Кровопийца. Уральский криминальный роман

Геннадий Мурзин

«Кровопийца» – это второй роман уральского литератора из цикла «Уральский криминальный роман», состоящего из пяти книг. В книге повествуется о страшных по своей чудовищной дикости преступлениях. Их расследованиями занимаются уже известные читателю герои, с которыми он познакомился в первом романе «Псы одичалые». Развязка, как и полагается для детектива, наступит лишь в последней главе.

Редактор Геннадий Мурзин

Корректор Геннадий Мурзин

Фотограф Сергей Мурзин

© Геннадий Мурзин, 2018

© Сергей Мурзин, фотографии, 2018

ISBN 978-5-4490-4792-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Автор детективного романа Геннадий Иванович Мурзин (на снимке) будет благодарен читателям, если они поделятся своими замечаниями или пожеланиями через электронную почту ([e-mail]), либо непосредственно на авторской странице издательства.

Глава 1

Тревога в ночи

13 января. Вторник. 23.45

У оперативного дежурного районного управления внутренних дел непривычно шумно: галдят все. А этих «всех» набилось в комнатенке ни много ни мало, а целая дюжина мужиков — практически, три оперативно-следственных бригады. Многовато, если по правде говорить. Реденько такое спокойное дежурство выпадает.

Чем же вызван весь шум-гам? Скорее всего, временным простоем. Вот уже почти два с четвертью часа — ни одного серьезного вызова, ни единого сколько-нибудь приличного происшествия. Звонки, понятно, есть, но какие? Так себе!

Скажем, недавно звонила старушка. Уверяла, что зять со свету ее, бедную, сживает; ну, прямо-таки проходу ей не дает; всякую минуту куском хлеба попрекает; грозится ее любимую иконку Николая Чудотворца выкинуть в помойное ведро. Если эту угрозу зятёк исполнит, заявила она, то ее инфаркт хватит.

Помощник оперативного дежурного лейтенант Скворцов, выслушав бабулю, записал в журнал регистрации, пообещав, что не позднее завтрашнего дня направит их участкового: он, мол, пристращает зятька чуть-чуть.

Услышав об этом, старушка на том конце провода заохала-запричитала: «Зачем, сынок? Бог с тобой… Не надо участкового!» А лейтенант ей резонно отвечает: «Сигнал был? Был! Полагается реагировать. А как же иначе? Порядок есть порядок». Старушка и вовсе расстроилась: я, говорит, сдуру позвонила. А зятек? Знамо дело, шумнул малую толику на нее, старую. Бывает… Что же это за зять, коли все молчком? И совсем-то без ругани… А так он у нее молодец. В руках-то все горит, мастеровитый то есть.

Или вот еще. Позвонила молодая женщина. Если судить по голосу. Не знают ли в полиции, спрашивает она, где ее муж в данный момент находится? Собирались, говорит, к приятелям пойти. Ну, чтобы Новый год встретить: по-старому. А его, проклятого, как не было, так и нет. Ждала-ждала — да вот и решила позвонить по 02. А вдруг (ненароком) в каталажку угодил?

Тот же Скворцов проверил по регистрации и стал успокаивать женщину: «Не стоит так волноваться. Скорее всего, застрял у кого-нибудь. Надо ждать, гражданочка, очень ждать. И тогда муженек вскорости непременно объявится. Ну, если все же не придет, то тогда уж пожалуйте к нам, с заявленьицем. Станем сообща искать пропажу».

— А дыму-то, дыму…

Это вошел в комнату подполковник Фомин, с недавней поры заместитель начальника управления. Глянешь на него, и боязно становится: крепкий мужик! Сила из него так и прет, так и прет. Он без малого два десятка лет отбарабанил старшим опером в областной «уголовке». Недавно отличился: за раз со своими парнями взял не одного и даже не пятерых уголовников, а за сотню. Почти в полном составе всю «центральную» группировку. Вот (вроде бы как) повысили в должности. Сегодня он дежурит от руководства. Так положено. На всякий пожарный. Мало ли что… На тот случай, если придется ответственное решение по горячим следам принимать.

Со своего табурета (невероятно обшарпанного) тотчас же вскочил сержант Семенцов, водитель одной из дежурных машин.

— Присаживайтесь, господин подполковник!

Семенцов знает, что обращение «господин» — не по уставу. Однако он также знает, что Фомин терпеть не может служебное обращение «товарищ». Семенцов в душе с подполковником согласен, так как понимает, что генерал сержанту, к примеру, никак не может быть товарищем.

Фомин махнул рукой.

— Сиди, сержант, сиди. Чего уж…

Он прошел к столу старшего оперативного дежурного. И остался там стоять.

— И как?

— Все в порядке, — ответил майор Смирнов. И добавил. — Даже непривычно… тихо в районе.

— М-да, — Фомин оперся широченной спиной о подоконник. — Зато у соседей наших…

— А что у соседей? — спросил из простого любопытства Скворцов.

— Неподалеку от ЦУМа два идиота сначала устроили потасовку, а после один из них вытащил обрез и всадил в другого три пули. Не довезли до больницы. Скончался.

— Разборка?

— Скорее, бытовуха.

Фомин глянул на настенные часы.

— Что, мужики, со старым Новым годом, что ли?

— Да уж, — Скворцов недовольно хмыкнул. — Дома бы сейчас по стопарю. А тут… Сиди всухую. Эхма, служба наша. Все не как у людей.

— А мы можем и сообразить. Что мешает? От скуки — скулы воротит. Неплохо бы для разнообразия… — с хитринкой заметил старший лейтенант Воробьев.

— Ну-ну! — Фомин погрозил тому пальцем. — Смотри мне. На службе, чтобы ни в одном глазу. Я этого не люблю.

— Да ладно вам… И пошутить нельзя, что ли? — Воробьев обиженно отвернулся к окну.

— Не обижайся старлей. Это я для порядку. Впрочем, мужики хотите анекдот?

Ответ прозвучал почти что хором:

— Естественно!

— Тогда — слушайте. В дежурной части райотдела полиции зазвонил телефон. На том конце провода: «Товарищ дежурный, у меня жена исчезла». Тот деловито спрашивает: «Давно?» Позвонивший охотно поясняет: «Да уж третий день пошел». Дежурный спрашивает: «Как она выглядела?» «Толстушка такая, под сто кило, — отвечает он. — На левый глаз косит, на правую ногу прихрамывает». «Тогда, — советует дежурный, — не ищи. Не велика потеря!»

В дежурке — взрыв хохота.

Фомин же даже не улыбнулся.

— Или вот еще один. Но теперь — из практики майора Смирнова. Сидит, значит, как-то за своим пультом наш майор. И звонок. Алло, слышит, вам директор цирка звонит. У нас слон сбежал. Хорошо, отвечает Смирнов, его особые приметы? Слон как слон, отвечает директор цирка, хобот, уши огромные, ноги толстенные. Э, нет, так не пойдет, возмущается Смирнов, я же просил насчет особых примет. Директор цирка не менее возмущенно восклицает: какие же у слона могут быть особые приметы? Наш майор не соглашается: почему бы и нет? Например, татуировка на холке или на ушах…

Мужики вновь хохочут как ошалелые. Вместе со всеми — заливается и Смирнов.

14 января. Среда. 00.25

Марина досматривала первую серию «Иронии судьбы…», когда услышала, как щелкнул дверной замок и входная дверь отворилась. Она встала, оправила халат и направилась в прихожую.

— Что-то в неурочный час, — заметила она. — Говорил, что раньше восьми утра не ждать.

— Ну, вот… — снимая обувь, проворчал недовольно муж, — опять неладно: задерживаюсь — пилишь…

— Да, будет тебе. Я ведь так… — Марина повернулась и направилась в сторону кухни. — Ужинать будешь? Разогреть?

— Не надо! — резко ответил он. — Устал. Спать хочу.

Марина остановилась, повернулась, удивленно уставилась на мужа.

— Что с тобой? Неприятности на работе? Если и так, то зачем же на мне срывать зло?

— Не выдумывай. Никаких неприятностей. Наоборот, в районе все спокойно и заместитель прокурора решил меня отпустить… Сказал же — утомился. Сама, что ли, не знаешь, что у меня за служба? Не первый год. Пора бы и попривыкнуть.

— Я, может, и пообвыклась бы. А вот Алешка… Скучает. С трудом отправила в постель. Хотел дождаться. Говорит, папаньке сюрприз приготовил… новогодний.

— Что еще?

— Не знаю. В секрете держит.

— Ну… ладно: умоюсь и в постель.

Он прошел в туалетную комнату. Тут же зажурчала вода из крана. Он стал плескаться и отфыркиваться.

Заглянула жена.

— Может, все-таки чашку крепкого чая?

— Это, пожалуй, можно.

Муж прошел на кухню. Уселся между кухонным столом и холодильником.

— Что идет по «ящику»?

Жена поставила перед ним чашку с ароматным чаем. Он отхлебнул немного.

— Как обычно в новогоднюю ночь: показывают «Иронию судьбы…»

— Они что? Зациклились? Что, крутить больше нечего?

— Картина-то хорошая, многим нравится. Постой-ка, — Марина подошла к нему и уставилась в одну точку. — Это что?

— Где?

— Вот! — она ткнула в обшлаг рубашки. — Уж не след ли от губной помады?

— Совсем сдурела, — он тоже уставился на небольшое красноватое пятно на левом обшлаге рубашки. — Какая еще помада?

— Да вот такая… дамская, — ехидно ответила Марина.

— Не неси чушь… Запачкал, наверное, когда, затачивая карандаш, слегка порезался лезвием…

Жена пригляделась. Даже пальцем попробовала.

— Пожалуй, ты прав: это не помада… Ну-ка, снимай. Пока не застарело — замочу в порошке, а то потом не отстираешь.

14 января. Среда. 3.40

Старший следователь районной прокуратуры Игорь Валентинович Дворкин, дежуривший в эту ночь, зевнул, потянулся. Да так, что суставы захрустели. Отложив в сторону газету с кроссвордом, который он все пытался разгадать, потянулся к телефону и набрал 02. Занято. Набрал еще раз. Теперь ответили.

— Старший оперативный дежурный Прижелезнодорожного УВД Смирнов — у телефона.

— Привет, Вань. Дворкин говорит.

— Слушаю, Игорек. Застоялся? Затосковал в своих четырех стенах? — Он заливисто захохотал.

— Как у вас?

— У нас? — притворно переспросил майор. — У нас — как в Польше. У кого больше, тот и пан. — Он снова хохотнул, но теперь уж коротко.

— Ты что-то больно веселый сегодня…

— Нельзя? Не так уж часто случаются такие спокойные дежурства. Почему бы и не повеселиться?

— Ну, хорошо… Вас там много… Спроси мужиков… Русский поэт, одиннадцать букв, последняя — «й».

— Может, Маяковский?

— Нет. Здесь лишь десять букв, а мне надо одиннадцать.

— Тут ребята подсказывают: Исаковский.

— Что, и такой был?

— Был, говорят. Песенки когда-то сочинял.

— Постой… Но в его фамилии тоже десять букв.

— Тогда — не знаю. Да… Скворцов шепчет на ухо: Твардовский. Проверь.

— Проверил, подходит. Ну, спасибо.

— Не за что.

— Ну… будь здоров и привет супруге. Да, кстати, ты так и не ответил на вопрос: как ситуация в районе?

— Спокойная, Игорек, даже не верится.

— Не сглазь. Постучи по дереву. А то такое начнется, что небо с овчинку покажется.

— Ты еще и суеверен.

— Никуда не денешься. Проверено, опытным путем.

На том конце провода замолчали.

— Алло, Игорек, ты меня слышишь?

— Слышу. Я вот о чем подумал: не сходить ли мне в ресторан, что на вокзале; чего-нибудь горяченького перехватить.

— Как знаешь. Только, — Смирнов опять рассмеялся, — не очень-то увлекайся «горяченьким». Иначе — головка закружится и ясность мысли утеряешь.

— За меня не бойся. Я устойчив к соблазнам мирским, тем более на работе… Можно сказать, закаленная сталь… Я ненадолго, если что. Вернусь — брякну. Понял, Вань?

— Так точно, господин майор юстиции, понял. Не тревожься: в твое отсутствие мир не рухнет. Это я тебе обещаю.

Дворкин положил трубку и хмыкнул:

— Тоже мне — весельчак отыскался. Не к добру веселится, ох, не к добру!

Он встал. Натянул полушубок, пыжиковую шапку, которой необычайно гордился, поскольку за многие годы впервые имеет право надевать то, что десятилетиями было исключительной привилегией коммунистической номенклатуры.

Он вышел на улицу. Дул сильный ветер и морозец под двадцать пять. Кругом — ни одной живой души. Лишь редкие машины на большой скорости проносились по улице Челюскинцев. Темень, хоть в глаз коли. Лишь мигающие желтым светофоры да светящиеся метрах в трехстах окна вокзала могли свидетельствовать, что жизнь продолжается

Переходя трамвайные пути, запнувшись, чертыхнулся:

— Умники!.. Додумались же по ночам отключать уличное освещение и погружать Екатеринбург во мрак. Со времен войны, говорят, такого не было. И хватает совести называть город, погруженный в темноту, столицей обновленной России. Тоже мне… э-ко-но-ми-с-ты… без царя в голове, а все туда же, в люди хотят!

14 января. Среда. 4.00

Дворкин дожевывал свою прорезиновую отбивную, когда в ресторане, как он любит выражаться, «нарисовался» его приятель — Смирнов. Окинув взглядом полупустой зал, спешным шагом направился к нему.

— И ты — тоже? Горяченького захотелось? Прорезинового?

— Шутки в сторону…

— Что так? Только что был этаким хохотунчиком…

Смирнов его прервал:

— На выезд! Срочно!

— Что за спешка?

— В машине, Игорек, тебе Фомин расскажет.

— А без меня никак?

— Федоровский, твой шеф, говорит, что на месте из следователей только ты.

— Ну и народ, — пробурчал Дворкин. — То скукота невыносимая, то горячка. Пожрать толком не дадут.

Смирнов торопил приятеля:

— Ну-ну-ну!..

— Сначала — запряги, а уж после и понукай. Раскомандовался. Будто я твой подчиненный.

Однако встал, с сожалением оставляя чай и пирожное, и направился к выходу.

У подъезда ждал замухрышка-автомобиль, битком набитый людьми.

— Привет! — с трудом вползая в салон, поприветствовал всех Дворкин.

Он оказался стиснутым со всех сторон: слева — богатырь Фомин, справа — не столь солидный мужичок, но тоже ничего себе — эксперт-криминалист Воробьев.

— И куда теперь путь держим? — спросил он.

Ответил Фомин:

— На Пехотинцев. В квартире сто девятнадцать дома двести тридцать шесть соседка обнаружила труп хозяйки. Сразу позвонила. Вот, собственно, пока все.

— Странно… При каких обстоятельствах соседка узнала об этом? Не сказала? Все-таки час-то слишком ранний. Обычно люди в это время спят и третьи сны видят.

— Она так рассказывает: у нее бессонница, долго книжку читала. На часы-то и не глядела. Потом вздумалось вынести ведро с мусором. Вышла. Что-то ей показалось необычным — сама толком не знает. Почудилось, что соседняя дверь не совсем прикрыта. Взяла и толкнула. Она и распахнулась, дверь то есть. Странным показалось. Вошла. Свет горит, а никого нет. Глаза подняла и тут увидела через полуприкрытую кухонную дверь, что кто-то на полу лежит. Подумала, что хозяйке стало плохо. Хотела было бежать да скорую вызывать, но увидела вытекшую из-под хозяйки лужицу крови. Испугалась. Выскочила. Позвонила в «скорую» и нам.

— Значит, позвонившая не знает, жива или мертва потерпевшая?

— Нет, не знает.

— Откуда, господин подполковник, тогда труп?

— Это она лишь предполагает.

— Будем надеяться, медики прибыли раньше нас, вздохнув, заметил Дворкин.

— Хорошо бы, — согласился с ним Фомин. — Легче иметь дело с больным, но живым, чем с мертвым.

— Хорошо сказано. Где вычитали, Александр Сергеевич, сей мудрый афоризм? Не Козьма ли Прутков автор?

— Нет, сие изречение есть продукт деятельности моего драгоценного мозга.

— А-а-а, — протянул Дворкин, — тогда ясно.

Тем временем машина подрулила к шестнадцатиэтажке, стоящей от других домов наособицу, и остановилась.

— Вот мы и прибыли, — сказал сержант-водитель.

У подъезда увидели «скорую». Не успели вновь прибывшие «выгрузиться», как к ним подбежала в полушубке, накинутом наспех, пожилая женщина.

— Это я вам звонила.

— Хорошо. Пойдемте. Этаж какой? — осведомился Фомин.

— О, самый последний, шестнадцатый.

— Лифт, надеюсь, исправен?

— На ваше счастье, — ответила женщина, — вчера починили.

Всей гурьбой поднялись наверх. В коридоре их встретил врач — еще очень молодой и худой человек с копной рыжих волос на голове.

— Господин подполковник, — обратился врач к Фомину, признав в нем старшего, — в квартире обнаружено два трупа…

— Как два?! — вырвалось у Фомина. — И трупы?

— Именно. Пострадавших двое: первая — женщина примерно пятидесяти пяти лет с явными следами насильственной смерти (у нее несколько проникающих ножевых ранений в области грудной клетки); вторая…

— Что, тоже женщина?

— Да. Точнее будет сказать, девочка примерно двенадцати-четырнадцати лет. На ней также очевидные следы насильственной смерти: многочисленные телесные повреждения, в том числе несколько ножевых ранений груди (левая, кстати, еще не совсем сформировавшаяся грудь вырезана полностью). Девочка зверски была изнасилована. Исходя из визуального пока осмотра, могу сказать, что насильник после совершения полового акта в естественной и извращенной форме, то есть через задний проход, острым предметом (скорее всего, ножом) превратил влагалище девочки в кровавое месиво. Все это, в совокупности, и послужило причиной смерти, которая, судя по всему, была долгой и мучительной…

Слушая, Фомин краем глаза заметил, что двое из прибывших с ним оперативников направились в квартиру.

— Одну минуточку, доктор. Извините. Кажется, мои юные молодцы рвутся в бой, и их надо остановить. Иначе потом будет уже поздно.

Фомин собрал вокруг себя всех прибывших.

— Следователь сам знает, что и как ему надлежит делать в подобной ситуации. А вот что касается других… Прошу выслушать мои наставления, преимущественно — молодых и слишком горячих. Первое: вам нечего делать в квартире потерпевших до тех пор, пока эксперт-криминалист не закончит осмотр. — И уже обращаясь непосредственно к Воробьеву, добавил. — Приступай, старший лейтенант. Но помни: от результатов твоего теперешнего труда зависит, будет или нет оперативно, так сказать, по горячим следам раскрыто преступление.

— Сам знаю, — обидевшись, уже на ходу бросил эксперт.

— Да, ты знаешь, но не грех лишний раз и напомнить.

Фомин обернулся к троим стоящим поодаль молодым оперативникам:

— И для вас, мои юные гвардейцы, имеется занятие. Опросите-ка соседей, в том числе и этажом ниже, не знают ли они чего-либо. Действуйте шустро, но ненахраписто. Учтите, что люди спят, а час еще слишком ранний. Понятно?

— Так точно, господин подполковник! — откликнулся один из оперативников.

— То-то же… А то, смотрю, стоят и бьют копытами. Точно застоявшиеся кони.

Оперативники разошлись.

Фомин проворчал:

— Так-то лучше. А то затопчут там все, — и, уже обращаясь к доктору, добавил. — Ну-с, продолжайте.

— А у меня, собственно, все. Пока. Более подробную и точную информацию дадим после вскрытия… Господин подполковник, может, трупы погибших можно забрать?

— Нет, подождите. Пусть эксперт-криминалист осмотрит и сфотографирует. Он скажет, когда будет можно забрать потерпевших.

Вышел в коридор Дворкин.

— Ну, как? — спросил его подполковник.

— Кошмар!

— Вдруг маньяк? — высказал предположение Фомин.

— Трудно сказать… Пока — во всем темный лес. Один или несколько? Не знаем. Мужчины или женщины? Тоже неизвестно. — Следователь с секунду помолчал. — Да, доктор, не смогли бы сказать, когда наступила смерть потерпевших, хотя бы предположительно?

— Думаю, что не ранее одиннадцати прошлого вечера. Если вам интересно, то я на один из ранее поставленных вопросов могу ответить. Причем, с большой долей вероятности. Даже визуальный осмотр трупов свидетельствует, что ножом орудовала опытная рука — это раз. Второе: я почти уверен, что ранения нанесены мужской рукой. Сужу об этом по силе ударов…

— Не скажите, — возразил Фомин, — года три назад я также выезжал на происшествие. И тогда тоже все склонялись к тому, что убийца — мужчина, поскольку удар ножом настолько был мощный, что продырявил потерпевшего чуть ли не насквозь. Потом же оказалось, что убила весьма хрупкая на вид девушка. Правда, натренированная, спортсменка.

— Все же, скорее, это не правило, а очень редкое исключение.

— Пусть так, но исключать и этот вариант мы не можем.

Фомина поддержал следователь.

— Я высказал лишь свое мнение, — обиженно добавил врач.

— Спасибо, доктор. Вы высказали очень важную вещь. И не обижайтесь, что мы выразили сомнение. Лично я, например, уже привык даже в самое очевидное не верить. Потому что не раз «обжигался». Было не раз: упрешься, как бык, во что-то одно и буровишь, а после оказывается — все понапрасну, не туда шел, не там упирался.

— Не стану терять время, — заметил Дворкин, — схожу-ка я к соседке (кажется, она не спит) и запротоколирую ее показания, поскольку именно она первой обнаружила потерпевших. Возможно, она еще что-то важное сможет сказать.

— Конечно, Игорь Валентинович, — поддержал его подполковник. — А я пойду в квартиру, погляжу, чем же занимается эксперт и как у него дела.

Фомин и доктор вошли в квартиру потерпевших. И сразу же глаза подполковника уперлись в женщину, лежащую на кухне, возле табуретки, навзничь. Не надо было быть специалистом, чтобы заметить, что женщина погибла без сопротивления, без видимой борьбы. Это могло означать: либо нападение было внезапным, либо погибшая знала хорошо убийцу и ничего подобного от него (или от нее?) не ожидала. Фомин обернулся к входной двери и тщательно осмотрел замки. Нет, признаков взлома незаметно. Более того, ключи болтались в замочной скважине изнутри, то есть их могла вставить сама хозяйка.

Появился эксперт Воробьев.

— Вы, доктор, можете забирать несчастных.

Доктор вышел и тут же появился с санитарами, несшими носилки. Через минуту их уже не было.

Отворилась входная дверь, и показался следователь.

— Я поеду, — сказал он, — обязан быть на вскрытии потерпевших. А вы?

— Нет, я с ребятами еще побуду здесь. Мы свою работу еще не закончили.

— Тогда — до встречи в вашем управлении, — сказал следователь и быстро вышел.

14 января. Среда. 5.30

Фомин остался один.

— Ну-с, сударь, — размышлял он вслух, — что мы имеем? Два женских трупа со следами насильственной смерти. Мотив? Маньяк-насильник? Возможно… — Он что-то вспомнил и сдвинул к переносице брови, что означало только одно — неудовольствие самим собой. — А, черт, хотел ведь спросить и не спросил доктора о самом важном. Но почему он-то ничего об этом не сказал? Не означает ли сие, сударь мой, что факт изнасилования хозяйки отсутствует? Ведь он же о девочке сказал. Видимо, так… Идем дальше. Ограбление? А все остальное — сопутствующее? Не исключается. Надо будет ребятам поручить, чтобы отыскали близких родственников потерпевших (если они имеются), доставили сюда с тем, чтобы определить, не исчезло ли что-либо ценное из квартиры. Нынче бескорыстные убийцы не встречаются: что-нибудь да прихватывают с собой. Пока же…

Вышел и постучал в соседнюю квартиру. Выглянула соседка.

— Вы? — удивилась она. — Я подумала, что все убыли.

— Нет-нет, — успокоил ее подполковник, — у нас здесь еще много работы… Извините, как вас зовут?

— Анна Ивановна…

— А фамилия?

— Сыромолотова.

— Простите, Анна Ивановна, вы в каких отношениях были с хозяйкой квартиры? — Он показал рукой на дверь по соседству.

— А что? — Старушка насторожилась. — Об этом меня только что следователь спрашивал. Теперь — вы. Не хотите ли вы сказать, что это я?..

— Простите, ради Христа, я совсем не по этой причине спросил.

Старушка окончательно осерчала.

— Зачем вы спрашиваете — мне неведомо, — сурово поджав губы, сказала она. — Да нормальные у нас были отношения. Из-за чего было ссориться? Ничего плохого: ни я ей, ни она мне.

— Значит, вы бывали в квартире?

— Была, естественно.

— Позвольте не согласиться: знаю немало случаев, когда люди годами живут бок о бок, а отношений — никаких. Самое большее — при встрече в коридоре поздороваются.

— Нет, мы не так. Мы все на нашей площадке ходим друг к другу. Не часто, но ходим.

— Отлично!

— Вам лучше знать…

— Анна Ивановна, не смогли бы пройти со мной?

— Это куда же?

— К соседке. Я хотел бы, чтобы вы взглянули, не исчезло ли что-либо ценное.

Соседка, Сыромолотова, опасливо озираясь, вошла в квартиру, вслед за подполковником Фоминым. Остановилась. Потом на цыпочках прошла дальше. И снова остановилась, завидев через дверной кухонный проем на полу, у ножек кухонного стола, лужицу запекшейся крови.

— Какой ужас… И за что только? — она повернула голову в сторону Фомина. — А что, если… сама как-то наткнулась на нож? Может, несчастный случай? Нелепица?

Подполковник возразил:

— Бывает. Но это не тот случай.

— Почему? Вы что-то уже знаете?

— Нет-нет! Пока — темный лес. И все же… Не несчастный случай. Ей нанесены неоднократные и очень сильные удары ножом…

— И… дочери?

— Там — еще хуже.

— А-а-а, — жалеючи протянула старушка. — Девочка-то большой озорницей росла, но чтобы так…

— Анна Ивановна, — остановил ее Фомин, — на ваш взгляд, все на месте в квартире? Или, может, чего-то недостает? Как считаете?

Сыромолотова пристально осмотрелась.

— Я… точно не скажу: кажется, все на месте… Телевизор южнокорейский, месяца три тому купленный. Вон музыка. Ковры на стенах нетронутые. Погоди-ка, голубчик. — Она подошла к трельяжу, стоящему в углу гостиной, отворила одну из верхних створок, достала пластмассовую ярко-красную коробочку, заглянула внутрь. — Так и есть: я видела, как однажды сюда клала сережки и кольцо из золота Мариша… Марина, дочка. Они… они тут, на месте.

— Даже так? Любопытно, знаете ли…

— Гляньте сюда: и деньги!.. Не взятые.

— Сколько?!

— Кажется, получку на «железке» давали. Лиза-то на путях работала. Несчастная.

— Так-так-так… Грабежа, получается, не было. — Фомин задумался. — Редкий случай. Спасибо, Анна Ивановна. Вы свободны. И все же надо будет пригласить близких родственников. Пускай и они присмотрятся. Вы не знаете, не видели?

— Сестра родная бывала, Егорова.

— Где проживает?

— Этого, извините, не знаю.

— Хорошо. Спасибо. Найдем.

— Ну, я пошла.

— Конечно, Анна Ивановна, конечно.

14 января. Среда.6.10

Только закрылась дверь квартиры за Сыромолотовой, как сюда шумно ввалились трое молодых помощников.

— Господин подполковник, — чуть ли не с порога первым затараторил лейтенант Мошкин.

Его остановил Фомин:

— Пока очень коротко, только саму суть. Есть что-то?

— Мои, — лейтенант Мошкин развел руками, — ничего не знают, ничего не слышали и не видели.

— Совсем? — зачем-то переспросил Фомин.

— Так точно.

— Ясно. — Подполковник повернулся к другому лейтенанту. — У тебя, Топчиев?

— У меня, да, гражданин начальник?

— Именно у тебя. Кстати, какой я тебе «гражданин»? До сих пор не усвоил, как следует обращаться к старшему по должности?

— Я извиняюсь, гражданин… господин подполковник…

— Да, ладно, выкладывай, что есть.

— У меня — ничего.

— Так бы сразу и сказал. — Фомин хотел было обратить свой взор на третьего, на капитана Серебрякова, однако заметил, что Топчиев намеревается что-то сказать. — Ну?..

— Сосед (квартира против)…

— Не «против», а «напротив», ясно? Чему только вас в этой школе полиции учат? — проворчал подполковник.

— Сосед, — Топчиев поправился, — квартира напротив, говорит, что вчерась…

Его снова остановил Фомин:

— «Вчерась»? Такого слова в русском языке нет.

Топчиев невозмутимо и преданно глядел в глаза подполковника, не понимая, зачем тот к нему придирается.

— А какое есть? — спросил он.

— Вчера! — в сердцах бросил Фомин.

— Вчера, — продолжил Топчиев, — уже поздно, да, кто-то приходил сюда…

— Мужчина? Женщина?

— Он не знает.

— Один или несколько?

— Он тоже не говорит…

— Не говорит или не знает?

— Не знает.

— А что же он тогда знает? Когда ушли — хоть это-то знает?

— Нет, тоже. Говорит, за телевизором сидел. Не слышал. Хорошо, говорит, показывали, увлекся.

— Не густо. Так. — Фомин что-то вспомнил. — А кто из вас был в квартире под нами? Там, должно быть, все слышно?

— Я! — откликнулся капитан Серебряков.

— Что говорят?

— Тоже — ничего.

— Как?!

— Дома был пожилой лишь гражданин…

— Один, что ли, живет?

— Нет. Дочь с зятем были в гостях, вернулись очень поздно. Внучка, ей восемь лет, рано легла спать.

— А он? Оглох?

— Я этого не заметил.

— Но не может такого быть, чтобы убили, и зверски убили двоих, а он ничего не слышал. По себе знаю: жизнь тех, кто надо мной, — как у меня на ладони; знаю, когда ссорятся и когда мирятся; какой системы воспитания своего отпрыска придерживаются оба родителя… Так-таки ничего? — все-таки уточнил Фомин.

— Ничего, — подтвердил Серебряков. — Где-то около десяти вечера он слышал шаги и женские голоса, но потом все стихло.

— Фантастика!

— Правда… — Серебряков, зная крутой нрав подполковника, замялся, не решаясь продолжать.

— Чего мнешься, как медведь перед…

— Он, правда, сказал, что, когда смотрел по второму каналу передачу «Встреча с песней»…

— Постой, — Фомин взял с телевизора газетную страничку с программой передач, — началась передача в 20.25. Чего замолчал? Продолжай.

— Когда он досматривал передачу, то услышал глухой и непонятный вскрик…

— Чей? Женщины или девочки?

— Ему показалось, что вскрикнула девочка. Он встал, прошел в детскую, где спала внучка, поправил у той одеяло. Подумал, что она вскрикнула, что-то страшное увидев во сне. Вернулся к телевизору. И вновь, утверждает, наступила тишина. Примерно во втором часу ночи сам ушел спать.

— Если предположить, что услышанное стариком — не крик во сне внучки, а предсмертный звук жертвы, то получается — около одиннадцати вечера в квартире еще кто-то был жив. Это совпадает с первичными данными врача «скорой» о том, что смерть обоих — матери и дочери — наступила не ранее десяти и не позднее двенадцати. Да, не густо. Но, как говорится, на безрыбье — и рак рыба. Вам, парни, придется здорово попотеть, чтобы отыскать концы этой страшной трагедии. Ну, а пока… Займитесь вот чем. — Ходивший взад и вперед по комнате, Фомин резко остановился напротив Серебрякова. — Займись, капитан, этой квартирой. Надо ее официально опечатать, а прежде — изъять все ценности, в том числе и деньги, оформить изъятие, как положено, и сдать на хранение…

Серебряков вопросительно уставился на подполковника:

— Вы хотите сказать, что убийство на почве грабежа, как мотив, исключается? Я был убежден…

— Полностью исключать это пока рано. Однако слишком многое говорит за то, что не корысти ради загублены люди.

— Что вы имеете в виду, господин подполковник?

— Вы обратили внимание, входя в квартиру, на некоторую странность?

— Например?

— Относительный (даже после нашего нашествия) порядок?. А теперь вспомните, что оставляет после себя грабитель?

— Обычно все перевернуто вверх дном, вещи разбросаны, ящики шкафов вынуты или выдвинуты.

— Ты прав, капитан. Именно это мне бросилось в глаза в первую очередь.

— Извините, господин подполковник, — возразил все время молчавший лейтенант Мошкин, — я этому, по меньшей мере, могу найти два объяснения…

— Ну-ка, ну-ка, — Фомина это явно заинтересовало, — говори.

— Могло быть и так: грабитель или грабители, проникнув в квартиру, убив оказавшихся дома мать и дочь, не успели или не смогли по каким-то причинам воспользоваться ценными вещами.

— Например?

— Например, кто-то вспугнул, и они решили уносить ноги.

— Согласен, такое возможно, хотя и маловероятно: грабитель, тем более после «мокрухи», вряд ли откажется воспользоваться золотыми украшениями или деньгами, лежащими, можно сказать, на самом виду. Грабитель, такая уж у него натура — необычайно жаден и своего не упустит.

— А что, правда, насчет украшений и денег?

— Абсолютно, — он кивнул в сторону трельяжа, — в шкафчике все лежит. И даже не тронуто.

Мошкин не отступал:

— Могло быть убийство на почве ревности.

— Ты, лейтенант, и тут прав. Со счета эту версию не стоит сбрасывать. И все же тут тоже немало возникает вопросов. Так, ревнивец-мужчина заподозрил хозяйку квартиры в неверности по отношению к нему, либо она отвергла его притязания. Вот он и пришел, чтобы рассчитаться. В пользу этой версии говорит то, что его или их впустили без лишнего шума. Значит, это был кто-то, кого хозяйка либо дочка хорошо знали. Допустим, ребята, так и было. Тогда извольте ответить мне: зачем девочку-то убивать, а?

— Ну, на этот-то вопрос, — по лицу Серебрякова пробежала ухмылка, — ответить проще пареной репы: не требовались лишние свидетели.

— Мог убрать ненужного свидетеля, а зачем зверствовать, уродовать девочку?

— Разве?..

— Врач сказал, что даже он такого не видывал.

— Тогда другое дело.

— Ясна, капитан, тебе задача? А то мы заболтались слишком.

— А мы? А нам? — чуть ли не хором и, кажется, чуть-чуть обидевшись, спросили двое других лреративников.

— И вам есть работа. Первое задание: надо отыскать родную сестру хозяйки квартиры. Фамилия ее — Егорова. Других данных нет. Впрочем, надо попробовать выявить как можно более обширный круг родных, близких, друзей погибших. Нам ничего другого не остается, как идти к истине через них. Они все равно что-то должны знать… Ну, вот, никто работой не обделен, так что действуйте. А я, пожалуй, поеду в районное управление. Кому в ту сторону — могу подбросить.