Фантасмагория душ. Рассказы и стихи

Геннадий Владимирович Тараненко, 2023

Я пишу рассказы, стихи и пьесы в стиле фантасмагории. Меня часто спрашивают: «А что такое фантасмагория? Чем она отличается от фантастики, фэнтези и, наконец, от мистики?» Я пожимаю плечами и пытаюсь дать определение, опираясь на Википедию. Получается не очень. Мне кажется, на самом деле фантасмагория нуждается в особом истолковании. Если представить железнодорожный состав, несущийся в мозг человека с огромной скоростью, то у фантастики первым вагоном будет технология, у фэнтези – сказка, а у мистики – сверхъестественные силы. Фантасмагория же вначале прицепила бы некий конструктор мироздания, который по мере движения постоянно пересобирается, пытаясь найти оптимальное расположение колёс, купе и титана с горячей водой… Не желая мириться с общепринятой сборкой, сомневающийся Фан при этом вселял бы разум в каждый отдельный крючок или винтик, предоставляя любой, даже самой малюсенькой детали шанс стать главным проектировщиком целого состава.

Шут

Бог даёт человеку сделать выбор самостоятельно,

Чтобы после взрастить в душе своего чада зёрна сомнения

В правильности принятого решения.

Иначе чем человек будет заниматься, когда он покинет этот мир?..

Хохотушка и веселушка Жизнь, с трудом нацепив на себя чёрно-белый костюм шута, бодренько скакала по огромному круглому залу, закручивая в тугие узлы потоки воздуха и поднимая с паркетного пола мельчайшие прозрачные пылинки. Они моментально взлетали к потолку, но, не найдя там утешения, медленно опускались обратно на грешный деревянный пол.

Около ушей румяной красавицы звенели колокольчики, пикантно свисающие по обоим концам шляпы, напоминающей то ли логотип ныне закрытого ресторана «Макдоналдс», то ли вход в Московское метро. Потешные остроносые тапочки, удивлённо загибаясь в бублик, завершали костюм прыгающего существа, кажущийся с первого взгляда ансамблем беспечности и лёгкой иронии.

Прижавшись задними местами к стенам, стоя где-то кучками, а где-то — в гордом одиночестве, располагались гости, с интересом наблюдающие за ужимками и кривлянием двухцветного паяца. Держа тарелочки с тоненькими изящными голубыми каёмочками, зрители периодически, словно разборчивые и привередливые голуби, запускали туда вилочки, поклёвывая распироженные на фаянсовых «аэродромах» деликатесы. Кто-то похихикивал, наблюдая развлекательные потуги шута, кто-то стоял серьёзней тучи, надвигая брови на глаза, в которых можно было утонуть, наглотавшись зелёной жижи недоверчивости.

Жизнь старалась, старалась из-за всех сил, по ходу представления пытаясь вынуть из глубины себя зарытые клады театральности и забытые оригинальные па. А что было делать? Ведь она была единственной представительницей богемы на этом празднике жуткой сплочённости и непререкаемой безусловности. Других актёров не было. Некоторые разъехались, так и не поняв, что это веселье носит временный характер и календарные дни фиесты скоро пройдут. Прочих лицедеев просто не пригласили, потому что они были скучны и давным-давно приелись публике.

Заиграла музыка — монументальная, вдохновляющая, обильно насыщенная звуками духовых инструментов. «Бум-бум!» — грозно забили барабаны. «Ту-ту!» — победно задудели медные трубы. Гости приободрились, их глаза засверкали, забрызгав искорками восторга танцпол, где сейчас приплясывала Жизнь. Спины выпрямились, превратив позвоночники в натянутые струны, на которых можно было без труда, даже одним пальцем, наиграть мелодию из популярной блатной песни прошлых лет:

«Прибыла в Одессу банда из Амура,

В банде были урки-шулера.

Банда занималась тёмными делами,

И за ней следила ГубЧеКа…»

Но никто из публики подпевать не стал, потому что жующие граждане были людьми культурными и образованными, не приемлющими жаргон из подворотни. На всех мужчинах красовались традиционные чёрные бабочки, а дородные шеи дам облегали бусы сплошь из натурального жемчуга и турецкой бирюзы. Каждый был облит с ног до головы французским парфюмом и пускал в других гостей пузыри неслыханной успешности, которые с треском лопались прямо перед носом собеседников.

Всем зрителям пришлись по душе звуки оркестра, постепенно наращивающего громкость. Возможно, за музыкальным пультом сидели глуховатые карлики, ничего не понимающие в высоком искусстве, заворачивающем бемоли и диезы в красочные фантики от конфет. Шоколадные «Алёнки» и «Бабаевские белочки» с орешками наспех распаковывались и враз съедались злыми и обидчивыми коротышками.

Но гости, несмотря на напыщенный вид, были непривередливы. Они с радостью глотали льющийся на них марш победителей. Некоторые даже, оставив тарелки со съестным, начали мудрёные манипуляции руками, показывая, что они хорошо знакомы с русской морской семафорной азбукой. Новоиспечённые юнги-сигнальщики то разводили руки в стороны, то опускали их вниз, то вскидывали правую руку вверх, то сгибали её перед лицом в локте. А те, кто стоял смурной в одиночестве, украдкой клали ладонь на сердце. Видимо, буки хотели послушать, как бьётся их «пламенный мотор», а может, они были просто обычными сердечниками.

Вдруг, как по мановению волшебной палочки, оркестр прекратил играть, наступила гробовая тишина. Даже зелёная навозная муха, непонятно откуда залетевшая на этот праздник, зависла в воздухе, перестав противно жужжать. Створки высокой позолоченной двери, которая затерялась где-то в конце помещения, начали медленно и бесшумно открываться…

Из абсолютной темноты в проёме появилась изящная четырёхколёсная повозка, усыпанная бриллиантами и сапфирами. На ней возвышался большущий, в человеческий рост, аквариум, стёкла которого были практически невидимыми для глаз, словно их сделали из чистейшего хрусталя.

«Буль-буль», — хлюпала вода в прозрачной прямоугольной банке во время движения величавой транспортной конструкции. Растения в аквариуме колыхались в такт бульканию, приветствуя гостей массовой гулянки.

— Он там, он там! — раздались крики со всех сторон. Толпа одобрительно загудела. Гости показывали пальцами внутрь водного мира, высматривая в нём объект своего обожания.

— Его там нет, и быть не может, — зашипели вполголоса несколько граждан со странной нетипичной внешностью.

Но их никто не слушал, потому что большинство всегда право. Сказано было: «Он там есть», — значит, в это надо верить, а сомневаться могут только враги и предатели.

И только всепонимающая Жизнь, облачённая в чёрно-белую одежду шута, молча и незаметно пошла за кулисы переодеваться в разноцветный костюм клоуна, натягивая себе на лицо красный нос и примеряя парик с рыжими волосами.

Праздник подходил к концу, и скоро гусеницы серых будней должны были размазать по паркетному полу хмельной угар гостей. А именно клоун сможет хоть как-то поддержать их в густом, неумолимо приближающемся тумане грусти и тоски.