Ржевская дуга. Детство. Стихи и проза о Великой Отечественной Войне

Геннадий Федорович Русаков

Русаков Геннадий Федорович – 1933 года рождения. Из крестьянской семьи. Прошел жизненный путь от пастушка до судового механика арктического флота. Позднее строил заводы по всей стране. Всю жизнь писал стихи. Стихи его необычны – нереальность в реальности. К 75-летию ПОБЕДЫ – написал очерк-воспоминание о своем детстве, которое обжег огонь Ржевской Дуги.

Глава 9. 1942 год. Картофельное поле

Выручало иногда и картофельное поле. О нём мама узнала от хозяйки дома, где мы поселились. Мы с мамой попробовали на это поле проникнуть, и нам это удалось! Оказалось, что на этом поле уже добывали мороженую картошку многие из наших — егорьевских. Выкапывать картошку из замёрзшей земли было нечем, да и невозможно, поэтому караулили начинало артобстрелов этого участка территории с позиций, занимаемых нашей армией. На этом поле был участок, шириной метров 500—600 — он не просматривался из того лесного массива, где находились наши войска. Поэтому обстрелы этого участка случались часто, очевидно для профилактики, и практически ежесуточно.

Этим мы и пользовались, в свежих воронках удавалось набрать ведро, а то и два довольно быстро. Правда, не всегда удавалось уйти с этого поля, не попав под очередной обстрел, а он начинался немедленно, если из лесного массива замечали на этом участке поля какое-либо движение.

Были, конечно, и потери. Их не могло не быть. Но есть иногда хотелось не меньше, чем жить.

Само русло реки прикрывали два дзота фашистов, расположенных на обоих берегах, примерно в 300 метрах от места, где проволочные заграждения пересекали русло реки. Именно здесь, рядом с этими дзотами, мы и переправлялись на противоположный берег: сначала по льду, а потом, когда лёд ушёл — на плоту.

Здесь был небольшой заливчик, где находился плот. Он, очевидно, находился здесь и до войны, моста в пределах территории этих деревень вообще не было. Это место не просматривалось из леса, занятого нашими войсками. Фашисты, дежурившие в дзотах, всё видели и, конечно, знали, зачем мы это делаем. Они не препятствовали этому, правда, иногда останавливали и обыскивали.

Так случилось и с нами, когда после очередного хождения с сумой по домам в село Новое, мы: я и бабушка Маня, возвращались в деревню Александровка. Нас остановили и обыскали. У бабушки обнаружили валенки, хотя они сверху были обшиты мешковиной, и её разули. Пришлось ей, чтобы не обморозить ноги, снять с головы платки и обвязать ноги. Так мы и пришли в деревню Александровка. В селе Новое жили карелы, карелы жили и в деревне Васильевское, которая находилась примерно в 3—3,5 км. от деревни Егорьевское и примерно на таком же расстоянии от деревни Александровка.

На карелке был женат старший брат моего отца — Иван Васильевич. Ходила местная байка, что эти две деревни проиграл в карты бывший их барин — там, в Карелии барину, владевшему землями в нашей местности. Об этом мне рассказывал прадедушка, когда я его спрашивал, почему тётя Ксения — жена дяди Вани, иногда говорит со своими детьми как-то по другому — не по нашему. Жители этих деревень хорошо говорили на русском, но между собой довольно часто общались на финском. Отношение оккупантов к карелам было иным, гораздо более лояльным, чем к нам — русским. Это было особенно заметным, когда, как я уже говорил, в нашей местности стояли финские части. И если к январю в русских деревнях — весь домашний скот был уже съеден — в карельских он был цел во многих домах, даже в это время, когда мы уже находились в деревне Александровка. Там, в этих карельских деревнях, маме удавалось, обменять что-либо из того чемодана, на какие-то продукты, чаще всего на картофель.