Обжигающие вёрсты. Том 1. Роман-биография в двух томах

Геннадий Мурзин

В первый том романа-биографии «Обжигающие вёрсты» вошли житейские истории, относящиеся к детству и юности уральского литератора и публициста Геннадия Мурзина. Много радостного и счастливого здесь, но немало и грустного, подчас, горького и обидного. Автор откровенен, поэтому произведение не может не понравиться тем, кто интересуется прошлым.

Глава 11. На родимой стороне

Кем угодно, но не каменщиком

Как бы то ни было, но добрался-таки до родных мест. И в тот же день был уже в приемной заместителя директора Верхнетуринского машиностроительного завода по кадрам и быту. Там, посмотрев трудовую книжку, естественно, в первую очередь предложили пойти в ОКС, то есть в отдел капитального строительства. Отказался. Тогда мне предложили работу в семнадцатом, литейном цехе, где, как мне сказали, нужны люди на ручную формовку чугунного литья. Не знал, что это такое, поэтому согласился. Куда угодно, думал, но только не каменщиком.

Как оказалось, ручная формовка ничем не лучше стройки. Возможно, даже и хуже. Особенно из-за загазованности и запыленности на рабочем месте. И через пару месяцев стал проситься в транспортно-экспедиционное отделение цеха. Иначе говоря, туда, где подвозят сырье и материалы, а также отвозят готовую продукцию (литье) в другие цехи завода. Моя специальность — грузчик на автомашине. Мой непосредственный начальник — диспетчер смены. В этой смене оказался самый грамотный, поэтому диспетчер именно мне поручал в конце смены заполнять табель и наряды. Он, диспетчер, мог только с большим трудом поставить подпись-закорючку. Он, диспетчер, зато не верил никому, даже самому себе. Например, диспетчер (Субботин — его фамилия) дает задание нам (мне и еще двум грузчикам на прикрепленной машине) привезти с центрального склада ферросплавы (такие добавки в литейном производстве). Мы едем. Но каково поначалу было мое удивление, когда видел, приехав на склад, находящийся на территории же завода, но примерно в трех километрах от цеха, что он, Субботин, уже там нас поджидает. Невероятно, но факт. Он передвигался по заводу с такой скоростью, что мы на машине за ним не могли угнаться.

Была у диспетчера и еще одна милая привычка. Когда впервые появился на работе, то он, глядя на меня поверх очков, представился так: «Муж судьи». Сначала подумал, что шутит. Но потом мне рассказали, что он всякому незнакомому человеку так именно и представляется: не фамилию или имя свои называет, а занимаемое общественное положение жены. За глаза рабочие его называли не иначе, как круглым дураком, подсмеивались, но в глаза — ни-ни. Мстительный, сказали, страшно он, злопамятный.

Диспетчер цеха — это все равно что мастер, то есть руководитель среднего звена. Несмотря на его полную безграмотность (заявление на отпуск он обычно писал целый рабочий день), его держали на этой должности. Почему? Возможно, и потому, что он муж судьи. Впрочем, у Субботина было и еще одно обстоятельство, удерживавшее его на руководящем посту: он был коммунистом.

Здесь я проработал два года. Как? Вполне нормально. Ни главный диспетчер цеха №17, ни сменные диспетчеры не имели ко мне претензий. На работе не пил, был скромен, видимо, трудолюбив, не прогуливал, не опаздывал на смену, а потому вскоре стал лучшим рабочим и в качестве такового на Доске почета цеха постоянно представлял коллектив транспортно-экспедиционного отделения.

С другими двумя грузчиками жил в ладу. Несмотря на то, что они, не в пример мне, были физически очень крепкими. Одни их руки чего стоили. Несмотря на то, что наряд закрывался один, и все трое получали зарплату одинаковую. Мужики, видя мое усердие и мои весьма хилые бицепсы, щадили. Но, по правде говоря, из-за самолюбия не слишком этим пользовался и работал наравне со всеми.

И все же… Это был литейный цех. Он выпускал не детские игрушки, а, допустим, корпуса для снарядов. И грузчик, как ни крути, должен был обладать достаточной физической силой и выносливостью. Ну, со вторым у меня никогда не было проблем. А вот с первым…

Такой момент. Наша машина подъезжает под погрузку рудничной стойки (это такие стальные изделия, вес одного его пятьдесят килограммов). Обычно рудстойку мы грузим, с одной стороны, внутри цеха на транспортер, а, с другой стороны, стоя на машине, снимаем с транспортерной ленты. Это еще ничего. Однако сегодня (возможно, в предыдущую смену что-то с машиной случилось, и продукцию на склад не вывозили, а внутри цеха свободного места для складирования нет) рудстойку попросту сложили на земле, возле цеха.

Что это означает? Тяжеленное изделие надо не просто оторвать от земли, но и поднять на уровень моих плеч и забросить на машину. Одно или два таких изделия смог бы закинуть, но не два или три десятка. Мужики поступают хитро. Щадя мое самолюбие, они говорят:

— Мы — грузим, ты — отдыхаешь; мы — отдыхаем, ты — разгружаешь. Идет?

Согласно киваю. Потому что сбросить с машины — это совсем не то, что на нее забросить. Выход найден. Впрочем, они обычно, быстро выкурив по папиросе, и тут помогали мне, оправдывая свое вмешательство тем, что, мол, цеху срочно понадобилось забросить песок.

Они, в общем, меня выручали. Я их — тоже. Как? Это случалось два раза в месяц, в дни выдачи зарплаты. Особенно, если работали во вторую смену. Получив деньги, мужики соображали «на двоих», поскольку я в этом никогда не участвовал. И через пару часов, насоображавшись, с трудом могли произнести членораздельно фразу, а не только физически работать. Но в цехе непрерывное производство и ему все равно требуется сырье. Диспетчер знает, поэтому старается закрывать глаза. Он в такие дни видит основную задачу: забросить в цех самое необходимое, чтобы не остановить производство.

Так что в такие дни работаю за троих. И внешне кажется всем, что у нас все в порядке. Более того, стараюсь сделать так, чтобы пьяные грузчики не попадались на глаза начальству. Выкручиваюсь, как могу. Например, с машиной привез песок. Разгружаю. Откуда ни возьмись главный диспетчер.

— Где остальные грузчики? — Спрашивает он и подозрительно, с прищуром смотрит.

— Они? — Переспрашиваю, будто не понял, о ком идет речь.

— Да, они.

— Так, мужики только-только отошли.

— Куда?

— К вагранкам… Чтобы газировки попить.

Главный диспетчер не верит или притворяется, что не верит.

— Что, трубы у них плавятся?.. Покрываешь?

— Да, что, вы, в самом деле! — Поняв намек, обиженно восклицаю в ответ. — Чтобы я и врал!? Была нужда. Не верите? Вон и воткнутые их лопаты. Если хотите, можете подождать.

Главный диспетчер хмыкает, но отходит. По-моему, мы оба друг перед другом ломали комедию.

Своих мужиков ни разу не подвел. Не было случая, чтобы в такие критические дни из-за грузчиков возникли проблемы.

На другой день мужики являлись на работу и, узнав, что все сошло с рук, были благодарны мне. И брались за работу с утроенной энергией.

Вот такая была взаимопомощь.

Самым для меня тогда было поразительным то, как рабочие ухитрялись напиваться; сколько проявляли сноровки и изобретательности.

Где взять «пузырь»?

Верхнетуринский машиностроительный завод — это было оборонное предприятие. И порядки на нем строгие, поскольку объект, строго охраняемый. Во-первых, по периметру территория завода ограждена высоким забором, по верху которого шла колючая проволока, якобы, под напряжением. Во-вторых, внутри вдоль забора, на некотором от него расстоянии, шло два ряда колючей проволоки. В-третьих, между забором и проволочным ограждением постоянно дежурили злые псы, готовые броситься на любого и разодрать в клочья. Там же, кроме того, постоянные обходы совершали вооруженные охранники.

Таким образом, для меня, например, казалось, что через забор выйти с завода и потом, тем более, попасть назад — совершенно невозможно. Однако самые отчаянные, а такие находились, чтобы только вырваться в город, запастись водкой и вернуться благополучно назад, готовы были на все.

С моими мужиками такого не было. Но вот в другой смене один из грузчиков, отряженный коллективом, однажды (раньше, видимо, все обходилось) все-таки допустил какой-то промах и, перелезая уже через забор с грузом горячительного, зацепился за проволоку. И тотчас же его схватила собака и стащила с него штаны вместе с трусами. То-то была картинка, когда прибежали охранники и увидели мужика с голой задницей.

Самый надежный способ — это иметь хорошо знакомого охранника на пункте пропуска, на проходной завода, то есть. По блату он, охранник-вахтёр, мог выпустить с территории завода в городок на десяток минут, которых было достаточно, чтобы запастись горючим, ибо центральный гастроном находился в пятидесяти метрах. Но риск велик и в этом случае. Не исключено, что, возвращаясь назад, страждущий ненароком может столкнуться на проходной с другим, незнакомым ему вахтёром (например, приятель в этот момент вышел, чтобы открыть ворота, досмотреть и пропустить автомашину). Подозрительный гражданин будет подвергнут самому тщательному досмотру-допросу: куда и зачем ходил; кто и почему выпустил с завода без разрешения; не несет ли чего запрещенного с собой? Трудновато скрыть от зоркого глаза то, что робу так оттопыривает. Три-четыре пузыря — не иголка. Как ни прячь, а все-таки заметно. Застукали — отвечай, но приятеля, выпустившего тебя, не выдавай. Это — святое.

Легально выйти с территории завода можно было лишь в нескольких случая. Во время пересменки, например, когда все работники данной закончившейся смены идут домой. Но и тут есть одно «но». Вместе с пропуском надо предъявить бирку, на которой указан твой табельный номер и смена, в которой ты работаешь. А бирка та может быть у тебя на руках лишь в том случае, если твоя смена действительно закончилась. В другое время — бирка находится в табельной. И выдадут ее только с окончанием работы. Иначе говоря, приходишь на смену — сдаешь бирку в табельную, заканчиваешь смену — забираешь бирку. Нет бирки в табельной с началом смены означает, что тебя либо нет на работе, либо опаздываешь, а подобное означает — нарушение трудовой дисциплины. Закончилась смена, но ты не забрал бирку, и она продолжает находиться в табельной также означает одно, — ты ушел с работы раньше положенного времени и в отношении тебя полагается разбирательство.

Зачем столь подробно рассказываю о строгостях на заводе? Затем, чтобы наглядно продемонстрировать, насколько сложно выйти с территории предприятия по своим личным надобностям. Но существовавшие строгости не пугали самых отчаянных, и они находили лазейки. Особенно, когда душа требует, а в кармане — только что полученная зарплата.

Так что пьянство процветало. Руководители режимного завода и цехов боролись с пьянством, однако их усилия приносили мало пользы. В дни выдачи зарплаты пьяного можно было встретить на каждом шагу. Чтобы добыть спиртное, рабочие шли на всякие ухищрения. Самые отважные (и, конечно, самые наглые) аж штурмовали ворота. Нет, не с помощью силы, а благодаря хитрости.

Например, рабочие собираются в группу. Из нее выделяют одного, того, кто должен будет покинуть территорию завода, смотаться в магазин и вернуться с «пузырями». У всех остальных — другие обязанности. Их задача — максимально отвлечь внимание охраны. Делали это так.

Рабочие подходят к проходной. Исполнитель акции остается снаружи, у самых ворот, через которые людей не пропускают, а лишь автомобили. Неподалеку оставляют еще одного, на «шухере», который должен дать знать о благополучном исходе акции. Остальные входят внутрь проходной, где открыто, максимально привлекая внимание охранников, пытаются пройти. Их, естественно, останавливают. Завязывается спор, в который вовлекаются все охранники, в том числе и те, которые отвечают за ворота.

Исполнитель, как обезьянка в цирке, мгновенно взбирается по трехметровым воротам, переваливает через них, спускается на другой стороне и исчезает. «Скандалисты», получив сигнал, что все в порядке и их гонец уже на воле, покидают проходную, сделав вид, что смирились с неудачей. Через полчаса все повторяется, в результате чего гонец тем же способом оказывается уже на территории завода. Операция завершена.

Ради истины, вынужден заметить: пили на работе не только рабочие. Им ни в чем не уступало начальство. Лично часто видел в сильнейшем подпитии своего начальника литейного цеха Каховского и, в особенности, его заместителя — Кривцуна (к сожалению, их имен уже не помню). О мастерах и начальниках смен — могу сказать то же.

Какими способами они добывали спиртное? Не знаю. Доподлинно мне было известно, что начальству лазить по заборам или воротам не приходилось. Потому что у них были другие возможности. Весь руководящий состав, особенно начальники цехов и их заместители, в пропуске имели соответствующий штамп, дающий им право беспрепятственного входа и выхода с завода в любое время суток. Охрана их знала в лицо, поэтому на проходной не обыскивала, как рабочих.

Не смею утверждать, но знающие люди поговаривали, что такое начальство вообще не пользует покупное. У них в кабинетах (у Каховского и Кривцуна) всегда запас спирта. Откуда у руководителей литейного цеха спирт? Зачем? Ясно, не затем, чтобы протирать чугунное литье после формовки. Для производственных нужд спирт им был не положен. Однако был в достаточном количестве. В рабочей среде знали, откуда брался сей любимый советским народом напиток. Тому же Каховскому мог поставлять спирт его коллега, к примеру, начальник соседнего цеха №4, где имелось сверх секретное отделение, на базе которого осуществлялась завершающая стадия производства снарядов, в том числе и для морской артиллерии. Как всем понятно, в производстве сверх точного и надежного оружия без спирта не обойтись. Понемногу спирт отстегивали от производства и рабочие, но начальство — само собой. Не меряно этого добра было и у военпредов. Кто такие военпреды? Это — военные представители Министерства обороны, непосредственно осуществлявшие проверку, контроль и приемку всей произведенной оборонной продукции на завершающей стадии.

Вот так невольно подошел к очередному своему конфликту. Чтобы понять существо его, обязан еще раз сказать. По работе у меня все было прекрасно. Ко мне хорошо относились не только со мной работающие грузчики, но и непосредственные руководители — диспетчер и старший диспетчер. Партбюро, цехком профсоюза и администрация литейного цеха в течение всего 1961 года признавали меня одним из победителей соцсоревнования, и моя фамилия из месяца в месяц красовалась на цеховой Доске почета. Короче говоря, все свидетельствовало, что коллектив меня принял и признал. Казалось, на горизонте — ни облачка. Ни что не предвещало грозы.

Гроза-то оказалась издевательством

Но она, эта гроза, все-таки разразилась. Для меня — совершенно неожиданно. Неожиданно для меня, двадцатилетнего парня — по-прежнему поразительно наивного и непосредственного. Неожиданно для меня, все еще слепо верящего в справедливость и доброту советского социалистического общества.

А произошло вот что.

В конце 1961-го в цехе состоялось комсомольское собрание (за полгода до этого был избран заместителем секретаря цеховой комсомольской организации). Тема обсуждения — углубление нравственного воспитания молодежи и роли в этом старшего поколения. Как водится, был доклад. Все шло своим порядком. Выступили заранее подготовленные комсомольцы. Сказали свое слово и секретарь партбюро, и председатель цехкома профсоюза, и начальник цеха. Хотели было подвести черту, прекратить прения и перейти к обсуждению проекта постановления.

И тут черт дернул меня поднять руку, прося слово для выступления. Не думал, не предполагал выступать на этом собрании. Однако выступивший последним начальник цеха Каховский спровоцировал меня на необдуманный поступок. Особенно не понравилась мне его одна из фраз. Он обратил внимание на то, что среди комсомольцев имеются молодые люди, злоупотребляющие спиртными напитками, с которыми комсомольскому бюро следовало бы предметнее работать. Особенно нетерпимо, сказал Каховский, когда члены ВЛКСМ позволяют себе напиваться на рабочем месте и в рабочее время.

Возможно, слишком болезненно отреагировал на это замечание Каховского потому, что, как заместитель комсомольского секретаря, непосредственно отвечал за идеологическое воспитание молодежи, значит, и моя вина имелась в том, что комсомольцы позволяли себе выпивки на работе. Обидно стало. И не сдержался. Решил тогда же на реплику Каховского ответить своей репликой.

Итак, настойчиво стал просить, чтобы мне дали возможность выступить. И, на мою беду, мне позволили это сделать. Вышел на трибуну и сказал буквально следующее:

— Вот тут только что перед вами, ребята, выступил товарищ Каховский. Он все сказал, конечно, правильно. И, как зам секретаря, полностью отношу его критику к себе. Но попросил слово для того, чтобы обратить внимание присутствующих здесь старших товарищей на то, что и они не блещут в этом отношении.

Сидевший впереди, развалясь на стуле, начальник цеха встрепенулся и грозно бросил с места:

— Конкретнее!

Собрание после этого окрика затихло.

— Конкретнее? — Переспросил я. — Готов! — Азарт сопротивления захватил меня и… сорвался, пошел в разнос. — Вы, товарищ Каховский, справедливо осуждаете комсомольцев за пьянство на работе. Но ведь они берут пример с некоторых коммунистов, которые…

Каховский все также грубо оборвал:

— Конкретнее!

— Вы хотите, чтобы я назвал фамилии?

— В обязательном порядке! — Все также зло бросил он и добавил. — Иначе можно будет считать твое заявление за клевету и очернение цеховой парторганизации.

— Например, вы лично, но особенно ваш заместитель товарищ Кривцун…

— Ложь! — Каховский, побагровев, вскочил с места.

Если честно, сильно испугался того, что сказал на собрании. Однако назад хода уже не было.

— Помните, товарищ Каховский, прошлую субботу? Я тогда работал во вторую смену. И вы столкнулись со мной возле диспетчерской. Вы были не один. С вами был товарищ Кривцун. Помните, как вы разговаривали со мной? Вы же с трудом языком ворочали и еле держались на ногах. Помните?

На мой вопрос ответить было некому, так как начальник цеха с шумом покинул комсомольское собрание. Заметив это, растерялся и умолк, не зная, что мне дальше делать: то ли уйти с трибуны, то ли продолжить выступление.

Со своего места встал секретарь партбюро цеха:

— Молодой человек, мы здесь обсуждаем жизнь комсомольцев, а не коммунистов.

— Согласен… Я лишь хотел сказать, что дурной пример старших заразителен…

Не договорив, сошел с трибуны и сел на свое место. После небольшого замешательства собрание благополучно закончилось принятием постановления, обязывающего каждого члена ВЛКСМ быть примером поведения на работе и в быту для несоюзной молодежи.

На следующий день, придя на работу и проходя мимо цеховой Доски почета, заметил, что среди передовиков соцсоревнования моей фамилии уже нет, хотя подведения итогов не было, поскольку месяц еще не закончился.

Все понял и стал ждать других последствий. Это встревожило? Да ни грамма. Рабочему, особенно грузчику, нечего бояться. Нет повода для мести: на работе и дома не пью, на работу не опаздываю и не прогуливаю.

Часа через два после начала смены, когда мы на машине привезли белую глину для вагранки и начали разгружать, меня отозвал в сторонку подошедший секретарь цехового партбюро и, отведя в сторону глаза, подал мне несколько листков бумаги. Это были документы для вступления в КПСС.

— Возьми. — Сказал он. — Партбюро считает преждевременным рассмотрение вопроса.

Конец ознакомительного фрагмента.