Прутиков простудился. Часть первая

Геннадий Кирюшин, 2023

Главный герой – младший научный сотрудник Лев Прутиков работает в проектной организации ГИПТРАНС. Накануне Нового года он простужается случайным образом и просыпается с нарастающими симптомами традиционной зимней болезни, что вынуждает его принять одно решение из двух: либо остаться дома в тепле и долечиваться, либо, не обращая внимания на простуду, и надеясь, что она пройдет сама собой, собраться и пойти на работу.Невозможность выбора правильного решения приводит к тому, что одна часть личности Прутикова остается дома и продолжает бороться с болезнью, а вторая часть личности (т.е. его двойник) выходит на улицу, на декабрьский мороз, в бодром здравии и приподнятом настроении.Боясь опоздать, ГГ запрыгивает не в свой автобус, который привозит его не в то место и не в то время: в 31-е декабря 1981 года. Ему удаётся вернуться домой, но следующая волна переносит его на 40 лет вперёд, откуда он, опять же, благодаря случайному везению, возвращается в свою квартиру. Но не один.

Глава 1. Непреодолимое препятствие: как принять одно решение из двух возможных

Я, как простой российский учёный (точнее — младший научный сотрудник), неожиданно совершил важное открытие.

Но начну сначала и по порядку.

В один из предновогодних дней мне на глаза попалось объявление на столбе с информацией об открытии (то есть — о начале работы) нового магазина «Вторые руки» в нашем микрорайоне, одного из тех, где одежду продают на вес и со снижаю-щи-ми-ся по графику ценами за кг.

Я ничего против таких магазинов не имею и отношусь к этому явлению нашей действительности без предубеждения. Поэтому, случайно оказавшись поблизости от указанного в объявлении адреса, решил зайти и изучить ассортимент, а заодно и согреться, так как слегка продрог на декабрьском ветру, от которого не очень-то и помогала моя коротковатая куртка.

Для меня всегда оставалось загадкой, каков механизм достаточно длительной успешной деятельности в нашей стране такой большой и разветвлённой сети магазинов с вышеупомянутым названием. Где они берут всё это товарное изобилие, да ещё по таким низким закупочным ценам? Ведь если «здесь» что-то прибыло, значит «там» что-то убыло. Закон сохранения материи. А с учётом затрат на логистику? Тогда закупочные цены вообще должны быть отрицательными. То есть им (владельцам сети) ещё и приплачивать обязаны поставщики.

Мне пока не довелось побывать в других развитых странах, но ни в рассказах моих знакомых, вернувшихся оттуда, ни в фильмах и романах об «их жизни», я нигде не обнаруживал никакого упоминания о существовании не то что сети, но даже какого-нибудь единичного пункта по сбору одежды такого прекрасного качества, что её невозможно отличить от новой. Хотя, на ум приходит одно чудное обстоятельство, характеризующее западный образ жизни. Там можно купить любую вещь, обувь, поносить с день, неделю или даже месяц, и отнести обратно в магазин со словами: «Заберите, мне не понравился фасон. Отдайте мои деньги». И, что самое поразительное, забирают и отдают. Но вряд ли этого возврата наберется столько, чтобы обеспечить материальные запросы таких как я. Ведь нас — миллионы, как пелось в одной старой советской песне на канале Ютуб. Единственное разумное объяснение этому, — признать существование ещё одного, параллельного мира, где все люди куда-то исчезли, и остались только вещи в гигантских магазинах, торговых центрах, на складах, а наши коммерсанты разведали тайную лазейку к ним и наладили транспортировку дармовых материальных ценностей.

Как бы то ни было, я набрал полную корзину отличных, качественных предметов гардероба по цене, которую могу себе позволить, и направился к выходу, но тут у стены на полу заметил картонную коробку с надписью «всё по 50 рублей».

Заинтересовавшись этим заманчивым предложением, я выбрал из сваленных в кучу трикотажных шапок, шарфов и перчаток прекрасный вязаный шарф из настоящей мягкой шерсти. Возможно, это шерсть южноамериканской ламы, почему бы и нет, подумал я, и купил его тоже.

Придя домой и раздевшись, я накинул шарфик на плечи и подошёл к зеркалу. Стильный шерстяной аксессуар благородного светло-серого цвета казался невесомым, но было одно «но» — от него распространялся тонкий, едва уловимый аромат духов. Вполне вероятно, что его примеряла какая-то женская особа в каком-нибудь европейском бутике, где он продавался там за хорошие европейские деньги.

Не беда, подумал я, значит будет что подарить родственнице к традиционному новогоднему визиту.

Если вдуматься, — что же на самом деле означает этот обычай, — засиживаться заполночь в последний вечер декабря разным людям за одним общим столом с алкоголем и едой, и обмениваться подарками.

В основе такой традиции лежит всего лишь условно выбранная дата, определяющая отсчёт полного оборота нашей планеты вокруг солнца. Это даже не день зимнего солнцестояния — 21 декабря, самый короткий световой день в году, с которого и начинается его прибавление.

Но, почему-то все решили, что такая временная отметка в календаре должна быть связана с ожиданием чего-то нового и лучшего в жизни, как в том забытом языческом празднике наших предков. Да и на душе веселее, когда белый день с каждым разом начинает потихоньку побеждать и укорачивать ночь.

Так что же такого загадочного и удивительного, то есть, — не поддающегося объяснению, — может произойти завтра — 31 декабря, в день завершения условного годового цикла?

Необычный таинственный запах разбудил во мне фантазию, и я стал задумываться о таких вещах, что раньше бы и в голову не пришли.

Это, конечно, хорошо, но не для такого подарка.

Проклятые французские духи никак не хотели выветриваться, а новогодний праздник приближается. Как быть? Решив, что зимний морозный кислород лучше справится с этой проблемой, чем тёплый комнатный воздух, я вывесил шарф на ночь на бельевой верёвке за окном.

Видимо, я неплотно прикрыл форточку, и на следующее утро проснулся с лёгким насморком, грозящим проявить себя во всей красе, и с неприятным жжением в горле.

Не беда, подумал я, сейчас попью горячего кофе с ломтиком батона, и всё как рукой снимет.

Я засыпал две мерные ложечки ароматных, тёмно-коричневых зерен в старую, увесистую, ещё советских времен выпуска, миксер-кофемолку «Пчёлка» — возможно названную так за свое характерное «жужжание», которое могло бы быть и потише, но кто тогда обращал внимание на такие мелочи, закрыл её крышкой, так как без крышки кофемолка не включалась, — отличная защита от «дурака», и чтобы зёрна не разлетались у рассеянного, как я, пользователя, — придавил правой рукой эту самую крышечку, а левой, держа кофемолку за рукоятку на весу, привычным движением оттопыренного в сторону мизинца крутанул колесико включения и регулировки скорости.

Отсчитав в уме 20 секунд, я выключил миксер, отсоединил от него кофемолку, высыпал целебный коричневый порошок на сеточку старинной гейзерной кофеварки производства Воронежского авиазавода, стоимостью 10 рублей, — неплохие деньги по тем временам, — и поставил её на решетку плиты над голубой короной газовой горелки. Всё как прежде, как сорок лет назад, почему-то подумалось, пока руки выполняли привычные, не требующие особого внимания действия. Через пять минут кофе будет готов.

Тем временем я разогрел на чугунной сковороде, ровеснице миксера, кусочек сливочного масла и положил белоснежный ломтик хрустящей булки, отрезанный специальным ножом для резки хлеба. Обычный нож такие батоны не резал, а только сплющивал и рвал на кусочки. Считается, что белизна хлеба — результат использования особых добавок, и других технологических ухищрений, не делающих его полезнее, но заедать чашечку ароматного кофе серым, кисловатым на вкус, хотя и более полезным ломтем ржано-пшеничного мне не хотелось. Но и потом, все дело в мере. «Если немножко, то можко», придумал я для себя такое оправдание с самоизобретенным словом «можко».

После завтрака мне действительно полегчало, и тут я вспомнил о своем вчерашнем удачном приобретении за 50 рублей.

Как только шарф был возвращён с холода, снят с верёвки и сложен, я с удивлением обнаружил, что он заметно увеличился в объеме.

Следовательно, сделал я вывод, холодный воздух действует на шерсть таким образом, что она распрямляет свои волокна, причем этот механизм запускается в действие при низкой температуре вне зависимости от того, живая ли это шерсть, растущая на животном (все мы видели, как «распушивается» домашняя кошка, стоит ей очутиться на морозе) или уже состриженная и используемая в производстве одежды для человека.

Я поймал себя на мысли, что больше всего удовлетворён не столько этим умозаключением, сколько тем, что с помощью мороза и свежего воздуха удалось избавиться от компрометирующего запаха духов. Мне ещё не приходилось попадать в ситуацию, когда запах женской парфюмерии являлся бы нежелательной уликой. Но мало ли что может пригодиться в жизни, никогда не угадаешь, подумал я, и решил взять этот способ на заметку.

Чтобы не подвергать себя риску так некстати заболеть традиционной зимней простудой и, заодно, согреть горло, я воспользовался своей покупкой и намотал шарф вокруг шеи. Приятное тепло разлилось по плечам, поднялось до воспалённых гланд и слегка защекотало голосовые связки. Кстати, многие не знают, что греет — вернее, удерживает тепло, — не сама шерсть, а та прослойка воздуха, которая заключена между её волокнами, поэтому, чем длиннее, тоньше и кучерявее шерстинки, тем эффективнее задерживается в них воздух.

Я осторожно прокашлялся и произнёс придуманную за секунду до этого фразу:

— «С добрым утром, Лев Прутиков!» — и хотел закончить её, но не узнал тембра и интонации своего голоса, а имя и фамилию договаривал уже по инерции, так как такой голос никак не мог принадлежать рядовому сотруднику, находящемуся в самом начале своей научной карьеры в скромном учреждении с громким названием ГИПТРАНС, унаследованным от прежних времён. Признаться, и фразы такой или, хотя бы, близкой по смыслу, в стенах проектного института ни разу не звучало.

Я рискнул продолжить эксперимент и проговорил следующую тираду — её даже не пришлось придумывать, она сложилась сама собой:

— «Вы, Лев Семёнович, самый ценный работник нашего отдела. Пишите заявку на оборудование и время: мы удовлетворим её в первую очередь и в максимально полном объеме».

Голос опять поменялся. Утратил свою солидную басовитую звучность, но приобрёл какой-то оттенок внушительной уважительности, хотя и стал заметно тише, со свистящими обертонами. Концовка фразы звучала на удивление убедительной и сходу отметающей любые возможные возражения. Особенно мне понравилась интонация в словах «в первую очередь» и «максимально». Такой голос мог бы принадлежать начальнику моего отдела, если бы эти слова входили в его словарный запас, выделенный для речевой коммуникации со мной. Но и слов таких у него не было для меня, да и такой интонации.

Как же я буду общаться с коллегами по работе осипшим, почти до шёпота, голосом?

— Не беда, это скоро пройдет, — решил я и стал, не спеша, собираться, оставляя себе, как обычно, резервный запас времени для непредвиденных задержек, чтобы не опоздать на автобус. Заодно опробую на морозе одну из двух новоприобретённых курток, сразу завладевших моим вниманием из-за модного цвета «хаки» и множества накладных карманов и застёжек, придающих своему носителю шарм бывалого путешественника.

Бодрящий эффект от кофе быстро улетучился, уступив место ещё большей сонливости.

— Эх, если бы отправить вместо себя на работу своего двойника, а самому улечься в постель и погрузиться в сладкую дрёму, — предался я мечтаниям.

Как назло, сильнее всего хочется спать рано утром, за минуту до сигнала будильника, а проснёшься ночью, — то лежишь и не можешь уснуть, хоть вставай и включай свет.

С такими размышлениями я остановился перед выходом из квартиры.

Бывают моменты, когда принять одно решение из двух возможных становится почти непреодолимым препятствием.

***

Пройдя под аккомпанемент привычно лязгающего грохота железных дверей старой кирпичной шестиэтажки и очутившись, наконец, на улице имени Второй Буржуазно-Демократической Революции, Прутиков с удовольствием втянул носом морозный воздух, который, не задерживаясь в дыхательном горле, прямотоком попадал в относительно чистые, насколько это возможно, лёгкие, никогда в жизни не пробовавшего курить молодого человека, и растекался по альвеолам вместе с живительным и таким необходимым для интенсивно работающего мозга кислородом.

До автобусной остановки, если идти не торопясь, дорога занимала по времени ровно восемь минут.

Прутиков вытянул округлённые в виде буквы «О» губы и осторожно выдохнул. Белый пар облачком завис на секунду перед его лицом и быстро исчез, унесённый мимолётным порывом колючего и игривого поначалу, но всегда коварного ледяного ветерка.

Настроение у Лёвы соответствовало бодрой зимней погоде с лёгким морозцем, заставляющим звонко и задорно скрипеть свежевыпавший снежок под подошвами ботинок. Он попытался вспомнить, а если не удастся, то хотя бы вычислить причину такого необычного поведения своего гормонального уровня, который плескался как родниковая вода в ведёрке, когда он дежурил на кухне в студенческом лагере на полевых работах с Ириной из параллельного потока. Но то было давно, а с тех пор этот самый гормональный фон показывал только тенденцию к устойчивому покою, хорошо, не к снижению.

Несмотря на то, что времени, по расчётам, у него оставалось достаточно, Лев с неприятным удивлением обнаружил стоящий на остановке автобус, готовый тронуться в любой момент. Не теряя ни секунды, он бросился к нему со всех ног и, не сбавляя скорости, в прыжке сумел проскользнуть через стремительно исчезающую между створок дверей щель.

Прутиков развернулся на задней площадке салона, зацепившись, как гимнаст, рукой за никелированный поручень, и плюхнулся на ближайшее свободное у окна место.

Отдышавшись, он расстегнул замок куртки, достал из нагрудного кармана пиджака свою карту и приготовился ждать появления кондуктора с валидатором на шейном ремешке.

Из-под сиденья поднимался тёплый воздух, обогревая ноги, автобус слегка раскачивался с подвыванием мотора на повышенных оборотах, и Лев на короткое время задремал.

Сквозь сон до него доносился строгий и прерывающийся временами металлический голос, объявлявший остановки с характерным шипящим звуком открывания и захлопывания гармошечных дверей:

— Швейная фабрика 8 Марта. П-ш-ш-ш.

— Завод Великий Октябрь. П-ш-ш-ш.

— Рыбокомбинат Великий Четверг. П-ш-ш-ш.

Затем послышался приближающийся человеческий голос:

— Готовим за проезд. Оплачиваем. Приготовили проездные!

Когда по плечу Прутикова настойчиво постучали, и он открыл глаза, то увидел перед собой женщину лет сорока пяти — пятидесяти, в синей стёганой куртке с брезентовым узким ремнём через плечо. Судя по подвёрнутым рукавам, куртка была ей велика. Женщина с недовольным видом произнесла:

— Оплачиваем проезд.

Одной рукой она придерживала на боку сумочку, похожую на гигантский бабушкин кошелек, из которого торчал конец рулона с отрывными билетами, а другой тормошила Прутикова.

Он привычным движением протянул кондуктору свою карточку.

Женщина взяла её, поднесла к глазам и сказала:

— Что это? Проездной или оплачиваем. Другой документ на бесплатный проезд, удостоверение инвалида есть?

— Нет, — ответил Лёва сконфуженно. — Я не инвалид.

— Оплачиваем, — повторила, нахмурясь, кондуктор, — или выходим. А эту фальшивку я заберу. Будет надо, в диспетчерскую обращайтесь.

Лев полез в нагрудный карман куртки за бумажником, но его там не оказалось. Растерянный вид молодого человека, по первому впечатлению не позволявший классифицировать его как «злостного зайца», смягчил сердце сурового работника общественного транспорта, но не повлиял на интонацию её голоса.

— Студент? — спросила она.

— Студент, — пытаясь скрыть смущение от очевидного вранья, тихо ответил Прутиков.

Женщина молча оторвала билет и сунула ему этот клочок бумажки с шестью цифрами в едва успевшую открыться для щедрого подарка руку.

Лев промямлил, — спасибо, — спрятал билет в боковой карман куртки и отвернулся к окну, чтобы не показывать предательски подступившее к щекам тепло от притока крови по расширенным капиллярам.

Когда Прутиков выскакивал из автобуса на своей остановке, редкие снежинки, не успевшие определиться с местом приземления, испарялись на его лице с лёгким шипением.

Перебегая улицу по зебре, он подивился почти полному отсутствию машин на дороге и прохожих на тротуарах. Сколько же сейчас времени, неужели настолько опоздал, — думал Лёва, машинально похлопывая себя по карманам. Надо же так оплошать: и бумажник, и телефон, — всё осталось в старой куртке.

Лишь один человек маячил впереди, двигаясь в том же направлении, и не позволяя себя догнать. С такой же убыстрённой и размашистой, как у Прутикова, походкой. Видимо, он тоже опаздывал.

— Извините! Не подскажете, который час? — почти поравнявшись с прохожим, на бегу спросил Лев. Человек оглянулся и странно посмотрел на него. Затем мотнул головой и ещё больше ускорил движение.

С тревожным предчувствием Лёва добрался до дверей своего учреждения, поглотивших минутой раньше случайного попутчика. Слева от входа в здание располагалась табличка с длинным и непонятным названием «Облжилремобъединение», и пониже мелким шрифтом: «Отдел по контролю за учётом и распределением».

Разбежавшись на первых ступенях пыльной лестницы Лёва постепенно сбавлял темп с приближением к своему третьему этажу. Совершая последние шаги, он еле передвигал ноги, словно двигался в воде против сильного течения, как в странной замедленной киносъёмке, стараясь привести дыхание к нормальному ритму, и успокаивая себя:

— Ну, опоздал и опоздал. Не будем делать из этого трагедию.

Все сотрудники находились за своими столами и делали вид, что чем-то заняты.

Увидев Прутикова, входящего в отдел, сослуживцы вскочили со своих мест и, не упустив момента, полезли в карманы за сигаретами.

— Леонелло, чувак, ты где такой куртец оторвал? — воскликнул Лёха с весёлым и слегка наигранным удивлением, негромко, но внушительно, как он умел это делать. Алексей был старше его лет на семь, но уже успел поиздержаться рыжей шевелюрой, недостаток которой надеялся компенсировать начинающими входить в моду «варёными» джинсами и полинявшим свитером с непонятной надписью на иностранном языке. Он первым подскочил к Прутикову и крепко схватил его рукой за отворот куртки, как будто опасался, что тот исчезнет.

— УС АРМИ, — прочитал он медленно надпись на декоративной нашивке над нагрудным карманом, и добавил, — «милитари стиль». Верной дорогой идёте, товарищ. — Он вытянул в сторону свою руку с прямой ладонью и оттопыренным вверх большим пальцем. — А это что за верёвка. Ну надо же, как продуманно. Смотри, потянут тебя за эту верёвочку куда следует. — И засмеялся радостно тихим смехом.

Олег, — полноватый, в просторном чёрном костюме с лоснящимися под локтями рукавами, никуда не спешащий и поэтому подошедший вторым, — принялся рассматривать многочисленные накладные карманы и застёжки, после чего добавил рассудительно:

— Ну всё. Теперь все девки твои. Так, Ириш? — повернулся он к единственной сотруднице отдела, и не дождавшись от неё ответа, всё ещё не глядя на Прутикова, спросил:

— Сколько отдал?

— За куртку-то? — уточнил Лев, — да так, четыреста пятьдесят всего, — ответил он, удивляясь неожиданному интересу к заурядному предмету гардероба. — Она лёгкая.

— Четыреста пятьдесят? — переспросил Лёха уважительно, — ну чё, две пары штанцов. Хороших, не Индия. И кроссы. — Кто носит фирму Адидас, тому любая баба даст! — одобряюще закончил он свою экспертную оценку популярной в узких кругах поговоркой.

— Да стойте, дайте разденусь, — попытался пресечь дальнейшие расспросы внушительным басом Лёва, теряясь от такого внимания к своей персоне.

Он снял куртку, — виновницу переполоха, — и повесил её на круглую вешалку, стоящую в углу на трех растопыренных лапах, где уже висела верхняя одежда остальных сотрудников отдела. Куртка выделялась на их фоне своим тёмно-зелёным заморским цветом и необычной фактурой ткани — с намёком на брезент, и от этого казалась ещё загадочнее. Затем водрузил на верхний крючок вязанную шапочку и размотал с шеи шарф.

— Прутиков, зайдите к Игорю Николаевичу, — заглянула в отдел Елена Петровна, кадровичка.

— Хорошо, — сказал Лев внезапно истончившимся голосом и подумал с досадой, — всё-таки зафиксировала опоздание. — Она вела табель рабочего времени.

Ириша тем временем разглаживала ладонью и ощупывала его шарф:

— Необычная шерсть. Похожа на верблюжью, но тоньше.

И, как бы невзначай, кинула ему вслед деловито:

— Мне тоже достань «Шанель», только оригинальную.

Познания Ирины в продукции лёгкой промышленности могли бы сравниться с познаниями товароведа или приёмщицы комиссионного магазина. Она мало отличалась этим от других юных девушек и молодых женщин незамужнего возраста. Хотя, по большей части, такая их осведомленность была скорее теоретической, основанной на вдумчивом перелистывании страниц отечественных журналов и каталогов, несравнимых по толщине с каталогами зарубежными.

Прутиков вышел в коридор, раздумывая над тем, что сказать начальнику в своё оправдание.

— Игорь Николаевич, — начал он без всякого приветствия, открыв без стука дверь кабинета, — я бумажник забыл… Здравствуйте, — опомнился Лёва и ввернул любимое словечко своего шефа — «Зашпарился».

— Садись, — ответил Игорь Николаевич, стоя у окна и глядя на него с едва скрываемой иронией в прищуренном от сигаретного дыма взгляде. Он показал на стул по другую сторону своего большого стола.