Призраки Ойкумены

Генри Лайон Олди, 2015

Свет клином сошелся на Диего Перале, скромном учителе фехтования. Великая Помпилия, империя людей-волков, ставит ультиматум: сотрудничество или рабство? Хладнокровные гематры, люди-компьютеры, теряют самообладание, едва речь заходит о маэстро: спасать или ликвидировать? Гений-профессор готов на все, лишь бы Диего позволил себя изучить. Мертвая девушка кричит в космосе: где ты, сеньор Пераль? Стая хищных бестий рыщет на просторах галактики: где ты, сеньор Пераль?! Что остается маэстро? Как в пьесах его знаменитого отца – рапира, месть, любовь. Впрочем, рапира уже не вполне рапира, месть – не вполне месть, и лишь любовь остается прежней. Новая книга Олди – очередное погружение читателя в фантастические миры Ойкумены.

Пролог

Король:

Мы — пуп земли, мы — центр мирокруженья,

И физика тут вовсе ни при чем:

Да, вы вольны озвучить возраженья,

А мы вольны послать за палачом!

Народ:

У палачей — здоровый цвет лица.

Досмотрим же спектакль до конца!

Луис Пераль, «Колесницы судьбы»

— Ничего не меняется, — сказал Монтелье.

Режиссер обвел таверну выразительным взглядом:

— Решительно ничего. Вы, я, трое головорезов…

Луис Пераль осторожно кивнул. Он не знал, зачем великий Монтелье — человек, чья жизнь расписана по минутам — прилетел на Террафиму, даже не соизволив предупредить драматурга о своем визите. Сколько лет ограничивался перечислением роялти на банковский счет «el Monstruo de Naturaleza», да еще поздравительными эпистолами на день рождения, написанными лаконичным пером секретаря, и вдруг — на тебе! Сеньор Пераль не любил сюрпризов. Сюрпризы превращали его в человека исключительной осмотрительности.

— Те же самые? — Монтелье кивнул на троицу за угловым столиком. — Это с них вы писали Живоглота, Мордокрута и Ухореза?

— Шутите? — улыбнулся Пераль.

— И в мыслях не держал!

Такой ответ дорогого стоил в устах телепата.

— Те красавцы давно умерли. Люди их профессии долго не живут.

— Люди вообще долго не живут, — мрачно заметил режиссер. Сегодня он был склонен к меланхолии. — Вы плохо выглядите, сеньор Пераль. Я тоже плохо выгляжу.

— Возраст, — согласился драматург. — Проклятые годы.

— Хотите сказать, что я вам в отцы гожусь?

— Отец-телепат? — брови Луиса Пераля взмыли на лоб.

Всю осмотрительность драматурга как водой смыло. Острый язык пулей вылетел на авансцену:

— Спаси меня Господь от такого кошмара!

Монтелье протянул руку, длинную и тощую, словно заградительный шлагбаум. Взяв кувшин, режиссер разлил вино по кружкам. На скатерть сорвалась багровая капель, расплылась пятнами. Некоторое время Монтелье изучал пятна с таким пристальным вниманием, что впору было поверить: это тесты на ассоциативное мышление, от которых зависит карьера режиссера.

Карты, подумал драматург. Гадалка над картами. Луис Пераль ничего не знал о пятнах, которые тесты, но в картах он разбирался. Да и в гадалках, если честно. Между столов бродила судьба, старая волчица-судьба: мокрой шкурой воняло так, что глаза слезились.

— Я действительно гожусь вам в отцы, — Монтелье отхлебнул вина, забыв произнести тост. — Это чистая правда. В Ойкумене живут дольше, сеньор Пераль. И сохраняются лучше. Впрочем, Террафима — член Галактической Лиги, а значит, Ойкумены. Со временем у вас возрастет продолжительность жизни. Продолжительность и качество, да.

— Я порадуюсь этому из могилы, — согласился Пераль.

— И я, — Монтелье допил кружку залпом. — Значит, прежние головорезы умерли? Мир их буйному праху. А эти? Вы же не станете упрашивать меня, чтобы я подверг их ментальному насилию?

— Без разрешения? — ужаснулся Луис Пераль. — Без нотариального заверения? Без акта, подписанного телепатом-свидетелем?! Лицензия первой категории… Да что вы такое говорите, сеньор Монтелье! За кого вы меня принимаете?!

— У вас прекрасная память, — буркнул режиссер.

Он вновь обратил лицо к угловому столику, и головорезы встали. Три правых руки легли на эфесы шпаг. Три левых руки закрутили усы винтом. Три смачных плевка шлепнулись на пол, строго на середине пути от жрецов искусства к рыцарям плаща и кинжала.

— Сеньор Пераль! — хором возгласила троица. — Досточтимый сеньор Пераль!

— Я вас слушаю, господа, — драматург скромно привстал.

— Этот сеньор вас обременяет?

— А если я скажу да, господа?

— Не утруждайтесь, сеньор Пераль! Вы только бровью поведите, и этот сеньор пожалеет, что родился на свет. Вам его нашинковать ломтями? Нашпиговать чесночком?

— Заманчивое предложение, друзья мои. Увы, я вынужден отказаться. Этот сеньор — мой благодетель. Отец моей славы, добрый гений моего кошелька. Согласитесь, таких людей не шинкуют без веской причины. Хозяин! Вина благородным сеньорам! Лучшего вина из здешних подвалов! За мой счет!

— Виват Чуду Природы! — гаркнула троица. — Виват!

— Не те, — констатировал Монтелье, с интересом наблюдая за ситуацией. — Жаль. Сейчас бы они стали миллионерами. Продали бы права на мемуары: «Как я служил прототипом»… Хотите знать, зачем я прилетел, сеньор Пераль? Я привез вам два предложения. На первое вы не сможете согласиться. От второго не сможете отказаться.

Возле стола возник папаша Лопес: двести фунтов чистейшего добродушия. Тарелки, миски, блюдца вспорхнули с рук хозяина стаей дроздов — и опустились на стол, не задев друг друга. Куда там! — они даже не брякнули о кружки с кувшином.

— Что это? — спросил Монтелье.

— Свиные ножки, — доложил папаша Лопес. — Душистый перчик, лавровый листик, бутончик гвоздички. Чесночок, морковушка, сельдерейчик. Варим до готовности, запекаем, кушаем. Я бы сказал: кушенькаем.

— А это?

— Свиные ушки.

— Перчик, листик?

— Сеньор кулинар? Добавьте обжарку в меду, и дело в шляпе!

— Но ведь это очень вредно для здоровья!

— Очень, сеньор!

— Вы уверены?

— Никаких сомнений, сеньор! Вредней не сыщете!

— Великий Космос! — Монтелье пальцами взял ломтик жареного уха, принюхался. По лицу его, мрачному лицу циника и тирана, бродила детская улыбка. — Как же это все вредно! А я-то думал, за каким чертом лечу в вашу дыру…

— Дыра, сеньор! — возликовал папаша Лопес. — Исключительная дыра!

— В этой дыре, — добавил Луис Пераль, — я праздновал свой юбилей. Суеверие, знаете ли. Здесь все началось, здесь и закончится. В «Гусе и Орле» однажды справят поминки по вашему покорному слуге. Мы, шуты гороховые, суеверны сверху донизу. Уронив страницу с текстом, я до сих пор становлюсь на колени поверх оброненного. Представляете? А ведь у меня докторская степень…

Монтелье грозовой тучей навис над свиными ножками. Обобщение «мы, шуты» не понравилось режиссеру.

— Под дырой, — заметил он, — я имел в виду всю Террафиму. Сверху, как вы изволили заметить, донизу. Но если сеньоры настаивают…

— Настаиваем! — подтвердили хозяин и драматург.

— Настаиваем! — грянула троица из угла.

–…то кто я такой, чтобы спорить?

Воцарилось молчание, нарушаемое чавканьем и чмоканьем.

— Итак, предложения, — прошло немало времени, прежде чем режиссер откинулся на спинку стула. — Сеньор Пераль, ко мне обратились «Мохендович и внуки». Они хотят новеллизацию «Колесниц судьбы». Имеется в виду художественный текст, написанный по мотивам фильма…

Пераль улыбнулся:

— Я в курсе, что значит новеллизация.

— Но вы не в курсе, что планируется сериал. Фильма не хватит, и вашей пьесы не хватит. Надо будет привлекать дополнительные сюжетные ресурсы. Итак, первое предложение: вы возьметесь писать новеллизацию?

— Нет. Я драматург, а не прозаик.

— Деньги вас убедят?

— Нет.

— Я так и знал.

— Но вы продадите права на создание новеллизации?

— Да.

— С предложениями все. Условия контракта мы обсудим дополнительно. Я летел сюда не за этим, сеньор Пераль. Скажите, как поживает ваш сын?

— Поживает, сеньор Монтелье. Все еще поживает.

— Вы правы. Поживает, и это повод для отцовской радости. Сеньор Пераль, я в курсе проблем вашего сына. Страсть, месть, бегство, погоня…

— Вы хотите мне посочувствовать?

— Нет.

— Хотите выразить свое сочувствие моему сыну?

— Нет. Моя профессия — жестокая профессия.

— Тогда чего же вы хотите?

— Я предлагаю сделать историю Диего Пераля частью будущей новеллизации. Сиквел «Колесниц судьбы». Судьба отца и сына, как перекличка через тридцать лет. Это лучший сюжетный ход из всех, мне известных. Если вы согласитесь, я уже сегодня начну думать над новой визуализацией. Книга не написана, мы даже не знаем, кто возьмется ее писать, но клянусь вам, сеньор Пераль… Это будет бомба в мире арт-транса. Вам нравится название «Тридцать лет спустя»?

Луис Пераль поднялся из-за стола:

— Господа! Минуточку внимания!

— Виват Чуду Природы! — откликнулись головорезы.

— Господа, вы предлагали мне нашинковать ломтями этого сеньора. Предложение остается в силе?

— Обижаете, сеньор Пераль! В любой момент!

— Благодарю вас, друзья мои! В случае необходимости вы будете первыми, к кому я обращусь за содействием. Итак, сеньор Монтелье, — драматург наклонился к режиссеру близко-близко, едва не упершись лбом в лоб телепата. Казалось, «el Monstruo de Naturaleza» желал перекачать мысли собеседнику напрямую, кратчайшим путем, — вы прилетели на Террафиму, чтобы уговорить меня продать вам жизнь моего сына. Дьявольское искушение, право слово! Вы — сам сатана, приятель! И знаете, что? Я согласен! Но при одном условии…

Монтелье отстранился:

— Я весь внимание.

— Финал, — сказал Луис Пераль. — Никаких трагедий, ясно? Кто бы ни писал, кто бы потом ни ставил — никаких трагедий. Финал я напишу лично. И вы скорее лопнете, чем измените в нем хотя бы запятую!

— Допустим, — кивнул Монтелье.

— Мы зафиксируем наш уговор в контракте? Я настаиваю.

— Допустим. Но что, если судьба распорядится иначе?

— Судьба?

Луис Пераль взялся за кружку, как за шпагу:

— Кто она, ваша судьба? — белое руно волос драматурга стояло дыбом. Так встает шерсть у волка на загривке. — Продюсер? Директор театра?! Бог из машины?! Повторяю: финал я напишу сам, и черт ее дери, вашу судьбу!

— Суеверие? — спросил Монтелье.

— Если угодно.

— Мы, шуты… — начал было режиссер.

Замолчав, он потянулся за вином. Больше всего на свете Монтелье сейчас хотелось узнать, о чем думает Пераль-старший. Закон удерживал телепата в рамках приличий, закон и этика, и самодисциплина, годами упражнений превращенная в сталь. Но был миг, когда Монтелье едва не плюнул на все ограничения.

Был и прошел.