Без вести пропавший

Геннадий Мурзин

В основу детективного романа «Без вести пропавший» положен судебный очерк, опубликованный несколько лет назад в периодической печати Среднего Урала. Описываемые события происходили в Нижнем Тагиле, крупном индустриальном городе; в романе описывается не только жуткая и почти невероятная криминальная история, но и автор уделил немало внимания социально- психологическим аспектам, постарался показать на фоне гадости и подлости честность и порядочность тех, кто каждый день противостоят злу.

Глава 5. Единомыслие

14 ДЕКАБРЯ. ВТОРНИК. 21. 40.

В дверь номера, где обосновался Алексеев, постучали.

— Фомин?

— Так точно! — послышался из-за двери зычный бас подполковника. — Можно?

— Заходи. Дверь не закрыта. Я только что пришел, душ решил принять… Я сейчас.

Фомин вошел и устроился в кресле, забросив ногу на ногу. Он взял затрепанный журнал, очевидно, оставленный прежними обитателями номера, и стал листать.

Появился Алексеев в махровом халате и с полотенцем на голове.

— Что нового? Может, порадуешь?

Фомин развел руками.

— Всей душой, но, знаете…

Алексеев его прервал.

— Если мне не изменяет память, мы еще два года назад перешли на «ты». Что случилось?

— Виноват, Илья Захарович, исправлюсь, — Фомин, вспомнив что-то, зацокал языком. — Как ты утром отделал «товарищей». Слушал я, и душа моя ликовала. Удары наносил элегантно, но, прямо скажу, под самый дых. Дягилев зверел, но сдерживался. Как он сдерживался…

— Только при мне… Уверен, он уже позвонил Тушину и наябедничал. И мне остается лишь ждать реакции, — Алексеев тяжело вздохнул. — Не думаю, что Дягилев понял, что я хотел сказать… Я не собирался кого-то унизить, тем более — оскорбить… Нет, не понял!

— Генпрокурор все время твердит одно: прокуроры — вне политики…

— Это — всего лишь декларации, а на самом деле… Из генпрокуратуры тоже несет красным душком… Нет, не понял меня Дягилев, — повторил еще раз Алексеев. — Я ведь хотел лишь сказать: история российской прокуратуры насчитывает не семьдесят лет, а почти триста. И тогда, и сейчас было два полюса: закон и беззаконие. Если ведете речь об истории, то не забывайте именно о двухполюсности жизни. Показали героическое? Покажите и трагическое. Хватит жизнь начинать с чистого листа. Жизнь была, жизнь есть, жизнь обязательно будет! Меня еще почему все это возмущает? Красно-рыже-черная убежденность мешает работе прокуратур. Повсеместно идет саботаж, многие делают вид, что следят за исполнением законов. Или лишь реагируют тогда, когда это в угоду их политическим убеждениям.

— В нашей «епархии» — то же.

— А, — Алексеев махнул рукой, — к черту философствования. Что, нам нечем больше заняться? Вон, дело, вроде бы, самое пустяковое, а голова от миллиона вопросов пухнет. И чем дальше, тем больше.

— Я, собственно, Илья Захарович, и зашел-то за тем, чтобы доложить…

— В чем же дело? Я тебе не даю?

— Нет, вина моя. Это я увел разговор в сторону… Мои парни, Илья Захарович, начали агентурную работу. А я пошел к школе, где парнишка учился, и повертелся несколько часов, особо не привлекая внимания, пообщался с прохожими, жителями окрестных домов, а также и со школьниками. В целом, конечно, это ничего не дало. Однако, Илья Захарович, несколько человек, совершенно несвязанных друг с другом, упомянули, что обратили внимание в тот злополучный день на мужчину лет тридцати, с узким вытянутым лицом, темными волосами, острым носом, черными глазами, роста примерно ста семидесяти или ста восьмидесяти сантиметров, то есть, как они выразились, похожего на типичного кавказца. Впоследствии, как они пояснили, больше этого крутящегося у школы типа не встречали.

— Ты, надеюсь, не говорил, в связи с чем интересуешься? — подозрительно глядя на Фомина, спросил Алексеев.

— Обижаешь, Илья Захарович.

— Брось ломаться, как красна девица.

— Есть бросить ломаться! — шутливо отрапортовал Фомин. — Итак, крутится у школы некто с лицом кавказца, крутится не один час, тем самым невольно привлек к себе внимание. Что он там делал? Что ему надо было?

Алексеев пошутил:

— Пойди и спроси.

— Охотно бы, но… Илья Захарович, у меня родилась мысль, как мне показалось, стоящая: а что, если чеченцы захватили в качестве заложника, вывезли к себе в горы и держат мальчишку в каком-нибудь «зиндане»?

— Допускаю в качестве гипотезы. Но тогда у меня есть встречный вопрос: почему до сих пор не проявились? Почему не подали никакого сигнала родителям? Почему не выдвинули требования? Два месяца — срок немалый даже для чеченцев, которые известны тем, что запрашивают выкуп неспеша, по истечении длительного времени. Кстати, тактика глубоко продуманная, психологически выверенная, можно сказать, изуверская.

— Ты думаешь?

— Конечно! С родственниками, потерявшими всякую надежду, отчаявшимися вконец, легче работать: при первом сигнале о судьбе похищенного, узнав, что он жив, пойдут на все, буквально на все. Тонко работают, сволочи!

— Все равно не все ясно.

— Например?

— Судя по той информации, которую я имею, похищают обычно детей состоятельных родителей, родителей, имеющих крупный бизнес, родителей, которые смогут заплатить выкуп.

— С одной стороны, так. Но, возможно, похитили с какой-то иной целью.

— С какой?

— А хрен их знает, — в сердцах бросил Алексеев. — Предполагать можно все, что угодно. Больше двух месяцев прошло… Сколько за это время воды утекло… Если бы по горячим следам! Просмотрел внимательно материалы уголовного дела. Слов нет! Если бы мог, взял бы и обматерил последними словами. Прежде всего, твою родимую милицию, господин подполковник.

— Ну, твоя прокуратура, — Фомин ухмыльнулся, — тоже выглядит не в лучшем свете.

— Друг друга стоят, — Алексеев не стал возражать. — Ты читал рапорт участкового?

— Имел честь познакомиться.

— И что скажешь?

— Бред сивой кобылы.

— Оценка предельно точна. Что он пишет? Был в школе, разговаривал с преподавателями, школьниками. И делает вывод: ничто не указывает на совершенное преступление, а посему имеет место широко распространенное среди подростков «вольное путешествие по стране». С кем конкретно разговаривал участковый? Неизвестно. Какие показания людей, знавших пропавшего без вести, указывают на то, что не было совершено преступление, что он просто-напросто убежал? Рапорт не отвечает и на этот вопрос. Я даже склонен думать, что участковый в школу не ходил, а рапорт сочинил, не отходя от рабочего стола.

— Не исключено. Я бы таких людей гнал из органов поганой метлой.

— И, слава Богу, что бодливые коровы обычно комолые. Дали бы тебе власть, и в милиции не осталось бы никого.

— Преувеличиваешь, Илья Захарович. В милиции есть и работящие лошадки. Ваш покорный слуга — яркий тому пример.

— Знаешь, интеллигентные люди обычно плохо о присутствующих не говорят, а присутствующие никогда не воспринимают все, что говорится, по своему адресу.

— Я же пошутил.

— А я что?

— Шутки шутками, а вопросы остаются. Вот ты, Илья Захарович, сказал, что похитители никак не проявили себя. А мы знаем? Лично я, правда, проведя кой-какие оперативные мероприятия, попытался осторожно прощупать почву на сей счет.

— Ты о чем?

— Я сказал сам себе: к родителям обратились похитители, и что они должны были предпринять? Ответ: поскольку, как я установил, родители очень стеснены в средствах, то они в первую очередь начали занимать деньги, прежде всего у родственников, пытаясь таким образом собрать требуемую сумму.

— Логично.

— Еще бы! После разведки у школы я отправился к некоторым родственникам Чудиновых и, так ненавязчиво, не вызывая подозрений, попробовал выяснить, не обращались ли те за деньгами. Результат: ни к кому из родственников за деньгами не обращались. Вывод: пока речи о выкупе не шло. Следовательно, или не было похищения, или было похищение, но не с целью выкупа, или еще похитители не дали об этом родителям знать. И как, Илья Захарович, мои умозаключения?

— Вполне приличные. Тем более, что я их могу подтвердить.

— Каким образом? — Фомин удивленно смотрел на следователя.

— Я, как и ты, время не терял даром, и познакомился с семьей Чудиновых.

— Вызывал в прокуратуру?

— Что ты! Я побывал у них дома. С отцом, к сожалению, не довелось побеседовать, так как он на работе во вторую смену, а вот с другими…

— Ну-ну!

— Никаких «ну», понял?! — Алексеев широко улыбался.

— Не понял, что тут такого веселого?

— И не поймешь, поскольку понять тебе не дано… Одна юная особа заявила мне, что чрезмерное употребление частицы «ну» в устной речи, как, впрочем, и в письменной, свидетельствует о засорении русского языка; частица «ну» — это речевой «сорняк», который следует безжалостно искоренять. Как, понял теперь что-нибудь?

— Вроде бы… Тем более, что я и сам всю жизнь борюсь с подобного рода речевыми «сорняками». Ну…

— Ха-ха-ха! Плохо борешься, как посмотрю.

— Скажи мне сейчас же, кто та «юная особа» и где ты с ней успел познакомиться?

— О, это сказочной красоты особа!

— Уж не влюбился ли в студентку местного пединститута? Смотри, скажу супруге, а уж она-то с тобой разберется.

— Скажи, скажи, — Алексеев вновь расхохотался. — То-то смеху будет.

— Боюсь, смех твой сквозь слезы. Все начинается с хихонек, но заканчивается семейными драмами.

— Ты, что, серьезно все воспринял?

— Почему бы и нет? Мужик ты видный, солидный. Таких студенточки любят. Скажешь им пару слов — они у тебя уже на шее… Гроздьями!

Алексеев все еще улыбался.

— Хорошо, раскрою тебе страшную тайну, только, чур, строго между нами, понял?

— Я в таких делах нем, как рыба.

— Клянешься?

— Честное пионерское! Могу даже отсалютовать.

— Так вот: той юной особе всего-навсего десять лет и зовут ее Светланой, а фамилию носит Чудиновых.

Фомин разочарованно произнес:

— Черт, разыграл. И как это я «клюнул» на заброшенную «наживку»?

— Будет, пошутили. Теперь — серьезно… Мать пропавшего без вести уверяет, что никто к ним не обращался, то есть она не верит в версию похищения с целью выкупа и начисто отвергает, что и является подтверждением твоего умозаключения. Правда, подтверждение пока лишь косвенное, поскольку мать может и не сказать. Но, сопоставив твою информацию и мою, полученные параллельно, я начинаю верить, что Нина Викторовна говорит правду.

— Илья Захарович, а мне нравится…

— Что тебе «нравится»?

— То, что мы думаем и мыслим одинаково, не сговариваясь, делаем одно и то же. Признайся честно, ты решил всерьез отрабатывать версию о чеченском следе?

— Признаюсь. Эта идея родилась в моей голове как-то неожиданно, во время посещения Чудиновых. Я и сказать точно не смогу, в какой момент в голове возник чеченский след.

— Согласись, редко такое бывает, чтобы у двух разных людей почти одновременно рождалась одна и та же идея.

— Ты прав, редкая удача. Так что, как говорится, тебе и карты в руки: всерьез отрабатывай чеченский след со своими сыщиками. Версия слишком серьезная, чтобы ею пренебрегать.

Фомин, глядя на Алексеева, хитро сощурил глаза.

— Настала пора и моих признаний.

— Ты что-то не то сделал?

— Не думаю.

— Признавайся немедленно, в чем дело?

— Дело — в шляпе.

— Оставь на потом свои поговорочки.

— Хорошо… Я, Илья Захарович, уже работаю в этом направлении.

— Не понял.

— В оперативно-следственной бригаде имеется сыщик, из местных, естественно, у которого в чеченской диаспоре Нижнего Тагила есть свой человек. Он божится, что информатор надежный, не раз проверенный. Я поручил сыщику поработать с информатором. Одновременно, я намерен завтра сам, напрямую и открыто выйти на чеченских «авторитетов». Они мне все известны. Повстречаюсь, поговорю. А там — посмотрим.

— Да ты, парень, — бульдозер! Носом землю роешь! Молодцом! Кстати, отработав чеченский след, не забудь, что похищают не только они. Ничуть не лучше и выходцы из Азербайджана, Северной Осетии, Дагестана и, наконец, Ингушетии. Имею работенку и для других сыщиков. Послушай: мать пропавшего говорит, что в тот день, то есть девятого октября, утром, собираясь в школу, бабушка, безумно любившая внука, «отстегнула» ему от накануне полученной пенсии два червонца на, как она выражалась, «социальные нужды подрастающего поколения», проще говоря, на жвачки, «Сникерсы» и тому подобное. Значит, в школу пошел с деньгами, хотя и с небольшими. Понимаешь, к чему я клоню?

— Естественно.

— И последнее. Та юная особа, о которой я уже имел честь тебе рассказать, мне сообщила: в школе дети шушукались, особенно в начале октября, но замолкали, как только она появлялась на горизонте. Я не исключаю, что некоторые школьники что-то могут и знать о случившемся. Эта задача не первоочередная, но забывать о ней не следует. Возьми себе на заметку.

— Будет сделано. Ну, так я пошел? Пора на покой.

— Снова «ну»?

— Совсем-то без речевых «сорняков» как можно?

Фомин улыбался, покидая номер следователя, который также собирался бай-бай. И он, Фомин, и он, Алексеев, строго придерживались одного и того же принципа: раньше ляжешь — раньше встанешь, а кто рано встает — тому Бог подает.

15 ДЕКАБРЯ. СРЕДА. 12.10.

Алексеев сидел в кабинете и уже битый час мозговал над одним и тем же: куда подевался разыскиваемый подросток? Он тупо смотрел на лист бумаги, лежащий перед ним, и расчерченный на две равные половины: в столбце слева — все возможные версии, а в столбце справа — варианты более вероятного развития событий тогда, то есть в октябре, и сейчас.

Он встал и начал ходить по кабинету, размышляя вслух. Размышлять вслух — его любимое занятие. Конечно, для него более предпочтительно, если в момент размышлений кто-то есть — внимательный слушатель. И уж совсем идеальная ситуация, когда слушатель не просто внимает, а активно участвует в обсуждении, даже оппонирует. В этом случае мозг начинает работать с удвоенной энергией. Защищаясь от оппонента, он невольно ищет и находит наиболее весомые аргументы, свидетельствующие в его пользу.

— Ну-с, сударь мой, версия номер один, версия самая заезженная, версия, которая приходит на ум последнему идиоту: побег из дома. Причина? Неурядицы в семье? Изгой? Нет: он любим всеми. Захотелось постранствовать? Но ранее за ним ничего подобного не наблюдалось. Впрочем, все когда-нибудь делается впервые. Мать свидетельствует: мальчишка — домосед. Это — существенно и пока что является убедительным доказательством того, что без спроса, не предупредив родителей, в особенности бабушку, которая его обожала, подросток не мог исчезнуть. Теоретически не мог, а практически же… Допустим, все-таки сбежал. Куда подался? Конечно, не в Екатеринбург, тем более не в сторону Ивделя. В Москву? Вероятнее всего… Так… — Алексеев подошел к столу и стал перебирать лежащие брошюры, — где-то видел телефонный справочник, попадался под руку… Вот… Есть, — он быстро-быстро стал листать. — Справочное железнодорожного вокзала, — дотянулся до телефонного аппарата, набрал номер. Частые гудки. Положил трубку, снял и снова набрал. Теперь ему ответили. — Справочное?.. Будьте любезны, скажите: девятого октября, в субботу отправлялся поезд сообщением Нижний Тагил — Москва?.. Не знаю, девушка: мне без разницы — «Малахит» или «Яшма». У вас, что, несколько поездов аналогичного сообщения?.. Нет? Тогда зачем спрашиваете, морочите мне голову?.. Не надо нервничать? А я и не нервничаю, девушка. Итак, отправлялся или нет поезд на Москву?.. Понятно. Во сколько?.. Назовите, пожалуйста, время отправления… Записываю: шестнадцать сорок четыре по московскому, естественно, времени. Спасибо… Кто запрашивал справку?.. А это так важно?.. Старший следователь прокуратуры области Алексеев, — он положил трубку, придвинул блокнот, взял ручку. — Поручение сыщикам: необходимо опросить бригаду проводников поезда Нижний Тагил — Москва, отправившегося в путь девятого октября сего года, предъявив для опознания фотографию пацана. Могли видеть — либо во время посадки, либо во время следования по маршруту.

Он только вновь зашагал по кабинету, как дверь кабинета отворилась, и вошел прокурор Дягилев.

— Здравия желаю, — он остановился, не решаясь первым протянуть руку.

— День добрый, Степан Осипович, — ответил Алексеев и протянул руку.

Обменявшись рукопожатием, Алексеев предложил присесть.

— Илья Захарович, у вас все в порядке? Вам не нужна наша помощь, например, людьми или еще чем-либо?

— Нет, спасибо. Пока справляемся тем, что есть.

— Илья Захарович, а вы не заметили?..

Алексеев удивленно посмотрел на прокурора.

— Что я должен был «заметить»?

— Того злополучного стенда больше нет в холле прокуратуры.

— Простите, не обратил внимание.

— Вы были правы…

— Приятно слышать.

— Мы посоветовались и решили в коллективе сделать другой стенд под условным названием «Звезды следствия», где представим трудящимся, которые к нам приходят, фотографии людей, которым удалось быстро и качественно провести следствие по наиболее общественно значимым уголовным делам. Под каждой фотографией будет краткое описание уголовного дела, срока расследования и результата, то есть, каков приговор суда. Что вы об этом думаете?

— Если хотите знать мое личное мнение, то я вам скажу так: идея просто замечательная. Мы привыкли с людей «стружку» снимать, а вот что касается доброго слова, то, увы!.. Да и ваши «трудящиеся», — Алексеев сделал нажим на этом слове, — тоже должны знать в лицо своих героев.

— Я вас понял.

Дягилев встал и затоптался на одном месте. Он явно что-то еще хотел сказать, но не решался. Видимо, из-за того, что не знал, какая последует реакция.

Наконец-таки решился.

— Илья Захарович, сегодня у моего первого зама день рождения… — начал он.

— Очень рад. После обеда зайду и от себя лично поздравлю.

— Илья Захарович, понимаете, у нас традиция…

— Интересно, какая?

— Вечером собираться коллективом в ресторане… На час или на два — не больше… Чтобы в неформальной обстановке поздравить именинника… Вот и сегодня решили собраться в небольшом, но уютном банкетном зальчике ресторана при гостинице, где вы проживаете… Я вас приглашаю. В семнадцать.

— Вынужден вас огорчить, Степан Осипович: не смогу.

— Почему?

— У меня на это время уже назначена принципиально важная встреча, отменить которую никак нельзя.

— Сожалею. Коллектив так хотел пообщаться с вами, ближе вас узнать… Не каждый день приезжают такие корифеи следствия. Коллектив хотел совместить, так сказать, приятное с полезным.

— Во-первых, я не заезжая кинодива. Во-вторых, еще не вечер, Степан Осипович. Еще будет у нас возможность ближе узнать друг друга. Извините.

— Скажите, что и подполковник Фомин тоже?..

— Вероятнее всего, что да, хотя точно не знаю.

— Сожалею, но ничего не поделаешь… Всего наилучшего.

— Степан Осипович, одну минуту, если можно.

Прокурор обернулся.

— Я слушаю вас.

— Сегодня утром, когда пошел сюда, на своем этаже, в гостинице, значит, обнаружил неожиданно пост милиции. Скажите, с чем это связано? Чью безопасность обеспечивают мальчишки?

— Видите ли… — прокурор замялся. — Ради вас это сделано.

— Ради меня?!

— И ради подполковника Фомина.

— Чья это инициатива? Кто вас просил об этом? Я или Фомин?

— Нет, вы не просили.

— Тогда, в чем дело?

— Обеспечение безопасности таких высокопоставленных гостей — обязанность принимающей стороны.

— Первое: мы — не гости, мы прибыли сюда работать, а не гостить. Второе: с чего вы взяли, что наша безопасность — в ваших руках? Что, вы гарантируете нам жизнь?

— По крайней мере…

— Если захотят нас убить, то никакая охрана не поможет. Тем более та охрана, что выставлена в гостинице. Этих «зеленых» курсантов школы милиции самих надо еще охранять. Настоятельно прошу вас: немедленно распорядиться о снятии всякой охраны, немедленно. Стыд-то какой!

— Не сердитесь, пожалуйста. Не со зла ведь. Хотели как лучше.

— Сейчас же уберите охрану, — повторил Алексеев.

— Хорошо, нет проблем, Илья Захарович. Будет сделано.

Дягилев вышел.

— Хитрюга провинциальный… Кого решил провести на мякине? Такого стреляного воробья? — Алексеев вновь зашагал по кабинету. — Ладно, Бог ему судья… Теперь перехожу к версии номер два, как к наиболее вероятной по нынешним временам: совершено убийство подростка. Мотивы? Их может быть сколько угодно. Например, убийство с целью завладения деньгами, которые в тот день при нем имелись. Те самые двадцать рублей, которые «отстегнула» ему бабушка от своей скромной пенсии. Кто это сделал? А кто угодно мог сделать! Например, убийство по неосторожности или случайно. Почему нет трупа? Убийца испугался и спрятал труп. Спрятать не трудно: на дворе зима. Вот наступит весна, и труп может «вытаять». Например, убийство из мести, как мотив самый невероятный. Кто отомстил? Мог это сделать кто-либо из учащихся сто тридцатой школы. Повторяю: совершенно невероятный мотив и все-таки возможный. Шансов из тысячи один, но он есть. Например, парнишка стал жертвой сексуального маньяка… Постой-ка, а ведь этого на бумаге не записано. Почему мне раньше в голову не пришло?

Алексеев вернулся за стол и в правом столбце сделал соответствующую запись. Потом вновь открыл блокнот, в нем записал, сделал, как он выражается, зарубку на память: «Поручение сыщикам: не было ли до октября или после октября случаев, когда бы преступник нападал на мальчиков с целью получения сексуального удовлетворения. Внимание: не действует ли в Нижнем Тагиле, а также в окрестных городах, сексуальный маньяк. Поизучать статистику».

Алексеев вновь встал и зашагал по кабинету. Ходьба, судя по всему, помогала.

— Идем дальше…

Но тут подал голос все время молчавший телефон. Алексеев, понимая, что звонят не ему, все-таки снял трубку.

— Алло!.. Да, прокуратура города… Кто вам нужен?.. Следователь Алексеев?.. Я слушаю… Что? На проводе Тушин?.. Ради Бога, соединяйте, готов выслушать… — пока шло соединение, Алексеев продолжал говорить. — Хоть днем, хоть ночью. Кажется, реакция на вчерашние мои высказывания не заставила себя ждать. Жди нахлобучку… Да, Алексеев у телефона… День добрый, Семен Семенович, если нынешний день может быть добрым… Пока ничего… Темный лес… Блуждаем… Сколько будем блуждать?.. Увы, не знаю, Семен Семенович… Отрабатываем версии… Какие?.. Их несколько… Думаю, это не телефонный разговор… Если что-то будет «прорисовываться», я приеду и доложу вам лично… Так точно… Да… Естественно… Да… Проводим, точнее — начали проводить все положенные в таких случаях оперативно-розыскные мероприятия… Сами понимаете, Семен Семенович, упущено время, лучше, когда по «горячим» следам… Что?.. Как тагильчане?.. Вроде, зашевелились… Нет проблем, в этом смысле… Все идет по плану… Сколько времени потребуется?.. Право, не могу сказать… Я, со своей стороны, сделаю все, чтобы ускорить, но… Фомин, как всегда: носом землю роет… бульдозер… Хорошо… Как что, так сразу… До свидания, Семен Семенович…

Кладя трубку на телефонный аппарат, Алексеев был уже на ногах.

— Версия номер три (по значимости ей следовало бы быть на первом месте): похищение с целью выкупа или шантажа. Кем? Прежде всего, чеченскими бандитами. Да, такого рода преступлений в нашей области не было. Но мы можем этот счет открыть… Хоть и утверждают, что войны нет, что есть всего лишь антитеррористическая операция, однако дома (не на Кавказе, а в Москве) взлетают на воздух. Военные колошматят боевиков, уже загнали в горы Кавказа, но, что странно, менее активными чеченцы не стали. Брали заложников и продолжают брать сейчас, в том числе и детей… Надо ждать вестей с Кавказа. Если имеет место похищение, то они обязательно о себе дадут знать. В самое ближайшее время выйдут на родителей. Мала доля вероятности, но не исключается и вариант, при котором парнишку взяла в заложники одна из преступных местных группировок. Зачем? Шантажировать власть, допустим, давить на правоохранительные органы… В том же октябре (совпадение вряд ли случайное) мой коллега Костенко сильно пощипал одну из группировок, арестовав двух местных «авторитетов». Теперь они в СИЗО… Почему не проявляются? Ждут удобного момента, когда торг будет наиболее уместен? Возможно. Что они могут? Они могут выставить условие: жизнь подростка в обмен на свободу одного из своих «авторитетов». Подобное развитие событий ожидаемо и, главное, возможно… Ну, и что? Что еще я упустил, а? Интуиция подсказывает, что что-то очень важное уходит от меня. Но что, черт побери?! В голове — пусто! Ни одной стоящей мысли… И Фомин не дает о себе знать… Что он? Где он? Как сквозь землю провалился… И пусть! Схожу, перекушу в столовой, а после обеда мозги, возможно, заработают с большей интенсивностью. Эхма, где мои тридцать лет! Тогда без обеда мог работать сутками и ничего, хоть бы хны. Теперь — все не то: силенки уходят, тают, как снег в апреле. Прав тот, кто однажды сказал: если бы молодость умела, если бы старость могла. Нет, что ни говори, а в отставку все-таки пора, пень трухлявый.

Алексеев спешно оделся и вышел.