Владей миром!

Георгий Герцовский, 2020

Новый мир, новые правила, новые опасности. Со всем этим предстоит столкнуться главному герою, обычному парню, второкурснику факультета журналистики. Хватит ли духу у фантазера и шутника противостоять фантастическим монстрам и нешуточной магии? А завоевать сердце красавицы? Или даже двух? Сможет ли он возглавить армию волшебных существ, чтобы свергнуть того, кто ужаснее самих монстров? Или случится что-то другое, например, главный герой откроет еще один мир? Новый мир внутри самого себя?

Глава 6

Болота

До болот дошли без приключений — сам удивился. То есть по небу порой пролетали какие-то ужасные крокодавлы, издающие визг, совсем не похожий на крик журавлиный, но мы их внимание не занимали, по счастью. Заночевали мы не доходя до болот пары сотен шагов. Кинсли сказал, что лучше тут переночевать.

— А что, мы до следующей ночи сможем болота целиком пройти? — спросил я, глядя в бесперспективную, хлябкую даль.

— Нет, — грустно покачал головой он. — Дня три по ним шлепать.

— То есть все равно посреди болот ночевать придется? — Да, — был ответ. — Но чем меньше ночевок, тем лучше. Установили Тайный Кров. Но он не помешал слышать стоны, доносящиеся с болот. И стоны те были вовсе не эротического свойства. Жуткие.

Когда я проснулся, трудно было понять, наступило ли утро. Небо в этом мире всегда непривычного цвета — но днем оно все-таки чуть светлее. Однако тут из-за болотных туманов это различие пропадало. И все-таки я пришел к выводу, что утро наступило. То ли с помощью шестого чувства, то ли посредством третьего глаза, то ли почувствовав пятой точкой. Последняя в темное время суток была заметно напряжена.

Кинсли рядом не было, но через несколько минут он вернулся с охапкой хвороста. Мы заварили травяной чай и позавтракали тем, что было в котомке оруженосца.

Потом Кинсли взял пустой бурдюк и направился туда, где вода была почище — в дорогу набрать. Я от нечего делать решил свои сокровища изучить. Диадема пока меня мало занимала. Да и перстень с зеленым камнем, похожим на изумруд, тоже. Хотя, если честно, перстень я попробовал надеть, подкинуть, покрутить, наконец, даже лизнул, но ничего фантастического ни с ним, ни со мной не произошло. Разве что я почувствовал себя фантастическим болваном — но это не впервой.

Взяв арбалет, отошел к деревьям и решил потренироваться в стрельбе. Но болты оставляли такие глубокие раны в коре, что я сжалился над растениями и стал упражняться с дротиками.

Первый же дротик, воткнувшись, превратил дерево в памятник. Каменный памятник дереву. Тонкие черенки не выдержали окаменевших листьев, начался каменный листопад — я едва отбежать успел.

Я оглянулся по сторонам — будто боялся, что мои проказы кто-то увидеть мог, — схватил другой дротик и со всей силы метнул в каменное дерево. Надеялся, что дротик воткнется в камень, и дерево снова станет деревянным. Почему-то я так решил. Но дротик отскочил и плюхнулся в траву. А первый дротик по-прежнему надежно торчал в камне. Выниманию он не подлежал.

«Минус один. И вынуть его способен только истинный король, — подумал я, вспоминая историю короля Артура. — Только там меч был, а не стрелка в перышках. Ну, так и я не король Артур — мне и дротика, видать, достаточно».

Кинсли все не шел, посоветоваться было не с кем, и я продолжил свои околонаучные изыскания. Подошел к другому дереву и метнул в него тот дротик, что от камня отскочил. Дротик воткнулся и… Ничего. Пока я голову не поднял и не увидел, что листья, как и ствол, стали деревянными. С порывом ветра они забренчали в кронах, как ансамбль ложкарей. Одеревеневшее дерево получилось.

Я метнул еще один дротик в следующее дерево. Оно стало золотым. Мать честная! Листья, в отличие от каменных, с золотых черенков не слетали — надежно держались. Дротик опять не вытаскивался, и, признаться, об этом я пожалел. Я отколупнул ножом кусочек золота. Не наживы ради, а памяти для. Конечно, я был бы рад и целое золотое дерево себе на память оставить, да вот как его выкопать? А тащить потом как?

Приступ стяжательства прошел вместе с приходом Кинсли. Глубоко вздохнув, карлик сказал «отпад», и дротики вылетели из деревьев, которые сразу стали обычными и встретили возвращение к жизни радостным гомоном — видимо, сидевшие в кронах птицы тоже меняли свою материальность. А теперь ожили.

Все вернулось на круги своя, но кусок золотой коры так золотым и остался. Как и каменные листья, что с дерева попадали. Потому, наверное, что у листьев и коры связь с источником, то есть с деревом, прервалась.

— Что? Отпад? И это вся магия?!

— Это никакая не магия. Дротики, Кровный Убийца, шар финфор, Тайный Кров и еще несколько волшебных вещей будут слушаться кого угодно. Будь ты хоть… — он посмотрел на меня сердито, — пустым бурдюком. Лишь бы заклинание знал. Кстати, если захочешь, чтобы тот, в кого дротик воткнулся, так и остался каменным, золотым или деревянным, скажи «ясен пень». Но только до того, конечно, как скомандуешь «отпад».

— А что же ты сразу не сказал? — удивился я. На «пустой бурдюк» не обиделся. Во-первых, это правда — что тут возражать? Во-вторых, слишком велика была радость от возвращения золотоносного дротика. — Ты говорил, что не умеешь пользоваться…

— Потом хотел сказать, — проворчал Кинсли. — В нужный момент. Так и знал, что ты все что ни попадя начнешь в золото превращать.

— Коварный ты, — сказал я, бережно пряча дротики в «патронташ».

Бурдюк с водой — там литров десять, наверное — тащить вызвался я. Совесть-то надо иметь — Кинсли оруженосец, а не водовоз. В отличие от меня, гы. Хотя и Кинсли тоже не оружие таскал, а мои щит и кольчугу. Так что выходило, что он броненосец.

Что такое болота Грольш? Гладь, необъятная глазом, лишь местами над тиной вода проступала. Кое-где из тины торчали корявые, полумертвые деревья. Других неровностей было не видать — ни кочек болотных, ни островков. Легкий дымок стелился над гладью, словно парок над супом. А варить в этом супе, стало быть, нас будут. Воняло затхлостью и тиной болотной.

Место, конечно, жуткое, но не потому, что там легко было представить себе целую стаю собак Баскервилей.

А потому, что там будто бы сам воздух был пропитан серой тоской и безнадегой. Наверное, если бы человек рождался и еще в колыбели понимал, что вся его жизнь будет похожа на это ровненькое болото до горизонта, — сразу бы умирал. И не потому, что страшно, не потому, что непроходимо это болото, а потому, что тоска.

Под ногами был неустойчивый слой дерна. Над ним вода тонким слоем, а под ним, видимо, пропасть. Но дерн нас выдерживал, хотя и качался под ногами, как подгнившие доски пола в дряхлеющем доме. Мы шли, хлюпали и молчали. Говорить не хотелось. Да и отвлекаться было нельзя — пропасть под ногами.

Зато было время подумать. И какие мысли роились в моей голове, понятно было без слов. Жил себе человек, никого не трогал. А его взяли и сослали куда-то. Может, и не в ад, хотя, глядя на эти болота, я бы не был в этом уверен. Но уж точно не в рай. А за что, спрашивается? Что я сделал такого? Или не сделал, наоборот? Учился, да, плохонько, да, с пересдачами, но учился же. На подработку, правда, так и не устроился, но собирался же в самое ближайшее время начать честно зарабатывать свой хлеб диабетический. Так за что? А с другой стороны, кого я спрашиваю, интересно? Господа Бога? Так его промысел мне никогда не понять. Кого тогда? Себя самого? Так с тем же успехом я мог себя спрашивать, как только родился. За что, почему, в раю иль в аду? И также никто мне ответа не дал бы, даже если б я с рождения мог речь понимать.

— Слушай, Кинсли, — возник у меня толковый вопрос, — а часто тут такие, как я, непонятно откуда появляются?

— Нет, — не оборачиваясь, ответил Кинсли. Он тыкал палкой в тину, прежде чем сделать следующий шаг. — До тебя только Немо был двадцать весен назад. Еще раньше — Артур.

Значит, все-таки не ад. Вряд ли там такая вялая текучка кадров, что только раз в двадцать лет грешники объявляются. А может, это и вовсе не загробный мир? Или помимо ада с раем их множество? А почему нет? Вдруг их миллиард? Каждому почившему свой персональный посмертный мирок.

А с другой стороны, ну и пусть! Какая разница? Да, тут бывает страшно, бывает больно, а иногда страшно больно, но и на Земле не без этого! Зато тут приключений по самое не хочу, маги, вещи волшебные, девки сексапильные и — главное — диабет не мучает! Посмертный мир? Ну так что ж теперь? Всяко веселее, чем в хрущевке жить и «Стилистику и литературное редактирование» зубрить.

Вечером остановились на ночлег. Выбрали пятачок — не то чтобы совсем сухой, но если наши вещи покидать, а потом сверху возлечь, не промокнешь. Костер, конечно, не развести — не из чего, а до ближайших корявых деревьев далековато. Да и росли они, как назло, прямо посреди топи. Погрызли мы мяса вяленого, водой запили, разобрали Тайный Кров, затащили в него котомки и шмотки. Потом на них и улеглись.

— Уснуть надо вместе, — буркнул Кинсли. — Никаких часовых.

Почему-то от этих слов мне стало страшно.

— Почему? — спросил я.

— Лучше этого не знать, — ответил Кинсли и лег спиной ко мне.

— А что, Тайный Кров нас не защитит?

— От этого нет защиты, — «успокоил» Кинсли. — Спи.

Я думал, что после такого напутствия полночи заснуть не смогу, но ошибся. Устал так, что уснул сразу, как обуютился на барахле.

Пробудился среди ночи. Темень вокруг непроглядная — лун за туманом не видно, а может, и не было их на небе. Вдруг надо мной что-то нависло. Какой-то призрак, свитый из сизой дымки. Впадины вместо глаз, провал вместо рта, контуры лохмотьев на костлявом остове. Не живое — это понятно. Только вязь из дымов. Но когда эта парообразное нечто подсунуло длань под мой затылок, побуждая встать, я понял, что это не иллюзия. Хотел заорать от страха — не смог; хотел вырваться, оттолкнуть урода от себя — не было сил. Меня словно парализовало.

Дымка, из которой был создан призрак, и не думала таять, в отличие от моей веры в то, что все это сон.

Призрак, поднимая мою голову, заставил меня сесть. Потом я встал на колени, посеменил к спящему Кинсли и потянулся к ножнам за Кровным Убийцей.

Когда я в детстве в шутку мутузился с папкой, он ловил мою руку и заставлял шлепать ей самого себя по мордахе. Больно не было, но смешно — до мокрых трусов. Сейчас, когда моим телом управляли так, будто меня и нет вовсе, — снова почти до мокрых трусов. Но не смешно.

Я навис над Кинсли с ножом в руках. Призрак не вошел внутрь моего тела, а лишь приобнял, будто я ростовая кукла в маппет-шоу. Вот шея спящего Кинсли — проснись, идиот! Вот острие ножа. Оно неумолимо приближалось к горлу моего оруженосца. Я сопротивлялся как мог, чтобы хотя бы замедлить движение ножа, не то что остановить. Никогда — даже если сто раз отжимался от пола на кулаках — мне не приходилось так напрягать физические силы и волю. А в тот момент пришлось превзойти себя, чтобы не сделать непоправимого. Не убить спящего Кинсли! Вредного, ворчливого, иногда даже грубого, но верного и надежного. Моего оруженосца, спутника и доброго товарища.

Я не смог остановить рук. Я смог заорать. Вопль со дна моей утробы вырвался, как вырывается крик у спящего, когда он видит кошмар. И спящий просыпается. И Кинсли проснулся — всего за секунду до того, как Кровный Убийца напитался бы его кровью.

— Я не сплю! — заорал Кинсли и быстро откатился в сторону, дав ножу вонзиться в землю. — Слышишь, мы не спим оба!

Только в этот миг я снова почувствовал, что мог управлять своим телом. Призрак исчез с шипением, будто плеснули воды на нагретый камень.

Я плюхнулся на землю. Лежал, пялился в туман, а нож зачем-то продолжал судорожно сжимать, выставив перед собой.

— Что это было? — наконец спросил я, стуча зубами от страха и холода.

— Призрак болот. Один из многих.

Кинсли подошел, выковырял из моих рук Кровного Убийцу.

Спустя еще пару минут я смог сесть.

— Призраки Грольш нападают только тогда, когда кто-то один не спит. Если все спят или наоборот — не тронут. Вот почему я сказал, что уснуть надо вместе.

— То есть ты знал о них и не предупредил? — медленно повернул я голову к Кинсли.

— Слышал. Сам не встречал. До сегодняшней ночи. Предупреди я тебя, ты бы точно не уснул. Я тебе сразу сказал, мало кто пройдет болота Грольш — что ж ты хочешь? — Он помолчал, глядя на меня вопросительно. — Есть будешь?

Я затряс головой — не до еды. Кинсли пожевал мяса и снова в путь засобирался.

— Сколько еще идти? — спросил я.

— Пару дней еще.

— А ночевок? — Я настороженно ждал ответа.

— Одна как минимум.

— Не пойду, — решительно заявил я. — Один раз повезло, и спасибо небу. А во второй раз может все иначе сложиться. Что, если я заорать не успею?

— И что же делать? До Пчелиной ведьмы мы иначе не доберемся.

— А можно так сделать, чтобы мы уснули и проснулись в один момент? И чтобы посреди ночи никто пописать не встал. Может, снотворное какое-нибудь из трав соорудишь? Или можно дротиками уколоться — тебя, например, камнем сделаем, меня золотом…

— Чегой-то тебя — золотом? В дерево превратим. Ближе всего тебе.

— Ладно, пусть деревом. Так ночь переждем. Вот только кто нас расколдует?

В результате вот что надумали — ложимся плечом к плечу. Как только один из нас проснется — должен сразу же разбудить другого! Так авось призрак и не успеет.

День прошел без приключений. Шлепали по болоту — вокруг туман, под ногами слякоть. Торопились, чтобы в светлое время как можно дальше пройти и одной ночевкой в болотах обойтись. Однажды, правда, Кинсли оступился и юркнул в прогалину, но я успел его за руку схватить.

Ночью мы под бочок друг другу притулились, стали ждать сна. В этот раз я долго уснуть не мог. Но лежал, крепко глаза закрыв и даже дышать стараясь помедленнее. Для того чтобы тварь болотная никак меня от спящего отличить не смогла. Вчера-то я не только глаза открыл, но и башкой вращать начал, вот призрак и накинулся. Наконец я уснул.

Ночью проснулся. Вовремя вспомнил, что нельзя одному из сна выходить, стал со всей силы толкать Кинсли. Он никак не отреагировал. Тогда я сказал, все так же глаз не открывая: «Кинсли, проснись!». Тишина была мне ответом. Может, он ушел куда — а я просто бурдюк с водой локтем толкал? Но глаз я все не открывал.

— Кинсли, — закричал я уже в полный голос, — проснись, говорю!

Тишина. Тут я понял, что случилось что-то. Открыл глаза, к Кинсли поворачиваюсь — нет, лежит, вроде спит. Терять мне уже было нечего — я всем призракам виден давно, потому со всей силы начал Кинсли трясти и блаженным матом орать, чтоб проснулся. И разбудил наконец-то — карлик зашевелился и ко мне начал поворачиваться. Только что-то не так с ним было — вместо лица у Кинсли та самая дымка сизая с впадинами и пропастью рта.

— А! — заорал я и проснулся по-настоящему.

Трещал костерок. Кинсли, живой и здоровый, какие-то плоды на ветку нанизывал.

Все оказалось сном. А в Утронию уже утро пришло, и мой добрый оруженосец завтрак готовил. Здесь и хвороста, оказывается, полным-полно было — в этой части болот немало сухого валежника. Просто в темноте мы его не заметили. А далеко вдали — еще одна радость — уже виднелись холмы. Идти еще далеко, но хотя бы был виден конец пути.

Дальше пошли веселее. До следующего привала смогли пройти изрядно. Отдохнули с полчасика, закусили и дальше тронулись.

* * *

Тварь, которая бросилась на нас, походила на гигантского зеленого паука с башкой не спереди, а над туловищем. Она торопилась к нам, протыкая болотную жижу, и даже проваливалась иногда одной или двумя лапами, похожими на копья, но сразу же выскакивала, поднимая шум и плеск.

Бежать было некуда. Из-за плеска воды я едва расслышал, что мне орал Кинсли. До чудища оставалось метра два, и оно уже занесло переднее копье, чтобы наколоть меня и отправить, вкусного, в пасть, когда я наконец расслышал:

— Дротик!!!

Стараясь попасть в туловище, а не в твердую, как кость, лапу, я метнул первый попавшийся дротик. Со страху метнул так сильно, что дротик вошел, словно в масло, куда-то в район носа.

Только в этот момент я заметил, что вокруг паука — в верхних слоях болотной жижи — вились какие-то мерзкие черви, похожие на пиявок, но каждая в метр длиной. Видимо, тоже к трапезе спешили.

Паучина окаменел. Только теперь я смог его рассмотреть как следует. Огромная пасть, в бойницах глаз — черные зрачки на стеблях, как дула. Атаковал он, судя по всему, лапами, низ которых походил на охотничий нож — зазубрины и острие. Болотная тварь была ростом со слона. Эх, если б могли ваять творцы такие скульптуры — какая динамика, натуральность, естественность! Окаменевшая динамика, увлекая за собой натуральность, стала погружаться в болото. Оно и понятно — памятник болотной твари весил, наверное, пару тонн. Я понял, что меня тоже начинает затягивать в образующийся водоворот, поэтому стал энергично отступать.

— Ясен пень! Отпад! — крикнул Кинсли, и дротик вынырнул из болота. Кинсли передал его мне. — Что же ты возился так долго? — набросился на меня оруженосец. — Еще миг — и от тебя лохмотья бы остались.

Я вспомнил дымчатые лохмотья призрака болот и произнес:

— И стал бы новым призраком этих мест.

— Эх, — махнул рукой Кинсли, взвалил котомку на плечо и пошлепал дальше. Благо долгожданная суша была уже совсем близко.