Мистер Блох, или Благое безумие

Геннадий Деринг

Кто он, «мистер Блох»? Резидент спецслужб? Мутант-гуманоид? Посланец потусторонних сил? Или авантюрист, обладавший секретами духовного воздействия на человеческую психику? Этого так и не удалось установить ни политикам, ни учёным, ни силовикам республики Рутиния, хотя «мистер Блох», проникнув в руководящие сферы, СМИ и, наконец, в святая святых – в Семейный Совет Безопасности, действовал средь бела дня, грубо нарушая исторически выверенное, неуклонное поступательное движение суверенной державы.

ГЕНПРОКУРОР В ПРОЦЕССЕ

Генеральный прокурор республики Рутиния Григорий Лукьянович Бельский старался во всём следовать президенту Дубовику, хоть это не всегда у него получалось. Дубовик твёрдо держался своей «Бурячихи». Генпрокурор такой отчётливой приверженности к одному напитку не имел, что постоянно вводило его в сомнения. Сейчас он мрачно размышлял, стоя у мини-бара в своём служебном кабинете, о том, что он выпьет: «Тоник», «Джин-тоник», или «Гипер-тоник сильвупле»?

Генпрокурор оторвал от листа с крупным заголовком «Очная ставка» три полоски бумаги, написал на каждой название напитка, полоски закатал в шарики, и, немного пожонглировав ими, поймал в горсть и притворился, что делает мучительно сложный выбор.

С полки книжного шкафа Григорий Лукьянович достал точные фармацевтические весы со скульптурой Фемиды вниз головой вместо стрелки. На этих весах Бельский обычно анализировал указания президента Дубовика, взвешивая pro и kontra. Сейчас генпрокурор бросал бумажные шарики по очереди на чаши весов, прикидывая удельный вес и значение каждого напитка, если рассматривать их не просто как способ нагрузиться, но с позиций законности, справедливости и гуманизма. Эти манипуляции (о чём прекрасно знал и сам Григорий Лукьянович) были совершенно излишни. Бельский от рождения имел феноменальную способность буравить взглядом всё, что видел перед собой — философские понятия, финансовые выкладки, людей с их прошлым и будущим, бетонные бункеры и чугунные плиты. Добиться признания от какого-нибудь закоренелого преступника было для Бельского плёвым делом. Выражаясь профессиональным языком, он оголял татей за считанные секунды. От него, тогда ещё начинающего прокурора, не ушли даже знаменитые братья-террористы Эжен и Алекс Норнье, в поисках которых, как вы знаете, Интерпол в своё время сбился с ног. Стоило им объявиться в Рутинополе и попасть на глаза Бельскому, как они были буквально прожжены его взглядом. Но бог с ними, с братьями. Бельский мог оголить любого, стоило только мигнуть президенту Дубовику. Вся трудность заключалась в том, чтобы предугадать желания шефа, упредить их, чтобы президенту не пришлось напрягаться и мигать. Нужно было сообразить, в какую сторону в данный момент несёт Дубовика: в сторону капитализма демократического или в сторону капитализма бюрократического? Дубовик мог завестись на одной воде, не говоря уже об H₂O с добавлением спирта.

Удивительная способность оголять обнаружилась у Гриши Бельского в пятилетнем возрасте. На совершенно безобидный вопрос во всех смыслах достойной дамы, третьего секретаря райкома партии, беседовавшей с матерью Гриши — завхозом этого райкома: «Я вам нравлюсь, молодой человек? Вы меня любите?», Гриша, посмотрев на тётю исподлобья, сообщил:

— Ты стъяшная и безобъязная!

При этом тётя-секретарь машинально гладила мальчонку по русой головке.

Как мог он в своём невинном возрасте предполагать, что тётя-секретарь райкома действительно в некотором смысле заслуживала осуждения и критики?! На возглас испуганной матери: «Не болтай лишнего, балбес!» — Григорий, вместо того чтобы смягчиться, продолжал обличения:

— Велни хлустальную вазу. Антиквалиат!

Секретарь грохнулась в обморок.

— Тлетьей степени тяжести, — прокомментировал, не моргнув глазом, удивительный ребенок. — Будет знать, как воловать.

Как вскоре выяснила ревизия, упомянутая тётя-секретарь действительно во время инвентаризации под шумок присвоила дорогостоящую хрустальную вазу, украшенную рубинами из чистого богемского стекла.

Вот почему никакой нужды в катании бумажных шариков и их взвешивании у генпрокурора не было. Он и так в любом шарике, мгновенно просверлив его взглядом, разобрал бы текст. Просто генпрокурор обдумывал свой очередной визит к президенту Дубовику и находился в раздумье.

Вместо того, чтобы прямо насладиться любимым «Гипер-тоником» (50 градусов крепости, настоян на 77 травах, приготовлен на воде Святого Белогорского источника), Бельский, вынув без промаха необходимую бумажку, устроил фужеру «Гипера», чтобы не слишком зазнавался, показательный уголовный процесс с привлечением рюмок из того же мини-бара в качестве потерпевших и свидетелей. В суде между сторонами произошла небольшая потасовка: три шухерные рюмки, почувствовав настроение генпрокурора, напали на фужер с «Гипером», при этом одна из рюмок с повреждениями, несовместимыми с жизнью, была отправлена в мусорную корзину.

Это дало генпрокурору повод возбудить новый процесс против заносчивого фужера на основании статьи 108 УК (убийство при превышении пределов необходимой самообороны). Генпрокурор полагал, что фужер причинил смерть рюмке сразу же после отражения нападения, как бы по инерции, находясь ещё под влиянием отражённого посягательства. И хоть это смягчало вину фужера, но закон (а генпрокурор решительно стоял на точке закона) требовал от субъекта преступления не распускать нервы и нюни.

Все попытки фужеров из сервиза «Арфистка» (женщин генпрокурор угощал исключительно из «Арфистки») с помощью телефонных позвонков помочь беде друга и собутыльника: «Григорий Лукьянович, отпусти, нужный чел!», разбились о непреклонность

стража закона: «Убийца и вор должны сидеть. Независимость прокурора и суда — фундамент любого успешного общества. Имейте это в виду, щенки!». (Григорий Лукьянович именно так ответил министру Сизо, которого изображал на столе кувшин из сервиза «Рог изобилия». И даже хлопоты серебряного Бочонка на три литра не тронули Бельского, хотя Бочонок представлял интересы администрации самого президента: «Ничьих просьб не исполняем!» — прямо заявил он Бочонку, решив заранее, что если будут гневаться те, кто подсылает Бочонка, прикинуться шлангом, мол, ничего не знаю, в первый раз слышу, такой заявки не поступало. Пусть докажут, что заявка была в природе.

Раздражение Григория Лукьяновича, впрочем, имело и вполне реальное объяснение. На его рабочем столе лежал лист лощёной бумаги с шапкой «ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДУМА ФЕДЕРАЛЬНОГО СОБРАНИЯ РЕСПУБЛИКИ РУТИНИЯ», пониже: «Председатель». Ещё ниже — «ЗАПРОС», а совсем внизу: «А. Климакс». Между «запросом» и «А. Климаксом» заключалась какая-то ересь, которую Бельский не мог осмыслить, но которая содержала, чувствовал он, нечто тревожное:

«Уважаемый Григорий Лукьянович!

В последнее время в г.Рутинополе среди местного населения и понаехавших циркулируют возбуждающие массы слухи о якобы имеющем место появлении неопознанных летающих объектов (НЛО) и тому подобных материй в небе над «Тремя вокзалами». НЛО предположительно западного происхождения. Непосредственно в здании ГД во время творческой дискуссии о всеобщем общественном согласии имели место заграничные выкрики по микрофону на русском языке в рифму и вылазки эмбрионов на поверхность стола президиума. С наглым хождением по казённой мебели. Чем был сорван обмен мнениями по вопросу повестки дня.

Просим принять меры прокурорского реагирования».

Бельский понимал, что повод для этой галиматьи был, город гудел от слухов об НЛО и о каком-то якобы мистере Блохе. Но можно ли было всерьёз лицу, занимающему крупный государственный пост, поддаваться бессмысленной кроличьей панике? На этот счёт вчера президент высказался однозначно. Как? А никак. Что отвечать Думе? Как реагировать на эту заведомую мутотень?

Чтобы соответствовать уровню депутатских запросов, Генпрокурор всегда разогревал себя «Гипер-тоником». Что он был вынужден предпринять и сегодня.

…Рюмки с «Гипер-тоником», которые и сами были не рады происшествию, напрасно пытались залить благородное прокурорское негодование… Григорий Лукьянович был неумолим и требовал для опустошённого им фужера примерного наказания (лишение свободы на срок до двух лет или исправительные работы в Бухенвальде на тот же срок).

В этот напряжённый правоприменительный момент дверь в кабинет отлетела в сторону, треснув ручкой о стену. (Стены прокурорского гнезда были отделаны фирмой «Домостил», $100 за квадратный метр.) На пороге явился следователь по особо важным делам Цапаев — всклокоченный, в мыле, с пеной у рта, с дикими, жёлтыми, как у камышового кота, глазами. При этом Цапаев что-то нечленораздельно мямлил, явно находясь в трансе. Григорий Лукьянович решил, что следователь-важняк не спал ночь, проведя её в служебном кабинете, составляя по заданию генпрокурора справку о преступных действиях младореформаторов Хрюши, Ржавого и Хока, стараниями которых за последние семь лет население Рутинии сократилось на 30 процентов. Определяя реформаторам наказание, Цапаев, вероятно, сломал собственную голову, что нередко случалось с сотрудниками прокуратуры, на каковые случаи была даже заведена штатная должность прокурор-психиатра. Генпрокурор, через важняка Цапаева держал процесс убыли населения под личным контролем. На всякий случай. Однако Цапаев был взволнован чем-то другим. Он протягивал генпрокурору нечто на трясущейся ладони.

Бельский объявил перерыв в процессе, отставив в сторону свидетельницу — серебряную ложку для размешивания коктейлей — и сурово обратился к Цапаеву:

— Почему не по форме?

— Сам явился! Совесть заела! — не слыша вопроса, трудно выдохнул следваж.

Бельский направил сверлящий взгляд на ладонь Цапаева. На ладони стояла кукла. Но кукла живая, так как она непринужденно кланялась, улыбалась и приподнимала приветственным жестом двумя крошечными пальчиками шёлковый блестящий цилиндр. «Эмбрион!» — сверкнуло в мозгу генпрокурора.

Но поразило даже не это. Обычно взгляд генпрокурора проходил сквозь любую преграду, как гвоздь сквозь трухлявую доску. На этот раз взор Григория Лукьяновича отразился от крошечной фигурки на ладони Цапаева, от цилиндра, как луч солнца отражается от зеркала, и, отразившись, обратным ходом был отброшен в сторону самого генпрокурора. Бельского ослепило и прохватил озноб. Он метнул непонимающий взор на Цапаева, решив, что что-то произошло с его собственным рентгеном. Но нет! Его рентген действовал. Напряжение генпрокурорского взгляда было столь сильно, что раздался треск электрического разряда, запахло горелым, а на мундире Цапаева закурилось круглое чёрное пятно.

К Цапаеву вернулся дар речи:

— С повинной притопал, гад! И сразу ко мне…

Существо, в свою очередь, лирическим баритоном, на мотив куплетов из оперетты «Люксембург», подтвердило:

Я к вам по Неглинной

Явился с повинной!

Цапаев бил себя ладонью по лацкану мундира государственного советника 3-го класса. Частица генпрокурорского испепеляющего взгляда испортила его новый мундир.

Объявив рюмкам и позванивавшему от страха фужеру, что слушание дела откладывается, генпрокурор, взял со стола лупу, подаренную ему в детстве райкомом партии за разоблачение чиновной преступницы (с этой лупой Бельский никогда не расставался) и рассмотрел странного заявителя, усиливая линзой свой знаменитый взгляд.

— Как насчет повышения в должности? — спросил хват Цапаев.

— Пошел к черту! Не мешай работать…