Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы

Генрих Харрер, 1953

Генрих Харрер (1912–2006) – австрийский альпинист, путешественник и писатель. Его книга «Семь лет в Тибете: Моя жизнь при дворе Далай-ламы», впервые опубликованная на немецком языке в 1952 году, была переведена на 53 языка и послужила основой для двух кинофильмов: британского документального фильма 1956 года и знаменитого американского художественного фильма 1997 года с Брэдом Питтом в главной роли. Благодаря настоящему изданию российский читатель впервые ознакомится с полным текстом книги Генриха Харрера в переводе с немецкого. Авторская интонация и структура текста бережно сохранены. Впервые публикуются фотографии, сделанные во время этого путешествия.

Все перенесенные тяготы напрасны

После долгих блужданий около полуночи мы добрались до города и храмового комплекса Уттаркаши. В его узких переулках мы быстро заплутали. Так что Маркезе уселся с рюкзаками в каком-то темном углу, а я стал пытаться определиться с направлением. Через открытые двери храмов виднелись лампадки перед таращащимися в темноту статуями богов, и мне частенько приходилось быстро отпрыгивать в тень и прижиматься к стене, потому что монахи ходили от одного храма к другому. Мы потеряли больше часа, прежде чем нам удалось выбраться из этого города и снова выйти на паломническую тропу…

Из множества описаний путешествий, которые я прочел перед побегом, я знал, что скоро мы должны будем пересечь так называемую внутреннюю границу. Она проходит параллельно настоящей границе страны на расстоянии от ста до двухсот километров от нее, и для посещения этой зоны всем — за исключением постоянно проживающих там — необходимо иметь паспорт. И так как у нас паспортов не было, нам следовало особенно тщательно следить за тем, чтобы не приближаться к полицейским кордонам и пунктам досмотра.

Долина, по которой мы шли, слегка поднимаясь вверх, становилась по мере нашего продвижения все менее населенной. Теперь нам не составляло труда находить места для дневок. Часто я безбоязненно покидал укрытие при свете дня, чтобы принести воды. А один раз даже развел небольшой костерок и сварил овсяную кашу; тогда мы в первый раз за две недели поели горячей пищи.

Мы находились на высоте уже около 2000 метров и по ночам часто проходили мимо поселений бхутия. Это тибетские торговцы, которые летом держат маленькие лавочки в Южном Тибете, а зимой уходят в Индию. Многие из них проводят теплые месяцы в горных деревеньках на высоте от 3000 до 4000 метров, где возделывают ячмень. Эти поселения, которые мы видели по ночам, имели одно очень неприятное свойство: рядом с ними нам всегда попадались сильные и агрессивные тибетские псы — это длинношерстная порода средних размеров, с которой мы впервые столкнулись в этих краях.

* * *

Однажды ночью мы оказались в одной из таких бхутийских деревень, обитаемых только летом. В тамошних низеньких домиках с крышами, крытыми дранкой, придавленной камнями, почудилось нам что-то родное. А сразу за деревней нас ждал пренеприятный сюрприз: местность была как будто после наводнения, словно по ней недавно прошел селевой поток, а моста через ревущую реку, которая и опустошила все вокруг, мы, сколько ни искали, не обнаружили. Пересечь реку иным способом тоже оказалось невозможно. В конце концов мы прекратили поиски и решили понаблюдать за этим местом из укрытия, ведь невозможно было поверить, что здесь паломническая тропа внезапно обрывается. И действительно: уже ранним утром стали появляться паломники; к нашему великому удивлению, они пересекали реку именно там, где ночью мы тщетно пытались сделать это много часов подряд. Как именно они это делали, к сожалению, не было видно — лес закрывал обзор. Настолько же странным и необъяснимым нам показалось и то, что еще до полудня поток пилигримов иссяк.

На следующий вечер мы снова попытались перейти реку в том же месте. И нам это опять не удалось! Только тут наконец меня осенило: наверное, эта речка питается снегами. Такие реки наполняются водой из тающих ледников и получают наибольший объем воды в период с позднего утра до глубокой ночи. А ранним утром уровень воды в них ниже всего.

Все оказалось так, как я и предполагал: снова подойдя к реке с первыми лучами солнца, мы увидели выглядывавший из воды примитивный мост из стволов деревьев. Осторожно балансируя по скользким бревнам, мы перебрались на другой берег. Но, к несчастью, дорогу нам преграждали все новые рукава, пересекать которые было так же трудно. Я как раз благополучно переправился через последнее русло, когда Маркезе поскользнулся и упал в воду. Хорошо еще, что он ухватился за ствол, а то бы его унесло течением. На берег он вылез мокрый до нитки и совершенно без сил, и, сколько я ни бился, убедить его идти дальше мне не удалось. Несмотря на настойчивые уговоры дойти до леса, он распаковал свои вещи и стал разводить костер. Тут я в первый раз пожалел, что не послушался его неоднократных просьб дальше идти одному. Я всегда настаивал на том, что все тяготы мы должны переносить вместе…

Тут же около нас появился индиец и, едва взглянув на разложенные на земле европейские вещи, стал задавать вопросы. Только в этот момент Маркезе понял, насколько опасно наше положение. Он молниеносно упаковал вещи, но едва мы сделали пару шагов, как перед нами появился другой, очень статный индиец, за которым шли еще десять дюжих мужчин. Этот индиец на превосходном английском потребовал у нас паспорта. Мы сделали вид, будто не понимаем, и попытались выдать себя за паломников из Кашмира. Индиец подумал немного и пришел к мудрому решению, которое, к несчастью, означало конец нашего предприятия. Два кашмирца, сказал он, живут в соседнем доме, если мы с ними сможем объясниться, то он нас отпустит. Какое ужасное совпадение, что кашмирцы оказались в этих краях именно в это время! Я-то называл нас кашмирцами только потому, что встретить жителей Кашмира в этой местности — большая редкость.

Двое, о которых говорил статный индиец, были специалисты, вызванные сюда для борьбы с последствиями наводнения. Когда мы увидели этих людей, нам сразу стало ясно, что разоблачения не миновать. Как было условлено у нас с Маркезе для подобных случаев, я заговорил с ним по-французски. Но индиец тут же встрял в наш разговор, тоже перейдя на французский, и потребовал, чтобы мы открыли свои рюкзаки. Увидев мою английско-тибетскую грамматику, он настоятельно посоветовал нам сказать, кто мы такие. Тут мы признались, что мы беглецы, но раскрывать свою национальность не стали и заговорили с ним по-английски.

Хотя скоро мы уже сидели за чаем в уютной комнате, я был ужасно разочарован: на восемнадцатый день после побега из лагеря вдруг оказалось, что все перенесенные нами тяготы и лишения напрасны! Человек, который нас допрашивал, как выяснилось, заведовал всем лесным хозяйством округа Тихри-Гархвал. Он изучал лесоводство в университетах Англии, Франции и Германии и поэтому прекрасно владел языками этих стран. В эти места он прибыл с инспекцией из-за наводнения — такой катастрофы не случалось здесь последние сто лет. С улыбкой он посокрушался о своем присутствии в этих краях и о нашей встрече. Но так как подача рапортов о нарушении режима посещения этой зоны входит в его обязанности, ему придется выполнить свой долг.

Сегодня, обдумывая стечение обстоятельств, приведших к нашему аресту, я должен сказать, что это было действительно ужасное невезение, с которым мы ничего не могли поделать. И все же я ни минуты не сомневался, что устрою побег и отсюда. Но Маркезе был настолько измотан, что не хотел больше испытывать судьбу. Несмотря на это, он, зная, как туго у меня с финансами, по-товарищески отдал мне бо́льшую часть своих денег. Я постарался использовать день у начальника лесного хозяйства с максимальной для себя пользой: ел так плотно, как только мог, ведь до того мы уже несколько дней практически голодали. Повар хозяина дома все приносил нам новые кушанья, и половину их я прятал себе в рюкзак. В самом начале вечера мы сказали, что якобы очень устали и хотим спать. Нас отвели в спальную комнату и заперли за нами дверь, а на веранде под окном наш лесник приказал поставить свою кровать, чтобы отрезать нам и этот путь к бегству. Когда индиец на минутку отлучился, мы с Маркезе разыграли ссору — мы заранее в деталях обговорили этот ход. Маркезе грохотал вещами, кричал и ругался попеременно высоким и низким голосом, как будто это мы оба яростно друг на друга орем. А я в это время выпрыгнул из окна на кровать лесника и подбежал к краю веранды. К этому моменту уже стемнело. Я выждал пару секунд, пока патрульные завернут за угол дома, и спрыгнул с четырехметровой высоты с сорокакилограммовым рюкзаком в руках. Земля внизу оказалась не очень твердая, так что удар получился не особенно громким. Я быстро оправился после падения и тут же скрылся за оградой сада в непроглядно темном лесу.

Я снова был свободен…

Вокруг стояла тишина. Несмотря на волнение, я не смог сдержать улыбки при мысли о Маркезе, который по нашему уговору продолжал ругаться в запертой комнате, и о начальнике лесного хозяйства, несшем вахту в кровати под окном…

Но нужно было двигаться дальше. Я очень волновался и по недосмотру вбежал в разлегшуюся на земле отару овец. Прежде чем мне удалось из нее выбраться, сзади мне в штаны вцепился пес и отпустил меня, только вырвав кусок ткани. Я так перепугался, что помчался по первой попавшейся тропинке, но скоро заметил, что она очень круто забирает в гору. Нет, так дальше не пойдет! Значит, нужно назад, обогнуть овец и продолжить путь по другой тропе. Чуть за полночь я обнаружил, что снова ошибся с направлением. И опять в безумной спешке мне пришлось возвращаться на пару километров назад. Из-за этих блужданий я потерял часа четыре, уже начинало светать. За одним из поворотов тропинки метрах в двадцати впереди я увидел медведя, но он, к счастью, потрусил дальше, не обратив на меня внимания. Когда совсем рассвело, я спрятался, хотя в этой местности не было видно следов присутствия человека. Но я знал, что перед тибетской границей должна быть еще одна деревня. И только за ней начнется свобода! Я шел всю следующую ночь и поднялся на высоту 3000 метров. Потихоньку я начал удивляться, почему же деревни все нет. Согласно моим самодельным картам, она должна была располагаться на другом берегу реки и к ней должен был вести мост. Может, я уже давно прошел это поселение? Но не заметить деревню не так-то просто, — успокоил я себя и беспечно продолжил путь, даже когда начало светать.

В этом была моя ошибка. Потому что, обогнув галечный откос, я оказался прямо перед домами той самой деревни и целой толпой яростно жестикулировавших людей. Это место было в моей карте неправильно нанесено, и, поскольку я ночью дважды сбивался с пути, моим преследователям удалось меня обогнать. Меня тут же окружили — чуть ли не все жители деревни стояли вокруг меня. Они потребовали, чтобы я добровольно сдался, а потом повели в один из домов и стали угощать.

Тогда я впервые столкнулся с тибетскими кочевниками, которые пасут овец и привозят в Индию соль, чтобы выменять ее на ячмень. И впервые отведал тибетского чая с маслом и цампой, основную пищу этого народа, которой мне потом пришлось питаться несколько лет. Но в первый раз мой желудок и кишечник откликнулись на эту непривычную еду довольно энергичным протестом.

В этой деревне — она называлась Нэлан — я провел две ночи. И хотя я сразу стал думать о новом побеге и даже обнаружил некоторые возможности для этого, я был пока слишком измотан и подавлен, чтобы воплотить их в жизнь.

Возращение обратно по сравнению с трудностями, перенесенными до сих пор, показалось чуть ли не увеселительной прогулкой. Нести ничего не нужно было, кормили меня очень хорошо и регулярно. Я снова встретился с Маркезе, который все еще оставался в гостях у начальника лесного хозяйства в его личном бунгало. Меня тоже туда пригласили. И представьте мое удивление, когда несколько дней спустя туда же были доставлены еще два беглеца из нашего лагеря. Так я снова встретил своего старого товарища по горной экспедиции Петера Ауфшнайтера. Второй был некий отец Каленберг.

Между тем я снова начал серьезно размышлять о побеге. Я свел дружбу с одним индийцем из нашей охраны, который готовил для нас. Он показался мне достойным доверия, и я передал ему свои карты, компас и деньги, понимая, что в свете предстоящего личного досмотра не смогу все это пронести обратно в лагерь. Я договорился с этим человеком, что вернусь следующей весной и заберу свои пожитки. Он должен был взять отпуск в мае и ждать меня. Он клятвенно пообещал мне, что так и поступит. Затем началась обратная дорога в лагерь — скорбный путь, который я смог вынести только благодаря мыслям о новой попытке бегства.

Маркезе был все еще болен, он был не в силах идти пешком и ехал на лошади. В пути нас ждал небольшой приятный сюрприз: махараджа Тихри-Гархвала гостеприимно принял нас у себя и роскошно попотчевал. А потом мы снова двинулись к лагерю за колючей проволокой.

Эта попытка бегства оставила заметный след и на моей внешности: когда мы по дороге остановились у горячего источника и стали мыться в нем, я обнаружил, что волосы большими клоками остаются у меня в руках. Видимо, краска, которую я использовал, чтобы походить на индийца, была очень вредной.

После этой вынужденной смены прически и пережитых мною тягот побега некоторые товарищи по несчастью не сразу меня узнали, когда мы снова увиделись в лагере.