краснобородых воинов; не зная пощады, они рубились боевыми топорами, и смерть в этом бою была для них не трагедией, а великой милостью всемогущего Бога.

Кораблей Рейнгольда было не намного больше шести торговых триер, но то были созданные для войны Драконы с отрядами закалённых в битвах бойцов. Мореходство в те времена являлось опасным делом: если тебя не погубит шторм и во время штиля, когда паруса безжизненно повисают на реях, ты не умрёшь от жажды и голода, лишить тебя товара и жизни смогут не только морские разбойники, но и тот, кто просто сильней. Экипаж торгового судна и пираты зачастую были одни и те же люди: сегодня они вели с тобой дела, а завтра, когда предоставлялась такая возможность, запросто могли ограбить.

Капитан прикрывавшей бегство дромона триеры был опытным моряком; уклоняясь от сближения с Драконами, солдаты с его бортов поливали ливнем стрел краснобородых воинов всякий раз, когда те выходили на удобную для абордажа дистанцию, и снова поймав парусами ветер, начинали лавировать между сошедшихся в смертельном клинче кораблей. Но и он допустил ошибку, уповая на волю морского Бога, сегодня явно бывшего на чужой стороне. Подгоняемое ветром судно шло своим курсом и вдруг из дыма горящей триеры, вынырнул Дракон, своим окованным железом мощным килем целясь в середину торговца. Остановиться было уже нельзя, и всё что способен был сделать капитан, это несколько изменить курс, но не избежать столкновения. Разрубая триеру примерно напополам железным носом «Серебряный Змей» Рейнгольда со скрежетом ломаемой обшивки вошёл в борт торговца, убрав вёсла и двигаясь лишь силой инерции. Привлечённые запахом крови акулы довершили начатое пиратами, не оставляя в живых оказавшихся в воде бедолаг.

Теперь дромон остался один и, хотя судно порядком оторвалось от преследователей, нагнать его не составляло труда. Два судна, из торговой флотилии воспользовавшись затянувшейся битвой, давно скрылись из вида, но даже если они и вернутся с подмогой, к этому времени спасать будет некого. Небольшие лёгкие Драконы нагоняли тяжелый дромон и, хотя благодаря четырём рядам вёсел и двум косым парусам он набрал приличную скорость, расстояние неумолимо сокращалось.

Поняв, что сбежать, не получиться капитан торговца готовился к обороне. Было видно, как гребцы верхнего ряда, отложив вёсла, занимают места с арбалетами на галереях лучников. Катапульт не было, но это не значило, что на судне нет Дьявольского огня, воистину ужасного творения человеческого разума, которое нельзя потушить водой, и попадание его на просмоленный деревянный корабль было равносильно гибели. Дромон был длинною в семьдесят ярдов и экипаж его состоял из не менее двух ста человек, когда на каждом Драконе находилось не более пятидесяти воинов. Разрезая килем волны Драконы, как преследующие добычу волки мчались за торговым кораблём и дельфины, выныривая из бирюзовой глади, плыли ярдом, принимая происходящее за увлекательную игру.

Из десяти Драконов, принявших по зову Военного вождя участие в походе на плаву осталось лишь шесть. Два оказалось потоплено, ещё один спешно латал пробоину в борту, пытаясь удержаться на плаву, а четвёртое судно, в меньшей степени пострадавшее в ходе сражения оказывало им помощь, не имея возможности продолжить погоню.

Главным оружием гребных галер являлся шпирон — надводный «бивень», которым крушили вёсла вражеского корабля и потом уже сходились на абордажную дистанцию с обездвиженным судном. Перед боем мачту обычно срубали, во избежание падения и разрушения корабля и приближались к противнику уже на вёслах. Когда Драконы решили применить излюбленную тактику, в этот раз им приготовили неприятный сюрприз. Абордажные команды ждали момента и крючья, которыми цеплялись за деревянные борта, уже держались наготове, но в этот момент выталкиваемая кузнечными мехами горящая смесь вылетела из медной трубы, что держали моряки дромона. Объятый пламенем Дракон ещё сближался, но горящие люди теперь думали лишь о собственном спасении, прыгая в воду. И кто-то попал под вёсла, отгребающей прочь галеры, кто-то под тяжестью доспехов ушёл дно, сгорел заживо или был убит вражескими стрелами. Драконы пылали один за другим, но эта судьба миновала «Серебряного Змея», с борта которого Рейнгольд наблюдал за происходящим, выжидая и когда шанс представился, Военный вождь протаранил мощным носом своего корабля дромон, врезавшись в его середину. Используя свес на киле как трап, морские разбойники устремились на загарпуненное галерой торговое судно, сквозь пролом в корме выше ватерлинии. Число бойцов на дромоне в несколько раз превышало количество островитян, но обстоятельство это совсем не пугало пиратов, ведь каждый из них был свирепым воином, стоящим нескольких моряков.

Из шести принявших участие в погоне Драконов уцелело кроме «Серебряного змея» лишь два корабля, три других догорали коптящими свечами на ровной глади притихшего моря. Бросившись в самую гущу неприятеля, дети Каргарона прорубались сквозь стену ощетинившихся копьями солдат и там где они падали бездыханно, рядом лежали груды тел их врагов. Кровь текла рекой, казалось ещё немного и численное превосходство сыграет роль, но вот со стороны противоположной послышались воинственные крики воинов со второго Дракона, а потом и с третьего, зацепившихся абордажными крючьями за борт торговца. Погоня за купеческим караваном началась около полудня и вечером, всё было кончено. Обозлённые понесёнными потерями островитяне сеяли смерть, не оставляя ни кого в живых.

Массивный дромон всё ещё держался на плаву, не смотря на дыру в левом борте, но при первой волне он бы неминуемо ушёл на дно. Густо залитый своею и чужой кровью Рейнголд надеялся на большие трофеи, но не нашёл ничего кроме вина и провизии рассчитанной на команду. Не было ни золота с драгоценными камнями, ни ценных товаров, которые обычно перевозили торговцы, лишь в носовой части пираты обнаружили каюту, запертую на несколько увесистых замков.

Своим воинам он обещал неслыханные богатства, но пока не обнаружил ничего, что могло бы оправдать колоссальные жертвы. Человеческий ресурс на Железном архипелаге не был безграничным и, хотя сейчас людей хватало из-за жителей, ушедших под воду островов, для которых пиратство было единственной возможностью заработка, вечно так продолжаться не могло. Если участие в авантюре Рейнгольда не оправдает себя, больше с ним в набеги никто не пойдёт. Вождь ощущал на себе неодобрительные взгляды воинов потерявших в этом бою друзей и братьев, поэтому возлагал надежды на сокровища скрытые за дубовой дверью, что позволят ему щедро вознаградить оставшихся в живых, собрать новую команду и построить Драконы.

Морёное дерево плохо поддавалось ударам топоров, но всё же дверь удалось сорвать с петель и взорам морских разбойников предстала богато обставленная каюта с тремя огромными яйцами, в рост взрослого человека. Это зрелище так потрясло островитян, что они не сразу заметили мужчину тщедушной комплекции, сидящего в стороне за красиво инкрустированным столом из красного дерева, и как ни в чём не бывало читавшего рукопись в падающих из окна под потолком лучах света. Мельком взглянув на огромных бородачей, почти упиравшихся шлемами в перекрытие палубы, он снова вернулся к чтению и вёл себя так, словно происходящее его не касалось.

Рейнгольд смотрел то на него, но на огромные яйца, аккуратно уложенные в окованные железом выложенные войлоком деревянные подставки, просто не зная, как быть дальше и что сказать стоящим за его спиной землякам. Он ощущал, как между ними расходится огромная пропасть, на одной стороне которой стоял он, а на второй все те, кто выжил в этом походе и те, кто погиб.

— Ты обещал, что мы станем богатыми, вождь, — нарушил тишину Грант, что был до сих пор жив, и это умение ветерана выходить живым из самых безнадёжных передряг всегда удивляло Рейнгольда. Он был его «дядькой» — человеком, воспитавшим с детства и научившего всему, что тот умеет сейчас, но прошлое больше не играло роли и за роковые ошибки существовало только одно наказание — смерть. — Ты обещал нам горы золота, мехов, алмазов и рубинов, что будут везти на этих чёртовых галерах. Но нет ни этого, ни половины наших Драконов, ни храбрых воинов, что были на них.

— Драконы сейчас плывут к Каргарону, и когда придёт моё время, я возглавлю их, — ответил Рейнгольд выражавшему общее мнение товарищу. — Я сказал вам то, что знал сам. Человек никогда не подводивший меня раньше указал именно на этот день и на это место…

— Человек, о котором ты говоришь — невидимка, его никто не видит кроме тебя. Откуда нам знать, может, и нет никого, и всё это лишь приснилось тебе, — пробасил Хагард, мужчина огромного роста, прозванный Единорогом из-за бычьих рогов, прикрепленных к его шлему. Когда-то в бою один из них срубили, но крепить его снова великан не стал.

— Ник-то не думал об этом, пока на судах, которые мы захватывали, было золото, вино, драгоценные камни, люди которых можно было продать на невольничьем рынке. Но возможно мой человек не ошибся и золото внутри этих чёртовых яиц, — проворчал Рейнгольд и, вымещая злобу за неудачу, с силой ударил топором по скорлупе ближнего к себе яйца. Скорлупа оказалась на удивление прочной, яйцо пошло трещинами, но не раскололась.

— Не советую этого делать, милорд, — с сильным акцентом на общем диалекте произнёс сидевший за столом мужчина, в богато украшенной дорогой одежде. — То, что вы пытаетесь сейчас уничтожить — это яйца дракона. Последние яйца последнего дракона и потому они не имеют цены — они бесценны и стоят гораздо больше, чем целый корабль золота.

— Сказки, — возразил Рейнгольд, опершись на рукоять топора, разглядывая чужестранца, казалось совсем не испытывавшего страха за свою жизнь. — Драконов не существует. Даже если они были когда-то, теперь это лишь безжизненные горы скорлупы. Но кто ты и почему ведёшь себя так, словно ты захватил корабль?

— Меня зовут Карл Густав Младший…

— Да мне насрать, как тебя зовут! Отвечай лишь на вопросы что задают тебе или я размозжу твою глупую голову! — прорычал Единорог, замахиваясь огромным кулачищем.

— Вы не убьёте меня, милорды, — спокойно возразил ему Карл Густав, — потому что я драконий Всадник. Последний всадник и без меня эти яйца не имеют смысла, как впрочем, и я без них.

— Сколько лет им? — спросил Грант, заглядывая в щель треснувшей скорлупы. В полумраке каюты трудно было разглядеть, что внутри, исходивший запах был тягостным смрадом, но никак не тленом разложения мёртвого существа. Что бы ни было там, оно было живым либо истлевшим так давно, что не осталось даже следа. Старик просовывал внутрь лезвие ножа, пока не упёрся во что-то, что было твёрдым как камень. И вдруг камень превратился в огромный глаз, что теперь смотрел на пирата. От неожиданности Грант отпрянул, но не удержался на ногах и рухнул на доски пола.

— Клянусь Каргароном, он посмотрел на меня! — быстро поднявшись, потрясённо воскликнул старик, хватаясь за боевой топор.

— Не он — её зовут Матильда и когда-нибудь она станет настоящей королевой драконов, — заметил Всадник, глядя на опасливо смотревшего на огромное яйцо Гранта и хохочущих островитян.

— У этих яиц есть имена? — спросил Рейнгольд, единственный кого не рассмешило падение Дядьки.

— Есть милорд. Самку внутри разбитого Вами яйца как я сказал, зовут Матильдой, а те два других — Эйбор и Синион. Этим яйцам уже сотни лет. Они из последнего помёта давно умершей матери драконов, но всё ещё живы. По крайней мере, девочка.

— Если им сотни лет, откуда ты знаешь их имена и как они оказались здесь посредине моря?

— Я последний из рода драконьих Всадников — это древний клан нет, не укротителей, а только лишь наездников. Мы обладаем способностью видеть глазами дракона, сливаясь с ним в одно целое. Яйца по отдельности в строжайшей тайне хранились в подземельях замков в разных концах Серединного мира, и никто из обладателей одного яйца не знал, где находятся остальные. Пока кто-то неизвестный мне, но очень могущественный не собрал их воедино и не отправил в это путешествие.

— Но ты же видел этого человека? — вновь задал вопрос Рейнгольд, думая о своём.

— Видел и не один раз. То старухой, то юношей, то зрелым мужчиной — всегда были разные люди, но мне почему-то кажется теперь, что это был один человек.

— Разве возможно такое? И ты веришь ему, вождь? — насмешливо спросил Аарон, немолодой, убелённый сединами и покрытый шрамами мощный воин, из ближайшего окружения Рейнгольда.

— В мире магии возможно всё. Ещё в полдень вы были уверены, что драконов не существует и вот теперь они смотрят на вас сквозь скорлупу.

— Дело не в том, верю ли я ему или нет, а в том, что делать теперь с этим, — ответил Аарону Военный вождь.

— Яйца можно продать вместе с ним, — неуверенно заметил Грант, на всякий случай, отходя от яиц ближе к двери, кивнув на Всадника, — а на эти деньги построить новые Драконы и снарядить воинов и вместе с ними отвоевать себе землю.

— Ты кто, торговец? Да и где найти покупателя, который выложит трюм золота за драконов, которых придётся ждать ещё сотни лет.

— Уже не придётся. Магия сделала своё дело. Не знаю, кто этот великий маг, но его заклинания возродили в них жизнь. Драконы живы, только будто бы спят, и осталось лишь разбудить их.

— И как скоро они проснуться?

— Никто не знает, возможно, это случится в ближайшее время, а может быть пройдут долгие годы. Но повторяю — драконы живы. Я слышу, как бьётся их сердце, и чувствую отголоски, нет, не мыслей — это слишком по-человечески, а драконы не люди. Но я ощущаю бурю страстей, что бушуют в них даже сейчас: смятение, неуверенность и отчаянье, а ещё сводящий с ума голод и всё сметающая ярость. Эти не родившиеся драконы очень голодны и очень злы.

Рейнгольд какое-то время стоял в раздумьях, опершись на рукоять топора, а потом изрёк, оглашая свою волю:

— Ты прав, кто бы ты ни был, я не убью тебя. Соберите всё, что есть ценного на корабле, а его прикуйте к обручу драконьей самки. Когда она проснётся, ей будет, чем утолить свой голод.

— Милорды, вы не понимает, что творите. Со мною нельзя так поступать! Ведь я последний Всадник, последний! Драконы бесценны! — кричал Карл Густав приковывающим его цепью к железному обручу вокруг яйца морским разбойникам. Но Военный вождь уже покинул каюту.

Четыре оставшихся пиратских галеры выстроились в линию напротив дромона со сложенными на палубе труппами павших и огромными яйцами в каюте под баком, вместе с несчастным пленником. Лучники четырёх Драконов готовили стрелы с намотанной горящей паклей, воздавая последнюю честь павшим соратникам и храбро сражавшимся врагам и принося жертву Каргарону, чтобы в следующий раз он не был так жесток к своим детям.

— Ты вождь, но я бы оставил яйца себе. Если идея с армией драконов тебе не по душе, их можно просто продать…

— Ты сделаешь так, брат мой, когда займёшь моё место, — перебил Хагарда Рейнгольд. — Если мы продадим эти яйца своим врагам — а у нас, к сожалению, нет друзей за границами архипелага — то тем самым дадим в их руки смертельное оружие. И все клятвы, которые мы возьмём с них, не будут стоить даже яичной скорлупы. Если же оставим себе, то никто из нас не сможет управлять ими.

— Это сможет сделать Всадник.

— Но кто будет контролировать его? Нет, Хагард, не искушай меня. Драконы пришли из мира тёмных мифов и легенд, пусть же и остаются там, не нарушая равновесия в Серединном мире. Он ещё не готов к их появлению.

Взяв в руки высокий дальнобойный лук, Рйнгольд сделал первый выстрел и тогда сотни горящих стрел вонзились в покачивающийся на волнах мёртвый корабль. Каждый из воинов отдавал дань павшим, славя Бога за проявленную милость, и горящие стрелы жадно впивались в просмоленные доски, а пламя уже нежно облизывало борта.

Объятый пламенем дромон горел погребальным костром, и дым расползался по безоблачному небу жирным пятном, хорошо видным издалека. Крепления, державшие мачты перегорели, и огромные деревянные столбы рухнули на горящий корабль, сокрушая его. В рёве огня не было слышно воплей несчастного Всадника, но Рейнгольду вдруг показалось, что он слышит неистовый крик, толи рёв разбуженного чудовища, толи вопль испуганного существа, донёсшийся до него из огненного ада. Объятое пламенем судно начало рассыпаться и то, что не сгорело и не ушло на дно плавало сверху в виде обгоревших досок. Но это уже не интересовало Военного вождя. Отдав приказ поднять якорь, он готовился отправиться к родным берегам, когда кто-то из воинов соседнего Дракона, а потом и на его корабле заметил в сгущающихся сумерках барахтающееся нечто.

«Серебряный Змей» на вёслах подошёл ближе и в свете опущенных к самой воде факелов взорам изумлённых островитян, предстало крылатое чудовище размером с трёх месячного телёнка. Зацепившись когтистыми лапами за мачту, оно вылезло на подгоревший брус и тогда стало заметно, что обруч, прикреплённый к яйцу, застрял на его теле между передними и задними лапами. Что-то тянуло зверя на дно и, нырнув, он появился уже с обугленным телом несчастного Карла Густава Младшего.

Перевалив труп через мачту, зверь с остервенением принялся рвать его зубами, проглатывая куски человеческой плоти. Кровь спеклась и уже не текла, вываливаясь из брюшной полости чёрными сгустками вместе с кишками незадачливого Всадника. Всю свою жизнь он готовился служить драконам, не предполагая, что судьба отвела ему такую незавидную роль.

— Прикажи убить эту тварь! — не сдерживая отвращения, воскликнул Аарон, доставая стрелу, но Рейнгольд остановил его, сурово глядя на своих приближённых:

— От судьбы не сбежать. Пока дракон занят своим прокопченным ужином, отловите его сетями, и прикуйте к мачте. Только, братья, не называйте больше девочку тварью — её зовут Матильда.

***

Весть что «Серебряный Змей» пленил дьявола, разлетелась по Железным островам даже раньше, чем оставшиеся Драконы вошли в гавань Змеиного. Одного из двух главных островов архипелага, на котором была резиденция Военного вождя, имел вытянутую извивающуюся форму и, хотя ник-то не видел его сверху, об этом можно было судить по изгибам берегов.

Семь дней пути от места битвы до Железных островов новорожденный дракон провёл прикованным к мачте. Время от времени он кричал почти по-человечески, высоким тоскливым воплем распугивая чаек, что кружили над кораблём. Иногда чудовище принималось бить украшенным костяными шипами хвостом по палубе с такой силой, что доски начинали жалобно прогибаться, угрожая выскочить из пазов. Кормить его было нечем и потому, ему скармливали труппы умерших от ран немногочисленных пленников. Появление драконьей самки не было чем-то обычным и подстрекаемый Вороньим Клювом Мильгрем, верховный вождь Железных островов в тот же день назначил Рейнольду встречу в своём дворце.

Назвать дворцом это занимавшее немалую площадь массивное здание из почерневших брёвен назвать было сложно, то был огромная башня с бойницами и смотровой площадкой наверху, состоявшая из одной комнаты, под высоким прокопченным потолком которой висела большая почерневшая от копоти деревянная люстра, с подсвечниками для двадцати толстых свечей. Сейчас у противоположной входу глухой стены стоял уставленный яствами длинный стол, за которым сидел Мильгрем и его ближайшее окружение, вершившие судьбы жителей острова.

— Я прибыл по зову твоему, Владыка, — обратился к нему Рейнгольд с почтительным полупоклоном.

— Ты ушёл в поход, взяв десять Драконов, когда луна набрала половину своего серпа, сейчас она идёт на убыль. Ты говорил, что это будет самый удачный поход за все времена и золота, которое ты обещал привести из набега, должно было быть столько, что его хватило бы для постройки тысячи новых кораблей и вооружения всех жителей. Ты вошёл в гавань утром, сейчас скоро ночь, но я не вижу ни золота, ни драгоценных камней. Как не вижу я и половины ушедших с тобой Драконов, — сурово глядя на него начала Владыка. Хотя на архипелаге был календарь, разбивший год на девять месяцев чередовавшихся по сорок и сорок одному дню, многие продолжали исчислять время по лунному циклу.

— Я привёз дракона, владыка, настоящего дракона, и когда он вырастет…

— Ты привёл дьявола на нашу землю, — перебил его Верховный Жрец. — Дьявола, который накликал на нас беду.

— Даже если мы позволим дракону жить среди нас, значит ли это, что с его помощью ты собираешься завоевать новые земли?

— Со своим драконом я завоюю не клочок прибрежной земли, а покорю весь Серединный мир, — ответил Рейнгольд внешне спокойно, но глаза сверкали мрачным огнём. Не скрыв удивления, Мильгрем покачал крупной головой с копной чёрных как смоль волос, схваченных обручем островерхой короны, в которой часто поблёскивала седина и, отпив из серебряного кубка хмельного эля, пролившегося на его волосатую грудь, произнёс:

— Твой дракон? Ты говоришь так, словно уже Владыка Железных островов, но пока ты лишь Военный вождь, не оправдавший возложенных на тебя надежд. Ты привёз к нам дьявола, кормишь его человеческим мясом и мечтаешь захватить мир. Ты безумец, Рейнгольд если думаешь, что я позволю тебе уничтожить, то, что я создавал всю свою жизнь. Глупец, который пытается выставить своё поражение громким триумфом. Когда я узнал, про потерю половины кораблей и двух сотен лучших своих воинов, то хотел лишь твоей крови. Но что значит твоя жизнь в сравнение с нанесённым уроном? — Лицо Владыки покраснело; его голос гремел в опустившейся тишине, а глаза гневно сверкали, казалось, сейчас из них вырвется молния и сожжёт Рейнгольда дотла. — Я даю тебе последний шанс хоть что-то исправить: избавься от богомерзкого чудища и верни мне мои корабли.

— Как тебе будет угодно, Владыка, — внешне спокойно произнёс Рейнгольд, хотя внутри него всё клокотало от незаслуженного оскорбления. Он также как и все рисковал жизнью во время захвата Дромона и разве его вина, что Каргарон оставил ему жизнь? Развернувшись, он вышел из замка, и Вороний Клюв произнёс, с трудом скрывая явное неудовольствие:

— Он не вернётся. Ты неоправданно милосерден Владыка к тому, кто совершил тяжкий грех, за который другого уже давно бы лишили жизни, и кто открыто заявил о претензиях на твой трон.

— Ты недооцениваешь меня, Хранитель. За Рейнгольдом стоят преданные ему воины, что лишь на словах подчиняются мне — клан Змея поддержит его, да и многие другие. Междоусобная война это то, что меньше всего нужно сейчас, когда впервые за долгие годы все островитяне едины как никогда, напуганные общей бедой. Если он не вернётся то, поставит себя вне закона: он больше не будет героем, а станет преступником, которого начнут травить все и всюду. Наши враги, за то, что он кранобородый, а наши друзья, за то, что стал изгоем. Я его изучил так, как не знает он себя сам; Рейнгольд никогда не избавиться от этой твари, которую зовёт человеческим именем, а значит не найдёт он и денег на новые корабли. И когда он вернётся, а он обязательно вернётся, вот тогда мы и сможем предать его смерти, не преступая закон.

Едва утро окрасило багрянцем скалу утёса нависшего над бухтой, «Серебряный Змей» отошёл от причала, вспенивая вёслами морскую гладь. Рейнгольд заменил косые паруса, которым порядком досталось от ветра и вражеских стрел во время минувшего похода. Теперь они были чёрного цвета и, хотя это являлось дурным знаком и сулило беду, для молодого вождя значило лишь то, что он рискует всем. И вдруг крики петухов, прочищающих горло на насестах, заглушил отразившийся от воды рёв самки дракона прикованной цепью к мачте корабля и окрестные псы, вначале завыв от ужаса, огласили округу неистовым лаем своей бессильной злобы.

***

Градираль, столица Ахерона изнывал от зноя. Хотя было ещё начало лето, солнце весь день нещадно палило, раскаляя дышащие жаром камни крепостных стен, брусчатку улиц, крыши домов и казалось, густел не только воздух, а даже кровь в человеческом теле. Было так жарко, что всё живое пыталось укрыться в тени, лишь шустрые ящерки совсем не замечающие этого, грелись, а точнее ужаривались на камнях. Северным краем Ахерон лежал на побережье Азгорского моря, южной же расширяясь, уходил в Нимейскую пустыню, что по слухам упиралась в огнедышащий ад, разверзнувшийся в чреве земли.

Судно с чёрными парусами вошло в изогнутую полумесяцем гавань порта, где у причальной стены пришвартовались десятки торговых галер разных государств. Это была нейтральная земля и непримиримые противники на время пребывания в гавани вынуждены были сосуществовать мирно, а потому Дракон с Железных островов не вызвал здесь настороженности. Даже самым свирепым разбойникам нужно было где-то пополнять припасы, закупать провиант и товары, которые не встречались в их землях. Возможно, это казалось аморальным, но каждый старался выживать, так как он умел, не видя беды в таком вот содействии. Единственным условием пребывания в городе, за которым пристально следили городские стражи, являлось отсутствие оружия у сошедших на берег корабельных команд. Городские власти старались поддержать статус мирного города, и нарушителей правила ожидало строгое наказание, от крупного штрафа до водворения в подземелья местной тюрьмы.

На сегодняшний день этот город являлся единственным местом в Серединном мире, где можно было выкупить свой товар или обменять пленников. Всё захваченное пиратами в акватории Азгора рано или поздно появлялось на рынках Градираля и купцам нередко приходилось платить дважды за один и тот же товар. Говорили здесь на нескольких диалектах — специально придуманных мудрецами языках вобравших в себя слова из наречий основных государств Серединного мира. И хотя за чертой города этим языком практически не пользовались, здесь он давал возможность общаться между собой людям разных народов без помощи переводчика.

— У вас траур, Мастер? — спросил сошедшего на берег Рейнгольда портовый матрос, получая мелкую монету — оловянный обол — за намотанный на кнехт швартовочный трос. Хотя « Серебряный Змей» не шёл в военный поход, бороды его моряков были всё так же выкрашены в красный цвет, в силу традиций и военного форса.

— Мой корабль попал в сильную бурю и прежним парусам изрядно досталось.

— Ты видно издалека Мастер? В здешних краях давненько не было серьёзных штормов, — продолжил расспрашивать его немолодой кряжистый дядька. Военный вождь оставил вопрос без ответа и вдруг спросил: — Не знаешь ли кому можно продать дракона?

— Продаёте свою галеру? — удивился матрос. Всю жизнь, посвятив морю, он относился с трепетом ко всему, что связано с ним, обожествляя корабли, и такая кощунственная мысль привела его в ступор. Рейнгольд поднявшись по каменной лестнице, вышел на набережную, удивлённо взглянув на него:

— Разве я это сказал? — и моряк, почесав загорелую плешь на темени, бросил в след: — Пожалуй, тебе к «Розе ветров», Мастер. Если где и смогут помочь, то только там. Спроси Адория.

День прошёл в торговых заботах. В корабельной казне давно не было даже серебра, не говоря про золото и добывать его приходилось, продавая овечью шерсть, пеньку, прошлогодний мёд диких пчёл, меха, изделия островных кузнецов или резчиков по дереву и кости. Когда с наступлением вечера базар опустел, Рейнгольд отправился к «Розе ветров», постоялому двору на западной окраине города, где обходя заросший лесом горный массив, сходись дороги с трёх направлений. Благодаря своему положению город являлся перевалочной базой, откуда товары, доставленные из-за моря, расходились вглубь материка. Рейнгольд знал это место по прошлым посещениям свободного города или точнее с местного языка «Дома вольных людей» и с тех пор дороги туда не забыл. Путь был не близким и опальный вождь прибыл к указанному месту, когда уже начало смеркаться.

Увидев стоящего чуть в стороне мужчину средних лет, казалось ожидавшего кого-то, Рейнгольд спросил, оглядываясь по сторонам: — Приятель ты не Адорий часом?

— Я нет. А это не ты продаёшь дракона?

— Мой корабль не продаётся, — проходя мимо, ответил островитянин, подумав, что слухи подобно ветру разлетаются по этому городу.

— Причём здесь твоё старое корыто? — удивился тот. — Я говорю о драконах из мяса, огня и ярости.

— Драконы это миф, глупые сказки которыми старухи пугают непослушных детей.

— Если это так, то, что они делают на твоём корабле?

— Не они — у меня только драконья самка, — ответил Рейнгольд незнакомцу, подходя ближе и разглядывая его. — Кто ты, дьявол тебя возьми? Слова драконьего Всадника не идут из моей головы: он встречался всё время с разными людьми, но утверждал, что каждый раз это был один и тот же человек с разными лицами.

— Бедный Карл Густав. Ты разочаровываешь меня, вождь. Я отдал столько золота, что его можно едва ли увести на одном корабле для того чтобы найти яйца дракона, собрать воедино и выложить перед тобой можно сказать на блюде. всё что тебе оставалось, это просто забрать их! А ты говоришь мне теперь что у тебя только самка?

— Кем бы ты себя не считал, чародей, я ни чего тебе не должен и я не твой слуга. В погоне за обещанными сокровищами мы потеряли половину воинов, а вместо этого нашли лишь три заплесневевших древних яйца. Пришла пора рассчитаться за сожжённые корабли. Или ты отдашь мне обещанное золото, или я раздавлю тебя как червя.

— Ты глуп язычник и неблагодарен. Ведь я создал тебя, подводя под твои абордажные крючья торговые караваны. Я вложил в это дело гораздо больше, чем ты потерял — намного больше. В сложной многоходовой игре, что веду уже долгие годы с могущественным противником, я поставил на кон всё и теперь, когда назад уже не повернуть я не позволю тебе разрушить мои планы.

— Мне плевать на них. Отдай обещанное и останешься жить, — схватив щуплого незнакомца за шею двумя руками, Рейнгольд без видимого труда оторвал его от земли, но в тот момент, когда жизнь, казалось, висела на волоске, тот повёл себя странно. Обычно при удушении кровь приливает к голове человека, в этот же раз не было ничего подобного, и кожа этого весьма, холоднокровного человека по-прежнему оставалась лишь слегка тронутой загаром.

— Я дам тебе урок, запомни его хорошенько, ведь следующего не будет, — спокойно ответил безумец, жизнь которого висела на волоске, хватая противника за кисти рук, мёртвой хваткой сжимавшие его горло. Внезапно тело островитянина стало неметь, мышцы налились тяжестью, потеряв эластичность. Руки и ноги перестали сгибаться, а голова поворачиваться, он пробовал моргнуть и не смог, тело словно окаменело, лишь сердце учащённо билось в груди, говоря, что он всё ещё жив, да слёзы собирались в уголках глаз. — Я бы с радостью избавился от тебя, но не могу, ты всё ещё нужен мне, и если больше не будешь делать глупостей, то скоро станешь Верховным вождём. Поведи глазами в сторону, если согласен быть моим слугой и делать то, что тебе прикажут, если же нет, я просто уйду, и ты больше не увидишь меня, оставшись таким. Навсегда.

Мысль остаться истуканом и либо умереть от голода, либо получать до конца жизни презрительные насмешки, тех, кто будет кормить его, словно младенца и смывать с его тела дерьмо смутила Рейнгольда, но ещё больше испугала возможность не попасть к Каргарону, умерев жалкой смертью рабов и смердов. Он сделал так, как сказал ему незнакомец, больше не казавшийся жалким и немощным. Человек, которого воин всё ещё держал за горло, с трудом вырвался из его мёртвой хватки, едва не отломив онемевшие руки, спрыгнув на землю, но кожа лица, словно прилипнув к пальцам, осталась в ладонях. Одурманенный ядом мозг воспринимал действительность теперь иначе, и он видел разные лица. Это был то король Севера Рей Гард, то его калека Лорд Канцлер, то Вороний Клюв и Владыка Железных островов, пока кожа незнакомца не стала менять цвет, начав с небесной голубизны и закончив насыщенным синим окрасом. Тёмно синие, почти чёрные губы на вытянутом лице с близко посаженными глазами раскрывались и слова не вылетали изо рта звенящим речитативом, а будто выплывали, зависая в воздухе и он, не только отчётливо слышал каждое, но и видел его полёт.

— Ты убил Карла Густава, единственного человека которого дракон не сожрёт, а позволит оседлать себя. Ты ухудшил донельзя и без того незавидное положение и мне потребовалось немало сил чтобы найти выход. В далёких речных землях живёт старший брат покойного Всадника Астурий. Братья не ладили, и Густав всем говорил, что он сирота, но брат жив, ты найдёшь его и посадишь на дракона. Что будет дальше, узнаешь потом, хотя нет, я скажу тебе это сейчас: ты соберёшь армию, пересечёшь Азгорское море и захватишь Добробран. Тут наши цели совпадают — мне нужен этот город, а тебе его земли. Мне бы не потребовалась твоя помощь, я уже столкнул лбами королевства Севера и Юга в жестоком побоище, но в последний момент эти глупцы восприняли удар небесного огня исполнившимся пророчеством и решили заключить мир. И теперь мне приходится всё начинать сначала. Возьми, — продолжил мужчина после паузы, вкладывая за пазуху подпоясанного плаща Рейнгольда звякнувший металлом мешочек и скрученный свиток. — Золото улучшит твоё положение, а карта поможет найти Всадника. И больше никаких промахов. У меня нет легионов и военного флота, но я помогу тебе, потому что маленькая армия у меня всё же есть. Сейчас её воины будут за тебя класть свои жизни, надеюсь что когда придёт время ты не пожалеешь своей ради них.

Сверкнула молния, ударив во что-то неподалёку, оглушительно грянул гром, а когда ослеплённые светом глаза Рейнгольда вновь стали видеть незнакомец исчез, лишь кожа лица в пальцах островитянина под каплями долгожданного дождя принялась извиваться шипящими змеями, скользя серебристыми кольцами по его рукам.

— Вождь, еле нашли тебя. Прости нас, мы запутались среди этих домов, похожих друг на друга. Свернули не туда, и лишь потеряв время, вернулись обратно, — услышал он виноватый взволнованный голос Гранта. Запыхавшийся старик переживал, отпустив его одного на встречу и теперь увидев, вздохнул с облегчением. — Но хвала Каргарону, ты жив!

Рейнгольд сам удивился тому, как был рад увидеть и Гранта, и всех остальных, пусть совсем недавно они и хотели лишить его жизни. Что впрочем, и он бы сделал, не раздумывая на их месте. Растирая сведённые судорогой руки, Военный вождь проворчал глядя в сгустившийся мрак у соседних построек, где скрылся его недавний собеседник: — Чёртов синекровка.

***

«Серебряный Змей» возвращался в Змеиную гавань, проходя последние мили пути узкими фьордами, нависавшими над кораблём каменной стеной высотою в сотни ярдов. Предстоял сложный разговор с Мильгремом, от итога которого зависела дальнейшая судьба не только Рейнгольда, но и всех островитян. Матильду во время похода прятали в трюме, сейчас же вновь приковали к мачте и если на первом отрезке пути её кормили костями животных, на которых совсем не было мяса, то теперь драконья самка получала отборные куски. Уже явственно обозначилась разница в её окрасе: живот был светло коричневым, а спина, и особенно костяные шипы на ней от хвоста до головы стали уже чёрными. Иногда самка дракона делала попытки взлететь, но крылья были слишком слабы, и она ни разу даже не оторвалась от палубы.

К ней почти привыкли и, хотя воины обходили её стороной больше не считали проклятьем. За прошедший месяц Матильда выросла лишь немного и острословы шутили, что может быть она карликовый дракон. Во всяком случае, это имело свои плюсы, ведь взрослая особь могла просто не поместиться на корабле, да и прокормить её будет сложно. Железы внутренней секреции, при соприкосновении с воздухом рождающие пламя, видимо ещё не сформировались и самка дракона, когда злилась, раскрывала клыкастую пасть, издавая лишь злобное шипение. Когда железы сформируются, никто не знал, но Рейнгольд надеялся, что к этому времени, её уже не будет на «Серебряном Змее».

Змеиный остров встречал настороженно его чёрные паруса. Были видно, что людей хорошенько настроили против Рейнгольда, благо время для этого у его противников хватало. Выйдя на пристани и уладив кое-какие свои дела, Военный вождь отправился к замку Мильгрема. Слуги впустили его внутрь, но он ещё долго ждал, пока соберутся оповещённые Верховным вождём главы всех кланов.

Моногамия среди островитян была не в чести. Отчасти это объяснялось тем, что семью мог содержать лишь состоятельный мужчина, либо вождь клана, либо кто-то из его приближённых, в любом случае тот, кто добился чего-то в своей жизни. Когда-то у островного народа существовал жестокий обычай: младенцев слабеньких и увечных сбрасывали со скалы, в последние несколько поколений этого уже не делали, но культ силы среди островитян по-прежнему преобладал над состраданием. Это был жёсткий естественный отбор — культивировались люди успешные в торговле, охоте и рыбной ловле, войне и на политическом поприще и именно такие были достойны продолжения рода. Война и болезни часто оставляли детей сиротами и тогда по островному обычаю, брат или сын покойного брал на себя заботы о жене и детях родича. Сам Рейнгольд, несмотря на молодость, будучи уже значимым человеком в местной иерархии имел трёх жён и восемь детей, из которых дожила до сегодняшнего дня лишь половина. Количество же жён у пожилых вождей кланов и Мильгрема было двухзначным.

На Железных островах издавна существовали пять основных кланов — горностая, волка, совы, медведя, змеи — по количеству самых крупных островов, хотя всего их было не меньше сотни. Не видя в этом нужды их ник-то не считал и люди, жившие на них, сами выбирали принадлежность к тому или иному сообществу. Причастность к такому объединению давало общую защиту при разбирательствах с другими кланами, внутри же споры решали старейшины. Даже если член одного клана совершал преступление по отношению к человеку из другого, назначить ему наказание мог только свой вождь.

Трон Верховного вождя, как и любая другая значимая должность на архипелаге не была пожизненной или наследственной. Вождей избирали жители архипелага, и если Владыка не устраивал определённый клан, высказавший ему свои претензии, на общем собрании свободных граждан принималось решение оставить его или выбрать себе нового вождя.

Когда того требовали обстоятельства старейшины и знатные собирались в башне Мильгрема и там путём голосования принимали решение по тому или иному вопросу касающемуся Железных островов. Мильгрем, как и Рейнгольд, происходил из клана Змеи, считавшегося не то что бы второсортным, но люди из него никогда не занимали высоких постов. В прежние времена верховодили на островах Волки и Медведи, рассматривая других как постоянных либо временных союзников, на Горностаев было сильно влияние Хранителя духовного завета, особенно когда им стал Элквист, прозванный Вороньим Клювом, и они поддерживали лишь того, на кого указывал Верховный жрец. Но в тот день, когда выбирали очередного Владыку, пожалуй, впервые было принято решение избрать его из другого клана и выбор пал на Мильгрема, происходящего из знатной семьи своего сообщества.

Вероятно, никто не рассматривал его самостоятельной фигурой, те и другие из основных претендентов на трон надеялись, что в благодарность новый Верховный вождь если и не станет делать то, что ему говорят, то хотя бы будет учитывать мнение старейшин как приоритетное. Но Мильгрем проявил завидную стойкость, оставаясь самим по себе. Это сильно раздражало островных царьков и, направляя свой гнев в Рейнгольда, они главным образом целились в его старшего соплеменника.

После того как старейшины собрались, они начали входить в определённом порядке в главную залу. Вожди старших кланов вошли одновременно, благо двери с обеих сторон дверного проёма были специально рассчитаны на это. Потом вошёл Сайхель Лукомор, предшественник Мильгрема в знак признательности его прежних заслуг и старейшины Змеев, как уважение Верховному вождю, а после, стараясь, обогнать друг друга, в залу вошли главы кланов Совы и Горностая. Помимо вождей были ещё первые лица сообществ и старшие жрецы Сигтун с каждого острова, где они были, что провели церемонию воскурения во славу Богам, но особенно трём главным: Каргарону, его дочери Фригии и Богу войны Вотану. Наконец все условности оказались соблюдены и старейшины соперничающих кланов, рассаженные отдельно с обеих сторон прохода начали свой совет.

— Ты долго отсутствовал, Военный вождь, — начал одетый в торжественные одежды Мильгрем. Ему было немного за пятьдесят и почти десять лет он правил Железными островами. То был дородный, располневший в последние годы мужчина, но полнота в то время являлась признаком достатка, подчёркивавшей благосостояние человека и её не прятали, а старались выделить, завязывая пояс над животом. Поседевшие волосы ещё густо росли на его голове, украшенной золотой тиарой. Округлое полное лицо раскраснелось, а серые глаза сверкали холодным огнём. — Но как докладывают мне, дьявол, которого ты повсюду таскаешь за собой по-прежнему на твоём судне, а это значит, что ты не выполнил мой приказ — я ведь ясно сказал тебе избавиться от него. Но может быть, ты нашёл золото, для постройки новых Драконов и его хватит ещё, чтобы вооружить воинов?

— Да я ослушался тебя, Владыка, так как не смог поступить иначе. Тогда вы подняли мои слова на смех, но повторяю: с драконьей самкой я покорю весь Серединный мир, я дойду до его края и земли, которые мы покорим, будут нашей новой родиной!

— Говоря «дойду» значит ли это, что ты собираешься проделать весь путь пешком, ведь большая часть ушедших с тобою кораблей, потоплена, — спросил его Рогнарек, глава медвежьего клана, сам похожий на медведя гигант лет сорока. Великан обладал чудовищной силой и своим двуручным мечом мог запросто разрубить человека напополам.

— Золота у меня нет. На злополучном торговце кроме яиц было так мало ценного, что его едва хватило раздать вдовам погибших, дабы они не нуждались хотя бы первое время.

— Похвально, что ты печёшься о семьях воинов. А самка дракона знает о твоих планах? — насмешливо спросил его Рогнарек. — Как же заставить её идти в бой и, изрыгая пламя сжигать наших врагов? По-моему первым кого она сожрёт будешь ты, ведь это ты посадил её на цепь.

— Я знаю человека, который станет её разумом, что будет управлять ею сидя в специальном седле на холке. Он будет видеть её глазами, и говорить с ней своими мыслями.

— Колдовство никогда не было в почёте на Железных островах — здесь всегда правили Боги, и сейчас из-за тебя оно ворвалось в наш мир с драконами и людьми что управляют ими своей волей. Что ты скажешь потом Каргарону на вечном пиру, что предпочёл мечу магию? — вмешался Вороний Клюв, как всегда в накинутом капюшоне чёрного плаща. Считалось, что это придаёт ему суровый вид, но Рейнгольд подозревал, что старый жрец прячет под ним свою лысину.

— За меня скажут мои дела — те земли, на которых будут жить наши люди, ведь пока мы решаем судьбу дракона острова уходят под воду. Может когда-то они, и восстанут из неё, но нам-то от этого не легче, ведь у нас нет жабр.

— Мы решаем здесь не судьбу дракона, а твою. От того сколько мы снарядим кораблей зависит наше будущее и ты, Военный вождь, лично ответишь за то, что нет ни кораблей, ни воинов, потому-что это ты повёл их за собой в поход, из которого большинство не вернулось.

— Вы можете казнить меня, но уверяю, самка дракона стоила тех жертв, потому что она одна стоит армии, и с нею мы сможем победить любого врага. Драконы не уязвимы для копий и стрел, они быстры как ветер и могут появляться в разных местах. Они не боятся штормов и непроходимых топей, они бесстрашны и их нельзя подкупить.

— Ты говоришь, будто у тебя целая армия драконов. Неуязвимы для стрел и копий только Боги, а то, что рождается, то и умирает, — возразил Комидус, глава Волчьей Стаи, высокий худощавый мужчина в чёрном кожаном плаще, грудь которого защищал кожаный панцирь с металлическими вставками. О принадлежности к клану говорила приколотая к плащу золотая брошь в виде скалящей зубы волчьей головы.

— Когда дракону придёт пора умирать, возможно, пройдёт сотня лет. Но я не собираюсь ждать так долго — как только она вырастет, мы выступим, но до этого я посажу на неё всадника.

— У тебя нет столько времени, — перебил его вождь Медведей. — Тебя казнят не позднее завтрашнего дня, за всё, что ты натворил, в том числе и за то, что привёл сюда дьявола. Ты говоришь, не слыша себя: я приведу Всадника, и драконья самка по его приказу разгромит все армии Серединного мира! У меня ощущение, что ты бредишь! Где этот Всадник? Захочет ли он стать твоим рабом — человеком, что будет сеять смерть по твоему приказу? Уверен, что нет. Отдадут ли его владыки тех земель добровольно? Нет, не отдадут, хотя бы, потому что первыми ярость дракона на себе испытают они! А это значит, придётся гибнуть воинам, гореть Драконам и это ещё больше ослабит наши силы. Лучше сейчас начать захватывать земли, не ожидая пока половина героев, падёт в твоей авантюре!

— Ты собираешься предать смерти Военного вождя Рогнарек, и надеешься на преданность воинов? — удивлённо спросил его Комидус. — Да половина клана Змеи откажется участвовать в набеге, разве что возьмёшь в заложники их семьи. Но тогда ты вряд ли доживёшь до его начала. Это плохая затея, вождь, искать врагов среди соплеменников и на таких победах зарабатывать авторитет. Да, он потерял Драконы, но разве ты на его месте поступил бы иначе, увидев на горизонте торговый караван?

— Страшные вещи творятся теперь на Железных островах, — печально ответил на это Рогнарек. — Ты пытаешься спасти Рейнгольда не-потому, что печёшься об общем благе, а только лишь из-за того что его смерти требую я и согласится со мною ты не можешь, чтобы не натворил этот человек. Ведь твоё главенство в клане тут же поставят под сомнение. И если бы я занял твою теперешнюю позицию, ты бы тут же потребовал немедленной казни.

— Годы, проведённые в постоянном соперничестве, повредили твой разум, вождь, — возразил ему Комидус. — Да, действительно мы с тобой не любим друг друга, но сейчас я говорю искренне и я говорю: перед великой битвой за новые земли пришло время забыть старые обиды, сплотившись в единый кулак. И я протягиваю тебе свои руки для братских объятий, которыми мы скрепим наш союз!

Ушлый вождь Волчьей Стаи перехитрил прямолинейного Медведя, привыкшего идти напролом, и тому ничего не оставалось, как скрепя сердце согласится с этим. Братские объятия вечных соперников вызвали одобрение старейшин, приветствовавших их примирение радостными криками. После того как шум стих Владыка взял слово: — Так что же нам братья всё-таки делать с Рйнгольдом? Грехи его тяжки, значит ли это, что мы милуем его, либо просто откладываем на время решение вопроса?

— Милость Богов не знает предела! — тут же вставил Вороний Клюв. — Человек, который, безусловно, виновен и которого мы готовы были казнить теперь снова выходит сухим из воды. Но не думайте, что вы так решили — этого хотят Боги и я не вправе указывать Им. Но Боги против дракона, он противен Им своей дьявольской сущностью. К тому же он просто объест нас, и я уверен, это из-за него острова уходят под воду. Сейчас он сжирает по телёнку за раз, но скоро он вырастет и когда все стада на островах будут съедены, нам придётся скармливать ему друг друга. К тому же он как хромая лошадь, на которой нельзя пахать землю, но которую жалко пустить под нож. Ведь без наездника он бесполезен — никто не сможет оседлать его и говорить ему, что нужно делать, а чего нельзя.

— Ты прав как всегда, Хранитель, — ответил ему Мильгрем. — Сейчас самое подходящее время избавится от дракона, но, к сожалению, из хромой лошади он превратился и в наше спасение. Если нам удастся подчинить его себе, это даст островитянам серьёзное преимущество над всеми.

— Услышьте себя, братья! — воскликнул Элквист, пытаясь достучаться до разума своей заблудшей паствы. — Вы уже говорите о дьявольском отродье, как о вашем слуге, который будет убивать всех, кого вы пожелаете. И если даже вы сможете посадить на него Всадника, то кто сможет знать, что в душе его, да и есть ли она? Ведь давая ему в руки все сокрушающее оружие, кто знает, не создадите ли вы чудовище, страшнее дракона? Я общаюсь с Богами посредством молитв и жертвоприношений, и Боги говорят: уничтожьте дьявола, пока дьявол не уничтожил вас!

После слов Вороньего Клюва в зале повисла тишина, навеянная мрачным пророчеством, нарушил которую Мильгрем: — Твои слова как раскалённое железо жрец. Плохо лишь то, что мы не можем оставить всё как есть — море забирает нашу землю, возможно за грехи наши, а может быть, указывая новый путь. И именно в этот момент в наших руках оказалась самка дракона, и я не верю в случайность её появления; пока не стало поздно мы должны понять на благо нам это или же на беду. Убить дракона можно будет и через следующее перерождение луны. За это время Военный вождь должен найти Всадника, а мы — принять окончательное решение и по Рейнгольду, и по дракону. Таково моё слово, если же кто против, пусть поднимет руку.

Поднятые старейшинами руки означали несогласие с решением Верховного вождя, и когда таких рук набиралась половина из общего числа, советом Старейшин решение не принималось. Если в течение года не принятых решений было три, Владыка покидал свой пост. В это раз никто не поднял руку и получивший отсрочку Рейнгольд начал готовиться к походу.

***

Единственной информацией о драконьем Всаднике была карта, полученная Рейнгольдом от таинственного незнакомца. Город Аль-Ватан располагался за Азгорским морем что соединялось проливом с морем Семи Берегов. Королевство Виенор лежало на его северном побережье, и названный город был его столицей. Королевство являлось форпостом Серединного мира, ведь дальше на север шли земли диких племён, у которых не было ни высокоразвитой культуры, ни письменности, и из поколения в поколение занятием их являлось земледелие, скотоводство, работорговля да война.

Виенор имел выгодное географическое положение, и самой природой был словно подготовлен для такого соседства. Находясь на далеко уходящем в море полуострове, он лишь узкой полосой болотистой земли соединялось с материком. Эти тридцать миль с незапамятных времён были отгорожены выстроенной из каменных глыб высокой стеной, такой ширины, что конные воины, проезжая по ней без труда разъезжались друг с другом. Почти по всей длине полуостров имел крутые скалистые берега и лишь в южной его части были удобные для швартовки бухты.

Время от времени орды северян накатывали всё сметающей волной на приграничные земли; либо через узкий перешеек, либо высаживаясь с сотни галер на песчаные пляжи. Но в первом случае королевство защищала Стена, а во втором неприступные крепости Аль-Ватана и Адский огонь, которым из сифонов поливали вражеские корабли. Обычно всё заканчивалось разорением фермеров обосновавшихся на приграничных землях (которые каждая из сторон считала своими), и после двух-трёх жестоких стычек противники заключали новый мирный договор, как всегда «До скончания времён». Впрочем, действовал он от силы несколько лет, потом всё повторялось по причине смены племенного правителя или появления новой орды, с которой договор ещё не был скреплен кровью.

Исключением из общего правила был только Проклятый год, со стенанием воспетый в балладах пилигримов. Тогда зима выдалась настолько суровой, что обычно не замерзающее море сковало толстым льдом в северной части и словно по стеклянному мосту полчища язычников, (до сих пор приносивших человеческие жертвоприношения своим богам), в обход стены устремились на земли королевства, сея хаос и смерть. То был страшный год и впервые за свою многовековую историю Аль-Ватан сдался на милость победителя, запросив пощады. «Милость» обошлась в подводы золота, мечей, тонких тканей особо ценимых модницами северян, серебряных кубков и многого другого, что попадало язычникам на глаза.

Основным требованием захватчиков были снос Стены и выплата ежегодной дани, но пока одна сторона настаивала на этом, а вторая всячески пыталась избежать, лёд растаял, часть воинов ушла в свои земли, а на помощь Виенору прибыл военный флот дружественных государств, связанных с королевством родственными и деловыми узами.

Основным доходом для королевства были хлеб, хорошо родившийся в северной части на плодородных землях бескрайней степи, по которой бродили тучные стада домашних животных, виноград, из забродившего сока которого делали ароматное приятное на вкус вино и, конечно же, торговля всем, что имело спрос на противоположных берегах. Виенор являлся связывающим звеном между диким севером и прогрессивным югом, а в его портовых городах можно было услышать речь на десятках языков и увидеть людей всех цветов кожи.

Для своей эпохи Аль-Ватан являлся огромным городом с сотней тысяч жителей, ограниченным в площади морем с одной стороны и крепостными стенами с другой. Из-за этого дороги здесь были узкими, дома высокими, близко стоящими друг к другу и нередко строили здания из добывавшегося здесь ракушечного камня по четыре и даже по пять этажей. Такие дома были доходными, сами же горожане предпочитали одноэтажные жилища с маленьким тенистым садом ближе к морю.

Поднимавшиеся скалистой грядой высокие горы ближе к побережью делили полуостров надвое, и из-за этого северным ветрам не было доступа к южной его части, где лето обычно задерживалось до середины осени, а весна наступала задолго до окончания календарной зимы. Горы были так высоки, что снег лежал белыми шапками на них и зимою, и летом. Это обстоятельство имело как положительные, так и отрицательные стороны — чтобы пересечь полуостров с севера на юг приходилось либо объезжать горы по побережью, либо преодолевать единственный перевал, где даже в самые жаркие летние дни было по-осеннему холодно.

«Серебряный змей» бросил якорь на Птичьем острове в трёх милях от Аль-Ватана, но вообще-то этот пустынный участок суши посредине моря делили между собой птицы, крабы и змеи, питавшиеся птенцами и яйцами облюбовавших для гнездовий это пустынное место птиц. Здесь не было растительности, как впрочем, и земли — почва состояла из песка и камня, сюда редко заходили рыбаки, ведь город был совсем рядом, да и считали этот остров ни чем иным как могилой погибшего Героя. Сына Бога-громовержца и смертной женщины. Было плохим знаком тревожить его могилу, мол, Бог-Отец зорко следит за этим с неба и рано или поздно покарает нарушителя покоя.

Но Рейнгольд молился лишь Каргарону и, хотя относился почтительно к вере других людей, что встречались ему во время странствий, в глубине души считал это бессмыслицей. Спрятав судно в маленькой бухте, он стал ждать вечера, вероятно, оттого что просто не знал что делать дальше. Драконий Всадник был где-то там, в огромном городе — мелкая песчинка сред тысяч других, сбившихся, в целую гору песка и найти его, а тем более привести на Железные острова было трудным делом.

Рыбацкие лодки и торговые корабли то и дело показывались на горизонте, но никто из них не искал здесь пристанища. И вдруг, ближе к вечеру, фелюга с потрёпанным ветрами косым парусом сменила курс, направившись к островку. Дракон не был заметен с моря и возможно это были не рыбаки, а контрабандисты, прятавшие здесь товар или пираты, искавшие временного пристанища. Пожалуй, у этого острова были свои тайны. Обогнув бухту, лодка не стала менять курс, а направилась прямо к «Серебряному змею».

— Позови капитана, — крикнул дозорному на общем диалекте невысокий крепкий рыбак, и Рейнгольд подойдя к борту недовольно спросил: — Чего тебе?

— Далековато же вы ушли от Железных островов.

— И что из этого?

— Я знаю зачем вы здесь, милорд — Мастер Тысячи Лиц сказал мне об этом, — не став ходить вокруг да около важно произнёс рыбак, выплюнув в море изжёванную соломинку что держал между зубами. — Без моей помощи вы будете стоять здесь до скончания времён. Спускайся капитан, я отведу тебя, к человеку которого ты ищешь.

— Клянусь Каргароном, это ловушка, — проворчал старый Грант, видя, что Рейнгольд собирается в путь.

— Возможно; поэтому ты останешься здесь, и если мы не вернёмся до рассвета, снимайтесь с якоря.

— Без тебя мы не уйдём — я переверну эту помойную яму вверх дном, но вытащу вас. — Ответил на это Грант и лицо его словно окаменело. Поняв, что уговоры бесполезны, молодой вождь лишь покачал головой и ничего не сказав спрыгнул в воду. едва доходившую ему до пояса.

Неизвестно что ждало их впереди, и на всякий случай он взял с собой Валоорфа и Авраама — бывалых воинов своего клана. Брать больше людей не имело смысла — либо они справятся с этим делом втроём, либо не справятся вовсе. Правящий лодкой проводник ничего не сказал, лишь вместе со своим напарником усерднее налёг на вёсла. Рейнгольд украдкой разглядывал его, всё больше убеждаясь, что человек этот бесконечно далёк от моря и мог быть кем угодно, но только не рыбаком. Сумерки накрыли серой тенью прибрежную полосу песка вдалеке от порта, на которую Рейнгольд с островитянами вытащили фелюгу. Это место было закрыто нависшими отрогами скал и как нельзя лучше подходило для их миссии.

— Первый раз в море? — на общем диалекте спросил Рейнгольд, поднимаясь вслед за рыбаком по едва заметной в сгустившейся тени тропинке, но тот не ответил, сделав вид, что не расслышал вопроса.

Его товарищ остался сторожить лодку, а они вчетвером продолжили путь, скоро войдя в городскую черту, с такой плотной застройкой, что на узких улочках с трудом могло разминуться два человека. Одетая в дорожные плащи процессия петляла городскими кварталами, всё дальше уходя от фелюги, но не от моря — чутким ухом Рейнгольд улавливал его дыхание параллельно их пути. По крикам чаек, по дуновению солёного морского ветра, по доносящимся отголоскам корабельных команд — море было рядом, и это обстоятельство вселяло в него уверенность.

Наконец они оказались у когда-то вполне приличного дома, а теперь почти лачуги, единственной важной особенностью которой было то, что стояла она отдельно от других, что для Аль-Ватана являлось небывалой роскошью. Жизнь тут замирала с заходом солнца: редко попадались спешащие домой люди, плотно стоящие друг к другу дома казались почти необитаемыми, лишь кое-где из под закрытых ставен пробивался свет горящих свечей. Уличное освещение если и было где, то точно не на этой окраинной, но всё же мощённой булыжником улице; уже совсем стемнело и даже отличавшейся хорошим зрением Военный вождь, с трудом различал спину идущего впереди человека.

Так и не назвавший себя проводник тихо постучал в запертую дверь, потом громче, к своему неудовольствию привлекая стуком внимание окрестных псов, ответивших ему оглушительным лаем. Внутри дома по-прежнему стояла мёртвая тишина, но вот послышались шаркающие шаги, и дверь открыла пожилая женщина, освещая дорогу зажжённой свечой.

— Кто тут? — спросила она, подслеповато щурясь, с опаской разглядывая огромных покрытых шрамами мужчин с выкрашенными в красный цвет бородами.

— Нам нужен Астурий, женщина, — ответил незамеченный ею рыбак, выходя из-за спин своих спутников.

— Он не будет разговаривать с вами, — холодно ответила старуха, пытаясь закрыть дверь, но проводник произнёс, отодвигая её в сторону: — И всё же ему придётся поговорить.

Пропуская вперёд островитян, он бросил Рейнгольду, переходя с местного языка на общепонятное наречие Серединного мира: — Идите, я подожду вас снаружи.

— Нет уж, снаружи останусь я, — возразил Валоорф, показывая своим видом, что мало доверяет чужеземцу; тот пожал плечами, но Рейнгольд вдруг сказал: — Пойдём, брат, пусть останется он.

Валоорф неохотно подчинился, бросив злой взгляд на рыбака и больше не медля, они прошли анфиладой маленьких комнат в главную залу. В глубине которой сидел, разбирая рукописи при свете свечи невысокий тщедушный давно не бритый мужчина с копной густых седеющих волос на голове, непокорно торчащих в разные стороны, похожий на покойного Карла Густава если того состарить лет на десять и долгое время держать в подземелье.

— Вы ко мне, милорды? — подслеповато щурясь, спросил он удивлённо глядя на островитян.

— Ты драконий Всадник?

— Я всадник кресла, в котором сижу, ведь драконов не существует и всё это лишь досужий вымысел, искалечивший судьбу моего рода.

— Может быть, они и искалечили вашу судьбу, но с одним из них я организую тебе встречу. Хочется тебе этого или нет.

— Из преданий, что дошли до меня, я слышал легенду о хранящихся где-то трёх яйцах дракона. Выходит это не мифы и одно из этих существ появилось на свет, — оживившись, словно сам с собою быстро заговорил Астурий. — Синион, Эйбор? Кто?

— Матильда, — ответил Рейнгольд, усаживаясь на табурет; его спутники остались стоять, прислушиваясь к тишине за окном, да настороженно поглядывая на дверь.

— Матильда, — мечтательно повторил мужчина, — как жаль, что я не увижу её. — Наш род по мужской линии считали драконьими Всадниками, только лишь потому, что века назад кто-то из моих предков умудрился оседлать дьявола. Как это произошло, никто уже не скажет: толи он делал это по собственной воле, толи его в виде жертвы привязали к огнедышащему монстру посредством магии, а дракон почему-то не съел прапрадеда. Может, просто потому что был сыт или у него началось изжога от плохо переваренных людей. С тех пор и появилась глупая легенда, сделавшая нас изгоями. Вы видели пустое место у дома? Люди бояться селиться рядом, опасаясь навлечь на себя беду, таким соседством. Ах, как всё это глупо! Человеческое невежество родило самую большую чушь, какую только могло — легенду о Всадниках и что ещё хуже, наш род включился в эту идиотскую игру. Мужчины читали книги, передававшиеся из поколения в поколение о том, как не обосраться от страха, когда ты окажешься один на один с огромным крылатым чудовищем. Каждому мальчику, (а их должно быть именно три), рождавшемуся в нашей семье предрекали служение определённому страшилищу. Представляете, милорды, моя покойная мать рожала детей до тех пор, пока третьим мальчиком не родился я — тот, кто убил родительницу при родах. Тем самым, прекратив её мучения. На каждом из нас ставили клеймо дракона, которому он принадлежал. Моим братьям достались Синион и Эйбор, а мне Матильда. И хотя клеймили нас в младенчестве, я почему-то запомнил это. Не сам момент, а ту нечеловеческую боль, что перенёс тогда. Удивительно даже как я не тронулся умом, — сказав это, мужчина замолчал, видимо заново переживая ужас произошедшего и налив из глиняного кувшина в серебряный кубок немного вина, залпом выпил. Вытерев небольшую тронутую сединой бородку, от пролитых капель он спросил: — И что же милорды угодно вам от меня?

— Милорды желают, что бы наконец-то началось твоё служение. Сейчас ты соберёшь свои вещи, и мы отвезём тебя к дракону, которому ты предназначен.

— Это невозможно, — покачал Всадник головой. Он снова хотел налить себе вина, но кувшин оказался пуст и тогда закричал нервно, призывая прислуживавшую ему женщину: — Зара! Зара! Я не пойду с вами и под страхом смерти, так что можете меня убить прямо сейчас. Мне противно даже упоминание о драконах и я ненавижу их, также как они ненавидят меня. О да, они меня ненавидят! Ведь я тот, кто сильнее их, кто навязывает им — могущественнейшим в мире существам — свою волю. Давно пора разорвать порочный круг — ведь я последний, на ком лежит это проклятье. Наш средний брат умер ещё много лет назад, и как я понимаю, Карл Густав тоже мёртв. О, тот бы с радостью принял ваше предложение, вам даже не пришлось бы его уговаривать. Как он ушёл к Богам?

— Я убил его, скормив дракону, — ответил Рейнгольд. Пожалуй, этого не стоило говорить, но ему порядком надел этот трёп, давно пора было идти, и он бы с радостью заткнул рот этого болвана вырванным из глотки языком, но всё ещё надеялся, что Астурий добровольно отправится с ними. — Смотрю, ты не сильно расстроен этим.

— К сожалению. Мы были единокровными братьями, но не любили друг друга. По-моему кроме себя и драконов он вообще никого не любил. Удивительно, что Матильда сожрала его. Либо он был уже мёртв, либо весь этот бред с клеймом не такая уж и бессмыслица.

— Мы теряем время. Всё слишком сложно для долгих объяснений, скажу лишь, что у тебя нет выбора, Всадник. Если ты не пойдёшь с нами добровольно, я буду вынужден тащить тебя на себе. — Произнёс Рейнгольд, вставая, и в этот момент внутренняя дверь распахнулась, в коридоре послышались грузные шаги, а в комнату ввалились, заполняя её собой вооружённые воины. Оценив обстановку и безошибочно определив в обнажившем меч Рейнгольде главного, командир пробасил на общепонятном диалекте:

— Спрячьте оружие, милорды. И присядем, нас ждёт непростой разговор.

***

— Меня зовут, лорд Квейстор, я начальник королевской гвардии, но гораздо важнее то обстоятельство что я здесь по поручению короля Эдмунда прозванного Мудрым и поэтому вместо того, чтобы истребить, друг друга, мы попробуем договориться, — начал командир отряда, сидя за столом в доме Астурия. Он остался один на один с островитянами, приказав своим воинам выйти на улицу. Это был мужчина средних лет, высокий, широкий в груди и узкий в талии. Что подчёркивал ладно сидящий на нём панцирь из толстой кожи, с металлическими пластинами, закрывающими грудь и живот. На левой стороне груди, вверху пластины красовался оттиск, вставшей на дыбы лошади, нижняя часть которой была скрыта бушующим пламенем. Такие же знаки виднелись и на доспехах остальных воинов. Строгое лицо его можно было назвать красивым, если бы не давний шрам, идущий ото лба до подбородка в правой части. Из-за этого мышцы пострадавшей половины стали малоподвижны и сам он сделался словно двуликим: когда левая половина лица смеялась, правая хранила скорбное выражение.

— Нам не о чем договариваться с тобой, — ответил на это Рейнгольд, подбирая нужные слова. — Этот человек свободен в своих решениях и волен отправляться, куда захочет.

— Ах, если бы это было так, вам не пришлось бы применять насилие, вторгшись в пределы чужой страны. И потом, человек, способный совладать с дьяволом, это если хотите королевская собственность, ведь тот, кто владеет драконами — владеет миром. А это уже дело государственных интересов.

— И поэтому вы следили за Всадником?

— За Всадником? — переспросил лорд Квейстор, словно пытался распробовать понравившееся ему блюдо. — Ну что же, пусть это будут Всадники, хотя здесь это зовут проклятием. И мы следили не за ним, а за вами. Согласитесь, это выглядело подозрительным: боевой Дракон с Железных островов прячется на необитаемом остове, не входя в порт. Конечно, мы были вынуждены наблюдать за вами, и когда стало очевидным ущемление наших интересов, пришлось вмешаться.

— В чём же вы видите это ущемление?

— Много в чём. Но самое главное, в нарушении равновесия в Серединном мире. С неожиданным появлением драконов (а если бы они не появились, не было бы здесь и вас), одна из сторон получает огромное преимущество, перетягивая на свою сторону чашу весов.

— И вас задело, что это не вы? — спросил Валаароф, лучше других владевший общим наречием.

— Лишь отчасти. Виенор слишком маленькая страна, ограниченная человеческим ресурсом, чтобы вести масштабную экспансию. Да и лежит он на краю мира и чтобы доплыть до нужных нам территорий, понадобится полная мобилизация армии и флота. Не говоря уже о ведение кровопролитной войны. Но тогда мы не удержим орды дикарей, что постоянно испытывают нас на прочность, и если дадим слабину, Виенор уж точно падёт. В этом случае речь может идти только об Исходе — общем переселении, к которому мы не готовы и в котором не видим смысла. Продвигаться же на север нет резона: путём торговли и обмена королевство и так получает всё что хочет, прикладывая минимум усилий. Короля задело то, что с ним не считаются: мы не получаем ничего, в том числе гарантий, что драконы не полетят в нашу сторону.

— Если вы не отдадите нам Всадника, тогда мы будем вынуждены взять его силой, и поверьте, у нас для этого хватит ресурсов, — сказал на это Рейнгольд, а лорд Квейстор тут же возразил ему:

— Поверьте и Вы, милорд, это не будет так легко, и потом я не сказал, что мы не отдадим вам Астурия, для нас абсолютно бесполезного — на самом деле это склочное существо с кучей пороков, возомнившее о себе бог знает что. В интересах королевства я лишь хочу, чтобы сделано это было без ущемления наших интересов.

— Вы можете сказать прямо, чего хотите? — теряя терпение, повысил голос Рейнгольд.

— Я хочу того же чего и вы — процветание своей родины и поверьте, сделаю для этого всё, что смогу. Если у вас есть золото, равное весу этого субъекта, думаю, мы договоримся.

— Вы смеётесь над нами? — прорычал Валаорф, с ненавистью сверля глазами сидевшего напротив командора королевской гвардии, вставая во весь свой исполинский рост.

— И не думаю, — совершенно спокойно ответил тот, не меняя позы. — Я лишь предлагаю вам заключить сделку: Астурий в обмен на мула гружённого двумя мешками золота.

— Это лишь один из вариантов? — спросил Рейнгольд, начиная улавливать ход мыслей собеседника.

— Не совсем: цена вопроса остаётся прежней — гружённый золотом мул, но я могу подсказать место, где вы можете взять его. Западнее Виенора в море впадает обильная водами река, выше по течению которой живут разные племена. То они враждуют друг с другом, то объединяются против нас, то заключают с нами мир. И вот в один из таких периодов в этом царстве произошла смена власти: лояльного нам царя свергли враждебные нам силы. Как всегда бывает в этих случаях началась жестокая резня, царь со всем семейством погиб, но одного из его сыновей кормилица всё же спасла и, преодолев долгий, трудный путь при помощи оставшихся в живых сторонников сверженного владыки они оказались здесь. Теперь же наш король, благочестивый Эдмунд, прозванный Мудрым, решил восстановить справедливость, малолетнему принцу вернуть престол, а его врагов примерно наказать. Вы собираете с них дань и этим золотом рассчитываетесь за Астурия.

— Почему бы вам самим не выступить в поход? Думаю, что мы можем поддержать вас.

— Мятежники ждут нашу армию и будут всячески мешать её продвижению, бросив против нас все силы — так или иначе мы окажемся, втянуты в полномасштабную войну. И пусть мы в итоге победим, цена победы будет немалой, чем не преминут воспользоваться наши враги. Король хочет чтобы это сделали вы — вас там точно никто не ждёт и не воспримет ваше появление началом военных действий.

— Одним Драконом мы не справимся, придётся идти за подкреплением и потом вместе с ним возвращаться сюда, а это слишком долго. Не проще ли нам будет сделать то, о чём я говорил в самом начале: просто забрать Всадника силой?

— Не думаю. Впрочем, тебе решать. Наша цена остаётся неизменной — мул с двумя мешками золота. И если у вас действительно мало времени, тогда придётся поторопиться, — сказав это, лорд Квейстор поднялся и, сделав церемониальный полупоклон, вышел к ожидавшим его воинам.

***

В королевских покоях Аль-Ватана несмотря на позднее время было как всегда многолюдно: король не вставал раньше полудня из постели и потому ведение дел начинал лишь вечером, засиживаясь в тронной зале до глубокой ночи. Придворная челядь, служанки королевы Беатрисы и их с королём Эдмундом детей; члены королевского совета, министры, маршалы и стража, стоящая в почётном карауле у дворца и королевских покоев. Сюда выбирали не лучших воинов, отличившихся в многочисленных стычках на границе, а молодых и красивых сыновей знатных фамилий, не портивших вид отметинами шрамов.

Сам монарх сидел на балконе в обитом бархатом кресле с мягкой подкладкой, а рядом, не заслоняя вида на видневшуюся в дали бухту, командир королевских гвардейцев. Уже совсем стемнело, ветер стих, и море напоминало огромное зеркало, от которого отражалось низко нависшее такое же бездонное небо. Король Виенора и лорд Эйси Квейстор были сводными братьями, и это родство по отцовской линии делало их похожими и непохожими одновременно. Старший брат Эдмунд был чуть ниже и заметно плотнее, объёмный живот уже с трудом можно было скрыть под свободным покроем атласного камзола. Длинные волосы ложились на плечи поседевшими прядями, схваченные чуть выше лба обручем почерневшей от времени короны. Мать его в отличие от родительницы Эйси была королевских кровей и оттого кожа властителя имела благородный голубой отлив. Кроме них двоих было ещё с полдюжины братьев и сестёр и больше двадцати детей и внуков, каждый из которых при определённом раскладе имел шанцы на трон.

— Ты встретился с язычниками? — спросил король, наконец, оторвавшись от созерцания, на что Эйси ответил, потягивая виноградное вино из позолоченной чаши:

— Да брат. Я сделал всё так, как ты хотел: теперь язычники отправятся на север и либо посадят на трон маленького ублюдка, чем обяжут его перед нами, либо дикари их перебьют.

— Ублюдки не помнят добра, — заметил Эдмунд и зевнул, обнажив плохо сохранившиеся к сорока пяти годам зубы. — По крайней мере, таким был его отец и если честно я не испытываю сожаления по поводу его кончины. Я и сам однажды собирался отрубить ему голову.

— Да, тогда ты ещё был принцем, но наш покойный отец отговорил тебя.

— И это принесло нам немало бед: интриган Спарбер, провозгласивший себя Королём Леса, то заключал с нами мир, то объединял против нас соседние племена и шёл войной, пока обстоятельства не вынудили его встать под знамёна Аль-Ватана, получив протекторат.

— Что не уберегло его от гибели. Если мы хотим навсегда обезопасить северные границы, придётся заставить Спарбериана любить Виенор, больше чем даже сами виеронцы. Чтобы подчинить себе территории вверх по реке совсем не обязательно начинать войну — достаточно обратить их в свою веру.

— Это вопрос не одного дня, — одобрительно кивнул головой король, ему явно нравилась мысль навсегда прекратить набеги, — но пока нам нужно решить вопрос с мятежным царством Спарбора и появившимися чудовищами.

— Может послать гонца с предупреждением? Тогда язычники начнут убивать друг друга, а мы придём на помощь тем, кто останется?

— Хороший король тот, кто убил в себе дракона, а идеальный — что прикончил в себе рыцаря. Заманчивая идея, ещё вчера, клянусь богами, я бы так поступил. Но как быть с огнедышащими монстрами, что начнут плодиться, уничтожая всё без разбора? Они станут охотиться, чтобы прокормить себя и потомство и, в конце концов, истребят всё живое. Я не люблю дикарей, брат, но чудовищ люблю ещё меньше и не тешу себя иллюзией, что смогу их приручить. Мудрец сказал мне странную вещь, за которую пришлось оторвать ему язык. Что это — существа из другого мира, посредством колдовства попавшие к нам. И наш мир лишь тонкая плёнка на пироге из двенадцати прослоек. Сквозь дыры в условном тесте маги могут путешествовать между мирами и призывать силой своих чар дьявола. Кто-то призвал этих тварей сюда, и я хочу заставить их убраться обратно.

— Но как ты сделаешь это, ведь мы лишь остров, зажатый солёным морем и бескрайней пустошью?

— Если бы я знал! — воскликнул Эдмунд, сокрушённо подняв руки над головой с проступившей залысиной на темени. — Всё что нам остаётся теперь, это ждать. Ждать и верить, что первыми ярость драконов познаем не мы.

***

«Серебряный Змей» встал в гавани Аль-Ватана, дабы запастись водой, провизией и всем необходимым для долгого пути. На каждом Драконе была своя голубятня, в которой почтовые голуби рождались и проводили большую часть жизни, возвращаясь сюда из любой точки Серединного мира благодаря неподдающемуся пониманию чутью. То были крупные сильные птицы, которых даже в тяжёлые времена кормили отборным зерном, способные преодолевать огромные расстояния. Их грудь и внутренняя часть крыльев имели светло голубой отлив, верх же был тёмно серым, мощный клюв имел загнутую форму, позволяющую не только клевать зерно, но и разрывать плоть. Отличительным знаком этой редкой породы являлась золотистая полоса на шее, казавшаяся со стороны золотым ошейником.

Привязав к груди выбранного голубя свёрнутое в трубку письмо, Мастер птиц, единственный грамотный человек на судне, подбросил его высоко над своей головой, глядя как скучавшая по вольному небу птица расправляет крылья. Его всегда удивляла способность этих бестий находить дорогу в бескрайнем море, но не было случая, чтобы голубь по ошибке сел на чужой корабль. С Железных островов вышло четыре Дракона, один пошёл к Аль-Ватану, три других встали на рейде в проливе, теперь же, как только получат весть, они присоединятся к «Серебряному Змею» в устье разделяющейся на многочисленные рукава Ламберты, что в переводе с виенорского означало «холодная река». Хотя температура воды в ней с середины весны была пригодной для купания, текла она с севера, где стояли холодные и многоснежные зимы, а всё что лежало за отделённым стеной перешейком жители Виенора называли коротким, но ёмким словом Ад.

Король Эдмунд не счёл нужным встречаться с наёмниками, вероятно посчитав это ниже своего достоинства, но лорд Квейстор не обделил их своим вниманием. Перед отплытием он прибыл к ним ещё раз, в компании вооружённой до зубов свиты, а также одетых по местному обычаю мужчины и женщины с ребёнком лет пяти, которого вела за руку.

— Здравствуйте Рейнгольд, — по-приятельски приветствовал командир королевских гвардейцев капитана «Серебряного Змея». Мужчина и женщина с мальчиком поднялись на Дракон, к неудовольствию островитян, считавших её появление дурным знаком, воины же остались на берегу. — Разрешите представить, милорд, господ, которых передаю Вам на попечение. Этот пропахший мочой засранец — единственный законный король Леса, принц Спарбериан и это ему вы должны вернуть трон. У принца есть длинное дикарское имя с перечислением всех титулов, но мы зовём его так. Покойный папаша, которого вероломные подданные разорвали надвое, привязав за ноги к макушкам склонённых к земле деревьев, вонял также, так что это у них наследственное. Этот господин будет вашим проводником. Знакомьтесь, его зовут Карстон, — закончив с наследником, брат короля представил невысокого коренастого мужчину и когда тот скинул с головы капюшон плотного дорожного плаща, Рейнгольд узнал в нём… рыбака, что взялся отвести их к жилищу Всадника. Военный вождь не подал виду, но команда, не сдержав эмоций, разразилась презрительной бранью в его адрес на своём языке.

— Не знаю, отчего он пришёлся не по душе, — заметил лорд Квейстор, понявший не столько слова, сколько их смысл и одна половина его изувеченного лица выразила искреннее недоумение, а вторая бесстрастно следила за происходящим. — Он отлично знает эти места и обычаи племён, а самое главное их дикарские наречия.

— Команда волнуется не из-за этого: присутствие кормилицы на судне дурной знак, — не став раскрывать истинную причину ответил Рейнгольд.

— Ах вот вы о чём. Но это вовсе не кормилица, — возразил Командор, а Карстон взял слово:

— Это рабыня, что будет вашей платой дикарям за пользование рекой на их территории.

— Между царством Леса и Виенором лежит пустыня, населённая дикими племенами, объединившихся в союз Четырёх Царей — так они называют себя, — вновь вступил в разговор Эйси. Общество их весьма примитивно: они живут кочевьями не строя городов, и у них нет кораблей. Но у их владений река усеяна мелкими островами, с которых в случае неуплаты дани они большим количеством военных лодок атакуют идущие суда. Поэтому придётся заплатить.

— Чем отдавать женщину для услады местного владыки, не проще ли разгромить их, уничтожив, либо просто принудить к миру, избежав позорной дани?

— Вы ошибаетесь, вождь, — произнёс лорд Квейстор. — Это отнюдь не позорная дань, а возможность минимальными потерями сохранить баланс сил на нашей границе. Живущие в пустынных степях орды кочевников, словно прокладка между нами и племенами севера. Время от времени язычники сходятся в жестоких битвах, к нашему удовольствию и либо когда-нибудь истребят друг друга, либо встанут под наш протекторат.

— И вы ошибаетесь, милорд, — вставил Карстон, вновь ставший их проводником. — Дикари не собираются брать её в жёны. Они убьют её и съедят, разделив между знатью самые вкусные части, а сердце поднесут царю.

— Они редко убивают жертву сразу. Вначале отрубают руки по локоть и ноги по колено — для них это особый деликатес. А человек продолжает жить, в специальной клетке; бедолагу усиленно кормят и он без движения заплывает жиром, до тех пор, пока мучениям не приходит конец. Тогда его, наконец, убивают и съедают целиком, разве что кишки выбрасывают собакам.

— Вы поддерживаете союз с людоедами?! — потрясённо воскликнул Рейнгольд, на что Эйси невозмутимо парировал: — Но вы же хотите приручить дьявола? Ради блага своего многострадального королевства я могу не то что обниматься с людоедами, а я готов сам кого-нибудь сожрать. Так что не искушайте меня, милорд, не хочу, чтобы именно Вы стали первым. Честно говоря, вы мне нравитесь. Да, забыл вас предупредить, есть одно обязательное условие, которое должно быть соблюдено: эта девица невинна и такою она и должна остаться до конца вашего совместного путешествия.

— Что, от порченых женщин у людоедов изжога? — проворчал старый Грант.

Не удостоив его ответом, лорд Квейстор ушёл, и Военный вождь, подойдя к Карстону спросил, пристально разглядывая его, словно видел впервые: — Кто ты, дьявол тебя возьми? И что, в конце концов, тебе от нас нужно?

— Я — твой ангел-хранитель, вождь и поверь, большего тебе знать не нужно. Я выполнил свои обязательства перед тобой и не моя вина, что королевские шпионы следили за вами.

— Если ещё раз предашь нас, я вырву твой лживый язык и повешу тебя на нём, — с ненавистью прорычал Валоорф, хватая его огромной пятернёй за шею. Казалось, сейчас шейные позвонки хрустнут, но насладившись моментом, который отчётливо представил себе, великан отпустил проводника и тот, закашлялся, растирая сдавленное горло.

Рабыню с мальчишкой вначале хотели приковать к мачте, как прежде самку дракона, но потом с глаз долой спрятали в трюме. Всё было готово к отплытию, не хватало лишь южного ветра, что раздувая паруса, будет двигать Драконы вверх по течению. Когда ветер всё же подул с нужной стороны, утробно завыл походный рог, команда пришла в движение, убирая паруса да поднимая якорь и судно, разрезая вёслами морскую гладь, наконец, отчалило от причала.

***

По одному из рукавов реки «Серебряный Змей» и присоединившиеся к нему Драконы, подгоняемые попутным ветром стали подниматься вверх по течению, время от времени помогая себе вёслами. Границы Виенора кончались не сразу за городской стеной, а шли вдоль побережья поселениями колонистов, строившие из дерева и ракушечного камня защитные укрепления. Колонисты выращивали хлеб, вспахивая на огромных круторогих волах целинные земли бескрайней степи начинавшейся сразу за песочной полосой пляжа, высаживали виноградную лозу и фруктовые сады, обживая эти пустынные места, где из-за обилия солнца и отсутствия дождей деревья не встречались вплоть до отрогов, упиравшихся в небо гор. Степь, ровная как человеческая ладонь лежала от края до края горизонта, и в ней нельзя было найти не то что бревна, а даже ветки, чтобы отогнать назойливых мух. Жизнь не была лёгкой, но таковою являлась их родина и люди, обитавшие тут, любили свой суровый край.

Лес купцы сплавляли по реке, следуя за плывущими брёвнами на плотах, с обустроенными на них крытыми корой хижинами. Путь был неблизким и трудная, опасная дорога из-за нападений степняков, с которыми не всегда удавалось договориться, занимала много времени. Обратно купцы везли на больших плоскодонных посудинах всё, что пользовалось спросом в лесной глуши. Их собирали из разобранных плотов и то были добротные хорошо просмоленные суда, не боявшиеся мелководья, длинной не редко до пятидесяти и шириною до двадцати пяти ярдов. Большой квадратный парус с кливером позволял в случае попутного ветра пусть и медленно, но подниматься вверх по течению. Если же ветер дул в другую сторону матросы брались за вёсла или продвигались вперёд при помощи воловьих упряжек, а то и рабов, что тянули корабль вместо тягловых животных.

Работорговля в те времена уже сходила на нет, но на побережье моря Семи Берегов она по-прежнему процветала. Войны были довольно часты среди северных племён и поток захваченных жителей или пленных солдат противника унылой вереницей брёл на невольничий рынок Аль-Ватана или Тадмора, второго по численности города Виенора. Заправляли здесь, как правило, Радониты, пришлые работорговцы — темнокожие люди с пшеничным цветом волос. Они селились обособленно от других и занимались только рабами, практически монополизировав торговлю ими. На невольничьи рынки свозились несчастные со всего Серединного мира, и здесь можно было встретить людей всех цветов кожи, от голубоглазых гигантов-северян, до чёрных как смоль карликов, живущих на крайнем юге. В редкие времена мира стоимость рабов взлетала многократно, но стоило войне начаться, и цена на живой товар падала.

Путешествуя землями людоедов, купцы рассчитывались обычно одной-двумя рабынями, иногда редким в их землях товаром, но имея с ними дело, никогда нельзя было быть уверенным в том, что дикари станут придерживаться договорённостей. Ведь вождь, с которым ты вёл дела, может быть убит и съеден, или сначала обглодан до половины, а потом убит. Вкусить мяса великого воина считалось у них хорошим делом, людоеды надеялись, что сила и храбрость достойного врага с его съеденной плотью или выпитой кровью обязательно передастся тебе. Каннибалы не питались людьми постоянно, а ели себе подобных в основном в ритуальных целях, хотя это и не делало их менее омерзительными в глазах своих соседей.

Насколько Карстон знал о них, правил людоедами Каракал Вольно Рождённый, Верховный вождь, лишь недавно начавший именовать себя царём Вольных Людей — Арабесов. Он объединил под знаком своего рода четыре самых крупных племени, и его власть простиралась над огромной территорией степи и полупустыни, лежащей широкой полосой между морем и непролазной чащей на севере. Людоеды не строили домов, а жили кочевьями, переходя время от времени на новое место. Вольные Люди, как пафосно называли они себя, не любили леса почти так же как ненавидели города, их культом были степной простор, быстрые кони и свистящий летящей стрелой ветер, когда всадники мчались на разгорячённых скакунах.

Измеряя длинным шестом глубину во избежание мелей, Драконы двигались посередине одного из ответвлений дельты Холодной пока, наконец, не вошли в её русло. День ушёл на то чтобы добраться до границ Виенора и, хотя уже начинало смеркаться, Рейнгольд распорядился продолжить путь, опасаясь, что ветер сменится и тогда придётся на вёслах преодолевать течение. У устья ширина реки составляла не меньше двух миль, и с одного берега второй казался едва видимым. Течение было не слишком сильным, как бывает на сужающихся местах и «Серебряный Змей» медленно продолжал свой путь.

С рассветом окружающий пейзаж изменился. Вместо возделанных полей и виноградников взорам предстала безжизненная пустыня, а усилившийся ветер, по-прежнему дуя с юга, прижимал к земле пожухшую на солнце высокую траву. В акватории Ламберты не было ни торговых судов, ни рыбачьих лодок, река казалась такой же безжизненной, как и степь вдоль её берегов.

— Смотрите! — вдруг крикнул Грант, выполнявший роль кормчего, указывая пальцем на замеченное им сооружение. Там, на высоком кургане стояла конусообразная пирамида, и судно осторожно поплыло вдоль правого берега, разглядывая островерхую пирамиду на насыпном холме, сложенную из человеческих черепов.

— Когда я бы здесь в прошлый раз, черепов было меньше. Видимо прошла большая война, — бесстрастно произнёс Карстон, зажав в уголке рта неизменную соломинку. — В таких курганах дикари хоронят своих царей, украшая черепами тех, кого убили и съели. Это и память об усопшем, и честь своим вождям, к тому же считается, что так они отпугивает злых духов.

— Это всех отпугивает, — проворчал Грант, а Аарон удивлённо спросил: — Как мог один человек убить и сожрать столько народу? Ведь черепов сотни и сотни.

— То дело рук не одного людоеда, а всего клана, из которого происходил покойный; в каждом племени множество кланов, ассоциирующих с собой то или иное животное. На вершину пирамиды — я не вижу отсюда, но он должен там быть — обычно кладут украшенный подобием короны череп царя или великого воина, который пал от руки похороненного здесь вождя. Видимо этого знатного человека убили где-то в этих местах, такие курганы возводят недалеко от места гибели.

— Далеко ещё до острова?

— Если ветер не сменится, думаю, через несколько дней будем там. Вождь, если ты собираешься оставить девчонку себе, то не советую. Ей уже не помочь — думай о ней как о мёртвой. Смерть одной женщины лишь кровавая жертва, способная сохранить шаткое равновесие и уберечь стороны от большой крови. Таково правило здешних земель и не стоит его нарушать иначе ваши Драконы, познают на себе всю ярость дикарей. Пусть эти пустынные места не вводят тебя в заблуждение: за нами зорко следят лазутчики людоедов, которых мы не видим, а их военные отряды где-то рядом и только ждут сигнала. Местным правителям с большим трудом удалось достичь существующего положения дел, вернув мир на берега реки.

— Я придерживаюсь только тех правил, что устанавливаю сам, — с непроницаемым лицом ответил на это Рейнгольд, глядя на жуткую пирамиду. — Почему бы не оставить на острове тебя? Ведь от тебя нет пользы: недавно ты предал нас, а теперь не говоришь ничего дельного, лишь призываешь к осторожности и соблюдения навязанных правил.

— Не забывай, прок от жертвы будет тогда, если ей станет невинная дева.

— Это недолго исправить. Только отрезать тебе хрен, а сисек у неё всё равно нет. — Пробасил Валоорф, вынимая из ножен нож размером с половину меча и показывая его проводнику, а островитяне поддержали его дружным хохотом.

Ближе к полудню ветер ослабел, хотя паруса не висели безжизненно, и без того не быстрое движение замедлилось, и воины вынуждены были сесть за вёсла. Их действия были слаженными, каждый отлично знал, что должен делать и всё же старый Грант, встав у большого барабана бил в него через равные промежутки палкой обмотанной кожей на конце. Задав ритм он, то прекращал удары, то начинал бить вновь. Старик запел походную песню, в которой пелось о жизни воина, о бесконечных битвах, захваченных пленниках, потопленных кораблях, о пирушках и славе что находила героев когда они возвращались к родным берегам. Под стать описанным битвам песня его также была бесконечной, и когда он уставал или забывал текст, тогда бил в барабан и вторившие ему гребцы тоже смолкали. Кроме Гранта гребли все, включая Рейнгольда и Карстона; это было нелёгким, но нужным делом и никто не считал его зазорным для себя.

На исходе третьего дня пути, когда солнце уже вышло в зенит, Проклятый остров или остров Девичьих слёз, как ещё звали его путешественники, показался на горизонте. Река обмелела, и песчаные отмели на её середине постепенно превратились в острова, на которых в большом количестве гнездились птицы да ещё пресноводные черепахи любили здесь греться на солнце. Острова шли то параллельно друг другу, то один за другим, а посреди пустынных клочков земли лежал облюбованный дикарями жертвенный остров.

Он не был таким как все остальные — длинной полосой длинною в милю и шириною в несколько сот ярдов. Его отличием от других являлась почти правильная возможно рукотворная круглая форма и отсутствие довольно густой растительности как на других островах, семена которой вероятно там оказались с помётом перелётных птиц. Ведь здесь росли северные кедры и ели, южные платаны, магнолии, фруктовые деревья и ползучие лианы, встречающиеся лишь в тёплых широтах. Не всем подходил климат и песчаная почва, деревья болели и чахли, но были и такие что, приживаясь, продолжали свой рост. Но имелось и ещё одно отличие.

Посредине его лежал огромный череп по форме напоминающий человеческий, такой большой, что ребёнок мог запросто пролезть сквозь глазницу. Зубы сохранились лишь фрагментарно; толи великан потерял их при жизни, то ли выбили их уже в позднее время. Он лежал здесь многие годы, может, даже столетия придя сюда из чужого мира и найдя здесь свою смерть. Ветер облизывал его шершавым языком поднятого песка, постепенно протирая кости и с той стороны, с которой ветер дул постоянно сквозь мелкие дыры, уже просачивались солнечные лучи. Сразу перед ним стоял просмоленный длинный заострённый вверху столб с железными кандалами на цепи. Привезённую жертву приковывали и уплывали, оплатив право пользоваться рекой на территории Вольных Людей. Дороги земель людоедов тоже облагались таким же налогом, но путь тот был менее безопасным и ярлык что получал путешественник, не мог уберечь от нападения враждебных друг другу кланов. Иногда такие стычки заканчивались разграблением каравана, а иногда лишь потерей конечности кого-то из путешественников.

Молодая женщина, выбранная в жертву, казалась совсем ребёнком, лет семнадцати-восемнадцати. То была довольно высокая стройная девушка с правильными чертами лица и огромными испуганными карими глазами, но всё же слишком худа и костлява, чтобы считаться красивой. Жертвенных дев покупали детьми и выращивали для последующей перепродажи отдельно от других, главным образом от мужчин, ведь рожали тогда очень рано, и к двадцати годам у женщины было обычно уже несколько детей. Жизнь их не была долгой, хотя в том замкнутом обособленном мирке жили женщины разного возраста, от совсем ещё девочек, до почти старух. Чтобы не проводить время праздно и компенсировать затраты на своё содержание девицы занимались рукоделием, ткали гобелены и вели домашнее хозяйство, под управлением хозяйки этого страшного места (именовавшегося Пансионом), мадам Терезы. Постепенно они свыкались с мыслью о предстоящей доле, находя некое утешение в мысли, что своею жертвой они сохраняют сотни жизней, вероятно в душе надеясь на счастливый исход. Ведь человек смертен и умирать всё равно придётся, правда одно дело отдать Богам душу в кругу семьи и совсем иное быть съеденным кровожадными нелюдями. Провожая других на Проклятый остров, несчастные радовались, что сегодня убьют не их, плача от горя, ведь все они были в одном положении и потому любили друг друга и ненавидели.

По верёвочной лестнице девушка спустилась с корабля в лодку, что везли на Драконе и в компании мрачных островитян, отправилась в свой последний путь. Лицо её побледнело, и хотя внешне она держалась хорошо, было заметно, что руки и особенно колени девчонки мелко дрожат. Мальчик уже привыкший к ней заплакал, размазывая слёзы пухлой ладошкой по грязному лицу и жертвенная дева, не сдержав слёз, обняла его на прощанье. Объединённые похожими судьбами они вдруг стали друг другу самыми родными и близкими в мире людьми. Валоорф схватив за руку, и потащил её к верёвочной лестнице. Маленький принц, перестав плакать, подошёл к борту, понимая, что его единственный друг уходит от него навсегда.

Пока кузнец приковывал жертву к столбу, Рейнгольд молча разглядывал гигантский череп, слепо пялящийся на него пустыми глазницами, а потом произнёс задумчиво:

— Что за монстры жили здесь?

— Гораздо важнее, где его туловище и кто отрубил ему голову, а самое главное чем, — заметил Карстон, облокотившийся на рукоять воткнутого в песок меча. Это место давило на них своей чудовищной энергетикой. Мёртвая голова великана рядом с живыми людьми, заканчивавшими здесь жизнь, не зная другого пути, кроме дороги на Проклятый остров. Всё это было каким-то неправильным, саднящим душу ощущением, что он поступает вопреки всему, чему учили его и что было дорого, словно сам становится каннибалом, ведь необязательно есть людей, достаточно запятнать себя кровью жертвы. И Рейнгольд, по-прежнему глядя в глазницы черепа старался убедить себя, что не его это дело.

Наконец девчонка оказалась прикована к цепи. Что будет с нею дальше, их уже не касалось. Все уже ушли, лишь Военный вождь стоял, оттягивая то время, когда изменить будет уже ничего нельзя. Но вот пошёл и он, не осмелившись взглянуть на девчонку, и не зная, как посмотрит в глаза мальчика. Рейнгольд почти дошёл до поджидавших его у лодки товарищей, но вдруг остановился и, вытащив закреплённый на спине топор, развернулся к глядящей на него мёртвой голове. Пусть лучше женщина погибнет от его руки, быстро и почти безболезненно, чем будет обречена на длительную и мучительную смерть.

Вероятно, вид его был страшен; девчонка бросилась бежать, но ограниченная длинной цепи упала и лёжа теперь на песке, с ужасом глядела, как он приближается к ней. Остановившись возле вкопанного бревна, Рейнгольд размахнулся и с ненавистью к этому месту, обглоданному ветром черепу, и себе принялся наносить удар за ударом по страшному столбу. Он бил и бил, до тех пор, пока деревянный стержень из цельного ствола дерева не закачался и не рухнул, подняв фонтан песочных брызг. Закончив, он поднял топор над собой и закричал, глядя на кружащих высоко над ним испуганных птиц: — Я меняю правила! Больше никаких жертвоприношений!

Не глядя на испуганную девчонку Рейнгольд быстро пошёл к дожидающимся его воинам, а она, с трудом стянув обруч, к которому была прикована цепь, с обрубка столба, побежала за ним.

— Ты только что начал большую войну, вождь, — бесстрастно заметил Карстон, когда Рейнгольд, оттолкнув лодку от берега, запрыгнул внутрь. Вместо ответа тот вытащил зажатую между зубов проводника соломинку, порядком раздражавшую его, и швырнул в реку.

— Подождите! Не бросайте меня! — кричала запыхавшаяся девчонка, боясь, что её бросят, таща не себе цепь и обруч. Дождавшись, когда она окажется в лодке, островитяне оттолкнулись вёслами от дна и быстро погребли к Драконам, слыша неистовые крики, вой походных рогов, бой барабанов знаменующих прекращение мирного договора с лежащего неподалёку берега и окрестных островов. Ещё недавно безжизненная округа, теперь буквально кишела дикарями, бегущими из своих укрытий к берегу. События развивались слишком стремительно, никто не ожидал такого их поворота и не знал, что будет дальше. Нарушая повисшую гнетущую тишину, сидящая напротив Рейнгольда девушка сказала, не сдерживая бегущих из глаз слёз: — Моё имя — Миголь.

***

Оказавшись на Драконе «краснобородые», подняв якорь, сели на вёсельные банки, стараясь как можно быстрее покинуть узкий участок реки, зажатый с обеих сторон островами. Три других корабля не теряя времени уже были впереди, обстреливая из луков плывущие наперерез «Серебряному змею» лодки полные дикарей. Стрелы людоедов с горящими у наконечников кусками ткани впивались в борт Дракона, но главной их целью был парус и Грант, с помощниками рискуя жизнью, убрали его от греха подальше.

Нападавшие старались разбить вёсла, на данный момент единственную движущую силу корабля и лодки гнались за ним, пытаясь сократить расстояние. Грант метался по палубе, сбивая мечом горящую паклю, его щит словно спина дикобраза был утыкан стрелами с пёстрым оперением и сам он покрылся кровью, текущей из касательных ран. Острова словно тянулись друг к другу изгибами самого узкого места, заросшего высокими деревьями с густой кроной. По ним, к помосту, сбитому между толстых веток, лезли дикари. Высоченная сосна стояла отдельно от всех на самой береговой линии. К её верхушке, находящейся гораздо выше помоста были прикреплены десятки толстых верёвок. Воздушный десант людоедов, держась за палки, поперёк привязанные к канатам, летел в направлении корабля, стараясь любою ценой остановить его ход.

Кто-то не рассчитав траектории, падал в воду или на вёсла, ломая их весом, но многие всё же оказывались на судне. Пользуясь тем, что дикари были изрядно оглушены падением, Грант с приданными ему воинами старались вышвырнуть их вон. Оказавшиеся на Драконе каннибалы из тех, кого не убили люди Гранта, нападали на гребцов и те, бросив своё занятие, вынужденно брались за оружие. И без того неспешное движение замедлилось ещё больше, лодки нагоняли и не видя другого выхода Рейнгольд приказал бросить якорь. Три других Дракона приблизились к «Серебряному змею» и тоже остановившись, принялись обстреливать дикарей стрелами и каменными ядрами из лёгких катапульт, целясь по плывущим лодкам. Людоеды бились отчаянно, было видно, что это умелые храбрые воины, но вода всегда являлась стихией островитян, и здесь им не было равных.

Убрав вёсла, они занялись отражением атаки, срубая верёвки по которым лезли дикари, зацепившись за борт крючьями и, выбивая тех, что уже оказались на «Серебряном Змее». Людоеды не ожидали жестокого отпора воинов, не уступающих им в ярости, в основном нападая на купеческие караваны, с небольшим количеством солдат. Река густо окрасилась кровью, крики, стоны, звон метала, отражались от воды привычным, уху островитян звуком и голова деревянного чудища на киле угрожающе скалила зубы, сверкая ожившими глазами.

Почти все лодки были разбиты, оставшиеся гребли к берегу, подбирая своих раненных и убитых, из тех, что не ушли на дно. Едва Драконы покинули опасное место, огромное колесо на острове, которое крутили за длинные ручки, сразу десяток людоедов пришло в движение и из воды, натягиваемая толстой цепью, перегораживая поперёк узкий участок, поднялась порядком заржавевшая металлическая решётка.

Дракону тоже досталось; десяток храбрецов нашли здесь свою смерть, и теперь Фригия, дочь Каргарона на крылатом коне собирала их души, вознося из мира страданий и скорби в мир вечного торжества. Часть вёсел оказались сломаны и это замедляло без того медленное движение. Каннибалы бежали вдоль берега, крича и воя, потрясая копьями над головой. Лица их были измазаны чёрною краской, что придавало им свирепый жуткий вид. На них не было замедлявших движение железных доспех, лишь немногие одели кожаные панцири с поблёскивающими железными пластинами.

— Если кто-то ещё раз назовёт их дикарями, я тому лично вырву язык, — гладя как из водной глади высотой в добрых два ярда поднимается, отрезавшая от родных берегов преграда, прорычал Валоорф. — Таких хитрых штук я не видел нигде, а бывал я на разных берегах.

Рейнгольд хмуро взглянул на проводника, но ничего не сказал. Три Дракона миновали острова, четвёртый же. Замешкавшись оказался отрезан неожиданной преградой и теперь старался как можно быстрее покинуть опасное место. Держась середины реки, островитяне не увидели её левой половины: там, где раньше в милю шириной Холодная несла свои воды, теперь лежал пустынный берег. Военный вождь надеялся пройти вдоль левого берега при возвращении, и теперь не сдержав эмоций, сорвал свой гнев на Карстоне:

— Послушай, как там тебя зовут, дьявол тебя бери! Для чего ты здесь? Либо ты совершенно бесполезен, либо ведёшь свою игру. В любом случае нам с тобой не по пути. Бросьте его в воду, может тогда людоеды на время отстанут от нас, — воины схватили упирающегося проводника и потащили к борту. Оказавшись у края кормы, тот ответил, сохраняя присутствие духа, лишь перебросил языком неизменную соломинку из одного уголка рта в другой:

— Ты ошибаешься Вождь, я честно выполняю свои обязанности. Да, я не знал про поднимающуюся из воды стену, потому что когда шёл вверх по реке и спускался обратно, никто не нарушал установленных правил. А о том, что приток за островом поворачивает в сторону, вначале не сказал, так как в этом не было необходимости, а потом, ибо стало уже всё равно. Если бы я был на стороне людоедов и хотел заманить вас в ловушку, то сражался бы за них, а не за вас.

— Кто такой Мастер Тысячи Лиц?

— Никто, — Рейнгольд сказал что-то держащим Карстона воинам на своём языке и те, перекинув его через борт, окунули головой в реку и, подержав какое-то время, вытащили из воды.

— Кто Мастер Тысячи Лиц?

— Как объяснить тебе то, что только кажется? Ты видел не единожды, всегда это были разные люди, но по сути — лишь один человек. Человек, который меняет свои лица также легко, как день меняет ночь. Ты можешь разрезать меня на куски, но я всё равно не скажу тебе того, чего не знаю.

— Вытащите его, — приказал Рейнгольд, а потом спросил: — По правой части реки мы можем вернуться назад?

— Нет. Остров Черепа соединяется с берегом отмелью, лишь на несколько ярдов скрытой водою. Для того чтобы сделать узкое горло единственной дорогой людоеды построили там мост и этот путь для нас закрыт.

— Значит, дороги назад нет, — произнёс Военный вождь, глядя как впереди река снова расширяется, почти доходя до своих прежних границ. — Об этом ещё будет время подумать, после того как мы выполним взятую на себя миссию. Но вначале нужно похоронить павших братьев.

Ламберта значительно расширилась, заросшие лесом острова стали не такими частыми, как ниже по течению, но всё же попадались на их пути и на одном из них Рейнгольд решил сделать привал. Окрестный пейзаж никак не менялся, всё те же пустые ковыльные степи, лежащие от края до края обозримого пространства. Лишь конные отряды дикарей, следовавшие за ними по обоим берегам, нарушали безжизненный вид, говоря, что жизнь не покинула эти места, а лишь затаилась на время. Людоеды больше не пытались атаковать их, но и не теряли из виду, и это не нравилось Рейнгольду, подозревавшего, что каннибалы просто ждут шанса взять реванш и они движутся в подготовленную им западню.

Выбранный пустынный остров вряд ли имел название, да и люди редко наведывались сюда, по крайней мере, мелкая живность, обитавшая тут, совсем не пугалась человека. Песчаный клочок суши был невелик, но всё же на нём нашлось достаточно деревьев, из которых воины с Железных островов соорудили квадратный помост из трёх рядов брёвен для погребального костра. Рядом текла пресноводная река, а не солёное море и проблема с питьевой водой отсутствовала, но всё же Драконам, особенно кораблю Рейнгольда прилично досталось и они нуждались в починке. Мастер птиц отправил голубя на отставший корабль — «Мореход», с указанием его капитану Рондону следовать в Аль-Ватан и там дожидаться их возвращения. Минус один Дракон и пятьдесят отчаянных воинов, на которых так рассчитывал Рейнгольд, были серьёзной потерей, но ничего изменить уже было нельзя. Моряки провозились до вечера, а когда солнце упало за горизонт, Военный вождь, ощущая в душе причастность к гибели своих воинов, просто поджёг неохотно горевшую свежесрубленную древесину. Понимая его, Грант взял слово:

— Наши братья мертвы. Кажется, что они поспешили на пиры Каргарона, но это лишь потому, что мы задержались здесь. По крайней мере, я. Меня давно ждут за праздничным столом накрытым вином и яствами и Сигурд, великий вождь нашего клана, и Мортон, и остальные герои, родившиеся позже меня и кого уже слишком давно Фригия забрала с собой. Я пока не спешу к ним, не потому что боюсь умереть, а лишь из-за того, что острова наши уходят под воду, но в мире есть много другой земли, которую мы, силою духа и меча завоюем нашим детям! Летите братья, вы ушли достойно, не посрамив своих красных бород, и язычники-людоеды навсегда запомнят эту славную битву! Мы рождены для сражений, у нас нет друзей кроме других Краснобородых, а есть лишь союзники в войнах и побеждённые нами враги. И в нашей религии только три слова: Славьте! Богов! Войны!

Пока одни воины, встав полукругом, прощались с побратимами, другие следили за рекой, боясь нападения. Миголь со Спарберианом, наследным принцем Фрайгарии, (что в переводе с местного языка означало Королевство Леса), получившим имя от имени покойного отца, тоже были здесь, став сопричастными к судьбам людей отдавших за них жизнь. Девушка и мальчик стояли, взявшись за руки, словно боясь разжать их и потеряться уже навсегда. Совсем недавно они не подозревали о существовании друг друга и вдруг стали единственными людьми на земле, заботящимися друг о друге, ведь весь остальной мир был против них. Эти места таили в себе опасность, и островитяне, воздав должное павшим, продолжили путь. Когда одни спали, другие гребли, уходя всё дальше от острова обглоданного ветром черепа, туда, где их ждали новые битвы и новые испытания.

***

Чем ближе становились земли Фрайгарии, тем заметнее менялся пейзаж, и на смену ландшафту полупустыни медленно и словно неохотно шла лесостепь. Всё чаще на горизонте появлялись дубовые рощи, где у корней вековых деревьев в поисках прошлогодних желудей рылись дикие свиньи. Сосновый бор своей величественной вечнозелёной кроной нависал над песчаным обрывом правого берега, а ровное полотно левого теперь частенько рассекали заросшие лесом овраги.

Фрайгария встала на путь объединения окрестных земель в одно королевство, но покойный Владыка не рассчитал своих сил. Чтобы заручиться поддержкой местной знати он испортил отношения с Виенором, но не смог долго лавировать между интересами враждебных кланов. Жители Фрайгарии говорили на разных диалектах одного языка и мало отличались друг от друга. Ввиду внешней опасности, угрожавшей им с севера или юга, они вынужденно объединялись, но как только угроза исчезала, былые противоречия снова брали верх. Вдоль южной границы шёл тянущийся на многие мили высокий насыпной ров, по вершине которого ездили конные воины, наблюдая за бескрайней равниной, и в случае тревоги дым горящих костров оповещал сторожевые отряды о нападении.

Разрисованные боевой раскраской степняки опустошительной лавиной сметали всё со своего пути, уничтожая посевы, сжигая поселения колонистов, угоняя жителей, которых либо продавали в рабство, либо съедали. Эта проблема являлась общей бедой, и вожди формально объединённых племён понимали необходимость общего противодействия, выделяя воинов для охраны границы и золото на их нужды, а также для укрепления валов. На севере существовали примерно те же проблемы, разве что племена, противостоящие фрайгарцам, не были объединены и нападали поодиночке, грабя и угоняя в плен жителей. Эти люди жили в чаще густых лесов, стоящих непроходимой стеной на их рубежах. Много лет назад они пришли откуда-то с севера и разительно отличались от южных соседей, хотя бы тем, что заметно отставали от них в развитии, не имея письменности, не зная счёта дальше десятка и оставляя вместо летописей наскальные рисунки. Верили дикари-северяне в почти тоже, что и фрайгарцы: в богов грома и молний, света и тьмы, только звали их по-другому. То были невысокие коренастые люди, тела которых, как мужчин, так и многих женщин густо заросли рыжеватыми волосами. У некоторых особей слабого пола этого странного племени волосы росли не только на теле, но и на лице подобием светлых усиков и бородки. Говорили, что половина из них имеет как женские половые органы, так и мужские, но было ли это правдой, никто толком не знал.

Королевство Леса, из которого происходил род Спарбера, находилось в середине земель, и было защищено от набегов территорией своих соседей. Это делало их положение выигрышным, как и то, что их столица лежала на перекрёсте торговых путей, давая возможность взимать дань с идущих мимо купцов. Скайхолл, столица Фрайгарии представлял собой выстроенный из окрестного леса город (казавшийся огромным по меркам пустынных земель, но даже в сравнении с Аль-Ватаном являвшийся обычным пограничным посёлком), на вершине одного из высоких холмов правого берега. Лишь королевский замок и дворцы местной знати были выстроены из камня, материала практически не встречающегося в здешних местах и потому дорогого, но зато более долговечного, нежели дерево.

Скайхолл имел две крепостных стены с возвышавшимся над земляным валом частоколом и построенными через равные промежутки сторожевыми башнями. Первая линия защищала короля с его приближёнными, включая верховных жрецов целого сонма Богов, а вторая уже шла по периметру всего поселения. Королевство вело натуральное хозяйство, обменивая имевшиеся в излишке лес, пеньку, мёд диких пчёл, меха и многое другое, что давали его земли на то, чего здесь не было, взимая дань с вассальных уделов. Столица Фрайгарии делилась на привилегированную Цитадель и Подол простолюдинов, лежащий ниже возвышавшийся за крепкими стенами королевской обители.

Об этом Рейнгольд узнал от проводника во время долгого пути. Людоеды всё также следовали за ними, но попыток напасть не делали, лишь обстреляли напоследок из луков и когда-то захваченных катапульт, пользоваться которыми толком так и не научились. По крайней мере, ни одно из каменных ядер и горящих поленьев не попало по кораблям. Река здесь делала изгиб, разворачиваясь на север и это место было границей Фрайгарии и земель Вольных племён.

Островитяне убрали головы клыкастых чудищ, показывая мирные намерения. Теперь корабли Рейнгольда стали не боевыми Драконами, а торговой флотилией, шедшей на север, что в принципе в те времена не было чем-то особенным. Пейзаж постепенно менялся, жизнь возвращалась на берега реки привычной суетой земледельцев и рыбаков. Всё чаще стали попадаться возделанные поля и рыбацкие фелюги то и дело мелькали вдали. Военный вождь, стоя у киля «Серебряного Змея», разглядывал уходящий за горизонт вал, когда к нему подошла Миголь со своим неразлучным спутником. Хотя наследник престола был совсем ещё ребёнком, трудные времена отразились на его лице, сделав не по годам мрачным. Он редко проявлял эмоции, не плакал и не смеялся, да и улыбка на лице появлялась нечасто. Рейнгольд опасался, что от случившихся с ним потрясений мальчик повредился рассудком и окажется бесполезным в возложенной на него миссии.

— Я пришла поблагодарить тебя вождь, — с достоинством произнесла молодая женщина. — Ты спас меня и много солдат погибло ради этого.

— Мои братья погибли не из-за тебя, а потому что родились воинами. Честь дороже жизни.

— Я хочу спросить тебя, пленница ли я на этом судне и что будет со мной дальше?

— Только Боги ведают это, а я не Бог. Ты свободна женщина; можешь хоть сейчас покинуть корабль, — ответил Рейнгольд, взглянув на неё и не удержавшись, зевнул, вымотанный трудной дорогой. В дорожном плаще и накинутом на голову по случаю моросящего дождя капюшоне Миголь выглядела щуплым юношей подростком, а не женщиной в привычном для островитян понимании. Красавицами на Железных островах считались дородные матроны с широкими бёдрами и большой грудью, что легко рожали детей и выкармливали их своим молоком, что могли заниматься тяжёлой домашней работой и на кого уходящий в поход воин мог оставить свой дом. — Если живы твои родители или люди что примут тебя, отправляйся к ним.

— Нет никого, о ком бы я знала. Почти такой же, как сейчас юный король меня продали в рабство, и всю свою жизнь я провела в пансионе Жертвенных дев, — ответила девушка погрустнев. Не зная другого языка, общие наречия Серединного мира сделались её родными, и она общалась на любом из них с подругами по несчастью собранных под сенью Обители со всего мира. — Я считала своим домом Аль-Ватан, но была там чужой, как и везде где бы я находилась. Когда я приму решение покинуть твоё судно, я скажу тебе об этом.

***

Утром следующего дня «Серебряный змей» дошёл до первого крупного поселения, полувоенного форпоста, основной задачей которого было снабжение на валу гарнизонов доставленной по реке провизией и снаряжением. Возможно, это место как-то и называлось, может даже как-то возвышенно, вроде форт «Утренняя заря» или «Надежда севера», но, по сути, являлось, самой что ни на есть дырой. Где единственным развлечением было прибытие торговых посудин, да ещё Тар-Тары, для тех, кто впервые видел их.

То были заросшие длинной густой шерстью передвигающиеся на четырёх толстенных ногах монстры с огромными загнутыми кверху желтоватыми бивнями, высотою в холке в добрых пять ярдов. Вместо носа у них был длинный хобот с небольшим раструбом на конце, служивший, как и бивни для добычи пищи. Уши, ноги и хвост Тар-Тара казались, невелики в пропорции общих размеров и само это огромное существо было достаточно безобидно. По крайней мере, местные дети безбоязненно и совершенно обыденно кормили их овощами.

Когда Драконы причалили к пристани, им не сразу дали возможность сойти на берег. Одетые в чёрные кожаные панцири и подобие юбок солдаты местного военного вождя в железных касках с закрывающей нос пластиной, копьями и круглыми деревянными щитами, встали линией на причале. Ожидание длилось до тех пор, пока их командир не поднялся на борт «Серебряного Змея» для разговора с капитаном.

— Я лорд Бернард Весполи, командующий армией на валу. Позвольте узнать кто вы, милорды? — спросил пожилой мужчина, с непокрытой седою головой и клиновидной бородкой. На нём был короткий чёрный кожаный плащ, под которым виднелась поблёскивавшая железом кольчуга и позолоченная цепь с круглым знаком, изображающим развёрнутый под углом клинообразный крест, вероятно являющийся символом местной власти.

— Мы купцы, — ответил Рейнгольд, не ожидавший такой встречи, ведь Карстон уверял его, что движение по реке беспрепятственно, а Авраам проворчал на ухо Валорфу:

— Не думал, что у дикарей тоже есть лорды.

— Чем же вы торгуете, позвольте узнать? — Вновь спросил Лорд-Командующий, разглядывая плохо скрытые следы недавней жестокой битвы. Миголь с наследником престола на всякий случай спрятались в трюм, но командир пограничного войска успел заметить их.

— Мы плывём за пенькой, горным хрусталём и лесным мёдом.

— Пусть будет так, милорды. Хотя вы больше похожи на вооружённых до зубов искателей приключений по глупости, начавших большую войну. Эта юная леди с ребёнком случайно не Жертвенная дева и сын покойного Спарбэра?

— Нет, ты ошибаешься воин. То моя младшая жена с ребёнком, — холодно ответил Военный вождь, и лорд Весполи поспешил согласиться с ним:

— Ну, жена так жена. Наше дело Валы и мы, защищая Фрайгарию от людоедов, не лезем в интриги. Но учтите, милорды, последствия от необдуманных действий могут быть самыми плачевными. Вы можете сойти на берег пополнить припасы и если у вас есть золото, советую нанять Тар-Таров, а не грести самим против течения, — сказав это, Лорд-Командующий спустился с трапа и, снимая, оцепление по периметру причала покрутил коротким узловатым пальцем над седой головой.

Судоходство переживало не лучшие времена, и движение судов шло в основном от истока и многочисленных притоков до середины Ламберты. Тар-Тары облюбовали эту часть бескрайней территории; среди степей и полупустыни огромным животным, не любивших жару было трудно найти себе корм. Говорят, они пришли на эти земли вместе с дикарями, живущими на севере, но потом, спустились вниз по течению, став привычными в здешних краях. Травоядные гиганты считались королевской собственностью, и часть средств вырученных за их наём, шли на нужды короля, которого здесь представляла армия. Сейчас, когда династию Спарберов свергли и Фрайгарией руководил совет старейшин, а окрестные племена больше не подчинялись Скайхоллу, Лорд-Командующий опасался, что их лишат этих привилегий.

Погонщики управляли Тар-Тарами сидя в специальных сёдлах и подходили для этого только те, что выросли среди людей. Молодых животных ещё можно было чему-то научить, но взрослую особь (а зрелость для них начиналось с тридцати годов, при общей продолжительности жизни лет в шестьдесят-семьдесят), приручить было уже нельзя. Тех, что не годились для проводки судов или другой тяжёлой работы шли на развод и забой из-за сочного мяса, густой шерсти и бивней, кость которых использовали для изготовления украшений и всевозможных поделок. За несколько лет самка Тар-Тара могла произвести на свет лишь одного детёныша, поэтому эти существа были достаточно редкими и их берегли, не подвергая бездумному истреблению, считая символом своих земель. По преданию жизнь в здешних краях закончится тогда, когда падёт последний Тар-Тар.

Хотя река была самым простым путём между севером и югом, торговцы не часто поднимались сюда и погонщики, завидев корабли, издали выстраивались на пристани, ругаясь, и отталкивая друг друга. Едва моряки Драконов ступили на настороженно встретивший их берег, к ним тут же бросились с десяток пёстро одетых мужчин, навязывая свои услуги. Каждый кричал, что именно его зверь самый быстрый и выносливый, а другие не идут с ним в сравнение.

Карстон уже бывавший здесь и успевший завести знакомства, коротко переговорил с некоторыми из них на местном языке; видя это остальные, потеряв к ним интерес, расстроено пошли прочь. Так же быстро решился вопрос и с провизией. Базарные торговцы пытались всучить им свои поделки из кости Тар-Тара и Рейнгольд, не зная как от них отвязаться, купил за несколько серебряных монет красивое ожерелье с вырезанными из бивня фигурками. В приграничном посёлке не было ничего интересного, и островитяне отправились к Драконам, готовится к отплытию.

По дороге Рейнгольд хотел было выбросить купленную безделушку, но красивую вещицу мастерски сделали, к тому же таких не было на Железных островах и он оставил её, решив отдать кому-то из своих жён. Но вместо этого увидев покинувшую трюм с наступлением сумерек Миголь, подошёл и вдруг одел ей на шею, рассудив, что может больше не увидеть родных берегов. Лицо девушки раскраснелось, она хотела было вернуть подарок, но Военный вождь уже шёл к поджидавшему его Гранту, что оставался на корабле.

Девчонка удивлённо разглядывала мастерски вырезанные фигурки воинов, зверей, рыб. Пожалуй, это был первый подарок в её жизни и уж точно ник-то из мужчин никогда не делал этого. Не сдержавшись, она сбежала по трапу к реке и, склонившись над водой, разглядывала себя в отраженье при свете горящего факела. Наглядевшись, она вернулась, показав ожерелье своему единственному другу, но тот лишь произнёс равнодушно, скрестив руки на груди: — Когда я займу трон, то подарю тебе таких вещиц сколько угодно. И вообще всё что захочешь.

— Как Вам будет угодно, мой принц, — стараясь скрыть улыбку, ответила девушка, не ожидая от ребёнка такой реакции, но уловив иронию тот ответил, стрельнув на неё обиженным взглядом:

— Почему ты зовёшь меня принцем, женщина? Я единственный законный король Фрайгарии и всех земель, от Холодного моря до устья реки. — Внезапно раздался утробный рёв походного рога и на набережную один за другим попарно останавливаясь возле кораблей стали выходить Тар-Тары, с сидящими на их заросших густою шерстью мясных горбах погонщиками. Вторя ему, вожак этих удивительных существ, огромный самец, превышающий размерами всех остальных, задрал вверх голову и, подняв хобот протяжно заревел. И птицы, нашедшие пристанище в кронах деревьев испуганно взлетели, закружив над пристанью, оглашая округу истошными криками.

***

Тар-Тары, впрягшись гуськом в прочную упряжь из железных цепей медленно тянули вверх по течению корабли островитян, тяжело ступая по мелководью, но это было всё же быстрее чем на вёслах, к тому же команда получила отдых, готовясь к выполнению возложенной на них миссии. Теперь по обеим сторонам реки шла непролазная чаща, такая густая, что девственный лес казался настоящей зелёной стеной. На окраинах редких поселений попадались возделанные участи, с большим трудом отвоёванные у природы и Рейнгольд, вспомнив о бескрайних просторах степей, мимо которых они проплывали недавно, подумал что в умелых руках те земли могли бы буквально засыпать зерном не только Фрайгарию, но и всё побережье моря Семи Берегов.

Торговые фактории попадались тем чаще, чем дальше вглубь королевства продвигалась маленькая флотилия. «Мореход», путь которому вверх по течению преградила поднявшаяся из реки решётка, благополучно достиг Виенора и ждал их возвращения в гавани Аль-Ватана. Теперь Рейнгольд уже точно не успевал вернуться на Железные острова в означенный срок, и Мастер голубиной почты, прося отсрочки, отправил Мильгрему обрисовывающее ситуацию послание, выбрав самого сильного голубя. Думая об оставленной на Змеином юной самке дракона Рейнгольд надеялся, что с ней не случится дурного за время его отсутствия.

В каждом новом посёлке Тар-Таров меняли на свежих, но, несмотря на это дорога растянулась на шесть томительных дней, лишь вечером седьмого «Серебряный Змей» достиг, наконец, границ столицы Фрайгарии. Отпустив Тар-Таров, Драконы на вёслах, в кромешной темноте продолжили путь. Тучи, из которых капал мелкий дождь, нависли над городом, лишая даже того минимального освещения, что давали звёзды. Причалив к берегу Рейнгольд отправился к возвышавшимся над крутым склоном крепостным воротам.

— Кто ты, чужеземец? — спросил его сверху невидимый стражник и Карстон перевёл, бегло говоря на местном наречии.

— Мы торговцы и сейчас я хочу продать вам нечто очень ценное для вас. Товар достался мне не дёшево, и я хочу за него справедливую цену. Но обсуждать её стану лишь с вашими вождями.

— Вожди спят, как и все нормальные люди в эту пору. Приходи утром купец.

— Утром я буду уже далеко и поверь, вожди сдерут с тебя шкуру, узнав об этом. Поэтому лучше оторви свою задницу от стула и отправляйся за ними.

— Что же ты привёз такое, чёрт бы тебя побрал?! — со злостью воскликнул стражник.

— Я привёз мальчика.

— Мальчика? — удивлённо переспросили на башне. — Да разве стоит какой-то мальчишка того, что бы ради него сломя голову мчаться сюда.

— Этот стоит. Скажи вождям, что у меня сын Спарбэра. — На башне молчали, Рейнгольду показалось, что там вообще никого нет, вероятно, солдат, когда до него, наконец, дошло, кого «продаёт» этот странный купец, побежал будить своего командира ведь спустя время уже другой голос, человека пожилого и явно облечённого властью спросил:

— Откуда мне знать, что ты не врёшь? По Фрайгарии болтается много юных бездельников, и возможно одного из них ты пытаешься выдать за принца.

— А тебе и не нужно ничего знать, просто сделай так, как я говорю. Я жду у своего корабля, но с рассветом меня уже здесь не будет, — произнёс напоследок Рейнгольд на понятном здесь диалекте общего языка и, сопровождаемый переводчиком пошёл к пристани.

Ожидание затянулось. Первые лучи восходящего солнца ещё не осветили горизонт, но словно приподняли тьму над ним и Рейнгольд начал думать, что его затея провалилась, когда вначале послышался шорох множества идущих по песку ног, а потом из мрака, сгустившегося под сенью нависшего над берегом холма, показался отряд вооружённых воинов. Рейнгольд поднялся на ноги и вместе с Карстоном пошёл им навстречу, но, не дойдя пяти шагов остановился, воткнув перед собой в песок меч. Воины остановились; выйдя вперёд, невысокий мужчина с рыжей окладистой бородой, кажущийся почти квадратным из-за широченной груди и талии, сверля островитянина маленькими, близко посаженными глазами недовольно спросил: — Ты что ли привёз гадёныша?

— Может быть он и гадёныш, но пленил его я и пока мы не договоримся никто не причинит ему вред.

— Ты собираешься воевать с целой армией одним кораблём? Меня зовут Олаф Рыжая Борода, я военный Маршалл Фрайгарии, под моим началом тысячи воинов, а ты один и я могу забрать мальчишку себе без всякого выкупа.

— А я Рейнгольд Краснобородый, военный вождь Железных островов и ты ошибаешься, я здесь не один. Ещё три Дракона, с мальчиком на борту стали ниже по течению и если я не подам знак, они отчалят с первыми лучами солнца. Поэтому поторопись, Олаф: либо убей меня, либо начнём договариваться.

— Так не делают дел, — вступил в разговор, ранее молчавший невысокий сухой старик с болезненным цветом лица и проницательными глазами, единственный из всех, на ком была гражданская одежда. — Моё имя Юз Бредфорд, я глава совета старейшин Фрайгарии. Ты поднял всех на ноги, чужеземец, предлагая выкупить у тебя то, чего нет.

— Мальчик у меня.

— Я не вижу его. Покажи нам наследника Спарбера и тогда мы начнём разговор.

— Я не так наивен, старик, чтобы отдать вам его задаром. Мне всё равно, что будет с ним дальше, и единственное чего хочу, это чтобы не ущемлялись мои интересы.

— Я тоже, — ответил, глава совета старейшин и приказал стоящим рядом воинам. — Схватите его. Не кому не позволено шантажировать законную власть. Я — за честное ведение дел.

— Хорошо, я покажу вам его, но дайте мне слово, что если мы не договоримся, наследный принц сможет беспрепятственно покинуть ваши земли на моём корабле.

— Я даю тебе такое слово: мальчик сможет покинуть наши земли на твоём корабле. Никто не станет чинить ему препятствий, — ответил Бредфорд и тогда Рейнгольд протрубил в короткий оправленный серебром рог, висевший на его груди. От реки послышались шаги нескольких человек и в свете горящих факелов стали видны Аарон с Валоорфом легко тянувшие за собой Спарбериана с заплаканным испуганным лицом. Он шёл, упираясь, и воинам приходилось тащить его по песку. Не дойдя да них десятка шагов, островитяне остановились, и тогда Рейнгольд спросил его:

— Кто ты, мальчик?

— Я Спарбериан, сын Спарбера, единственный законный король Фрайгарии и всех земель от Виенора до холодных морей, — ответил наследник отнятого у его отца престола, пытаясь выглядеть достойно, как мог это сделать обречённый на смерть пятилетний мальчишка.

— Да это он, — ответил Юз Бредфорд; лицо его не изменилось лишь глаза стали на мгновение злыми. — Но во Фрайгарии больше нет королей, никто не сможет навязывать людям свою волю и народ теперь сам станет решать судьбу страны.

— Ерунда, — заметил на это Рейнгольд. — Народ этот стадо овец и баранов, которому нужен пастух, что будет пасти его на сочных лугах и беречь от волков. Но мне нет дела до этого. Отойдём, милорды, чтобы обсудить моё вознаграждение.

Чувствуя себя в безопасности, глава совета старейшин пошёл в сторону, Рейнгольд последовал за ним, Олаф, недоверчиво сверля его маленькими глазками, сделал шаг в их направлении, и в этот момент островитянин выхватив спрятанный под плащом короткий изогнутый меч с расширяющимся к острию лезвием, нанёс молниеносный удар ему на встречу. Голова Олафа, зашатавшись на толстой шее, упала с плеч даже прежде чем тело его, обливаясь кровью, рухнуло на песок. Всё произошло мгновенно, и ник-то ещё ничего не понимал, когда Рейнгольд ударил в грудь повернувшегося к нему старейшину. Но старик был не так прост, потому видно и дожил до своих лет, под плащом оказалась надетая кольчуга, и от силы удара он зашатался, попятившись назад, а железное лезвие согнулось. Развернувшись, Бредфорд бежал прочь, утопая ногами в песке, выхватившие мечи воины бросились к нему на помощь, но в этот момент остававшиеся невидимыми в ночи подкравшиеся островитяне принялись расстреливать их из луков.

Вместо того, что гнаться за ним Рейнгольд выхватил прикрепленный к спине боевой топор и размахнувший, швырнул в спину бегущего старейшины. Старик не успел скрыться в спасительном мраке, лезвие вошло ему в затылок, и он умер ещё раньше, чем упал на землю. Солдаты мятежных вождей Фрайгарии бились отчаянно, но преимущество было на стороне островитян, подкравшихся по мелководью в ночной темноте. Рейнгольд опасался, что кто-то из стражников забьёт тревогу, но в предрассветной тиши было слышно лишь, как входят лезвия в плоть бойцов, крики и ругань сражающихся. Опасаясь оставить вождей за крепостными стенами стражники вместо того что бы закрыть ворота бросились им на помощь, не видя в наползающем на стены мраке истинной картины боя и были либо убиты, либо бежали ища спасения в прибрежных зарослях. Когда свет плотно скрытого тучами рассветного солнца рассеял ночную тьму, всё было кончено для защитников цитадели.

Но бой, прекратившись здесь, всё ещё продолжался внутри стены. Третья, неведомая островитянам сила пробивалась им навстречу, нанеся удар в тыл оборонявшихся. Сомкнув щиты, воины Рейнгольда встали ощетинившейся копьями стеной, ожидая того, кто должен был выйти сквозь Речные ворота. Наконец, всё стихло и там. Воины Фрайгарии в густо заляпанных кровью доспехах лишь с белою лентой на бицепсе правой руки, отличавшей их от остальных, вышли наружу.

— Кто вы, милорды? — через Карстона, спросил Рейнгольд и латник зажимавший ладонью кровоточащую рану на боку ответил с достоинством: — Мы пришли приветствовать короля.

— Дайте дорогу! Да расступитесь же! — послышался дрожащий голос юного наследника, о котором все забыли в аду сражения, протискивавшегося мимо плотно стоящих островитян. Он вышел на середину и фрайгарцы какое-то время молча разглядывали его в повисшей тишине. Наконец ответивший Карстону немолодой мужчина, вероятно наиболее знатный из оставшихся в живых сторонников Спарбера, повернувшись к своим, произнёс, повторив уже громче, потрясая двуручным мечом над шлемом со свежими вмятинами, из под которого торчали седые пряди и воины отозвались всколыхнувшим утреннюю тишину эхом: — Спарбер! Спарбериан!

***

Нижняя часть города оказалась в руках сторонников короля, но большинство заговорщиков укрылась в казавшейся неприступной Цитадели. Высокие выложенные каменными плитами земляные валы и частокол из толстенных просмоленных брёвен со сторожевыми башнями по периметру, производили впечатление крепости, которую невозможно было взять штурмом. Колодцы с питьевой водой и обширные запасы пищи давали надежду укрывшимся в ней людям на то, что затянувшаяся осада вынудит напавших рано или поздно снять её и уйти восвояси. Силы обеих сторон были примерно равны, но осаждённым не нужно было штурмовать мощные укрепления и поэтому их положение не выглядело безнадёжным.

Подол населяли в основном бедняки не особо любившие утвердившийся дуумвират военного вождя и главы совета старейшин, вероятно потому, что они уже не особо помнили, как жили раньше и надеялись, что с возвращением королевской власти жить станет лучше. Особенно если поспособствовать этому. Беднота радостно приветствовала появление Спарбэриана, ехавшего во главе конного отряда на невысокой смирной кобыле, пожалуй, не рассматривая ребёнка всерьёз. Многие от безысходности становились под его знамёна, хотя были и те, кто отказывался это делать, укрывшись на горе, когда ещё была такая возможность.

Королевство пришло в движение. В Скайхол устремились люди искренне преданные сыну строго короля, искатели приключений и авантюристы, а отсюда в города вольных провинций те, кому было не по пути с новой властью. Которую, впрочем, нужно было ещё взять. Долгая слабость государственной власти угрожала социальным устоям королевства зарождающейся анархией. Шайки разбойников, сбиваясь в отряды, грабили сторонников короля под флагами дуумвирата, а тех, кто поддерживал покойных вождей под королевскими штандартами. Часть городского гарнизона, стаявшая на Подоле оказалась захвачена в своих казармах сторонниками Спарбэриана и теперь безоружные солдаты, ожидавшие решение своей участи, выстроившись в длинные шеренги, стояли на виду городской черни и укреплений Цитадели.

Заявивший о праве на трон наследник сидел на равнодушно щипавшей траву лошади, с почти сползшей ему на глаза короной наследного принца на голове, в основном слушая то, что ему говорил встретивший его во главе отряда воин. Залечивший рану, но так и не сменивший потрёпанную в бою амуницию, видимо считая, что она приносит ему удачу. Воин был довольно высок и сейчас оказался вровень с сидящим в седле мальчиком. Выслушав его, сын сверженного короля согласно кивнул и тогда ветеран, повернувшись к ожидавшим своей участи солдатам прогремел громовым голосом, чтобы каждый мог слышать его:

— Моё имя Валериан, если кто-то не знает этого. В прошлом я был командором личной гвардии законного владыки Фрайгарии и всех земель от южного моря до северных льдов и теперь, с милости наследника престола короля Спарбериана назначен его Маршалом. Каждый из вас сегодня, сейчас должен сделать для себя выбор с кем он — с узурпатором или с законным королём. Люди, объявившие себя хозяевами королевства мертвы, вот они, — не оборачиваясь Валериан, указал вытянутой в сторону рукой на две чаши с отрубленными головами Олафа и Бредфорда, чьи не закрытые глаза слепо смотрели на стоящих солдат. — Их смерть снимает с вас узы клятв данных им, и теперь вы должны решать сами, с кем вы. С законным королём или с предателями. Те, кто спустя годы узурпации по-прежнему верен своему суверену, пусть сделают шаг вперёд и либо пополнят королевское войско, либо пойдут домой. Что сейчас равносильно бегству с поля боя.

— Что будет с теми, кто не выйдет? — спросил кто-то и оратор ответил, взглянув словно выцветшими серо-голубыми глазами на почти очистившееся от туч небо:

— Те получат шанс.

Из нескольких сотен пленников, выстроенных перед пытавшимся отвоевать свой престол королём лишь, несколько десятков остались на месте, надеясь, что Боги не будут к ним слишком жестоки. Спарбериан медленно ехал вдоль строя вставших под его знамя солдат и каждый, присягая ему на верность, преклонял перед ним колено. Воспользовавшись возможностью, Рейнгольд спросил новоявленного Маршала:

— Как же вышло, что тот, кого ты клялся, защищать ценой свей жизни, давно мёртв, а ты выжил?

— Вот именно что выжил. Не спрашивай меня о том, чего не могу объяснить, и уж тем более не упрекай в трусости — так решили Боги, — ответил Валериан с затвердевшим лицом внимательно глядя как мальчик едет вдоль строя опускающихся на колено мужчин, на что островитянин заметил вполне миролюбиво, не желая лезть ни в своё дело: — Пусть будет так. Скажи лучше как оказался за стеной со своим отрядом в самое подходящее для этого время.

— Он сказал мне, — повернувшись, Маршал кивком головы указал на Карстона и тот недоумённо спросил: — Я?

— Да, ты был здесь в день полнолуния, сказав, что король вскоре прибудет на корабле с чёрным парусом, а сигналом к атаке послужит звук походного рога на рассвете. С тех пор луна потеряла половину своей плоти, но я не забыл ни тебя, ни твоей глупой соломинки. Вот только говорил ты тогда не так хорошо на фрайгарском.

— Но как такое возможно? — негромко спросил Ренгольда Грант, недоумённо глядя на Карстона. — Ведь в это время мы стояли ещё в Виеноре, и проводник всё время был с нами, за полтысячи миль отсюда? Кто мог знать, что мы окажемся здесь, и ты протрубишь в чёртов рог, когда мы сами ещё не ведали этого?

— Что толку гадать о том, чего уже не свершилось? Я знаю лишь что зовут его Мастер Тысячи Лиц и то, что дорога домой не будет скучной, — так же в полголоса ответил Военный вождь, глядя как Спарбэриан, дойдя до конца шеренги колено приклонённых пленников развернул лошадь и доехав до середины остановился.

— Все вы нарушили данную прежде клятву, но истинный король этих земель, милостивый и справедливый прощает вам этот грех. Принимая его на себя перед Богами. Вы преданно служили узурпаторам, но вы служивые люди и ваш долг защищать спокойствие граждан Фрайгарии. И если не запятнали себя кровью невинных, а храбро сражались с дикарями и людоедами, король видит в вас не преступников, а лишь заблудших чад, вернувшихся в семейное лоно. Слава Фрайгарии и её королю! — закончил свою речь присоединившийся к юному монарху Валериан и помилованные солдаты, поднявшись, покинули это место. Воинов же не пожелавших преклонить колено перед Спарберианом ждало обещанное Маршалом испытание, и они по-прежнему стояли на огромном пустыре перед Цитаделью.

— Вам нет места в нашем кругу, но и просто так мы не можем отпустить врагов своих. Пусть Боги рассудят нас и либо возьмут под свою защиту, либо отвернуться от вас, — обратился к ним сидя на гарцующем жеребце Валериан, в то время как перед ним выстраивались лучники, в количестве равном стоящих мятежников. То были не простые солдаты, которым особо нечего терять при смене власти, а командиры среднего звена из знатных семей, поддержавших свержение Спарбэра, для которых на кону стояла не только собственная жизнь, но и честь рода.

Для них приготовили испытание стрелой, по сути, казнь, дававшее лишь призрачный шанс на спасение. По звуку горна, осуждённые, стоя в тридцати шагах от лучников должны были бежать к воротам крепости, находящейся от них примерно в восьмистах ярдах. Придельная дальность полёта стрелы из длинного боевого лука состояла ярдов триста-четыреста, а прицельная и того меньше. Поэтому шанс на спасение, пусть и мизерный всё-таки был. Каждый стрелок имел в колчане пять стрел и должен был стрелять только в своего человека.

Увидеть кровавое зрелище пришли толпы людей с Подола и, наверное, все кто оказался сейчас в осаждённой крепости, стоя на её стенах. Воины наспех собранной армии Спарбэриана растянулись редкой цепью по внутренней части пустыря, отделяя пленников от зевак, и когда всё было готово, горнист подал сигнал.

Добрых три десятка несчастных побежали по открытой местности к крепостным воротам. Самыми опасными были первые триста ярдов и воины, сохранившие верность убитым вождям старались как можно быстрее преодолеть их. Лучники натягивали тетиву с заложенной стрелой, расстояние было ещё небольшим, и пока стрельба велась почти прямой наводкой. Засвистели стрелы, их калёные наконечники впивались в спины беглецов и те падали на поросшую травой землю. Половина из них оказалась убита или ранена первым выстрелом и лишь немногим удалось выбежать из опасной зоны. Теперь увеличивая дальность, луки держали, подняв вверх и, хотя стрелки были закалёнными в боях бойцами, точность выстрела уже была приблизительной.

Фарлан, командир городского гарнизона был немолодым побывавшим в многочисленных схватках воином, прошедший путь от солдата до командира легиона и одним из немногих, кто смог добраться до крепости. Стрела лишь оцарапала ему руку и, хотя крови пролилось не мало, кость не была задета, а мясо ещё нарастёт.

— Видимо ещё не пришло наше время, раз Боги сберегли нас, — сказал ему совсем ещё молодой парень с песочного цвета длинными волосами, ложившимися на плечи. Его округлое розовощёкое лицо до сих пор не изжило мальчишеской наивности, а большие карие глаза смотрели на мир с каким-то удивлением. Он мало походил на воина, скорее на изнеженного сибарита, кем впрочем, и был, по сути. Фарлан не помнил его имени, но знал что он командир конников и сын богатых родителей, вступивший в войско наперекор их воле. Парень, прикрыв ладонью бившее в глаза солнце, вглядывался в небо, скорее почувствовав, чем увидев летящую стрелу.

Смертоносное жало на прочном древке из склеенных планок почти по оперение вошло ему в приоткрытый рот и, пробив гортань, вышло сквозь шею. Попади она чуть ниже в металл нагрудного панциря, конник остался-бы жив, ведь на излёте арбалетные болты почти теряют свою смертоносность. Наверное, это была случайность, но Фарлан не думал об этом; юноша был ещё жив и взвалив его на спину, бывший командир легиона понёс его к открывающимся воротам, согнувшись под тяжестью добрых двухсот фунтов веса. Железной пластиной была обшита только передняя часть доспех, и Фарлан чувствовал как, толкая его к земле, в тело конника жадно впиваются стрелы.

***

Прошло шесть дней. Цитадель оставалась по-прежнему неприступной и Спарбэриан под присмотром Валериана, временно взявшего на себя управление отвоёванными территориями собрал совет в здании оцепленного солдатами храма Богу-Громовержцу. Рейнгольд и часть приближённых к нему островитян, в компании Карстона, служившего им переводчиком, тоже были здесь. Уговоры мятежников ни к чему не привели, на предложение сдаться они ответили категорическим отказом, вероятно надеясь ещё переломить ситуацию, и это по-настоящему тревожило Маршала. Под покровом ночи головы мёртвых вождей были воткнуты напротив ворот на длинных пиках, как доказательство их смерти. День шёл за днём, но сдаваться засевшие в крепости люди не спешили. Тела казнённых воинов всё также лежали на пустыре; мухи и летнее тепло сделали своё дело — кишащие червями раздувшиеся трупы смердели запахом разложения, но ветер дул в сторону осаждённого замка и Маршал приказал не убирать их.

Если в начале у мятежников ещё были шансы в решающей битве разбить армию юного Владыки, то теперь момент был упущен. Из провинции ежедневно прибывали пусть не воины, но мужчины готовые взять в руки оружие. У бывших крестьян и ремесленников отсутствовали навыки военного дела, но как вспомогательные части они вполне могли пригодиться. Мятежники не имели даже такого резерва.

— Что слышно в провинциях? — с позволения короля задал вопрос худощавому мужчине средних лет Валериан. Корнелиус был его доверенным человеком и только что вернулся в город.

— Есть две новости, одна хорошая вторая не очень. Начну с первой. Почти вся Фрайгария присягнула на верность своему королю. Поместные лорды и землевладельцы обещают помогать нам людьми и ресурсами, есть ещё небольшие очаги сопротивления, но вскоре мы уничтожим и их.

— Только не перегибайте палку милорд, — заметил на это Спарбэриан. — Это моя земля и мои люди, мои заблудшие чада и я, как и мой отец, буду суровым, но справедливым правителем.

— Совершенно верно, Ваше Величество, — заметил на это Валериан. — Вот только мы до сих пор топчемся перед горой, и чем быстрее закончится двоевластие, тем лучше будет для всех. Узурпаторы, засевшие там, не только не думают о сдаче, а пытаются организовать сопротивление, рассылая голубей туда, где ещё сохраняют им верность. Если это хорошая новость, Корнелиус, то какова же плохая?

— Лонжиния и Лесной Утёс не желают признавать Спарбэриана Владыкой. Напротив, они собирают силы, что бы с разных сторон напасть на нас.

— Если бы они хотели покончить с нами, то не ждали б, когда мы возьмём цитадель, — возразил ему Маршалл.

— Если они чего-то и ждут, то лишь людоедов, собирающих свою армию за валами.

— Но с ними у нас мир!

— Был мир, пока наши краснобородые друзья не отняли у них Жертвенную деву. Да и заключали они его с Олафом, а не со Спарбэрианом. — Все смолкли, переваривая услышанное. Если раньше ситуация была просто плачевной, то теперь стала просто катастрофической. Против трёх армий и засевших в крепости мятежников Спарбериану уж точно не выстоять и когда о приближении неприятеля станет известно всем, его с трудом собранное войско тут же разбежится.

— И что же Вы предлагаете милорд? — побледнев, спросил готовый расплакаться малолетний король, обращаясь к Валериану, единственному человеку, не считая островитян, похоже не павшему духом.

— Не ждать пока вся эта свора набросится на нас, а разбить их поодиночке. Но вначале нужно выдавить гнойник, что созрел у нас перед носом!

— Правильно ли я понял, вы хотите разгромить каннибалов? — спросил при помощи Карстона Рейнгольд. Он не очень хорошо говорил на местном диалекте, а сейчас нужна была точность. — Каким же образом? У них тысячи воинов, у вас сотни — валы не удержат их.

— Я не собираюсь пускать людоедов на земли Фрайгарии и уничтожу их на собственной территории, которая когда-то была нашей вотчиной, — ответил Маршал и, глядя на удивлённо вытянувшиеся лица членов совета добавил. — Я не сошёл с ума, это трудно, но вполне нам по силам. Нужно лишь вернуть им девчонку и заключить союз с Виенором.

— Она мой друг, милорд, я не предам её. Лучше уж убейте меня, — ответил на это Спарбэриан и наконец, заплакал.

— Вы мужчина, Ваше Величество, но вы ещё и король, отвечающий не только за женщину, а за всё королевство — это тысячи людей, дальнейшая судьба которых зависит сейчас от Вас. В войне, которую мы начали, погибнет ещё много мужчин и женщин — так много, что из голов можно будет сложить подпирающую небо пирамиду. И в ней сложит голову ещё так много ваших друзей, что вы сможете выплакать все Ваши слёзы. Так что оставьте их на потом. Смиритесь с этим, приняв за неизбежное, и лучше давайте думать, как сделать так, что бы армия Виенора приняла участие в нашей войне.

— Тамошний король обещал мне своё содействие, — перестав плакать, произнёс мальчик, со злостью глядя на советника и тот тут же ответил ему:

— Обещанного ждут три года, а столько времени у нас нет, и ваше правление закончится не начавшись. Что скажут на это наши единственные союзники?

— У вас нет шансов, а без них Виенор не станет сражаться за вас и всё, что я могу для вас сделать, это отвезти мальчишку туда, где взял на свой корабль. Ведь это не наша война.

— Тогда придётся заставить господ в Аль-Ватане изменить своё отношение. Спасибо за прямоту, милорд. Значит ли это, что вы покидаете нас? Не знаю только, как вы сделаете это, разве что пролетите над речным горлом, где вас с нетерпением ждут людоеды. Всё так бы и было, если б вы по неосторожности не нарушили с трудом поддерживаемое равновесие. — Рейнгольд коротко переговорил со своими людьми и ответил: — Раз мы нарушили равновесие, мы и вернём его на место, отдав девчонку дикарям. Всё что мы можем сделать для вас, это помочь в захвате замка на горе. Но потом мы уйдём.

— Ну что же, спасибо и за это. Не будем больше терять времени. Корнелиус, пошли весточку в Виенор и проследи, чтобы не один голубь не вылетел больше из Цитадели и не сел в тамошней голубятне. А мы займёмся её освобождением. Пришла пора призвать к себе Хариуса.

— Кто этот Хариус? — спросил Карстона Рейнгольд, когда они возвращались с совета к кораблям.

— Его заточили где-то в недрах горы сразу же после убийства Спарбэра. Он и лекарь, и философ, и мудрец, и провидец, к тому же ещё слепой от рождения. Но как по мне так обычный колдун.

— Маршал решил победить своих врагов магией?

— В основном так при помощи наших мечей и лишь самую малость колдовских чар.

— Куда же сможет привести их слепой? — удивился военный вождь, на что Карстон заметил, перебросив соломинку из одного уголка рта в другой: — Провидцу не нужны глаза, он видит сердцем.

— Почему же такого могущественного врага мятежники оставили в живых?

— Не знаю. Но вообще-то они с убитым тобой Олафом были сводными братьями. Я видел его однажды во время приёма в королевском дворце, как по мне, так ничего общего.

Как уже говорилось, Подол населяли в основном небогатые люди, ютившиеся в деревянных мазанках, с соломенными крышами. Пожары здесь были не редко и тогда выгорали сотни построек, а на их месте, спустя какое-то время появлялись новые жилища. Все кому позволяли доходы стремились наверх, как в прямом, так и переносном смысле. Дома из камня тут были редки, в основном здания королевских построек, культовых сооружений да у десятка местных богачей, разбогатевших на торговле лесом, зерном и рыбой, но не уехавших отсюда. Не потому что так любили эти места, просто боялись оказаться чужими на новом месте.

На Подоле находился городской рынок с торговыми рядами, где купцы и ремесленники продавали свои товары, либо меняли на то, что было им нужно. Река кормила город рыбой и зерном, что поднималось вверх по течению из южных земель. Она давала влагу в засушливые годы и служила дорогой для купеческих флотилий. Здесь была торговая пристань, тут же стояли боевые галеры, на которых войско Фрайгарии время от времени совершало походы в окрестные земли.

Район бедноты лежал чуть южнее нависшей над ним горы, в скатывающейся к реке ложбине между двумя холмами, разделёнными впадающим в Ламберту притоком. Крутые песчаные склоны были изрыты с незапамятных времён длинными тоннелями, то приводящими к склепам с мощами усопших праведников, то заканчивающейся тупиком из-за обвалившегося грунта, то пересекающимися с множеством других. Это был целый подземный город и хаотичный теперь лабиринт, возможно, имел когда-то чёткую планировку. В пещерах испокон веков жили отшельники, жрецы Сигура — Бога Молотобойца, возглавлявшего местный божественный пантеон, в отречении от внешнего мира. Здесь же обычно их и хоронили в лишённых удобств кельях. И без того нелёгкая жизнь тут была ещё труднее и люди добровольно расставшиеся с миром через несколько лет такой жизни покидали его навсегда. От святости молящихся или от особенностей климата подземелий тела покойников не разлагались, их, словно вжимало внутрь, и свисающая кожа висела на их телах, будто лохмотья одежды нищего.

С годами мумии начинали светиться. Нет, не в привычном понимании зажжённого фонаря, а исходящим изнутри серебристым сиянием кожи, что было истолковано святостью затворника, тем более что светились отнюдь не все. К их склепам теперь приходили люди со всего королевства, исцелиться от недугов близостью святого, испросить у него совета и сны, которые паломник видел по посещению пещер, считались в народе вещими.

Обе противоборствующих стороны использовали подземные ходы для своих нужд. Человек посторонний мог не выйти из лабиринта, но были и те, кто легко ориентировался в хитросплетении рукотворных тоннелей. Маршал готовил штурм неприступных стен, строя тараны и длинные лестницы, собирая осадные машины и роя подкопы под укреплениями, Рейнгольд со своим отрядом должен был, пройдя лабиринтом подземелий ударить в тыл оборонявшихся. Что было из этого основным ударом, а что лишь отвлекающим маневром никто не знал, ведь предсказать ход битвы было нельзя. Выбор Валериана легко объяснялся тем, что не говорящие на местном языке чужаки не разболтают секретов и не станут испытывать жалости к осаждённым, среди которых у местных были друзья и родичи, а поэтому не предадут.

К вечеру на берегу возле своих Драконов островитяне выкрасили бороды в красный цвет, проверили и наточили оружие. Грант затянул длинную песню, что пел обычно во время долгих переходов и воины на разных кораблях подхватили её, коротая время и на всякий случай прощаясь с этим миром. С закатом сборы были закончены; когда безлунная ночь накрыла город, краснобородые воины неслышно спустились на берег и невидимые во мраке зашли в подземелье. Провожатый из местных совсем ещё молодой человек, но с густой бородой, в которой, не смотря на возраст, поблескивала седина, шёл впереди, освещая дорогу светом горящего факела. Город не спал, готовясь к сражению. Над ними собирались на штурм воины юного Спарбэриана, а где-то совсем рядом его противники укрепляли свою оборону, надеясь отразить этот штурм. Лишь покойники, бывшие когда-то мудрыми благочестивыми людьми, равнодушно смотрели на них пустыми глазницами мёртвых глаз.

***

Все, кто хотел, покинули Гору, ночью пройдя лабиринтом подземелий к реке, а дальше шли вверх по течению, либо прятались где-то в Скайхолле. Остались лишь те, кто не мог рассчитывать на прощение Спайбэриана. Фарлан, как и принесённый им в крепость юный лорд Рейгар тоже были здесь. Три полученных раны не были смертельны, но первая лишила возможности говорить, а третья, попавшая в позвоночник стрела, обездвижила его. Не теряя сознания, молодой мужчина всё это время лежал неподвижно окружённый сиделками. Лекарь только беспомощно разводил руками, поил укрепляющими травами, да пускал ему кровь. Всё ещё могло измениться в лучшую сторону, жаль процесс этот был не быстрым, а вот времени то у них как раз и не было.

Фарлан как человек опытный и верный, должен был отвезти Рейгара в королевство Лесного Утёса, для которого восстановление монархии во Фрайгарии означало крушение надежд на самостоятельное правление. Ведь Лесной Утёс, как и соседняя Лонжиния испокон веков являлись вотчиной Фрайгарских владык и теперь все кто выступал против тамошнего короля стали друзьями в окрестных землях.

Мать Рейнара леди Риана Ален была сестрою покойного главы совета Старейшин, муж её погиб во время боя на берегу реки вместе с братом и теперь во многом благодаря её фанатичной ненависти к Спарбэриану и его сторонникам продолжалось сопротивление. Это была высокая стройная брюнетка сорока с небольшим лет в лёгких чернёных доспехах. Обладая железной волей и твёрдым характером, она стояла на стене вместе с мужчинами, потеряв в это страшное время всех, кто был ей дорог. На седьмой день осады в королевском замке Цитадели собрался поредевший Совет Старейшин, на который пригласили командиров легионов и знатных горожан. Председательствовал лорд Бернстоун давний соискатель титула главы Совета, но теперь обретя его после смерти Бредфорда, он вряд ли был этому рад. Слово взяла леди Ален, с трудом сдерживавшая распирающие её чувства:

— Мне не понятна та граничащая с трусостью осторожность, которую мы проявляем после появления горстки чужестранцев. Численно превосходя их мы трусливо закрылись за крепостными воротами и вместо того чтобы разбить их в бою позволяем устанавливать свои порядки и грабить наши земли. Надеясь на то, что кто-то придёт и сделает за нас всю работу.

— Эти варвары не так просты, как кажется. Твой брат пытался противостоять им и не смог. Мне понятны твои эмоции, Риана, — ответил на это лорд Бернстоун. — Возможно, ты и права и мы, закрывшись в крепости, отдали инициативу в руки маленького ублюдка…

— Ну почему же только это? — перебила его женщина. — Вы отдали ему всю Фрайгарию. Моего брата и мужа убили, подло убили, заманив в засаду, я же хотела это сделать в честном сражении.

— Может быть и так. Но если бы мы ринулись в бой, перебили бы наёмников и легли сами, что было бы со страной? Наши враги, подстрекаемые Виенором, только и ждут момента разделить королевство на части и править ими через посаженных на трон царьков.

— Да мне плевать, что будет потом! Зачем мне жизнь, в которой у меня не будет ни брата, ни мужа, ни сына? Они погибли, защищая не королевство, а защищая нас, и вот теперь ты призываешь меня смириться!

— Я понимаю тебя женщина. Но ненависть к Спарбэру и его сыну застилают твои глаза, и ты не видишь реального положения дел. Шпионы докладывают, что союзники, обещавшие своё содействие не придут нам на помощь, выжидая. Орды людоедов готовятся перейти Валы, а дикари на севере собираются нарушить мирный договор и захватить наши земли.

— Так что же нам теперь, поклясться в верности Спарбэрину — марионетки в руках вельмож Виенора?

— Миледи, Вы думаете лишь о личном горе, но сейчас речь идёт о том, что будет с Фрайгарией, — вступил в разговор лорд Рамстон, постоянный член совета, человек уважаемый и преданный её покойному брату.

— Если бы это сказал кто-то другой, то я бы подумал, что ты решил поменять стяги, Герхард, — заметил на это лорд Стейбор с подобием усмешки на своём лице, обезображенном полученным в детстве ожогом. — Вам легко говорить, ведь на ваших руках нет крови убитого короля.

— Не короля, а тирана, безумца, залившего кровью этот город, для которого интересы Виенора были выше нужд собственного народа.

— Как бы мы его не называли, это мало что меняет. Ситуация на сегодняшний день такова, что мы в окружении набирающих силу врагов и помощи ждать нам неоткуда. Черни всё равно на кого гнуть спину и всё чего хотят обычные люди, что бы быстрее утвердилась хоть какая-нибудь власть; когда это произойдёт, народ с радостью поддержит победителя.

— Что же Вы предлагаете милорд? — спросила леди Ален, сверля сверкающими глазами главу Совета. И без того бледное лицо её стало мертвенно белым, а тонкие губы широкого рта сжались в тонкую линию. Перед тем как ответить, лорд Бернстоун немного помолчал, собираясь с мыслями, а затем произнёс:

— Только не записывайте меня в предатели. Я не боюсь, смерти и единственное что меня пугает, это то, что я оставлю после себя. Что бы сохранить королевство, не бросая его в хаос междоусобной войны, мы должны пойти на соглашение со Спарбэрианом.

— Вы хотите сдать Цитадель?

— Что толку удерживать крепость, если кроме неё ничего больше не принадлежит нам? — парировал говоривший замечание вдовы. — Если хотите это будет почётная капитуляция, с условием что всем, кто этого захочет, предоставят свободный выход из города. И это не трусость, а лишь обращение к здравому смыслу — Скайхолл для нас потерян. Если и не навсегда, то, по крайней мере, в настоящее время.

— Ну что же, Герхард. Не скажу, что мне это нравится, но, к сожалению, ты прав и плен для нас единственный шанс спасти свои жизни, — ответила леди Ален, направляясь к нему; остальные молчали, переваривая услышанное. Подойдя к настороженно смотревшему на неё главе Совета миледи вдруг обняла его и, приблизив своё лицо к уху слегка уступающего ей в росте мужчины произнесла: — Беда лишь в том, что мне не нужна такая жизнь.

Вытащив кинжал, висевший на боку Бернстоуна, молниеносным движением вдова воткнула снизу вверх калёное лезвие почти по рукоять под левую лопатку и, удерживая в своих объятиях, молча смотрела, как умирают его глаза. Опустив бездыханное тело на пол, она прошла к накрытому плотной тканью трону из кости Тар-Тара и, не снимая покровов, опустилась в него. Вначале встроенный в мрамор трон хотели разрушить, но потом решили оставить мрачным напоминанием о свергнутой тирании и все четыре года, прошедшие с гибели Спарбэра он возвышался над залом собраний одиноким памятником человеческой гордыне.

— Вы только что убили главу Совета, миледи. Значит ли это что теперь вы наша королева? — сухо произнёс лорд Стрейбор, и по его изувеченному лицу было трудно судить об отношении к произошедшему.

— Я убила предателя, Рендон. Мы не сдадимся как трусы на милость победителя, но и не погибнем один за другим, удерживая бесполезные стены. Все кто этого хочет, смогут покинуть Гору. Я же останусь пусть даже в одиночестве, и если Боги позволят, уйду отсюда последней. Я сожгу замок дотла, оставив обгоревшие головёшки маленькому ублюдку, лишившему меня всего, что было мне дорого, но не предам памяти погибших героев. И позови сюда Фарлана. Готовьтесь к исходу, милорды.

Один за другим лорды Совета покидали тронную залу, стараясь не глядеть на лежащий посреди неё трупп, а женщина, в чёрных доспехах занявшая трон на выложенном мраморными плитами постаменте, молча смотрела на них, держась за рукоять стоящего между её ногами меча.

***

Тело несчастного Бернстоуна убрали из тронной залы, а саму её привели в порядок смыв кровь. Воробьи обыденно чирикали на карнизе у окон, а солнечные лучи облизывали подножие трона, оживляя холодный мрамор живительным теплом, и казалось, не было вдруг начавшейся войны, и армия Спарбэриана не стояла лагерем под стенами замка, готовясь к штурму.

— Можете думать что хотите, но поверьте, я сделала так, потому что это был единственный шанс сохранить присутствие духа в сердцах наших сторонников.

— Если вы об убийстве Герхарда, то скажу вам честно, я не любил его.

— А вы вообще любите хоть кого-то? — спросила леди Ален, глядя как закатные лучи играют в хрустальном бокале с вином в её руке. — Впрочем, мне нет дела до этого. Я призвала Вас, потому что Вы пытались спасти моего сына, хотя поступи иначе ник-то не упрекнул бы Вас, Фарлан. И поэтому я хочу, что бы Вы закончили начатое.

— Вот именно что пытался и лучше бы я не делал этого ведь Ваш сын, миледи, принял две летящие в мою спину стрелы. Когда прикажете выступать в восточные земли?

— Если вы об Лесном Утёсе, то можете идти туда сразу же как только выполните мою просьбу. Но пойдёте Вы туда без моего сына.

— Рейгар останется здесь? — удивлённо спросил воин, и женщина, пригубив вина из бокала, отчего её бледные губы сделались алыми, ответила помрачнев: — Вот для этого мне и нужна Ваша помощь.

Израненный юноша лежал в маленькой, богато обставленной комнате, в которой с ним неотлучно находились две сиделки. Его бросало то в жар, то в холод и тогда пожилые матроны из прислуги миледи раскрывали настежь ставни или же укутывали страдальца верблюжьими одеялами.

— Оставьте нас, — приказала миледи, и сиделки с почтительным полупоклоном тут же покинули комнату. Леди Ален долго смотрела на сына, забывшегося во сне после чаши обезболивающего настоя, а потом, наконец, сказала, стерев выступившие слёзы: — Начинайте, сэр или это продлиться до бесконечности.

— Надеюсь, Вы не пожалеете об этом, — ответил Фарлан, отодвигая женщину от ложа с лежащим юношей. Взяв одну из многочисленных набитых пухом подушек, он подошёл к изголовью, но мать тронула его за руку: — Нет, это слишком мучительно. Лучше убейте его ножом.

Положив подушку, Фарлан вытащил из ножен кинжал и молниеносным движением пробил левую грудь наследника. Рейгар умер во сне, быстро и без лишних мучений; не было слёз и стенаний, склонившись над сыном леди Ален, поцеловала его в лоб, а Фарлан, невысокий, но крепкий взвалив обмякшее тело на плечо, вышел из залы. Бросив прощальный взгляд на ложе, ещё хранившее тепло тела юноши миледи последовала за ним.

Старый жрец, почти слепой, но каким-то звериным чутьём ориентировавшийся в лабиринте подземелий вёл похоронную процессию, состоявшую из Фарлана, несущих носилки с телом Рейгара слуг и собственных помощников для погребального ритуала. Процессия часто останавливалась, старик то сверял направление по известным лишь ему одному приметам, то брал время, что бы отдышаться. Вырытые в земле тоннели были высотой в добрых семь футов. Через равные промежутки здесь стояли подпирающие потолок столбы, предотвращающие обвал грунта и хотя тоннелям этим было уже сотни лет, Фарлан чувствовал здесь себя неуютно, опасаясь быть погребённым под толщей земли и поэтому подгонял старика.

Наконец они оказались в погребальной зале, где стены тоннеля были изрыты небольшими кельями с сидящими или лежащими в них святыми. Позы отшельников с момента смерти оставались неизменными, считалось нечестивым прикасаться к останкам. Бывший командир легиона здесь раньше не был и теперь смотрел с изумлением на священные мощи, которых почти не коснулось, естественное разложение. От некоторых тел исходило свечение, то желтоватое, то сребристо холодное и это ещё больше поражало неискушённого в магии воина.

Чресла Рейгара потеряли гибкость и его положили прямо на землю в той позе, в какой он и умер, рядом с пророками и мудрецами. Воткнув во влажный песок горящие факела, молодые жрецы начали читать свои песнопения, непрерывно раскачиваясь из стороны в сторону. Молитва не должна была прерываться ни на мгновение, и когда один уставал или сбивался, второй тут же подхватывал с нужного места. Отпевание длилось довольно долго и во время неё, старший жрец, раздев догола, обмазал труп юноши священными благовониями, несколько раз меняя свои мази. При этом тело покойника меняло цвет, вначале потемнев, а потом вновь сделавшись мертвенно бледным. Обряд завершился воскурением фимиама и ладана, очищающих келью от злого духа и открывающего дорогу в загробный мир.

От благовоний голова Фарлана разболелась, и он вздохнул с облегчением, когда жрецы, собрав треноги для священных огней и уложив священные книги в ковчег, подняв его с обеих сторон за деревянные ручки, тронулись в обратный путь.

***

Рейнгольд вместе с островитянами, Карстоном и двумя проводниками шли лабиринтом подземелий, то опускаясь вниз, то уходя в сторону, и через недолгое время он уже понимал, что вернуться назад один сможет разве что случайно. Но проводники уверенно двигались вперёд, и это вселяло надежду, что они на верном пути. Ко времени их появления в чертогах королевского дворца штурм должен был уже быть в разгаре, в противном случае их ожидала неминуемая смерть. Впрочем, смерть ждала их в любом случае.

Тоннель шёл и шёл, то пересекаясь с другими, то уводил куда-то вглубь подземелий, раздаваясь или сужаясь до ширины чуть больше ярда. Свернув в очередной раз, наёмники оказались в небольшой зале, с ответвлениями уходящих внутрь холма ходов и вдруг с противоположной им стороны вначале послышался шорох приближающихся людей, а затем появились и они сами. Их было шестеро. Невысокий коренастый мужчина средних лет в солдатском облачении с символикой мятежников шёл позади медленно идущего седобородого старца в ритуальной хламиде и двух его помощников, несущих носилки с окованным медью ларцом. Порядком уставшие слуги леди Ален освещали путь горящими факелами.

Увидев врагов, проявив неожиданную прыть старик бросился прочь расталкивая спутников, что последовали за ним, теперь уже таща старца за собой, ведь он один знал дорогу, а воин с заплетённой в косички светлой бородой прикрывал их отход, умело пользуясь узостью тоннеля. Островитяне наседали, но численное превосходство здесь не играло роли, и они только мешали друг другу в тесноте подземелья. Защищавшийся воин получил несколько касательных ран и сам нанёс с десяток метких ударов коротким мечом, целясь в незащищённые доспехами части тела.

Не желая больше терять людей Рейнгольд приказал лучникам выдвинуться вперёд, но, воин запустил палицей в горящей факел, погрузив всё вокруг в кромешный мрак. Пока подожгли новый, он успел разрубить поддерживающую своды опору и, ударив её половиной несколько раз поверху, обрушил землю, завалив узкий проход. Островитяне вытащили из ниши прятавшегося молодого жреца и тот, увидев направленные на него мечи, испуганно закричал: — Не убивайте меня милорды! Ведь я единственный кто знает, где прячут Хариуса!

— Перед смертью все говорят одинаково, — заметил на это Ротен, краснобородый, с другого Дракона замахиваясь мечом, но Грант удержал его руку: — Я мало что понял из его воплей, но лучше подождать вождя.

— Ты знаешь, где держат Хариуса? — спросил Карстон наконец протиснувшись сквозь окруживших пленника наёмников. Островитяне, разозлённые гибелью нескольких своих товарищей, жаждали крови несчастного юноши, и Рейнгольду с трудом удалось удержать их от расправы. — Да милорд, я знаю это место, потому что носил туда воду и хлеб для узника и если вы обещаете сохранить мне жизнь, я отведу вас туда. А если дадите золотую монету, тогда покажу вам, где спрятали его посох.

— Разве может стоить какая-то палка золотую монету? — удивился Ротен, на что пленник тут же с жаром возразил:

— О нет, господин, не просто палка — это магическое оружие чародея.

— Ты и так отведёшь нас, ведь я ещё не решил оставлять тебя в живых или нет, поэтому лучше не зли меня. Зачем мертвецу золото? Веди, и может быть, я сохраню тебе жизнь, — скомандовал Рейнгольд, но Валааорф возразил ему, сложив ладони на рукояти огромного боевого топора, который из-за тесноты пока не смог пустить в дело:

— Это плохая идея вождь. Возможно, нас ждёт там засада.

— Мы застали их врасплох и вряд ли, у них была возможность придумать всё это. Хариус слишком важен для короля, чтобы пренебрегать его спасением, — вставил Карстон.

— Я разговаривал с вождём, но не с тобой чужеземец. Разве я спрашивал твоего мнения? — Карстон смутился, но, не желая терять, напрасно времени и начинать ненужные споры Рейнгольд изрёк:

— Вот и увидим. Веди нас, жрец.

Дорога пошла в обратном направлении, затем они повернули в сторону, потом, окончательно всё, запутывая, свернули ещё несколько раз и спустя довольно долгое время, наконец, оказались в просторной подземной зале, упиравшуюся в скалу. В каменной глыбе была вырублена приспособленная под тюрьму для единственного узника пещера с прочной дубовой дверью закрытой засовом на огромный замок.

— Где это мы? — спросил Карстона Грант и тот лишь пожал плечами:

— Думаю в Дальних пещерах, я слышал об этом месте. Судя по всему, мы ушли далеко на север, только там есть такие скалы.

Идущие друг за другом островитяне стали выходить сюда, освещая путь факелами, настороженно оглядываясь, но, как и предсказывал Карстон, засады тут не оказалось. Сторонникам мятежных вождей стало сейчас не до обречённого на смерть чародея, пещеру которого в лабиринте подземных ходов можно было искать годами.

Какое-то время ушло на то чтобы сбить замок, оказавшийся необычайно крепким, но всё-таки павшего под ударами молота. Когда дверь открыли, первое что ощутили островитяне, это тяжёлый дух гниения, человеческих испражнений и давно непроветриваемого склепа, которые следовало бы назвать запахом смерти.

— Он что, уже умер? — спросил стоящего ближе всех к открытой двери Рейнгольда Аарон.

— Надеюсь, что нет.

Внутри не было ничего, кроме брошенной на пол соломы, на которой лежал долговязый абсолютно голый мужчина, заросший слипшейся от грязи густой бородой и длинными волосами, не скрывавших огромных залысин. Человек этот был крайне истощён — рёбра выпирали сквозь кожу и судить о том, что он был всё ещё жив, можно было лишь по слабому дыханию. В его слепых глазах копошились черви, питаясь слизью и гноем, а на теле были заметны следы укусов — вероятно крысы побрезговали им, не обглодав остатки плоти с костей.

— Вряд ли он чем-то сможет помочь, зря только проделали долгий путь, — проворчал Грант, выходя из пещеры, но Карстон, похоже, не ожидавший ничего другого склонился над телом и, достав из походной сумы запечатанный сургучом сосуд, сбил печать. Смочив кусок ткани жидкостью с резким пьянящим запахом, он вначале смочил губы узника, а потом капнул несколько капель в приоткрытый рот.

В переводе с Фрайгарского Хариус означало Белая Рыба и сейчас могущественный маг, имя которого до сих пор внушало трепет в сердца фрайгарцев, действительно казался, похож на выброшенную, на берег огромную рыбу, разве что волосы его имели рыжеватый окрас. Целебное снадобье произвело благоприятный эффект, смертельно бледная кожа лица узника порозовела, дыхание участилось и, протирая настоем его мёртвые глаза, Карстон заметил удовлетворённо: — Так просто колдуна не убить.

Хариус был ещё слишком слаб, его положили на плащ, готовясь доставить в безопасное место, но он, поманив Карстона слабым движением длинного узловатого пальца прошептал: — Несите меня во дворец. Но главное… Найдите мой посох.

— Он сказал во дворец? — удивился помощник жреца. — Но ведь там солдаты леди Ален.

— Провидцу видней, — ответил Карстон, глядя как Хариус жадно пьёт из фляги отвар целебных трав. — Веди нас туда, где спрятали его посох и быть может Спарбэриан и вправду подарит тебе золотой.

***

Колодец, в котором спрятали разрубленный на три части посох, оказался на половину заполнен водой. Островитяне молча смотрели в него, не представляя как решить образовавшуюся проблему. Рейнгольд бросил вниз факел, и прошло время, прежде чем он долетел до воды. Когда подобие длинного каната, связанного из разрезанных на полосы походных плащей было готово, молодого жреца потащили к чёрному зёву бездны.

— Почему я? — кричал юноша, проклиная судьбу, но наёмники лишь молча столкнули его вниз. Одной рукой жрец держал факел, второю схватился за узел связанной ткани, ощущая, как верёвочная петля в талии впивается в тело. В ход пошло всё, что можно было использовать, но длины верёвки всё равно хватило лишь до глади воды.

— Вода, владыка. Даже если мальчишка отличный ныряльщик, ему всё равно долго не продержаться в ледяной купели, — сказал Хариусу Карстон, склонившись над ним и тот прошептал, с трудом найдя в себе силы для такой длинной фразы:

— Я слишком слаб. Надолго меня не хватит. Не стоит терять времени. Поднимите меня. — Чародея перенесли к колодцу, и с трудом встав на ноги, он опёрся о каменную кладку глядя в бездонную пропасть, словно и впрямь мог что-то видеть.

— Ты достиг воды? — крикнул Карстон и жрец ответил испуганно.

— Да милорд, она прямо под моими ногами.

— Тогда отвязывайся!

— Что?! Но я не умею плавать! Моя жизнь прошла в храме среди священных свитков, и у меня не было времени обучиться этому! — испуганно воскликнул мальчишка, пытаясь карабкаться вверх, отталкиваясь ногами о камни колодца, но Карстон нетерпеливо повторил: — Развязывай узел, чёрт бы тебя побрал! Когда твоя голова покажется наверху, клянусь, я отрублю её! Тебе не придётся нырять, просто держись на плаву, опираясь о стены!

Прежде чем парень оказался в воде, Хариус беззвучно зашевелил губами, читая заклинание и все вокруг стихли, ожидая, что будет дальше.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил Рейнгольд и Карстон перевёл слова до смерти перепуганного жреца:

— Вода уходит! Она уходит, клянусь Богами! — Вода действительно уходила, но не вниз, а стелилась вдоль почерневших от времени стен, неразличимых во мраке, ведь факел парня давно потух, и он определял это, касаясь камней. Сила заклинаний удерживала её в этом положении, и с ужасом осознавая могущество древней магии, юный жрец всё глубже спускался вниз.

Наконец погружение окончилось. Ледяная вода стояла ещё на добрый ярд над дном, но мальчишка, нащупав ногой, вытащил три вертикально вошедших в песок обломка посоха, длинною в несколько футов.

— Я нашёл его! — стуча зубами от холода, закричал он; Хариус, потеряв сознание, рухнул на землю, и вода хлынула вниз со стен, поднимая барахтавшегося в ней парня. Едва живого его вытащили наверх, но, находясь уже в безопасности, он продолжал судорожно держаться побелевшими от напряжения пальцами за спасительный узел верёвки.

— И что делать дальше? — разглядывая посох, спросил Карстона Рейнгольд, не понимая, что может быть такого в исписанных рунами кусках обычной палки, на что тот, по привычке перекинув соломинку из одного уголка рта в другой ответил, глядя на всё ещё лежащего без сознания чародея: — Несите его во дворец.

— А потом?

— Не знаю. Надеюсь, к этому времени Хариус всё же придёт в себя.

Путь до дворца оказался неблизким. До смерти напуганный, едва не умерший от переохлаждения и ужаса юный жрец сбился с дороги, поэтому пришлось возвращаться, чтобы снова выйти на нужный путь. Сделав привал, Карстон влил несколько капель целебного зелья в рот пришедшего в себя провидца и тот слабо спросил, словно видя его слепыми глазами:

— Нашёл мой посох?

— Да, владыка, — проводник достал из заплечного мешка остатки разбитого жезла, и Хариус нежно погладив их прошептал: — Только бы у меня хватило теперь силы.

Постелив на землю плащ, на котором его несли, он начертил вокруг него круг с нанесёнными внутри рунами и принялся читать заклинание. Прочтя одно, абсолютно голый старик начал следующее, идя по кругу, посыпая на него песок, и там где песчинки касались земли, рождалось пламя, и вскоре чародей оказался внутри огненного кольца, продолжая произносить заклинание. Голос его гремел в тишине подземелья, срывая с насиженных мест летучих мышей, испуганным эхом отражаясь от стен; вначале еле тлевшее пламя, теперь бушевало на высоте человеческого роста, и пот тёк по телу Хариуса хищно склонившегося над своим жезлом.

Вдруг посох ожил, сливаясь в единое целое, меняя цвет и форму, извиваясь змеёй, и нанесённые на него руны горели огнём, двигаясь по кругу в обратную сторону. Так продолжалось какое-то время, а потом всё кончилось; потухло пламя, магический жезл вновь стал обычным деревянным посохом и начерченные на нём письмена больше не сверкали, а казалось, пропали совсем. И чародей, несмотря на то, что пот всё ещё тёк по его телу, а грудь тяжело вздымалась, как после долгого бега не терял сознание, да и больше не выглядел умирающим. Подняв посох, он уверенно продолжил путь в известном ему направлении, островитяне же изумлённо следовали за ним. Хариус шёл по-прежнему голый, не замечая своей наготы и Грант проворчал, теперь едва поспевая за чародеем:

— Когда ты слеп, выбор одежды, или даже её отсутствие перестаёт играть для тебя важную роль.

Пророк, увлекая за собой наёмников, уверенно ступал в кромешном мраке и когда, наконец, остановился, ожидая, что следовавший за ним растянувшийся отряд соберётся вместе, спросил молодого жреца, поспособствовавшего его освобождению, пусть и спасавшего этим свою жизнь: — Как зовут тебя, мальчик?

— У меня ещё нет имени, — удивлённо ответил тот, польщённый вниманием. — Я прислуживаю в храме, и когда жрецы посветят меня в сан, они дадут мне моё имя. Пока же я только слуга.

— Ну что же, каждый выбирает свой путь, надеюсь, ты не ошибся в выборе. И всё же, не хочешь ли ты пока прислуживать мне и возможно научиться чему-то, что пригодится тебе в будущем?

— С радостью, владыка. Я могу нести твой жезл, ведь ты дожил уже до преклонных лет.

— Ну что же, бери, — и Хариус поставил перед ним посох, но парень не смог не то что поднять его, а ему даже с трудом удавалось удерживать суковатую деревянную палку в равновесии, словно была это огромная мраморная колона. Скорее ощутив, чем увидев его затруднение, мудрец произнёс, забирая свой жезл: — Запомни, мальчик: прежде чем взвалить на себя ношу, подумай, по силам ли она тебе.

— Ну как же так? — поражённо воскликнул молодой человек глядя на идущего прочь владыку. — Я не смог даже оторвать посох от земли, а ты с лёгкостью обращаешься с ним? Неужели ты так силён?

— Дело не в том, что кто-то силён, а кто-то слаб. Просто, ты ещё не готов к этому.

Прошло ещё немало времени, прежде чем они оказались, наконец, внутри горы, несколько раз упираясь в завалы и закрытые то дубовой дверью, то коваными решётками проходы. Бил колокольный набат, но люди бежали не на стену отражать нападение, а к колодцам с водой, тушить горящие постройки королевского замка. Сам он, выстроенный из камня замок в огне уцелел, но стоящие рядом здания пылали огнём.

Конец ознакомительного фрагмента.