Избранное. Том I
Поэт, переводчик, литературовед, журналист Георгий Мосешвили занимался историей русской эмиграции, подготовил комментарии к трехтомнику Георгия Иванова, мемуарам Нины Берберовой «Курсив мой»… Переводил французских поэтов. При жизни выпустил единственный сборник своих стихов – «Неизвестность». В посмертный двухтомник вошли его дневники, интервью, письма, стихи: «Над миром городов/ Небесный град стоит./ Есть земли облаков/ Над облачной землею./ За веру темных снов/ Господь меня простит…»
Оглавление
- Предисловие. «И сердце выбирает неизвестность…». (поэт Георгий Мосешвили)
- От составителя
- Из ранних стихов
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Избранное. Том I предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Из ранних стихов
Забытые истины
(восьмистишия)
Стихи 1973–1976 гг.
Посвящается моему другу поэту Максиму Блоху
Издательство «Харон», 1976
Часть 1. Зеркала
I. Вступление («Вереница восьмистиший — словно стая жёлтых листьев…»)
Вереница восьмистиший —
словно стая жёлтых листьев,
Занесённая случайно
в нежный сад чужой весны.
Вереница восьмистиший —
неразгаданные тайны,
Нерассказанные сказки,
неприснившиеся сны.
Вереница восьмистиший —
голоса забытых истин,
Темнота ночей бессонных
и светлеющий восток.
Вереница восьмистиший —
лёгкость слов воспламенённых,
Вереница озарений,
заключённых в восемь строк.
1976
II. «Мне, которого нет безродней…»
Что же мне делать, слепцу и пасынку,
В мире, где каждый и отч и зряч
Мне, которого нет безродней,
Мне, которому Грусть — сестра,
Что мне делать в вашем Сегодня,
Если Родина мне — Вчера.
Если сердце мне не тревожит
Тайна вновь грядущего дня,
Если нет ничего дороже
Моей Родины для меня.
1973
III. «Кто не писал о звёздах и Луне…»
Льву Разному
Кто не писал о звёздах и Луне,
О смерти, о любви и об измене?
Но старые слова дороже мне
Иных, подчас бесценных откровений.
Но освещают звёзды и Луна
Печальный мир моих стихотворений,
И плачет лиры нежная струна
О смерти, о любви и об измене.
16.06.1976
IV. Посвящение Рембрандту
(«Мастер Рембрандт! Безвестный поэт…»)
Мастер Рембрандт! Безвестный поэт
Музыкой слов хотел передать
Пролитый на полотняную гладь
Ваших творений — волшебный свет.
Много столетьям подобных лет
Он неземные искал слова…
Но не постигнув язык волшебства,
Умер в нужде безвестный поэт.
1976
V. «На моём столе раскрыта книга…»
На моём столе раскрыта книга,
И течёт рекою время вспять.
Сколько лет уже мятежный
Игорь Собирает доблестную рать…
И в Путивле, радости не зная,
Уж который век, который год
Ярославна вечная, рыдая,
Проклинает Игорев поход.
1976
VI. «Я знаю человека, которому всегда везёт…»
А.П.
Я знаю человека, которому всегда везёт,
Который не знает, что такое — страдать.
Наверное, он под счастливой звездой живёт,
И вряд ли погаснет в небе его звезда.
Я знаю человека, который не умеет грустить.
Что б ни было с ним —
он смеяться всегда готов,
И за честный смех ему можно простить
Беспечность мыслей и легковесность слов.
1973
VII. «Каллиграфическим почерком…»
Уюта — нет. Покоя — нет.
Каллиграфическим почерком
Вывели: «Запрещено
Жить в тепле переводчикам
И толкователям снов».
Да, в тепле и уюте
Им не прожить вовек.
Ради тепла — забудьте
Сны, поэт Имярек.
25.02.1974
VIII. Максиму Блоху
(«В печальном небе был неясен свет…»)
Я напишу тебе сонет
В печальном небе был неясен свет
Полночных звёзд над городом уснувшим.
А мне казалось — то мерцал сонет
В устах поэта светом звёздных кружев.
Свершалось чудо: дух нездешних снов,
Небесный дух сходил в земное тело.
И гимном золотых, янтарных слов
Сверкало небо и земля звенела.
1975
Часть 2. Стихи к неизвестной
Он верил, что душа родная
Соединиться с ним должна
I. «Сожжённая в огне с еретиками…»
Сожжённая в огне с еретиками,
Распятая с Иисусом на кресте,
Замученная в тюрьмах палачами
И преданная всеми и везде;
В венце терновом, с жаркими устами,
Из пепла возродившаяся вновь,
Воспетая и проклятая нами
Идёт по миру вечная Любовь.
1974
II. «Я слуга царевны Несмеяны…»
Я слуга царевны Несмеяны,
В чьих устах прекрасна тишина,
В чьих глазах — заоблачные страны,
Небо, звёзды, Солнце и Луна.
Все закаты, сказки и туманы,
Без которых мир уныл и пуст,
Я отдам, царевна Несмеяна,
За одну улыбку Ваших уст.
1976
III. «Я верую в страну…»
Я верую в страну,
Где вещи говорят,
Где видят днём — Луну
И пьют, как воду, яд.
Там мифам нет конца.
И озаряет сны
Влюблённых — свет лица
Царевны той страны.
1976
IV. «Безумный бред любви слепой и нежной…»
Безумный бред любви слепой и нежной,
Моих стихов печальный фейерверк,
Бездонных глаз моих огонь мятежный,
Перед которым свет дневной померк,
Моё Вчера лилово-золотое,
Всё бывшее со мной в моей судьбе,
И веру в Бога — самое святое —
Я подарю когда-нибудь тебе.
1974–1976
V. «Милая, зачем же в сновиденье…»
Милая, зачем же в сновиденье
Сказочном являешься ты мне?
Как печально, после пробужденья
Вдруг понять, что ты была во сне!
Но как сладко о тебе молиться
В восходящем солнечном огне!
…Я тебе хотел бы тоже сниться,
Если ты позволишь это мне…
1976
VI. «Бессмертья нет? О, как я был неправ!..»
Бессмертья нет? О, как я был неправ!
Вы молоды. Но сколько же столетий,
Тысячелетий сколько, смерть поправ,
Прекрасная волшебница, на свете
Вы прожили, то принимая лик
Лауры, Беатриче иль Елены,
То принимая смерть, чтоб через миг
Вновь возродиться из холодной пены.
1976
VII. «Мне кажется, Вы можете взлететь…»
Мне кажется, Вы можете взлететь
И в синем небе облаком растаять,
Иль, словно листьев золотая стая,
Сорваться прочь —
лишь только б не истлеть.
Мне кажется, Вы можете взойти
И на костёр — как на порог знакомый,
Иль в тёмный час ночной,
уйдя из дома,
В чужом саду наутро расцвести.
1976
VIII. «Синего неба нежный пожар…»
Синего неба нежный пожар,
Сладкой свободы вечная лень…
Если бы знали Вы, госпожа,
Как безнадёжен каждый мой день.
Листья вьются, листья кружат
В небе — и я вспоминаю Вас…
Если бы знали Вы, госпожа,
Как безысходен каждый мой час.
1976
Часть 3. Вчерашний день
I. «Солнечная, светлая, святая…»
To Sunny Girl[1]
Солнечная, светлая, святая…
Зелень глаз и золото волос.
Словно нежные снежинки, тают
На моих ладонях тени грёз.
Зрячие — мы оба стали слепы.
Ты? К другому? От меня?
Уйдёшь?
Как всё это глупо и нелепо!
Я не верю! Нет! Неправда!
Ложь!
1974
II. «Мне странно жить в безоблачной тоске…»
Мне странно жить в безоблачной тоске,
В сиянии искусственных светил.
Так умирают строчки на листке,
Так судно без руля и без ветрил,
Познавшее всю ярость бурь морских,
Недвижимо на глади штилевой;
Так грохот боя, в отдаленье, тих;
И камни порастают так травой.
7-8.05.1976
III. «Где светлый Бог, в которого ты веришь?..»
To Flower People[2]
Где светлый Бог, в которого ты веришь?
Где девушка, которую ты ждёшь?
Зачем стучишься ты в чужие двери?
И где он — дом, в котором ты живёшь?
Где та,
чей нежный взгляд ты вспоминаешь?
Куда? в какие земли ты идёшь?
Зачем ты молча опиум вдыхаешь?
И где тюрьма, в которой ты умрёшь?
1.03.1975
IV. «Шут, сними дурацкий свой колпак…»
Шут, сними дурацкий свой колпак,
Тешить перестань толпу глупцов,
Не ломай своих картонных шпаг
И не мажь белилами лицо.
Брось кривляться, забавляя тех,
Кто глумится над тобой в ответ.
Брось, паяц! Цена за этот смех
Много выше горсточки монет.
1976
V. «Оставь свои мечты, школяр неугомонный…»
Оставь свои мечты, школяр неугомонный,
Забудь закатный свет и терпкий вкус вина…
О, как же мне забыть в моей ночи бессонной
О том, что мир мой пуст и жизнь моя больна.
Оставь слова любви,
восторженный влюблённый,
Твоей невесты жизнь другому суждена.
О, музыка стихов, стань мессой похоронной:
Я гибну. Мир мой пуст и жизнь моя больна.
1975
VI. «Не гадайте о Грядущем, о Прошедшем не жалейте…»
«Не гадайте о Грядущем,
о Прошедшем не жалейте,
Но живите Настоящим»,
— эта истина стара.
Только дни мои уносит,
словно листья, лёгкий ветер,
Только жизнь моя осталась
в невернувшемся Вчера…
«Не печальтесь об умерших,
на могилах слёз не лейте,
Наслаждайтесь вашей жизнью», —
мудрость — в мире нет древней!
Только мёртвые дороже
мне живых на этом свете…
И, быть может, мне осталось
жить не так уж много дней…
1976
VII. «Дай им счастья, Иисус Христос!..»
Дай им счастья, Иисус Христос
Пусть страданий они не знают.
Пусть идут по дороге грёз
И о прошлом не вспоминают.
А умрут они — призови
И суди их не слишком строго…
Я молю Тебя, Бог Любви,
Пусть легка будет их дорога!
16.12.1973
VIII. «Юноша — поэт, паяц печальный…»
Юноша — поэт, паяц печальный,
Чья улыбка — только лишь игра,
Чья душа живёт в тиши зеркальной
С полночи бессонной до утра;
Юноша в небесном одеянье,
В чьей груди — осколок серебра,
Дай мне твою руку на прощанье,
Юноша, пришедший из Вчера…
1976
Неземная радуга
(1976)
…бог Хеймдалль сторожил Биврёст —
радужный мост, соединявший Небо и
Землю. В те времена, когда ещё жили
боги, радуга была ярче нынешней и
состояла из других цветов
Посвящается поэту и астрологу
Максимилиану Волошину —
живому
Вступление
(«В час, когда в чертогах гроз и звёзд…»)
В час, когда в чертогах гроз и звёзд
Тор и Один сновиденьям внемлют,
Хеймдалль стережёт воздушный мост,
С Неба переброшенный на Землю.
Радужный! Сияющий огнём
Дальних звёзд! Единственный на свете!
Солнечный! Священный (ибо в нём
Не было привычных нам соцветий).
Белизна в нём смешивалась с тьмой,
Серебро — с лиловой нежной тенью.
Пурпурный, лазурный, золотой,
Он, казалось, был из сновиденья!
Тор и Один умерли. Иной
Мир родился в споре волн и ветра.
Люди превратили неземной
Мост — в полоску солнечного спектра…
Но и ныне — где-то в мире звёзд,
В мире снов, которым люди внемлют,
Хеймдалль стережёт воздушный мост,
С Неба переброшенный на землю.
I. Чёрный
(«Чёрный цвет — кошмар дурного сна…»)
Чёрный цвет — кошмар дурного сна,
Чёрный цвет — одежда колдуна,
Чёрный цвет — подолы длинных ряс,
Чёрный цвет — монах, молись за нас!
Чёрный цвет — ослепшие глаза,
Чёрный цвет — в полночный час гроза,
Чёрный цвет — на Солнце тень Зимы,
Чёрный цвет — одежда Князя Тьмы.
Чёрный цвет — как голову с плеча,
Чёрный цвет — одежда палача,
Чёрный цвет — стены тюремной твердь,
Чёрный цвет — могила, траур, смерть…
11.10.1976
II. Красный
(«Это — в кромешной ночи — огонь…»)
Это — в кромешной ночи — огонь,
Это — с иконы старинной — конь,
В пальцах тореро — багряный плат,
Это над Мёртвым морем — закат.
Выстрел! Дух, покидающий плоть!
Это — распятый людьми Господь!
Яростный демон ратных побед —
Красный, кричащий, кровавый цвет!
10.10.1976
III. Золотой
(«Летним утром пели птицы…»)
Тень несозданных созданий
Летним утром пели птицы
На невидимой стене
Светлый гимн немой царице —
Несказанной Тишине.
И в ответ над миром спящим
И над гладью синих вод
Цветом золота слепящим
Возгорался небосвод.
И, раскрывшись розой чайной,
Лестью птиц опьянена,
Золотой струной случайной
Зазвенела Тишина.
1975–1976
IV. Серебряный
(«Под сводами тонких серебряных стенок…»)
Н. Гумилёву
Под сводами тонких серебряных стенок
Жила чудака-музыканта игра.
Был в дивной мелодии грустный оттенок
Волшебного цвета мечты — серебра.
Влюблённый, сжимая в ладонях виолу,
Маэстро входил в очарованный круг,
И Дух Чудотворный — серебряный голубь —
Касался крылами взлетающих рук.
Мечты Гумилёва, виденья Вивальди
Сливались в единый серебряный свет.
Конец? Ах, не надо, маэстро! Оставьте!
Играйте! Играйте, хоть тысячу лет!
…Хозяин кому-то продал за бесценок
Шкатулку, а с ней — неземное Вчера.
Был в дивной мелодии грустный оттенок
Волшебного цвета мечты — серебра…
1976
V. Голубой
(«О, девственность голубизны!..»)
О, девственность голубизны!
Цвет моря, неба и свободы,
Лазурные морские воды
И небо ясное весны.
И голубым озарены
Мерцаньем звёзд ночные своды.
О, цвет, что гонит прочь невзгоды!
О, девственность голубизны!
10.10.1976
VI. Лиловый
(«О, лиловый цвет…»)
О, лиловый цвет,
Перейди порог,
Цвет прошедших лет,
Пройденных дорог.
Цвет любви моей
И моих невзгод,
Цвет умерших дней
И летейских вод.
Грустный цвет примет,
Странный цвет тревог,
О, лиловый цвет,
Перейди порог.
Предзакатный свет —
Это цвет разлук.
О, лиловый цвет,
Мой последний друг.
10.10.1976
VII. Белый
(«Белокаменные церкви под покровом белоснежным…»)
Белизна — угроза Черноте
Белокаменные церкви
под покровом белоснежным
И дворянка-белоручка
в бальном платье пред окном.
Что там?
То ли облака плывут
в покое безмятежном,
То ли просто хлопья снега
в русском небе голубом.
Белизна чертогов рая —
там, под куполом собора,
Где святая Божья Матерь
с бледным ласковым лицом.
Восковые свечи тают,
их огонь померкнет скоро.
Так угаснет пламя жизни,
в нас зажжённое Творцом.
Но восток уже светлеет.
Исчезают духи злые,
Всю ночную нечисть гонит
белизною дня рассвет.
Белый цвет — угроза мраку,
это цвет моей России.
В нём — Любовь, Надежда, Вера
и невинности обет.
1976
Посвящения друзьям
(1976–1978)
Сонет
(«Задуматься, забыться и уснуть…»)
А. Карловскому
Задуматься, забыться и уснуть…
Тревожный жребий горького недуга.
О, сколь печально видеть гибель друга
И быть бессильным руку протянуть.
«В спокойном сне прошедшее забудь», —
Так путника зовёт слепая вьюга,
И на дорогах замкнутого круга
В далёкие пределы долог путь.
И долог сон. Но если много лет
Продлится он, однажды яркий свет
Увидишь ты. То будет пробужденье.
Ты сможешь быть счастливым и любить,
А я… я напишу стихотворенье:
«Прощайте все, прошу меня забыть».
Апрель 1977
Максиму Блоху
(«Мой друг — великий мастер-ювелир…»)
Мой друг — великий мастер-ювелир
(Стекла в сапфир чудесно превращенье!),
И светлых снов ему подвластен мир,
И тайна слов волшебных совмещенья.
Печален дух, чей жребий — вечно жить
В заоблачности собственных сомнений.
Мой друг — поэт, мечтающий сложить
Прекраснейшее из стихотворений.
Апрель 1977
Марине Абрамовой
(«…И нет дороже ничего…»)
…И нет дороже ничего
Мне слов прощанья и прощенья,
И слёз, блеснувших на мгновенье
В глазах. Быть может — оттого,
Что жизнь моя всегда была
Полна тревоги расставанья,
Безмолвных слёз с Добром прощанья
И тихих слов прощенья Зла.
26.10.1976
Лоре Светлице
(«Я уезжаю в Коктебель…»)
Я уезжаю в Коктебель,
И, Вас надолго покидая,
Стихи о хладном сердце Кая
Твержу. И, словно колыбель
Качаясь, поезд мой несёт
Меня к восьмому чуду света,
Туда, на родину поэта,
Чья тень в моём Вчера живёт.
Я уезжаю. Но со мной
Ваш неразлучен облик нежный,
И в той стране, где Понт безбрежный
Ласкает каждою волной
Пологий берег, в тишине
Ночной Вы будете мне сниться.
Черты лица, глаза, ресницы
Далёкой Музы в дивном сне
Увижу я. И на устах
Стихи появятся нежданно
О Вас, о чуде несказанном
И о царевне Танах.
Август 1976 — март 1977
Евгению Нестерову[3]
(«Неразвенчанное чудо…»)
Неразвенчанное чудо
Неземной любви — Храм
Прощения Иуды
Спасом-на-Крови.
Храм прощенья… Ночью снежной
Веровать в весну
И в земной юдоли грешной,
Отходя ко сну,
Не принять соблазна блуда,
Мир благословив…
Неразвенчанное чудо
Неземной любви.
13.12.1976
Прощание
(«Прощайте, mademoiselle. Замкнулся круг…»)
Л. В.
Прощайте, мадмуазель Вероника!
Прощайте, mademoiselle. Замкнулся круг.
Внемлите же теплу последних слов:
Пусть никогда Ваш будущий супруг
Вам не читает вслух моих стихов.
И пусть полузабытый облик мой
Не оживает в Ваших светлых снах,
И пусть ещё над Вашей головой
Не меркнет Солнце в вечных небесах.
Прощайте, lady. Гордости назло
Пишу Вам — в первый и в последний раз.
Пусть будет Вам уютно и тепло
Средь близких и друзей в вечерний час.
Пусть Ваши дети помнят наизусть
Стихи Марины — и грустят о ней…
И пусть ещё святое слово «грусть»
Звучит для Вас, как память прежних дней.
Прощайте, госпожа. Из дальних стран
Не шлите писем: некому читать.
С Людмилою не венчанный Руслан
Искать любви отправился опять…
Прощайте же. И пусть не боль разлук
Коснётся Вас — но радость нежных слов.
…И пусть ещё Ваш будущий супруг
Вам не читает вслух моих стихов.
Сентябрь 1976
Дон Жуан
(1977)
…не было у Дон Жуана
Донны Анны
Памяти Е.М.
I. «Здравствуй… я люблю тебя… прощай…»
Здравствуй… я люблю тебя… прощай…
Неизбежность встречи — и прощанья.
И меж ними — словно обещанье —
Свет любви, зажжённый невзначай.
Если ты влюблён — не обещай
Вечности в любви: она не вечна.
Как ни грустно, счастье — быстротечно:
«Здравствуй… я люблю тебя… прощай…»
Апрель 1977
II. «Право, это слишком странно…»
Право, это слишком странно…
Сновиденье? Бред?
Я искал Вас, донна Анна,
Много долгих лет.
Ради Вас и в жарких странах,
И в краю снегов
Побеждал я, донна Анна,
Множество врагов.
Отблеск Ваших черт прекрасных
Я искал в других.
Песнею надежд напрасных
Стал мой нежный стих.
Я искал… И вот — нежданно
Вы — передо мной.
Донна Анна, донна Анна,
Вы всему виной!
Время счастья — быстротечно,
В небе тает дым…
Донна Анна, будьте вечно
Счастливы — с другим.
7.01.1977
III. «Лунный путь привёл меня к тебе…»
Лунный путь привёл меня к тебе.
Ты сказала: — Здравствуй, мой избранник,
Я давно ждала тебя, о странник,
Мне суждённый в тайной ворожбе.
— Лунный путь велик, — ответил я, —
Тень моя тебе уступит место,
Мне Луной суждённая невеста,
Здравствуй, наречённая моя.
Лунный путь светился в серебре,
И, сверкая тонкими лучами,
Улыбались звёзды вместе с нами,
Прежде чем погаснуть на заре.
1977
IV.[4] «Восторженность уходит от меня…»
Восторженность уходит от меня,
Как лучший друг уходит — не прощаясь.
Земля, вокруг своей оси вращаясь,
Уносит тень растаявшего дня.
Под каменным мостом течёт вода,
Потеряна давно дорога к дому…
И от меня — как женщина к другому —
Восторженность уходит — навсегда.
Апрель 1977
V. «Вереница милых лиц…»
Вереница милых лиц,
Лица — без конца…
Им — свет девичьих светлиц,
Мне же — свет Лица.
Сердце лечит только яд,
Греет только дым…
…Донна Анна, говорят,
Счастлива — с другим.
1977
VI. «Что же делать, девочка! Луна…»
Что же делать, девочка! Луна
Ныне вновь зовёт меня в дорогу.
За меня на сон грядущий Богу
Помолись, «ничейная» жена.
Что же делать, девочка! Печаль
Вновь меня уводит прочь от счастья.
Мне сжимает пленные запястья
Цепь Судьбы — безжалостная сталь.
Что же делать, девочка! Стена
Непреодолима между нами.
Серебрясь холодными лучами,
В дальний путь зовёт меня Луна…
1977
VII. «Здравствуй, я люблю тебя, прощай…»
«Здравствуй, я люблю тебя, прощай…»
Неизбежность встречи — и прощанья.
И меж ними — словно обещанье —
Свет любви, зажжённый невзначай.
Если ты влюблён — не обещай
Вечности в любви: она не вечна.
Как ни грустно, счастье быстротечно:
«Здравствуй… я люблю тебя… прощай…»
1977
Забытые восьмистишия
(1977)
I. «Царевна Несмеяна умерла…»
«Царевна Несмеяна умерла», —
Сказал мой друг с оттенком сожаленья.
И эта весть легла на Солнце тенью,
И мир сокрыла горестная мгла.
И лишь слова на тоненьких листах
Бумаги знали истину обмана.
«…A умерла царевна Несмеяна, —
Добавил друг, — с улыбкой на устах».
Май-июнь 1977
II. Немон[5]
(«Имени страннее нет. Небрежность…»)
Имени страннее нет. Небрежность
Взмаха — и удар копья разящий.
Немон — значит ненависть и нежность.
Некто N. Немой. Не-говорящий.
Некто N. He-зримый. Не-весомый.
Не-земной. Да был он или не был?
Демон, верой в Господа ведомый,
Молния, ударившая с неба.
12.01.1977
III. «Бейте в набат, христиане!..»
Бейте в набат, христиане!
Мир умирает во мгле.
Жребий смертей и страданий
Выпал российской земле.
В душах Господних созданий
Отблеск надежды угас.
Бейте в набат, христиане:
Близок неведомый час!
Март 1977
IV. «Я верю: завтра будет новый день…»
Я верю: завтра будет новый день,
И Солнца луч сквозь облака пробьётся.
По улицам столицы разольётся
Твоё благоухание, сирень.
Исчезнет ночи пасмурная тень,
И птичья стая в небеса взовьётся,
И город мой, проснувшись, улыбнётся.
Я знаю: завтра будет новый день.
1.09.1977
V. «Вот мнения о сущности примет…»
Вот мнения о сущности примет:
Есть люди, им подвластные.
Иные, Напротив, говорят: приметы — бред.
…Незрячие — одни, а те — слепые.
Подчас Добро не отличить от Зла
И холод лести — от тепла участья.
Подчас приносят счастье зеркала Разбитые.
И горе — сны о счастье.
Июнь 1977
VI. «Мне снилась смерть любимого созданья…»
Мне снилась смерть любимого созданья
Мне снилась смерть любимого созданья.
Явился Божий Ангел предо мной,
И в древний храм, исполненный молчанья,
Он ввёл меня в безлунный час ночной.
Все юноши, влюблённые в созданья
Своей мечты, молились там, скорбя.
Был траур. Были свечи, отпеванья
И гроб, в котором не было — тебя.
Июнь 1977
VIII.[6] «Я превращу весь мир в волшебный сад…»
Я превращу весь мир в волшебный сад.
Деревьям дам я вечное цветенье,
И музыку заменит птичье пенье
И нежный звон невидимых цикад.
Я улыбнусь — и явью станут сны,
И век чудес на землю вновь вернётся,
И осень златоликая сольётся
С ликующею зеленью весны.
Март 1977
IX. «…И за все признанья на бумаге…»
…И за все признанья на бумаге,
И за все бессонные огни
На каком ещё Архипелаге
Суждено нам кончить наши дни?
Грозный рок, куда же ты нас гонишь?
К смерти ли… страшней которой нет?
Но ГУЛаг, Елабуга, Воронеж
В наших душах — с юношеских лет.
1977
X. «Демонизм бушующей стихии…»
Демонизм бушующей стихии,
Завыванье ветра, грохот грома —
Здесь мой дом. И тучи грозовые
В небе для меня — лишь кровля дома.
Молнии — блистающие блики,
Каждая из них — моя лампада.
Праздник бури — вот мой Дом великий,
Демонизм грозы — на стогнах града.
Февраль 1977
XI. «Я выдумал тебя, царевна Несмеяна…»
Я выдумал тебя, царевна Несмеяна,
Прекрасней, чем восход,
печальней, чем закат.
Я выдумал тебя негаданно-нежданно
Из радости удач и горечи утрат.
В отчаянье моём мне было так желанно
Увидеть хоть во сне твой облик неземной.
Я выдумал тебя, царевна Несмеяна,
Поверив в то, что ты — не выдумана мной.
Май 1977
XII. «Вам, враги мои, вам, коими гоним…»
Вам, враги мои, вам, коими гоним
Каждый, не вернувшийся в Сегодня,
Вам, смеявшимся над именем моим
И над верой в свет Любви Господней,
Вам, не принимающим меня,
Слугам всех приказов и капризов
Я, поэт Потерянного Дня,
Вам бросаю сей надменный вызов.
Июнь 1977
XIII. «Я — маг, превращающий в чёткие строчки…»
Я — маг, превращающий в чёткие строчки
Тревогу и ревность, любовь и печаль,
Неистовый Демон в земной оболочке,
Чей взор беспощаден и нежен — как сталь.
То раб Люцифера, то Ангел Господний,
Я льда холоднее и жарче костра.
Я — маг, превращающий ваше Сегодня
В волшебную сказку о вечном Вчера.
Март 1977
XIV. «Люди из Сегодня! К вам храня…»
Люди из Сегодня! К вам храня
Нежность в сердце, я не жду ответа.
Я прощаю вас. Прими меня,
Светлая река забвенья — Лета.
Но однажды — на исходе дня
К вам в сердца войдёт лучами света,
Песней предзакатного огня —
Грусть сентиментального поэта.
Январь-февраль 1977
XV. «Ты мне чужда, прекрасная страна…»
Ты мне чужда, прекрасная страна,
Земля царя-строителя Давида.
О, Грузия! Неверная жена
Востока — легендарная Колхида.
Люблю тебя. Но мне не суждена
Взаимность — ибо счастливы другие.
А я… Увы, мне так же неверна
Моя чужая родина — Россия…
Июнь 1977
Георгий Немон
Бумажный Парфенон
Стихи 1977–1978
Елене Кричевской,
Владимиру Алейникову
и Солнцу
Нам с музыкою легче на земле,
А в небе с нею — свита Аполлона…
I. Элегия для Алейникова
(«Задумчивый паук…»)
Кукушка о своём, а горлица о милом…
Задумчивый паук
Чуть трогает струну —
И тишина звенит
в озябших пальцах ветра.
И этот чистый звук,
И эту тишину
Не втиснуть в Парфенон
классического метра.
Не втиснуть — замкнут круг.
Над заревом печным
Взлетают угольки и, опускаясь, гаснут.
Задумчивый паук
Узором кружевным
Соткал сплетенье слов
«прекрасно» и «напрасно».
И ветер тишину Похоронил в золе,
Бумажный Парфенон
стал пепельной могилой.
И камень шёл ко дну,
Металл ржавел в земле…
«Кукушка о своём,
а ветер — всё о милой»…
Не плачь, мой милый друг,
Влюблённый в тишину,
Внемли сплетенью слов
классического метра.
Прикосновеньем рук
Я трогаю струну —
И снова тишина звенит в ладонях ветра.
Октябрь 1977
II. Письмо к моему костюму[7]
(«Я пишу тебе письмо…»)
Я пишу тебе письмо,
Старый друг.
Тяжек нам с тобой, jumeau[8],
Путь разлук.
Без тебя я и безног
И безрук —
Как объеденный туземцами
Кук.
Ты один меня простишь
И поймёшь.
Ты, как женщина, к другим
Не уйдёшь.
Не предашь меня, как друг,
Не пропьёшь.
Как Иуда, не продашь
Ни за грош.
Я немного пьян, но ты
Не взыщи.
Что за жизнь — носить пальты
Да плащи,
Спать в тиши, глотать лапши,
Да борщи.
Лучше сразу — камень в лоб
Из пращи.
Я пишу тебе, mon vieux[9],
Старина.
За окном лишь вороньё
Да луна.
Я б послал тебе в химчистку
Вина —
Да бутылки все пустые
До дна.
C’est la vie. И что уж там,
Где уж нам!
От вчерашних в доме правд —
Смрад и хлам.
Эх, дружище, всё — содом
Да бедлам,
Шерри-бренди, как сказал
Мандельштам.
Июль 1977
III. Памяти Мандельштама
(«Я живу у истока…»)
— Это какая улица?
— Улица Мандельштама
Я живу у истока
Улицы Мандельштама.
В зеркале дня глубоком —
Очертания храма.
Очертания зданий —
Белыми облаками.
Улица очертаний,
Одушевлённый камень.
Одушевлённость стёкол
Окон — и стен строений.
Я живу у истока
Улицы сновидений.
Словно сны, невесомы
Очертания храма.
Жизнь моя, мир мой, дом мой —
Улица Мандельштама.
1975
IV. Nemo N
(«Я бедняга-студент, полунищий сиятельный принц…»)
Я бедняга-студент,
полунищий сиятельный принц,
Я последний из хиппи,
одетый в гирлянду тряпиц,
Я неведомо кто:
человек, скорпион[10] или гном,
Я сегодняшний трезвенник,
пьяный вчерашним вином.
Я сегодняшний Греттир[11],
слагающий висы[12] врагам,
Православный, молящийся
эллинским светлым богам,
Я глашатай той правды,
над коей лишь солнечный свет.
Я неслыханный лжец,
для которого истины нет.
Я неслыханный выкуп
за стёклышки да угольки,
Я излучина, дельта и я же — теченье реки.
Я храмовник без храма,
замок без дверного ключа,
Я бескрылая бабочка и золотая свеча.
Я бескрылый поэт,
император пустынных страниц,
Я последний из хиппи,
одетый в гирлянду тряпиц,
Я случайный прохожий,
стоящий у вас под окном.
Я неведомо кто: человек, скорпион или гном.
1978
V. Елена, нарцисс и зеркало
(«Добрый день, химеры всех времён!..»)
Добрый день, химеры всех времён!
Я — посланец — ветер, облеченный
Властью — передать вам сей поклон
Низкий — от Нарцисса и Елены.
Новой вестью Века и Числа,
Воскресившей тайные обряды,
Шлют поклон вам низкий зеркала
Древних звёзд немеркнущей Эллады.
Чуть бледнее тени тишины,
Чуть светлее гимн, что Фебом сложен.
Горестям, что тьмою рождены,
Солнцем на земле предел положен.
Есть под солнцем страны без границ,
Те, к которым можно лишь стремиться,
Где бессмертный юноша Нарцисс
В зеркало Эвксинское глядится,
Где стоит прекрасный Илион
Памятником гордости нетленным.
Есть под солнцем мир, где нет времён,
Кроме вечной юности Елены!
Вечен день! — хвала вам, зеркала!
Вечен свет — и ветру нет преграды.
Я — посланник Века и Числа
Древних звёзд немеркнущей Эллады.
1978
VI. «Ветер. Ветер над городом листьев…»
Ветер.
Ветер над городом листьев
Светел, как солнце,
Светел и чист
Вьётся.
Листья.
Листья над городом солнца
Стезёю, извилистей,
Чем улица в солнечном свете
Вьётся,
С деревьев слетают.
Солнце.
Солнце над городом ветра
И вольностью листьев.
Они же
Лучистей
Любого из дальних созвездий,
Листья и ветер,
Но солнце всё-таки
Выше…
16.06.1978
VII. «Я хотел бы говорить языком…»
Я хотел бы говорить языком
Старых писем, трав, зеркал, — а потом,
Распрощавшись с двойником на углу, —
Бросить травы да конверты — в золу.
Мне бы камнем, как в окошко — в стекло
Тихой речки, — а потом — за весло!
Всех русалок с водяными вспугнёшь,
А потом — сидишь на лодке и ждёшь…
Мне склониться бы к нарциссу в саду
И шепнуть ему: «Эй, how do you do?
Чай далече до Эллады, поди,
На уж зеркальце, бедняга, гляди…»
А ещё — имею прихоть сказать,
Что погоду бы желал заказать
На сегодня: дождь, жара и мороз!
…А потом — пусть составляют прогноз…
И последнее желанье, мой друг.
Я хотел бы, став в магический круг,
Перенесть под Петербург — Ленинград.
…А потом — пусть ищут, кто виноват!..
1978
В оттаявших зеркал голубизне
Застыло Петербурга отраженье.
И воздуха малейшее движенье
Туманит амальгаму на стекле.
В старинном стуле всё жива душа
Под твёрдой оболочкой деревянной.
Есть бег минут. И вот сосуд стеклянный
На этой тверди замер, не дыша.
Есть бег минут (Быть может — гул веков).
И шум волны ракушечного горла,
И стёкол линз стремление упорно
Бить крыльями умерших мотыльков.
А ножницы такой имеют вид,
Как будто бы молчат о том, что знают.
Здесь всё живёт — и всё здесь умирает.
Так статуя Движения — стоит.
И это Nature Morte Бориса Пти.
Still Life[14], а по-немецки как — не знаю.
Пред взором объектива оживает
Любой из знаков — только начерти…
Есть магия исчезнувших примет
Предметов, не зависящих от смерти.
Есть бег минут. И на древесной тверди —
Та музыка, которой больше нет.
Февраль 1978
IX. «Давайте говорить о чём-нибудь простом…»
Давайте говорить о чём-нибудь простом:
О Боге, например, и о стихах Ван Вэя,
О Гайдне, о весне, о солнце и о том,
Что Смерть —
всего лишь час в объятиях Морфея.
О Солнце, о цветах, о птицах, о святом
Франциске, о любви, которой нет светлее.
Давайте говорить беспечным языком
Детей и пастухов из древней Галилеи.
Настанет день —
и мы вернёмся в отчий дом,
О пройденном пути нисколько не жалея.
Давайте говорить о том, что стало сном,
О греческих богах и жертве Прометея.
1978
X. Письмо к Катуллу
(«Что там — нечет или чёт…»)
Праздность, Катулл, наводит мытарства
Что там — нечет или чёт,
Год или година?
Брось, Катулл, безумный счёт:
Лень всегда едина.
Лень, Катулл, всегда влечёт
За собой седины.
Что там — небыль или быль,
Правда или кривда?
Жизнь, Катулл, темна, как стиль
Джонатана Свифта.
Книга — жизнь, а мы — лишь пыль
Меленького шрифта.
Что есть суть и что — пустяк?
Брось, Катулл, тревогу.
Кто нам — друг и кто нам — враг,
Не поймёшь, ей Богу!
Кто мудрец, а кто дурак?
Чёрт здесь сломит ногу!
Хоть дыши, хоть не дыши —
Выживешь едва ли.
Poor Yorick — тень души,
Как заметил Гамлет.
Что ж, прощай, Катулл, пиши!
Всем — поклоны.
Vale![15]
Сентябрь 1977
XI. Отрывок из поэмы
(«Если нищий равен королю…»)
Если нищий равен — королю,
Если не четыре — дважды два,
Ноль, увы, равняется нулю,
Ибо пустота — всегда жива.
Ибо пустота — извечный круг,
Замкнутый вращением времён,
Ибо тишиною полон — звук,
Полон осязаемостью — сон.
Между словом Да и словом
Нет — Некая незримая черта.
На вопросы вечности ответ —
Цифра ноль — святая простота.
Сколь же он велик и сколь же мал,
Ноль! Экватор? Твёрдая вода?
Ох, Господь, однако, и задал
Нам головоломку, господа!
Не гадайте! — ибо не дана
Человеку истина сия.
В мире существует лишь одна
Формула земного бытия:
Если нищий равен — королю,
Если не четыре — дважды два,
Ноль — всегда равняется нулю,
Ибо пустота — всегда жива.
1977
XII. Элегия устья реки
(«Устье реки начинается с греческой буквы…»)
Устье реки начинается с греческой буквы
Дельта, чья верхняя точка — всё тот же исток.
Есть ли различие между реки совпаденьем
С морем, сплетением слов
и скрещеньем дорог?
Эллинских знаков ещё не раскрыто значенье,
Альфа стремится к омеге, как тело — к земле.
Есть ли различье
меж тайнами жизни и смерти?
Дерево вечно — в цветенье, огне и золе.
День, как река, от восхода течёт до восхода.
Полночь сегодня — вчерашнего полдня порог.
Есть ли различие между концом и началом
Рек, если место впаденья — всё тот же исток?
Февраль 1978
XIV.[16] Баллада о Британии
(«В Британии касторка…»)
В Британии касторка —
Напиток, слаще нет.
Там слово look не горько,
A bread — совсем не бред.
Там все пьют кровь со steak’oм,
Там похороны — спорт.
Какой Вам нужен Bacon?
Сэр Фрэнсис — высший сорт!
В Британии есть лорды
С фигурами девиц.
В Британии кроссворды
Решают сотни лиц.
Закон там столь удобен,
Что судьи редко лгут.
Какой ещё там Робин
Не Bad, подлец, а Гуд?
В Британии погода
Всегда одна: туман.
В тумане там в два счёта
Обшарят ваш карман.
Два дула — словно жерла:
Беги, пока живой!
Какой там, к чёрту, Шерлок
Под псевдонимом Дойль?
В Британии есть хиппи
Богаче многих скряг.
Britannia is keeping
Колоть себе some drug.
Лови свой кайф, доколе
Не зазвонит Биг Бен.
Какой там crazy к police
Приставил слово man?
Страна сплошных контрастов,
Страна — страннее нет.
Но в русской тьме нам часто
Британский брезжит свет.
Your Majesty, простите,
Откройте мне секрет:
Как может Ваша Britain,
Такая small — быть Great?!
Август 1977
XV. Сожжённая элегия
(«Стихи горят в сиянии свечи…»)
Стихи горят в сиянии свечи.
Есть письмена любви, которой нет
Отныне. Над свечою тает свет.
— Усни, моя надежда, замолчи.
Зачем тревожить сон грядущих лет
И подбирать забытые ключи?
Не изменить движения планет…
Усни, моя надежда, замолчи.
Стихи сгорят, — холодные лучи
Наполнят лёгким воздухом рассвет,
И голос мой промолвит мне в ответ:
— Усни, моя надежда, замолчи.
1978
XVI. Тени
(«Тени, зачем эти тени, кому и когда?..»)
Тени, зачем эти тени, кому и когда?
Тень-понедельник и тени — четверг и среда.
Наши недели — лишь тени сомнительных дней.
И воскресенье одно не имеет теней.
Тени — вокруг. Это тени от них и от нас.
Женские лица — лишь тени накрашенных глаз.
Лица мужчин — что оттенки для зренья слепца.
У прокажённых лишь тень не скрывает лица.
Тени воркуют, как голуби на чердаках.
Тени смеются — старушками в сонных дворах.
Вечные стражи — друзей и любовниц верней,
Тени повсюду. А мы только тени теней.
1978
XVII. Нарцисс
(«Над водой склонился и слегка…»)
Над водой склонился и слегка
Улыбнулся — за пределы сада.
Ничего мне, Господи, не надо
Кроме взгляда этого цветка.
Крыльями два лёгких лепестка
Приподнял — и птицей за ограду!
Ничего мне, Господи, не надо
Кроме жизни этого цветка.
Мир велик. За садом есть река,
Лес… Куда летишь ты? — Есть Эллада.
…Мне-то ничего уже не надо,
А ему — пусть будет смерть легка.
1978
XX.[17] Хемингуэю
(«Выпьем, Хэмми, виски с содой…»)
Выпьем, Хэмми, виски с содой,
Виски с содой и со льдом.
Между Крезовой свободой
И Сизифовым трудом
Жизнь проходит, как в казарме,
И звонит — to you and me —
Колокол. Эй, кто там! Бармен!
Виски с содой, чёрт возьми!
Июль 1977
XXI. «Что там толку в ваших бреднях…»
Что там толку в ваших бреднях,
Арлекин или Пьеро?
Искажают кражи, сплетни
Мандельштамово перо.
На ахматовские строки
Подбираются лады,
Ритмы, свинги, джазы, роки
И — «Смятения» следы.
И не мысленно, Волошин
(И в помине мыслей нет!),
Всяк незван и всяк непрошен
В Ваш же входит кабинет.
Ходят сплетни, ходят слухи
В Петербурге-городке
О каком-то «пленном духе»
С белым голубем в руке.
Так сплетают паутину.
Те — безгласны, те — мертвы.
«Ах, Марина, ох, Марина!
Эх… Елабуга… увы…»
В свете солнца, в свете лампы,
Contra — днём, а ночью — pro,
Оскверняют «мандельштампы»
Мандельштамово перо.
Июль 1977
XXII. Марина Цветаева
(«Моя влюблённость мне близка…»)
Марина в семнадцать лет в 1909 году пыталась застрелиться в театре на ростановском «Орлёнке»…
Моя влюблённость мне близка,
И нет иных подруг.
Зачем тебе тоска, мой друг,
Зачем тебе тоска?
Я вижу тонкие черты
Лица — и чуткость рук.
Зачем тебе мечты, мой друг,
Зачем тебе мечты?
Моя душа ещё жива,
Но нет иных порук.
Зачем тебе слова, мой друг,
Зачем тебе слова?
Моя влюблённость столь легка,
Что нет ни слёз, ни мук.
…Лишь холод у виска, мой друг,
Лишь холод у виска.
19.07.1978
XXIII. Новогодняя элегия
(«О, ночь моя — печаль испепелённой тьмы…»)
О, ночь моя — печаль испепелённой тьмы!
Снежинок над Москвой серебряная стая.
О радости тепла и горестях зимы
Ты, ночь моя печаль, лепечешь, замерзая.
Распахнут звёздный плащ. Героям и богам
Родиться суждено из недр бездонной ночи.
О, ночь моя печаль, ты строишь снежный храм,
Твой чёрный купол тьмы Луною позолочен.
Владычица теней, сокрывших круг земной,
Из мира пустоты, из времени разлуки,
О, ночь моя печаль, над нежной белизной
Я к вечности твоей протягиваю руки.
1977–1978
XXIV. Элегия к прекрасной Елене
(«К июньскому утру Гефеста огонь вознесён…»)
К июньскому утру Гефеста огонь вознесён,
Богиня любви Афродита
рождается в ласковой пене
Эвксинского Понта,
а ночи угрюмые тени, —
Поёт Одиссей, —
исчезают, как горестный сон.
Начало июня есть время бессонных ночей,
А утром лазурь облачается вновь
в белоснежное платье,
И кажется, что облака раскрывают объятья,
Снимая заклятья
с запретных плодов и речей.
Хвалой Аполлону звенит восхищённая медь
Спартанских щитов:
Менелай возвращается
с вестью о мире,
И платье белее, чем облако, тает в эфире.
Елена Прекрасная, Трое не надо гореть!
Пусть Зевс-громовержец,
царевна,
хранит твой покой.
Богиня любви Афродита
развеет все страхи измены.
Начало июня — рожденье прекрасной Елены.
Елена Прекрасная,
счастье — да будет с тобой.
1978
XXV. «Господа иудеи, гвардейцы и древние греки…»
Господа иудеи, гвардейцы и древние греки,
Возвращаю вам острые гвозди,
рапиры, мечи,
Возвращаю и вам топоры, господа палачи.
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Избранное. Том I предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
1
Солнечной Девчонке (англ.) — псевдоним адресата цикла юношеских стихотворений (здесь и далее, где это особо не оговаривается, примечания составителя). В дальнейшем даются переводы слов и выражений с иностранных языков, кроме общеупотребительного английского. Переводы англоязычных выражений приводятся в тех случаях, если к ним даны комментарии.
3
Следом за этим стихотворением в цикле стояла «Элегия для Алейникова», которая с незначительными изменениями вошла в рукописную книгу «Бумажный Парфенон».
6
Под номером VII стояло стихотворение «Из карточной колоды на песке…», впоследствии включенное автором в рукописную книгу «Бумажный Парфенон», а затем опубликованное в книге стихов «Неизвестность».
16
Под номером XIII было помещено стихотворение «Из карточной колоды на песке…», впоследствии опубликованное в книге стихов «Неизвестность».
17
Под номером XVIII стояло стихотворение «Коктебельская элегия», впоследствии опубликованное в книге стихов «Неизвестность». Под номером XIX — стихотворение «Восторженность уходит от меня…», которое вошло в цикл «Дон Жуан». Стихотворение «Хемингуэю» автор впоследствии включил в книгу «Стихи из Времени».
