Актуальные поэмы

Геннадий Деринг

Новаторский подход не всегда означает эксперимент, нечто крикливое, кичливое и сногсшибательное. Случается, лучшее появляется именно при обращении к истокам, к традиции.Идущее от сердца всегда актуально. Созданные в разные годы произведения Геннадия Деринга остро актуальны и в наши дни.Поэт (его «я», лирический герой) обращается к Богу с вечными вопросами человеческого бытия. И Господь бог отвечает поэту Печалью и Любовью…

КАБАН ФИЛИПП, КОЗА ЖАННА И БАБЛОВОЕ СЕНО

(Лесная быль)

Кабан Филипп,

Шоу-король, ремейка принц,

Перед которым публика в пыливалялась ниц, —

Очередной шлифуя клип,

Внезапно в золото ночное влип:

Он дал Козе, помрежиссёра Жанне, по рогам.

Коза же, как на грех, пошла на принцип.

Поднялся жуткий тарарам…

По делу плюнуть бы да растереть:

Артисты, дети сатаны,

А ну их к матери в штаны!

Но… демократия, корректность, политес…

Наш бурелом затронут веяньями тоже.

Всех сходу посылать в штаны как-то негоже.

Пусть демократия и суверенная,

Но время не военное.

х

От скуки поначалу за Козу

Вступились либералы.

Их за живое первыми забрало.

Московское меж сосен и дубов

Заклокотало «ЭХО»:

— Гал! Гал! Позор! Он в ухо ей заехал!

Типичный факт в лесу дремучем.

У нас на каждой куче сидит

По дуче!

И тут зашевелилось, заскрипело, застонало:

Обид поднакопилось, и не мало.

Все, кто объелся ложью и тычками,

С кого последнее исподнее содрали,

Воспрялигорькою досадою

И возрыдали:

— Слыхали вы? Кабан-дебил

Козушку Жанну завалил

И бил, сердечную, копытом

На важной церемонии, в присутствии гостей!

Несчастная Жануся не собрала костей!

х

Национал-разбойники

С дубов засвистывали,

Их сайты ненавистью забродившей брызнули:

— Вконец офонарели правящие рожи!

И шоу-прихвостни их тоже.

О, гордый росс!

Восстань за бедных коз,

Умри отрадно

За всех невинно истреблённых,

Ограбленных, ославленных

И сбитых с толку травоядных!

Эге! Филиппова фамилия — Едрос?

Кавказец он, преследует, собака, русских коз!..

Под это дело адвокаты-барсуки,

Законники и доки,

Оформили доверенности (алчным всё с руки!)

И, взяв авансы с Кабана и Козочки,

Умело дело повели.

— Закон за нас процессуально-уголовный! —

Урчал Барсук Козы. — Мы вас засудим, безусловно!

На эти эскапады вольные

Кабаний Стряпчий отвечал достойно:

— Не знает жалких коз

Заслуженный порос.

На ишаков и на овец

Наш доверитель

Взирает равнодушно.

(Какая в государстве нашем атмосфера душная!)

Козою наглойнаш клиент

(А, между прочим, он — мужчина,

Муж примадонны, хоть и бывший,

Король шансона нынешний

И действующий принц ремейка, —

Попробуй так, сумей-ка!)

Был аттестован потерпевшей как гондон.

Такого поношения не вынес бы

Не только он!

Переживая состояние аффекта —

О, кроткий Боже! —

Клиент нанес Козе, верней, её смазливой роже,

Ничтожнейший дефект…

— Не дотянуть вам до аффекта! —

Перечил адвокат Козы, —

Не будь я съевший пса Барсук,

Вы не на тот уселись сук.

Любой судья, глава, префект

Вам пояснит, с какого миллиарда

У нас считается аффект.

Коза, специалист искусствоведенья,

Корректность соблюдая и бонтон,

В том смысле выразилась о гондоне,

Что чистое зачатие искусства

Хряк произвольно прерывает, гнусный,

Разбрызгивая жиденькое семя

На всероссийской сцене

Не грациям в роскошные колени,

Не Талии в подол льняной — богине,

А подлой публике в бесплодную вагину

И стимулирует всухую фалл народный,

Что никуда не годно!

Да, безусловно, налицо — дефект.

Но, господа, при чём же здесь аффект?

Вот если бы Коза дала

Конкретное определение гондону,

Допустим, рваный или штопанный,

В то время как он — прочный, пробованный,

Тогда бы были основания её опровергать

И пяточной мозолью, негодуя, топать.

х

Меж тем лесная атмосфера накалялась.

Тем более, что летом лес горел,

А при строительстве дороги

На славный город Петербург,

Заметно поредел,

И слёзам жителей лесных не виделось предела.

А тут еще Коза с настырностью

Достойной Жанныд’Арк

Промекала по телеку народу:

— Доколе, люди, будем изводить природу,

Доколе будем наблюдать

Вместо законно избранных властей

Всевластие волков и секачей?!

Я буду не я, коль дело до суда не докачаю —

Пускай сатрапы шкурой отвечают!

х

По первости, сил расстановки не поняв,

На «ЭХЕ» продолжали: гал! гал! гав!

— Коза — герой, считай Брусилов!

Откуда в девице простой,

Можно сказать, в пастушке русской,

Такой запас духовной силы

При шпильках-каблуках и юбке узкой?!

Однако же, когда националы

От свиста к делу перешли,

И раздался уже не свист, но рык:

— Все — на поляны и на просеки!

На лыжи, на коньки, на сноуборды —

Покажем хищным козью морду!

Хватай кувалдочки и пики,

Травматику и биты!!!

На «ЭХЕ» начали давать обратного:

— Забыв о страхе иудейском,

Господа, пример покажем европейский.

Мы лично крови Кабана не жаждем.

Подчеркиваем однозначно также,

Что иудеи принципиально не вкушают ныне

Нежнейших сетуньских копченостей и буженины!

х

…Но поздно мысль спасительную

Общественность лесная обрела:

Национальная обида вызрела.

С дубов неслось:

«Довольно тарабанить!

Айда скотов и этих, как там их, лобанить!

Жанна! Возглавь народа силу!

Бей этих, как их там, спасай Россию!

Все, как один, узду закусим

(И буженинки, кстати, вкусим!).

х

На всякий случай плюнули в лохань Хряка

Шоу-тузы, решивши действовать наверняка.

Продажная отпала мигом шоу-знать,

Хряка несчастного отказываясь знать.

Шуты, танцоры, говорящие и блеющие

С подмостков неустанно

Клялись, что к Ромке с Прошкою —

Инвесторам известным —

С отверженным Хряком в очередь рядышком

С протянутой рукой не станут.

И на поле одном концертном

С ним не сядут!

Особенно стонал за правду Мармеладзе,

Кабаний закадычный друг,

Надеясь спеть в Кремле дуэтом

С другим каким-нибудь попроще фертом.

И даже дяде Главному Охотоведу

И дяденьке Лесничему

Поторопились доложить,

А проще — Филю заложить.

х

Лесничий либералов поддержал.

Дескать, у нас в лесу кудрявом

Привычно свиньи заезжают пятаками

Налево и направо.

Но в Сколково, где будущего рост,

Он не допустит избиенья коз.

Так и сказал, мол, в Сколковской бирульке

Не будет места поросячьей рульке!

Охотовед с ним смутно согласился

И, успокаивая массы, пальцем на рояле

Сыграл мелодию

О сбережении святых начал,

Намек давая, что он сам — простой лесной национал,

Что соловьи-заточники — отнюдь не Даниилы.

Ещё Охотовед сказал:

— Закон для всех один,

Кто б ни был важный господин.

Вор должен заседать в тюрьме —

Иркутской иль московской.

Допустим, Ходарковский…

А прочие, сидящие по нефтяным комфортным лужам,

Пускай помаракуют над поведением своим потуже…

В развитие идей Охотоведа,

Конкретное дал разъясненье генеральный прокурор:

— Которое копыто излягало Козу,

Немедленно изъять

И мерку снять.

Включительно до 43-го размера

Копытство допускает Уголовный кодекс.

Однако же всему есть мера.

С 44-го расплата наступает правомерно

И — полный аут свинской прыти.

Не говоря уже о 45-м,

До косточки скакательной растоптанном копыте.

Кабан сполна получит сечку уголовную:

Реальный срок условный.

В том прокурор уверен,

Такие на особенном учете звери…

х

…Прослушав этот онанизм,

Кабан внезапно ослабел на низ.

А ну как срок условный

Охотовед с Лесничим завизируют,

Да с рыла уберут пятак заслуженного?

А цацки, добытые потом,

Скачками, визгами и топотом,

В два счёта реквизируют?!

Им это ровно ничего не стоит, оголтелым.

А ты изволь, трудись на сцене телом белым!

(Тем более, копытце Филино еще годок назад тому

Тянуло к номеру 50-у!)

Не веря мутным завереньям Стряпчего,

Кабан захрюкал принародно в тряпочку,

С великою слезой, божественно

(Он это делал исключительно торжественно):

— Хру-хру! Простите мя, вонючего! —

Так в телевизоре бессонном он канючил.

х

Он было бросился по старым адресам,

Надеясь разогреть любовные помои.

Наивно веря в чудеса,

Он матку подло брошенную

Вдруг обеспокоил.

Поведал ей в трубу, как получилося реально,

Что эту трахнутую Жанну

Он отмудохал не со зла,

А исключительно от скуки, машинально!

Что он теперь один кукует в логове, в овраге,

Что сотню лет уж не был на гастролях он

В Париже и в Гааге.

Оброс щетиною,

Погряз в аммиаке и тине,

Что заблуждался он жестоко с нею, доброй маткой

В своей свиной гордыне.

Что в гриве у него колтун,

Лишились космы лоска,

В репертуаре — чахлые ремейки.

И в общем жизнь без матки-боски

Ни бе ни ме.

Он даже ей в трубу

Хрючил свою фирму,

Вот ее текст нетленный,

Известный штатским и военным:

«Матка моя, я твой эмбриончик!

Дульце моё, я твой пистончик!

Стойло моё, я твой кабанчик!

Носик мой, я твой пальчик!

Нужничек мой, я твой горшочек.

Урна моя, я твой плевочек.

Лапка моя, я твой мизинчик.

Псичка моя, я твой похотинчик…

Но не вняла, жестокая, скупому мужскому вою,

Хотя внимательно прослушала.

(Вот вам и родственные души!)

И не ответила, хотя бы матерно,

Как ни стонал герой.

Молчание в трубе застыло ледяное…

Не поняла. Хоть топай на убой!

Кумир толпы! Поп-идол! Боже-боже!

О, жалкое, о, гнусное убожество!..

В погонах, в штатском — всюду оборотни.

Из каждой мраморной и золочёной подворотни

Несут не розы —

Фас да узы!..

х

Но тут не выдержало сердце у Козы.

Она была потрясена подвижками

Духоподъемными народными,

Этническою стороной конфликта,

Когда ей разъяснили, что она — славянка гордая,

Кабан же — суть племенной реликт

И годен лишь на буженину,

А потому обязан сгинуть.

И это наказание — пустяк, самая малость…

Коза непроизвольно разрыдалась.

Помыслилось: я — рядовая жвачная.

Я — не Немцов, даже не Митволь.

Я — женщина. Зачем мне эти битвы?

И тут несчастную, момента не теряя,

Взяла общественность в раскрут —

Братаны, бизнесмены, депутаты:

— Рогатая! Чем кончил Брут?

На Цезаря, собака, покусился!

И тем народного позора удостоился.

Плевки, тычки, а также и пинки

Должна ты с благодарностью от Кабана принять,

Как сам он принимает от фанатов шампанское, бабло,

Отдельные цветки и целые венки.

Кто нам невинного представит мальчика, такая мать?

Кто нам споет об эмбриончике с пистончиком?

Кто подарит душе нас возвышающий обман?

Кто, если не заслуженный Кабан?!

Замолкни, обличенье, на устах!

Не вызывай народных потрясений новых!

Прислушайся, душа бедовая:

Несчастный голосит в кустах!

х

Напрасно твердые увещевали нацы:

— Дурёха, не теряй лица!

О, Жвачная,

Смелей и до конца!

Не будь же простофилей.

За что тебя отделал Филя?!

Хоть бы какой красавчик ссильничал,

Скажем, марал, олень.

А то ведь — хряк, такая хрень!

Зажрался, хам,

Теперь пусть мыкается по кустам!

Но агитация другая была Козе

Страшнее лыка липового —

Слова крутых поклонников Филипповых:

— Вот шуранут тебя из пом — из режиссёров,

Как схлынет бум.

Ищи тогда места по Superjobу.

Но вместо места тёпленького, жорного,

Кабанью поимеешь ж…

Рогатая, шурупай шариками:

Ты не тигрица Ксения и не Анастасия-пума.

Ты думай, детка, думай!..

…Коза имела правый рог

Чуть-чуть короче левого

И на суде признала жвачная —

О, боги! —

Кабан её не трогал вообще.

Он только уравнял ей роги.

х

…На «ЭХЕ» ликовали либералы:

— А мы что говорили вам о буженине, ну-с?

Да здравствует консенсус!

— Какую фобию размазали по стенке! —

Свистели в кулаки националы-молодцы. —

Капитулянты! Трухали! Сикушники!

И эти, как их… вырожденцы!

х

А ведь не сдрефь, не уступи Коза,

Попотчуй Филю на суде законов зельем,

А с ним и всех волков и секачей,

Вполне б она могла прослыть газелью.

Была бы не Коза,

Что дразнят «выпучи глаза»,

А героиня, Жанна д’Арк!

Но вот — не выдержала марку…

(По слухам Филя ей зелёного, баблового

Полтонны сена отвалил.

И устоять у бородатой

Ну, просто не хватило сил!)

х

С героями у нас беда.

Всё наша бедность, темнота…

2010