Владей миром!

Георгий Герцовский, 2020

Новый мир, новые правила, новые опасности. Со всем этим предстоит столкнуться главному герою, обычному парню, второкурснику факультета журналистики. Хватит ли духу у фантазера и шутника противостоять фантастическим монстрам и нешуточной магии? А завоевать сердце красавицы? Или даже двух? Сможет ли он возглавить армию волшебных существ, чтобы свергнуть того, кто ужаснее самих монстров? Или случится что-то другое, например, главный герой откроет еще один мир? Новый мир внутри самого себя?

Глава 2

Зайга и камнепад

Спустя некоторое время мы подошли к огромному черному срубу, который выполнял роль местного питейного заведения. Внутри стояли бочки-столы и лавки вокруг них. Снаружи «на террасе» — скамейки и столы. Чаще всего лавки-скамейки представляли собой два пня и перекладину между ними. Иногда пни заменялись валунами. Столы же были целиком каменные — четыре истукана и на них плита неподъемная.

Внутри сруба суетились несколько существ — не всех язык повернется назвать людьми. Один — с черной кудрявой шевелюрой, бородой и огромным крючковатым носом — был ростом мне по плечо. Но главное, что у него во лбу был третий глаз — и не в религиозно-восточном понимании, а в самом прямом. Трехглазый отдавал распоряжения, мелькал то здесь, то там, порой гневно тряс бородой — в общем, командовал.

Две кокетливые девушки в белых передниках и красных шапочках — за что я их мысленно и прозвал в честь главной героини сказки Шарля Перро — сразу состроили мне глазки. Рядом с бочками и сам на бочку похожий — низкорослый четырехрукий мужичок. Шкура у него была темная, по всему телу — бородавки, приплюснутая голова и длинные уши. Последние напоминали ослиные, но торчали не вверх, а в стороны.

Пятый работник забегаловки, который все время с бочками возился — отодвигал пустые, подвигал и дырявил полные, — походил на тролля. Во всяком случае, что-то подобное я и представлял, когда читал про сказочных троллей. Он был раза в полтора выше меня, а весил, наверное, как трое таких, как я. Малозубая пасть от уха до уха, кожа миндального цвета, нос как огромный картофан. Зато глаз и рук всего по паре. На нем был измызганный кожаный передник, делавший гиганта похожим на заправского мясника.

У столов на улице сидело с полдюжины разных существ, и гости прибывали. Судя по красным всполохам на фиолетовом небе и общему затемнению, наступал вечер, и народ стягивался опрокинуть кружку-другую в хорошей компании.

На меня, кроме красных шапочек, внимания никто не обратил. Наверное, тут видали прикид и покруче, чем мои красные джинсы. Были тут и занятней меня персонажи. Взять хотя бы двуглавого лесоруба, который сразу двумя башками из одной кружки пить умудрялся. Может, конечно, не лесоруб, а палач, например, но его топор, прислоненный к лавке, на боевой не походил. Как не походила на доспехи шкура на плечах. Вот такие они в Утронии — мясники с лесорубами.

Сели с Кинсли, заказали красной шапочке по кружке напитка.

— Пиво? — спросил я оруженосца.

— Пи… что? — переспросил он.

— Или эль?

— Ты обзываешься, что ли? — нахмурил брови Кинсли.

— Черт! Напиток как называется, который мы пить будем?

— Зайга… Из сливы заречной делаем… — удивленно посмотрел на меня Кинсли.

— Все чудесатее и чудесатее, — вздохнул я. — Давайте вашего зайку, пить охота.

Что сказать? Не брага, не пиво, но пить можно — чуток горчит, чуток сластит, чуток хмелит. Зато хорошо жажду утоляет. После двух кружек — за них Кинсли заплатил, грустно в глаза мне глядя, — стало повеселее.

— Ну что, дальше двинемся? — сказал я.

— Куда? — хмуро спросил Кинсли. — Тебе что, денег не надо раздобыть? Так и будешь в моем кошельке пастись?

— Так, — посерьезнел я, провожая взглядом одну из шапочек, — во-первых, деньги верну. Ты сказал — угощаешь, так что не начинай. А во-вторых, что-то не пойму, где мы здесь денег раздобудем? Хочешь, чтобы я вместо того мясника бочки перетаскивал? Вряд ли ему это нужно. А грабежом заниматься не стану — я по другому профилю.

— Дурак ты по профилю, — сказал Кинсли, но, встретив мой сердитый взгляд, на всякий случай подальше от стола отодвинулся. — Сюда не за этим ходят. Дайна! — позвал он одну из красных шапочек, и та, словно ждала, сразу перед столом возникла.

Пока Кинсли с ней говорил, она к нему только разик повернулась, все остальное время мне улыбалась.

— Дайна, есть кто? — спросил Кинсли.

— Ты о чем, Кинсли? — все так же на меня глядя, спросила девушка.

Тот заерзал на стуле — не ожидал, что Дайна не поймет с полуслова.

— Ну, эти… — пробормотал Кинсли, выразительно глядя в плечо красной шапочке, — кому помощь нужна…

Она наконец одарила его кратким взглядом и опять на меня воззрилась — теперь восторженно.

— Ах, вот ты о чем?! Нет, Кинсли, никого нету. А как он будет, — спросила девушка, тыча в меня пальчиком, — без этих всяких мечей, арбалетов, трусов железных? — Она расхохоталась. Вокруг вдруг затихли пересуды, и я почувствовал на себе взгляды посетителей.

— Купим! — вдруг громко и сурово сказал Кинсли. — Лучше зайги еще принеси. — Он даже по столу пристукнул.

— Поняла, не дура! — Продолжая улыбаться, Дайна подхватила пустые кружки и исчезла в недрах сруба. Оттуда скоро вновь донесся девичий хохот.

Мы с Кинсли сидели и хмуро смотрели друг на друга. Не знаю, куда меня пытался затащить мой новый знакомый, но его затея явно провалилась.

Кружки нам вынесла другая шапочка — чуть ниже ростом и с волосами посветлей.

— Ребята, если вы вправду ищете, как подзаработать, так я вам скажу. — Девушка говорила серьезно. — Только, наверное, задание не простое. Клохм уже третий день сюда ходит, не может найти помощников.

— Почему не может, Райма? — Кинсли окинул взглядом гостей заведения и повернулся к девушке. — Только я Клохма что-то не вижу… Он внутри, что ли?

— Да нет, — ответила Райма. — Он здесь до утра сидел, а сейчас, наверное, спать ушел. Наверняка через часик-другой снова явится.

— Что за беда-то у него? — подал я голос.

— Грахман, — доверительным шепотом сообщила Райма, — что-то украл у Клохма. — Она оглянулась, будто боялась услышанной быть. — Ну, остальное у него узнаете… — сказала она громче и спешно ушла.

— Ха, — Кинсли заплел на груди руки и смотрел на меня с видом ценителя тонкой шутки, — грахман! Понятно, почему никто Клохму помогать не хочет. Будем другого заказа ждать. Тебе бы пока по мелочи: шиврота одолеть, может, сбежавшего рипреля хозяину вернуть. Вот такое что-то… А с грахманом мало кто во всей Утронии связываться станет. Разве что Немо, Литтия, Рахли… — Кинсли рассуждал, с умным видом глядя перед собой. Так, наверное, знаток Шекспира перечисляет названия его пьес.

— Кто это — грахман? — спросил я.

— Помнишь грухса? — вопросом на вопрос ответил Кинсли.

— Конечно! — съязвил я. — Как не помнить! Как сейчас!

— Это тот серый со множеством глаз, хозяйка которого тебя проткнула бы, если б я не вмешался, — высокомерно глядя на меня, заявил Кинсли.

— Помню, — отвел я взгляд.

— Вот грахман лишь чуть поменьше. Ворует все, что блестит, и уносит в гнездо. Но мало кто в живых остался после того, как попытался что-то из гнезда вытащить. Точнее, ни одного не припомню.

— А если его обхитрить как-нибудь? — спросил я.

— Хм… Для этого мозги надо иметь, силу и смелость, — хмуро заявил Кинсли, ясно давая понять, что это не мой случай.

Во мне, как говорится, взыграло ретивое. Вообще-то я не из робкого десятка. Несмотря на диабет, спортом занимаюсь с детства — в рамках дозволенного, конечно. Коричневый пояс по карате. Тренер всегда настаивал, чтобы мы говорили «карате-до». Что «путь пустого кулака», то есть карате-до, такой же путь, как айкидо, дзюдо и прочие. Но я так и не привык.

Правда, я уже несколько лет, как забросил занятия, но перезабыл еще, к счастью, не все. И, увы, меня до сих пор легко взять на слабо. Что и подтвердилось…

— Он от бабки моей мне достался, кристалл этот, — почти плакал Клохм. Двумя головами и нарядом он был похож на того лесоруба со шкурой на плечах, но подсохшего с возрастом. — Я в тот день в своей хижине уборку делал, решил и кристалл протереть. Подошел к ручью, вижу, на скале грахман сидит, с меня глаз не сводит. Я сра-а-азу понял, что ему надо! — Клохм плакал уже не почти. — Пока назад к хижине бежал, гад подлетел, дорогу мне преградил. Башку свою гадскую то в одну, то в другую сторону склонит — ждет, значит. А что я? — хлюпал Клохм. — Самоубивец, что ли? Отдал… Он его, сволочь, бережно взял, будто лакомство. Взмахнул крыльями и был таков! Хэ… хэ… хэ… — хныкал Клохм.

— Этот противоправный поступок уже не выглядит как обычное воровство. В данном случае его можно классифицировать как грабеж, — сказал я и обвел умным взглядом собеседников.

— Чего? — хором спросили Клохм с Кинсли.

Что тут поделать — включается у меня иногда. Все-таки на журналиста учусь. Вот и стараюсь так выражаться.

— Грабеж, говорю, да и только, — промямлил я.

— А где герой? — Клохм уставился на Кинсли, перестав хныкать.

— Вот он, — кивнул в мою сторону тот, но сам глаза отвел.

— Он?! Герой?! — поразился Клохм, рассматривая меня. — А как же?.. А где же?.. Эх, что я с вами время-то тратил! — сам на себя разозлился двуглавый. — Где ему?! Даже десяток таких, как он, грахмана не одолеют!

Тут я вообще рассердился. Чего это они меня ни во что не ставят! Драться умею, умом тоже Бог не обидел. Доспехами-мечами не обзавелся? Росточком не вышел? Я вам, уроды двуглавые и карлики длинноухие, покажу, что не меч и не рост в жизни главное!

Я поймал за руку Клохма и произнес, с нажимом так, сурово почти:

— Ты на внешность-то мою не смотри.

— Эх, да брось ты. — Тот высвободил руку. Он был явно расстроен.

— Спорить не буду, просто скажи, сколько заплатишь, если я тебе твой кристалл разлюбезный назад принесу на блюдечке?

— На каком блюдечке? — На меня воззрились обе бошки.

— С голубой каемочкой! — заверил я.

— Нисколько. За каемку. Она мне на кой? А за кристалл — три золотых!

— Ну, ты уж наглеешь, — подскочил к нам Кинсли, и от возбуждения скудные белесые волоски на его голове дыбом встали. — Такая работа не меньше семи золотых стоит!

— Да я тебе хоть тридцать пообещаю, — брезгливо поморщился Клохм, а его вторая голова уже смотрела в сторону. — Толку-то? Все равно не справитесь. Задатка на доспехи и оружие не дам, сразу говорю!

— Дашь семь монет? — спросил я.

— Тьфу! — Он плюнул себе под ноги. — Да что с вами говорить-то? Если найдете каких-нибудь готов, которые сделают это за вас — пять золотых заплачу. На большее не надейтесь.

И ушел.

— У вас тоже готы есть? — спросил я Кинсли.

— Ну да, — отвечает тот.

— Как выглядят? Тоже в черное одеваются, белый грим и синяки под глазами?

— Чего? — не понял Кинсли. — У нас так покойники выглядят, как ты описал. Помнишь здоровяка, что бочки перекатывал? Вот он — гот.

Я вспомнил тролля.

— Что делать-то думаешь? — с сомнением глядя на меня, спросил карлик. — Ты его так за руку схватил — я думал, у тебя мысль появилась.

— Появилась! — категорично ответил я. — А нет, так появится. Что-нибудь придумаем, не сомневайся. В крайнем случае в Интернете посмотрю: «Как одолеть грахмана». Шутка! Все равно справимся!

Вот бывает у меня такое настроение, когда мне, как пьяному, море по колено и горы по плечо. Иногда помогает в жизни. Кровь бурлит, адреналин или тестостерон — я не специалист в этих жидкостях — по венам бежит. Когда во время соревнований меня такой раж охватывал, я всегда до финального боя доходил. Плохо только, что этого не хватает надолго — то ли тестостерон выдыхался, то ли адреналин впитывался, то ли кровь остывала. Так что в финальных боях я уже не выигрывал, а дипломов за второе место у меня целых четыре висит. Надеюсь, грахмана одолею в полуфинале.

— Где он живет, грахман твой?

— В скалах они гнезда вьют, — ответил Кинсли.

— Ну так и пошли — на месте разберемся, что да как. Они что, как сороки, все блестящее к себе в гнезда стаскивают?

— Угу, — кивнул Кинсли. — Волшебные или просто красивые вещи, иногда даже девушек, если они в платьях красивых.

— Вот блинство! И что, не нашелся рыцарь, который бы такому гаду морду начистил?

— Почему? — вздохнул Кинсли. — Дураков много. Находились. — Он опять посмотрел на меня со значением.

Мы шли вдоль скал. Внизу бурлила река. Темное небо слегка освещалось светом трех лун. Одна — та, что у нас за спиной осталась, бордовая, небольшая. Зловещая. Я ее Марсом назвал. Другая — голубая и огромная — нависала слева. Ей я присвоил имя Юпитер. Еще одна — черная — походила на корону вокруг земной Луны во время солнечного затмения. Потому и назвал ее Затмением.

Было не холодно, но свежо от воды. Шли мы долго, а я, под грузом полученных впечатлений, едва передвигал ноги. Под уступом одной из скал, кое-как обустроившись на холодном песке, я наконец уснул. К тому моменту Кинсли уже сопел.

Утром луна Юпитер осталась лишь в виде трудно различимого трафарета на небе, а Марс и Затмение вовсе скрылись. Мы продолжили путь. Есть хотелось, но нечего было — котомка Кинсли давно опустела.

Кто там над нами на скале тронул камень и, главное, зачем? Случайно или умышленно? Неизвестно. С горы, вдоль которой мы шли, вдруг градом посыпались булыжники. Мы кинулись назад по тропинке — там тоже камни летят. Прижались к горе — кое-как втиснулись в крохотную пещерку. Так и спаслись от камнепада. Вот только вход в наше убежище завалило непролазно. И выход, разумеется. Дневной свет пробился через щели между камнями, только когда пыль улеглась. Я было начал камни расшатывать да вытаскивать — только хуже сделал. Груда камней еще сильней нас прижала.

Да. Вот бы где мобильник пригодился. МЧС вызвали бы, все дела. Через пару часов уже бы сидел дома в теплой ванне. А тут… Ни мобильника, ни МЧС, ни ванны, наверное. Мне неудержимо захотелось домой. Никаких перспектив нашего с Кинсли вызволения не обозначалось. Все, что мне оставалось, — рассматривать груду, что вход завалила. И на самом верху я обнаружил небольшую дырку — может, Кинсли и пролез бы. Тот, к слову, руки не опустил, если не считать того, что он их в землю по локоть погрузил — подкоп рыл. Таким образом думал спасти нас. Я в это предприятие не верил, да и помочь ему не мог — не развернуться было.

— Кинсли, — сказал я хрипло. Горло саднило от пыли и дышать приходилось с трудом. — Видишь во-он ту дыру, на самом верху? Попробуешь пролезть?

Тот кинул взгляд вверх и продолжил рыть.

— Даже если и да, как я туда попаду? — спросил он, со злостью выгребая большую пригоршню песка.

— Я подсажу.

Он вновь поднял глаза, смерил взглядом расстояние до отверстия и мой рост.

— Только если на голову встать, тогда, может быть, я вон до того уступа на скале дотянусь. На него взберусь, а оттуда уже… Но, может, нас просто завалит…

Кинсли успел пролезть в дырку прежде, чем камни пришли в движение и обвалились, заполонив оставшееся передо мной свободное пространство.

Пару раз меня сильно ударило по голове — кровь потекла на лицо, но хуже того, я никак не мог руку выпростать, чтобы булыжник с головы скинуть. Один из камней острым углом врезался мне в грудную клетку и, как бабочку булавкой, прижал к косой стене пещеры. Рубаха прорвалась, кровь текла, но это все мелочи — хуже было то, что я не мог нормально вздохнуть.

— Кинсли… — просипел я так тихо, что даже если бы он рядом стоял, не услышал бы. Я умолк, пытаясь прислушаться к тому, что происходит. Выбрался ли он наружу? Не завалило ли насмерть?

Лучик света, пробивающийся через щель между камнями, стал лучом надежды. Я смотрел в эту щель и думал о вечном — да, да, как ни странно, не о бренном своем спасении, а о том, что же со мной произошло. Как я попал в этот жестокий мир с Затмением вместо Луны? Мир без сотовой связи и Интернета. Мир, где даже вино с пивом не потребляют. Заберите меня отсюда! Пока я жив.

Где я сделал ошибку? Вот идет себе человек домой из магазина, лифт вызывает. И р-р-раз — под сиреневым небом. Среди хмурых двуглавых лесорубов, готов, феминисток с копьями и драконов многоглазых. Был моментик, не спорю, когда казалось, что мне жутко повезло. Так бывает, наверное, когда от надоевшей жены уходишь к новой женщине. Кажется, как все по-новому, как все феерично! А через две недели, в очередной раз выливая в унитаз несъедобное содержимое тарелки или слушая «умности» новой пассии, понимаешь — нет, братец, зря поменял шило-то на мыло. Хотя сам я пока не был женат и не планировал.

Да, о чем я вообще? Какой брак, к лешему?! Я сдохну, если в течение часа меня отсюда не вытащат! Если Кинсли не найдет какого-нибудь доброго дракона, который камни эти снесет в стремнину, а меня, аки принцессу белолицую, вызволит из заточения. Помру тут от жажды или задохнусь — оба сценария мне казались равно вероятными: пить и вздохнуть полной грудью хотелось неудержимо.

Кровь из разбитой головы течь перестала, теперь струился пот. Жутко хотелось стереть его с лица, почесать шею. Но на правом плече примостился булыжник, который нещадно давил, а левая рука была прижата к телу плотно, как у оловянного солдатика. Казалось, с момента спасения Кинсли прошло часа три. Впрочем, может, всего два или даже час — время в таком положении текло крайне медленно. Я слабел, а сознание мутнело.

Вдруг камни просто исчезли. Будто и не было их. Я рухнул на мокрый песок, хватая воздух и откашливаясь. Когда добрался до ручья и припал к нему, словно теленок к титьке, Кинсли рассказал, как меня удалось спасти.

Оруженосец был немногословен. Все, что мне удалось вытянуть, — ему помог какой-то знакомый волшебник.

Вызвал ли его Кинсли, или тот случайно пролетал мимо в голубом вертолете — неведомо. Карлик наотрез отказывался ударяться в подробности.

— Как он это сделал? — допытывался я.

— Как, как… — буркнул Кинсли. — Прилетел, рукой махнул, камни исчезли.

— А ты где был при этом?

— Как где?! Рядом, — удивился Кинсли.

Вот все, что мне удалось узнать о моем чудесном и долгожданном спасении.

— Что теперь? Тоже бабок ему должны?

— Чего?! — переспросил Кинсли. — Каких бабок? Зачем ему старухи?

— Денег, — говорю, — должны мы ему или как?

— Нет, братец, деньгами тут не отделаешься. На месяц пойдешь к нему в услужение, — сказал Кинсли.

«Девяностые какие-то… Разгул проамериканской демократии в России. Меня что, в рабство продали?! Это покруче, чем на „счетчик поставить“, как тогда говорили».

— Ты… серьезно?

— Совершенно.

— И когда я должен прийти отрабатывать?

— Он сказал, через месяц. Сейчас он слишком занят. Да ты не бойся — он не очень злой.

— А если не приду? Или можно не спрашивать?

— Да, — грустно кивнул Кинсли, — лучше не спрашивать.