«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности

Генри Каттнер

Генри Каттнер, публиковавшийся не только под своей настоящей фамилией, но и под доброй дюжиной псевдонимов, считается одним из четырех или пяти ведущих американских фантастов 1940-х. Легендарные жанровые журналы, такие как «Future», «Thrilling Wonder», «Planet Stories» и «Weird Tales», более чем охотно принимали произведения, написанные им самостоятельно или в соавторстве с женой, известным мастером фантастики и фэнтези Кэтрин Люсиль Мур; бывало, что целый выпуск журнала отводился для творчества Каттнера. Почти все, созданное этим автором, имеет оттенок гениальности, но особенно удавалась ему «малая литературная форма»: рассказы о мутантах Хогбенах, о чудаковатом изобретателе Гэллегере и многие другие, сдобренные неподражаемым юмором, нескольким поколениям читателей привили стойкую любовь к фантастике. Повесть «Ночная схватка», номинировавшаяся на ретроспективную премию «Хьюго», является приквелом к знаменитому роману «Ярость». На эту же премию номинировались «Ветка обломилась, полетела колыбель», «То, что вам нужно», «Некуда отступать». В книгу вошли лучшие, завоевавшие всемирную популярность рассказы великого Мастера, в том числе любимый многими цикл о необычной семейке Хогбенов!

Мы идем искать

На подходе к дому номер шестнадцать по Нобхал-роуд Тэлмен весь покрылся испариной. Словно против воли он дотронулся до панели оповестительного устройства. Фотоэлемент с негромким стрекотом идентифицировал и одобрил его отпечатки. Наконец дверь открылась. Тэлмен вошел в едва освещенную прихожую и оглянулся — позади над холмами пульсировал бледный ореол огней космопорта.

Тэлмен спустился по пологому коридору и шагнул в приятно обставленную комнату, где в удобном кресле его ждал седовласый толстяк с хайболом в руке.

— Здравствуй, Браун, — сказал Тэлмен, заметно нервничая. — Все в порядке?

— Конечно. — Браун растянул вислые щеки в ухмылке. — А что может быть не в порядке? Разве за тобой следили полицейские?

Тэлмен устроился возле сервобара и стал готовить себе коктейль. Его тощая подвижная физиономия оставалась угрюмой.

— С нутром не поспоришь. Космос всегда на меня так действует. По пути с Венеры я все ждал, что кто-нибудь подойдет и скажет: «Пройдемте».

— Но никто не подошел.

— Я понятия не имел, чего ждать.

— А полиция понятия не имела, что мы отправимся на Землю. — Бесформенной лапой Браун взъерошил седые волосы. — Кстати, это была твоя задумка.

— Угу. Психолог-консультант…

–…для преступников. Хочешь выйти из игры?

— Нет, — искренне ответил Тэлмен, — слишком уж выгодное намечается дело. Большой куш.

— Еще бы! — усмехнулся Браун. — Самый большой в истории. До нас ни одно преступление яйца выеденного не стоило.

— Ну и на каком мы этапе? Если забыл, то напомню: мы в бегах.

— Ферн отыскал нам безопасное убежище.

— Где?

— В кольце астероидов. Правда, понадобится одна вещица…

— Какая?

— Атомная силовая установка.

Бросив на Брауна изумленный взгляд, Тэлмен понял, что толстяк не шутит. Помолчал, отставил стакан и нахмурился:

— По-моему, это нереально. Силовые установки — чересчур громоздкие штуковины.

— Ну да, — согласился Браун, — но скоро одна из них будет в космосе. Отправится на Каллисто.

— Предлагаешь захватить корабль? Маловато у нас людей…

— Кораблем управляет пересадчик.

Тэлмен задумчиво склонил голову:

— Хм… Не сказал бы, что это мой профиль.

— Само собой, там будет минимальный экипаж, несколько человек. Но мы с ними разберемся — и займем их места. По сути, надо лишь разомкнуть цепь и подправить полетные инструкции, а это тебе по зубам. Ферн и Каннингэм разберутся с технической стороной дела, но сперва нужно выяснить, насколько опасен этот пересадчик.

— Я не инженер.

— Раньше его звали Барт Квентин, — продолжил Браун, не обратив внимания на реплику Тэлмена. — Ты же с ним дружил, верно?

— Ну да, — озадаченно кивнул Тэлмен, — много лет назад. Еще до того, как…

— У полиции нет к тебе никаких претензий. Проведай Квентина. Прощупай его. Выведай… Каннингэм скажет, что надо выведать. После этого начнем. Уж надеюсь.

— Ну, не знаю. Я не…

— Повторяю: нам требуется убежище! — Браун грозно свел брови. — Это вопрос жизни и смерти, без вариантов. Иначе можно отправляться в ближайший полицейский участок, вытянув руки вперед: нате застегните наручники. Мы провернули все по-умному, но теперь пора залечь на дно. И чем быстрее, тем лучше!

— Да понял я, понял. Но ты хоть знаешь, что такое пересадчик?

— Знаю. Мозг без тела, способный управлять рукотворными механизмами.

— С формальной точки зрения — да. Видел, как пересадчик оперирует бурильной установкой? Или венерианской грунточерпалкой? Или любым сложным агрегатом, где раньше требовалась команда из дюжины профессионалов?

— Хочешь сказать, что пересадчик — сверхчеловек?

— Нет, — ответил Тэлмен после паузы. — Я такого не говорил. Но есть у меня подозрение, что проще разделаться с дюжиной парней, чем с одним пересадчиком.

— Ну… — сказал Браун, — ты все равно поезжай в Квебек. Навести Квентина. Он сейчас там, я узнавал. А сперва поговори с Каннингэмом. Детали мы проработаем, но сперва надо выяснить, на что способен этот Квентин. Каковы его слабые места. И еще — есть ли у него телепатические способности. Вы с ним старые друзья. К тому же ты психолог, так что идеально подходишь для этой задачи.

— Угу.

— Без этой установки мы как без рук. Повторяю: пришло время прятаться!

Наверное, толстяк запланировал это с самого начала, размышлял Тэлмен. Браун не дурак, ему хватило ума понять, что в технологичном мире, поделенном на узкоспециализированные сектора, у преступников нет ни единого шанса на успех. Полиция всегда может обратиться за помощью к ученым. Связь — включая межпланетную — высокоскоростная, качество сигнала превосходное. Устройства слежки и обнаружения — на любой вкус. Единственный способ провернуть успешное дельце — сделать это максимально быстро и тут же исчезнуть без следа.

Но преступление необходимо спланировать. Любое мошенничество — это состязание с организованной ячейкой общества, и если мошенник умен, он сам создаст подобную ячейку. У человека с дубинкой нет шансов против человека с ружьем. По этой же причине безмозглый громила обречен на провал: его следы мигом проанализируют; химики, психологи и криминалисты скажут, где его искать, а потом заставят во всем признаться — именно заставят, причем без всякого насилия.

Поэтому Каннингэм был инженером-электронщиком, Ферн — астрофизиком, Тэлмен — психологом. Здоровенный блондин Дэлквист — охотник по профессии и по зову души, великолепно подготовленный и чрезвычайно быстрый стрелок. Коттон — математик, ну а Браун — координатор. За три месяца их шайка добилась на Венере внушительных успехов, а затем наступила неотвратимая развязка и преступная ячейка просочилась обратно на Землю, готовая к реализации следующего этапа долгосрочного плана. Каков он, этот этап, Тэлмен узнал только сегодня. И немедленно убедился в его логической необходимости.

В бескрайней пустыне кольца астероидов можно затеряться хоть навсегда, коль скоро в том будет необходимость, и при каждом удобном случае совершать очередную вылазку. Можно создать настоящее подполье, преступную организацию с автоматизированной системой межпланетной разведки — да, это единственно верный путь. Но Тэлмену все равно не хотелось тягаться умом с Бартом Квентином. Этот человек уже… не был человеком.

По пути в Квебек Тэлмена терзали сомнения. Да, по натуре он космополит, и предрассудки ему несвойственны, но он понимает, какой неловкой и напряженной станет встреча с Квентом. Можно притвориться, что никакого… происшествия не было? Нет, это будет выглядеть неестественно. И все же… Он помнил, как семь лет назад Квентин был в прекрасной физической форме, как гордился своим умением танцевать. Ну а Линда? Что с ней стало? Не могла же она в подобных обстоятельствах остаться миссис Барт Квентин? Или могла?

Самолет пошел на снижение. Тэлмен задумчиво рассматривал тускло-серебристую ленту реки Святого Лаврентия. Машиной управлял узкодиапазонный автопилот. Обычные пилоты садятся за штурвал только во время сильной грозы. Но в космосе все иначе. Да и в целом на свете полно сложнейших работ, с которыми способен справиться только человеческий мозг. Причем не любой, а весьма специфический.

Такой, как мозг Квентина.

Тэлмен потер узкий подбородок и печально улыбнулся, стараясь понять, почему он так волнуется. И наконец понял. Вопрос в том, сколько чувств подвластно Квенту в его новой инкарнации — пять или больше. Способен ли он замечать реакции, невидимые обычному человеку? Если так, Ван Тэлмен крепко влип.

Он глянул на соседа по сиденью, на Дэна Саммерса из компании «Инженеры Вайоминга», через которого связался с Квентином. Саммерс — молодой блондин с мимическими морщинками возле глаз, вызванными частым пребыванием на солнце, — понимающе усмехнулся:

— Нервничаете?

— Есть немножко, — признался Тэлмен. — Все думаю, насколько он изменился.

— Результаты разнятся от случая к случаю.

Повинуясь командам радиолуча, самолет скользил к аэропорту по склонам закатного неба. На заднем плане разнобойным частоколом высились сияющие небоскребы Квебека.

— Стало быть, пересадчики меняются?

— В психическом плане? Ну, наверное. Как без этого. Вы же психолог, мистер Тэлмен. Сами подумайте, если бы вы…

— Не исключена компенсация.

— Компенсация? — рассмеялся Саммерс. — Это еще мягко сказано! Например, бессмертие — как вам такая компенсация?

— По-вашему, бессмертие — это благо? — спросил Тэлмен.

— По-моему, да. Он будет оставаться в расцвете сил — как долго? Одному Богу известно. И ни малейшего износа. Автоматическое облучение нейтрализует все кенотоксины. Ну да, в отличие от мышечных тканей, клетки мозга не восстанавливаются, но мозгу Квента невозможно причинить ущерб, ведь он находится в специальной оболочке. Плазменный раствор исключает возможность артериосклероза, ведь кальций не оседает на стенках кровеносных сосудов. Короче говоря, физические показатели мозга контролируются автоматически — и самым наилучшим образом. Отныне Квенту не грозят никакие заболевания, кроме психических.

— Клаустрофобия? Вряд ли. По вашим словам, у него есть искусственные глаза, а следовательно, и ощущение пространства.

— Если заметите перемены, — сказал Саммерс, — любые, кроме укладывающихся в рамки семилетнего умственного развития, — дайте знать. Мне интересно. Что касается меня, я вырос среди пересадчиков. Уже не обращаю внимания на сменные механические тела, ведь врач не видит в своем приятеле клубок вен и нервов. Значение имеет только мыслящий разум, а он остается прежним.

— Как ни крути, — задумчиво произнес Тэлмен, — в некотором смысле вы их лечащий врач. Но у дилетанта может сложиться иное впечатление. Особенно если он привык видеть… человеческое лицо.

— Я не принимаю в расчет отсутствие лица.

— А Квент?

Саммерс помедлил.

— Нет, — наконец ответил он. — Уверен, что нет. Он замечательно приспособился. Пересадчик привыкает к новой жизни примерно год, а потом все идет как по маслу.

— Я видел, как они работают. На Венере, издали. Но за пределами Земли их не часто встретишь.

— У нас не хватает квалифицированных специалистов. Чтобы подготовить человека к трансплантации, полжизни уходит. В буквальном смысле. Еще до начала подготовки нужна степень инженера-электронщика. — Саммерс усмехнулся. — Хотя почти все первоначальные расходы покрываются страховкой.

— Как это? — не понял Тэлмен.

— Страховые компании берут на себя все обязательства. Профессиональный риск, бессмертие. Ядерные исследования — небезопасная штука, друг мой.

Они вышли из самолета в прохладную ночь. По пути к ожидавшему их автомобилю Тэлмен сказал:

— Мы с Квентином выросли вместе. Несчастье случилось через два года после того, как я покинул Землю. С тех пор я его не видел.

— В ипостаси пересадчика? Понятно. Что сказать, не самое удачное название. Какой-то осел поспешил наклеить этот ярлык, не посоветовавшись с пиарщиками. К сожалению, ярлык прилип намертво. Мы надеемся, что в конце концов сумеем их популяризовать — в смысле, пересадчиков. Ведь пока что мы в самом начале пути. Провели всего двести тридцать успешных трансплантаций.

— А неудач много?

— Уже нет. На ранних этапах было… непросто. Объединение коллоидной системы с электронной начинкой — начиная с трепанации и заканчивая подачей питания и реабилитацией — сплошная нервотрепка и небывалая головоломка для ученых. Но результат того стоит.

— С технической точки зрения — наверное. Но как же человеческие ценности?

— А, вы про психологию. Ну-у… о ней вам поведает сам Квентин. Что касается технологии, вы даже не представляете, насколько она сложна. До недавнего времени никто не разрабатывал коллоидных систем на базе человеческого мозга. И дело не только в технике. Синтез разумной живой ткани с чувствительной и быстрореагирующей электроникой — настоящее чудо.

— Но у этого синтеза есть свои недостатки. Ограничения, свойственные электронике — и человеческому мозгу.

— Сами все увидите. Мы уже приехали. Сегодня поужинаете с Квентом…

— Поужинаю?! — изумился Тэлмен.

— Ну да. — Во взгляде Саммерса искрилось веселье. — Нет-нет, он не питается железными опилками. Вообще-то…

При виде Линды Тэлмен вздрогнул от удивления. Не рассчитывал ее встретить. Только не теперь, не при таких обстоятельствах. Она почти не изменилась: все та же приветливая, дружелюбная женщина, весьма обходительная и невероятно красивая. Она всегда была само очарование. Стройная, высокая, с причудливой копной янтарно-медовых волос, а в карих глазах — ни тени напряжения, которое ожидал увидеть Тэлмен.

Он взял ее руки в свои:

— Так, только не начинай. Сам знаю, сколько лет прошло.

— Не будем считать годы, Ван. — Она с улыбкой подняла на него глаза. — Продолжим с того, на чем остановились. Выпьем по одной. Что скажешь?

— Я бы к вам присоединился, — влез в разговор Саммерс, — но пора к начальству на ковер. Забегу на минутку, поздороваюсь с Квентом. Где он?

— Вон там. — Кивнув на дверь, Линда повернулась к Тэлмену. — Значит, был на Венере? Теперь понятно, почему такой бледный. Расскажи, как там живется.

— Нормально живется. — Тэлмен забрал у нее шейкер и старательно встряхнул мартини.

Ему было неловко.

Линда изогнула бровь:

— Да-да, мы все еще женаты. Мы с Бартом. Как вижу, ты удивлен.

— Слегка.

— Он по-прежнему Барт, — тихо сказала она. — По виду не скажешь, но он тот самый человек, за которого я вышла замуж. Так что расслабься, Ван.

Тэлмен разлил мартини по бокалам. Не глядя на нее, сказал:

— Ну, раз уж ты довольна…

— Понимаю, что у тебя на уме. Мол, это все равно что быть замужем за машиной. Поначалу… Ну да ладно, я совладала с этим ощущением. Мы оба совладали, хоть и не сразу. Была некоторая натянутость. Наверное, ты тоже ее почувствуешь, когда увидишь его. Просто помни, что на самом деле это не имеет значения. Он… все тот же Барт.

Она придвинула третий бокал к Тэлмену, и тот удивленно посмотрел на нее:

— Да ну?

Она кивнула.

Ужинали втроем. Тэлмен рассматривал покоившийся на столе цилиндр два на два фута и пытался прочесть в сдвоенных линзах намек на разум и характер. Нельзя было не представить Линду в роли жрицы противоестественного божка, и этот образ оказался весьма неприятен. Тем временем Линда, ловко орудуя вилкой, выцепляла из соуса охлажденные креветки, отправляла их в металлический отсек и выгребала ложкой по сигналу звукового устройства.

Тэлмен ожидал услышать голос без каких-либо модуляций, безжизненный, но система «соновокс» придавала речи Квентина глубину и тембр.

— Креветки прекрасно усваиваются, Ван. Линда достает их из моего рта только по привычке. Вкус-то я чувствую, но слюнных желез у меня нет.

— Чувствуешь вкус…

— Хватит уже, Ван, — усмехнулся Квентин. — Не делай вид, что тебя ничего не смущает. Придется привыкнуть.

— Я долго привыкала, — добавила Линда. — Но через какое-то время стала относиться к этому как к очередной дурацкой выходке Барта. Помнишь, милый, как ты явился на чикагское собрание совета директоров в рыцарских латах?

— И тем самым донес суть моего мнения до окружающих, — ответил Квентин. — Так о чем мы говорили? Ах да, о вкусе. Я чувствую вкус креветок, Ван. Конечно, не всю палитру — тончайшие нюансы мне недоступны. Но я различаю множество оттенков, помимо сладкого, кислого, соленого и горького. Чувство вкуса появилось у машин давным-давно.

— Но никакого пищеварения…

— И никакого пилороспазма. Да, я теряю во вкусе, но выигрываю в свободе от желудочно-кишечных расстройств.

— И отрыжкой меня больше не мучаешь, — вставила Линда.

— К тому же могу говорить с набитым ртом, — продолжил Квентин. — Но если ты думаешь, что я супермозг в механической оболочке, спешу тебя разочаровать, дружище. Я не умею плеваться смертоносными лучами.

— Я что, о таком подумал? — Тэлмен улыбнулся, но ему стало не по себе.

— Готов спорить, что подумал. Нет, — тембр голоса изменился, — я не настолько могуч. В этой коробочке заключено обыкновенное существо. Поверь, иногда я скучаю по старым добрым денькам. Вспоминаю, как лежал на пляже, как солнышко ласкало кожу… ну и тому подобные мелочи. Как танцевал под музыку и…

— Милый, — перебила его Линда.

— Ну да. — Голос снова изменился. — Я не я без этих тривиальных мелочей. Но теперь у меня есть им замена, равноценные мелочи, реакции, не поддающиеся описанию, потому что они… ну, скажем так: электронные аналоги привычной нейротрансмиссии. У меня по-прежнему есть органы чувств, только теперь они механические. Когда импульс достигает мозга, он автоматически преобразуется в знакомый символ. Или… — Он помолчал. — Хотя теперь это случается все реже.

— Ты про манию величия? — Линда положила в отсек для пищи кусочек томленого рыбного филе.

— Я про манию трансформации, любимая. Вот только это не мания. Видишь ли, Ван, когда я стал пересадчиком, у меня не оказалось стандартов сравнения — за исключением тех произвольных, что уже имелись, подстроенных под человеческое тело — и только под него. Когда я чувствовал импульс обратной связи от бурильной установки, мне казалось, что я сижу за рулем и давлю ногой на педаль газа. Теперь же эти старые образы меркнут, и я… ощущаю все напрямую, без необходимости транслировать импульсы в знакомые символы.

— Ощущения ускоряются, — подсказал Тэлмен.

— Да, вот именно. Мне не надо вспоминать значение числа пи, когда поступает соответствующий сигнал. Не надо преобразовывать уравнение, поскольку я мгновенно осознаю его смысл.

— Ты про единение с машиной?

— Да, я робот. Но это никак не влияет на мою личность, на суть персоны Барта Квентина.

Какое-то время стояла тишина. Тэлмен заметил, что Линда бросила недовольный взгляд на цилиндр. Затем Квентин продолжил прежним тоном:

— Я обожаю решать всевозможные задачи. Всегда обожал. Теперь же занимаюсь этим не только на бумаге. Решаю всю задачу самостоятельно, от начала до конца, от концепции до реализации, подыскиваю ей практическое применение и… Ван, ведь я и есть машина!

— Машина? — переспросил Тэлмен.

— Не знаю, замечал ли ты этот феномен, но, когда ведешь автомобиль или пилотируешь самолет, ассоциируешь себя с машиной. Она становится продолжением твоего тела. Я же сделал следующий шаг, и это меня несказанно радует. Представь, что ты раздвинул бы границы эмпатии и отождествился с пациентом, решая его проблему. Это… экстаз!

Линда плеснула в отдельный отсек немного сотерна.

— Ну а захмелеть ты способен? — поинтересовался Тэлмен.

Линда фыркнула:

— Не от спиртного. Но поверь, Барт своего не упустит!

— Каким образом?

— Сам подумай, — сказал Квентин с легким самодовольством. — Алкоголь всасывается в кровь, а оттуда попадает в мозг. По сути, эквивалент внутривенной инъекции, так? Но я бы предпочел запустить в кровеносную систему яд кобры, — продолжил трансплантат. — У меня очень тонкое равновесие обмена веществ. Это идеальный баланс, и его нельзя нарушать посторонними веществами. Нет, я пользуюсь электростимуляцией, индуцированным током высокой частоты. Ты бы знал, как он на меня действует!

— Неужели это достойная замена? — изумился Тэлмен.

— Еще бы! Алкоголь и табачный дым — это раздражители, Ван. Если уж на то пошло, мысль — такой же раздражитель! Когда у меня возникает духовная потребность надраться и стравить пар, я пользуюсь специальным прибором, стимулирующим раздражение, — и, поверь, улетаю от него не хуже, чем ты улетел бы от кварты мескаля.

— Он цитирует Хаусмана, — объяснила Линда, — изображает разных животных. Голосовой модуль у него — просто чудо. — Она встала. — Прошу простить, но у меня кухонный наряд. Да, у нас все автоматизировано, однако кому-то надо нажимать на кнопки.

— Помочь? — предложил Тэлмен.

— Нет, спасибо. Лучше побудь с Бартом. Пристегнуть тебе руки, милый?

— Не-а, — ответил Квентин. — С моей жидкой диетой легко совладает Ван. Не задерживайся, Линда. Саммерс сказал, что мне скоро на работу.

— Корабль готов?

— Почти.

Линда, закусив губу, задержалась в дверном проеме:

— Никак не привыкну, что ты в одиночку управляешь космическим кораблем. Особенно таким.

— Да, штуковина нестандартная. Но до Каллисто доплетется.

— Ну… там же будет минимальный экипаж?

— Будет, — ответил Квентин. — В нем нет необходимости, но страховая компания требует, чтобы на борту была группа экстренного реагирования. Саммерс молодец, уложился в полтора месяца.

— Собрал эту посудину из жвачки и канцелярских зажимов, — проворчала Линда. — Хоть бы не развалилась.

Она вышла, а Квентин тихо засмеялся. Потом наступила тишина, и Тэлмен, как никогда прежде, почувствовал, что его товарищ… ну, уже ему не товарищ. Ибо Квентин смотрел на него, и это был не Квентин.

— Бренди, Ван, — сказал голос. — Плесни мне в лоток. — И добавил, когда Тэлмен ринулся выполнять просьбу: — Только не из бутылки. Прошли те времена, когда я смешивал ром с колой у себя во рту. Давай из снифтера… Ага, вот так. А теперь выпей сам и расскажи, что думаешь.

— О чем?

— Не делай вид, что не понял.

— Семь лет, Квент. — Тэлмен встал у окна и уставился на флуоресцентные отражения в водах реки Святого Лаврентия. — Непросто привыкнуть к тебе в этой… форме.

— Я ничего не утратил.

— Даже Линду, — добавил Тэлмен. — Вот какой ты везучий.

— Решила остаться со мной, — сказал с нажимом Квентин. — Этот несчастный случай пять лет назад… Я заигрался с ядерными исследованиями, а они всегда небезопасны. При взрыве меня словно пропустили через мясорубку. Только не подумай, что мы с Линдой не учли заранее такой вариант. Мы всегда делали поправку на профессиональный риск. Решили, что не расторгнем брак, даже если придет беда.

— И когда она пришла…

— После взрыва я даже настаивал на разводе. А Линда убеждала, что у нас все получится. Как видишь, получилось.

— Вижу, — кивнул Тэлмен.

— Довольно долго это помогало мне держаться, — негромко продолжил Квентин. — Сам знаешь, как я отношусь к Линде. Мы с ней переменные в идеальном уравнении. Обстоятельства изменились, и в переменные были подставлены новые значения. Мы подстроились. — Квентин вдруг издал резкий смешок, и психолог обернулся. — Никакое я не чудище, Ван. Хватит об этом думать!

— И в мыслях не было, — возразил Ван. — Ты…

— Что?

Снова тишина. Квентин хмыкнул:

— За пять лет я научился распознавать человеческую реакцию. Дай еще бренди. Я по-прежнему воображаю, что чувствую его вкус на языке. Даже странно, как долго держатся эти ассоциации.

— То есть ты считаешь, что изменился только физически? — Тэлмен взял снифтер и подлил в цилиндр янтарной жидкости.

— По-твоему, я голый мозг в металлическом ящике, а вовсе не тот парень, с которым ты, бывало, напивался на Третьей авеню? О да, я изменился. Но эти изменения вполне предсказуемы. В металлических конечностях нет ничего противоестественного. Это следующий этап после вождения автомобиля. Будь я каким-то суперустройством, технической диковинкой — а ты подсознательно воспринимаешь меня именно так, — то стал бы конченым интровертом. Проводил бы все время за решением грандиозных уравнений. — Квентин вставил в свой монолог вульгарное выражение. — И совершенно спятил бы. Потому что я не супермен, не сверхчеловек. Я обычный парень, неплохой физик, и мне пришлось приспосабливаться к новому телу. У которого, разумеется, есть свои ограничения.

— Например?

— Чувства. Вернее, их нехватка. Я сам помогал разрабатывать компенсаторный аппарат. Читаю эскапистскую литературу, туманю сознание электроимпульсами, ощущаю вкус — хоть и не способен принимать пищу. Смотрю телевизор. Стараюсь получать любые удовольствия, доступные человеческим органам чувств. Все это помогает поддерживать… жизненно важное равновесие.

— Понятно. Ну и как, действительно помогает?

— Сам подумай. У меня есть глаза, в высшей степени чувствительные к полутонам и оттенкам цветов. У меня есть пристежные руки разнообразных калибров, вплоть до самых микроскопических. Я умею рисовать — и, кстати, я весьма популярный карикатурист, хоть и прячусь за псевдонимом. Это хобби, подработка. Настоящая работа — по-прежнему физика, и она до сих пор мне нравится. Тебе же знакомо это чувство истинного удовлетворения, когда додумался до решения задачи — в геометрии, электронике, психологии, да где угодно? А теперь я нахожу решения бесконечно более сложные, требующие не только точного расчета, но и молниеносной реакции. Например, при управлении космическим кораблем. Дай еще бренди. Жарковато в комнате, он быстро испаряется.

— Ты все тот же Барт Квентин, — сказал Тэлмен, — но это проще понять с закрытыми глазами. Управление космическим кораблем…

— Я не утратил ничего человеческого, — настаивал Квентин. — Эмоциональная база не изменилась. Честно говоря, не очень-то приятно видеть, как ты взираешь на меня с откровенным ужасом, но я понимаю, почему это так. Мы долго дружили, Ван. Не исключаю, что ты забудешь об этом раньше моего.

Над пупком у Тэлмена вдруг выступила холодная испарина, но вопреки словам Квентина он уверился, что отчасти получил ответ, за которым явился в Квебек. У пересадчика нет ни сверхъестественных способностей, ни телепатических функций.

Конечно же, надо было задать и другие вопросы.

Он налил еще бренди и улыбнулся тусклому цилиндру на другом конце стола. На кухне Линда негромко напевала песенку.

Космический корабль не имел названия. По двум причинам. Во-первых, ему предстоял лишь один перелет на Каллисто, а во-вторых — и вторая причина была куда необычнее первой, — это был не корабль с грузом. Это был груз с кораблем.

Атомная силовая установка — совсем не то же самое, что обычный генератор, который можно демонтировать и погрузить на борт транспортного космолета. Это мощная громадина, требующая много места. Чтобы собрать ее, требуется два года, и даже после этого первоначальный запуск осуществляется на Земле, на огромном предприятии контроля стандартизации, занимающем семь округов Пенсильвании. В Вашингтонской палате мер, весов и энергий хранится стеклянный контейнер с термореле, а в нем — эталонный металлический метр. Так же и в Пенсильвании под беспрецедентной защитой находится единственный в Солнечной системе эталонный расщепитель атомов.

К топливу предъявляют единственное требование: оно должно фильтроваться через сетчатый экран с ячейками дюймового калибра, плюс-минус. Да и этот критерий произвольный, принятый исключительно для удобства стандартизации топлива. В остальном же атомный реактор слопает все, что ему дадут.

Он не только прожорлив, но и своеволен, поэтому играть с атомной энергией отваживаются не многие. У инженеров-исследователей ротируемый график, но, несмотря на это, их неврозы не развиваются в психозы лишь благодаря «Трансплантиде», или страховке от смерти.

Из-за циклопических размеров силовую установку невозможно погрузить даже на крупнейшие корабли коммерческих линий, но ее тем не менее требовалось доставить на Каллисто, а посему технические специалисты выстроили вокруг нее особое транспортное средство. Не сказать, что это произведение инженерного искусства получилось ненадежным, но оно определенно вышло за рамки любых стандартов, а местами дизайн отличался от общепринятого самым радикальным образом. Все проблемы решались по мере их поступления — искусно и зачастую весьма оригинально. Предполагалось, что управление окажется в руках пересадчика Квентина, поэтому для экстренной команды были предусмотрены самые спартанские условия. Экипажу разрешалось выходить из своего отсека лишь для устранения неисправности, но поломки были практически исключены. По сути дела, это был не космолет, а живой организм. Оставалось добавить к этой картине заключительный штрих.

В многочисленных отсеках гигантского корабля у передатчика имелись «конечности», но то были инструменты узкой специализации. И никаких сенсорных придатков (за исключением слуховых и зрительных), поскольку в данном случае Квентин лишь управлял перемещением суперкорабля в космическом пространстве. Саммерс собственноручно отнес цилиндр с мозгом на борт, где спрятал его бог весть куда, подключил к системе и тем самым завершил последний этап строительства.

Ровно в полночь мобильная силовая установка отправилась на Каллисто.

Когда она проделала треть пути к марсианской орбите, в безразмерный центр управления — кошмар любого механика — вошли шестеро в скафандрах.

— Что ты здесь делаешь, Ван? — осведомился динамик в стене голосом Квентина.

— Ну ладно, — сказал Браун, — шевелитесь. Каннингэм, найди нужные провода. Дэлквист, держи пушку под рукой.

— А в кого стрелять-то? — уточнил здоровенный блондин.

Браун бросил взгляд на Тэлмена:

— Ты уверен, что здесь нет подвижных деталей?

— Уверен. — У Тэлмена забегали глаза.

На виду у Квентина он чувствовал себя совершенно голым, и ему это совсем не нравилось.

— Единственная подвижная деталь, — сказал сухопарый, морщинистый и хмурый Каннингэм, — это сам двигатель. Я знал это еще до того, как Тэлмен все проверил и перепроверил. Когда пересадчика подключают для единственной задачи, его не снабжают ничем, кроме инструментов для ее решения.

— В таком случае хватит тратить время на болтовню. Разомкни цепь.

— Так, минуточку… — Каннингэм уставился на кабели сквозь стекло шлема. — Здесь нестандартное оборудование. Экспериментальное. Можно сказать, бессистемное. Надо отследить парочку… Хм…

Тэлмен тайком высматривал оптические линзы пересадчика, но безуспешно. Он знал, что Квентин наблюдает за ним откуда-то из хитросплетения трубок, решеток, проводов и прочего инженерного фарша. Сразу с нескольких стратегически важных точек — а они могут быть где угодно.

Рубка и впрямь казалась безразмерной. В туманном желтом освещении она походила на внеземной кафедральный собор, высоченный и совершенно пустой, если не считать шестерых карликов в скафандрах. Энергетические системы, аномально большие и лишенные изоляции, гудели и сыпали искрами; пузатые лампы испускали зловещее сияние. В двадцати футах от пола тянулась металлическая платформа с предусмотрительно установленным железным ограждением. Взобраться на этот балкон можно было по двум лесенкам, установленным на противоположных стенах. С потолка свисал глобус звездного неба. В хромированном воздухе урчала и пульсировала великая мощь.

— Это угон? — осведомился динамик.

— Называй как хочешь, — весело ответил Браун. — И расслабься: мы не собираемся причинять тебе вред. Может, даже отправим на Землю, если найдем безопасный способ это сделать.

Каннингэм исследовал акриловые нити, стараясь ничего не трогать.

— Груз не заслуживает вашего внимания, — начал Квентин. — Сами понимаете, я не радий везу.

— Мне нужна силовая установка, — отрезал Браун.

— Как вы попали на борт?

— Ну что там, Каннингэм? — Браун вскинул руку, чтобы смахнуть пот с лица, наткнулся на стекло шлема и поморщился.

— Не подгоняй. Я же простой электронщик, а в этой системе сам черт ногу сломит. Ферн, подсоби-ка…

Тэлмен чувствовал растущую неловкость. После первого удивленного комментария Квентин продолжал его игнорировать. Не справившись с необъяснимым искушением, Тэлмен запрокинул голову и окликнул Квентина по имени.

Конец ознакомительного фрагмента.