Ржевская дуга. Детство. Стихи и проза о Великой Отечественной Войне

Геннадий Федорович Русаков

Русаков Геннадий Федорович – 1933 года рождения. Из крестьянской семьи. Прошел жизненный путь от пастушка до судового механика арктического флота. Позднее строил заводы по всей стране. Всю жизнь писал стихи. Стихи его необычны – нереальность в реальности. К 75-летию ПОБЕДЫ – написал очерк-воспоминание о своем детстве, которое обжег огонь Ржевской Дуги.

Глава 2. 1941 год. Раскаты войны

А издалека уже были слышны раскаты войны. Вскоре через деревню начали проходить отступающие части красноармейцев, сначала группами с командирами, при оружии. Потом и группами, и в одиночку с оружием и без оружия. Говорили, выходим из окружения — Смоленского котла.

В конце августа отступающие красноармейцы осторожно заходили в деревню — боялись, что в деревне уже могут быть фашисты, а потом, расспрашивали — что нам известно об их нахождении. В деревне мало что знали о ситуации в округе, но по возможности, старались помочь всем, чем только могли: и одеждой, и продовольствием, если они просили об этом. Объясняли, как пройти лесами, минуя крупные населённые пункты и дороги.

Мне очень хорошо запомнилась одна из последних групп, в ней было 7 человек. Среди них выделялся сержант, вооружён он был не обычной винтовкой, а какой-то другой, ствол винтовки заканчивался утолщением, похожим на корзиночку. Как я узнал позже, это была полуавтоматическая десятизарядная винтовка Симонова. А запомнил я это потому, что к этому времени уже стало известно: фашисты взяли Волоколамск. Бойцы из этой группы решили выходить к фронту без оружия, переодевшись в гражданскую одежду. Переодевались они у нас в старую одежду моего отца и его братьев. Оружие закопали в овчарне, в сухой навоз. Сержант был не русским, похоже, как я понимаю теперь, туркмен или таджик, но на русском говорил хорошо. Он переодеваться отказался и винтовку не оставил, сказал: «Пойду так, как есть, повезёт — дойду, не повезёт — приму бой».

Может показаться, что я подробности выдумываю, так как мне не было ещё восьми. Но помню всё дословно, даже то, что товарищи его уговаривали оставить здесь в деревне свои документы и тем более — партбилет, но он отказался. Про партбилет я тогда уже знал, партбилет был у моего дяди, брата моей мамы, он был участником войны с финнами, там вступил в партию и гордился этим.

Дошли они до своих или нет, не знаю, но всё происходило у меня на глазах. Я сам был участником, так как доставал из кладовки, по указанию мамы, эту одежду, в которую они переодевались. Соседка пригрозила маме: «Вот придут немцы, расскажу, что помогаешь коммунистам, они тебя и повесят!» Почему она не любила нашу семью, я не знаю, может потому, что мы пустили в дом ту самую цыганскую семью, которая ушла из табора, цыган в деревнях не очень то любили.