Боярин Волк. Живи, брате!

Геннадий Антонов

Исторический приключенческий роман.

Травень, лето 6618 от С. М. Ятрань

Боль, одна только боль повсюду, везде, в каждой клеточке тела. Не было ни одной клеточки, которая не вопила бы от боли. И казалось, что не будет ей конца. Сергий то ощущал себя, то снова терял под её аккомпанемент, казалось бы, бесконечный. Но так только казалось. Иногда боль отступала, давая небольшую передышку, потом наваливалась с новой силой, но, к счастью, всё реже и реже. Наконец наступил день, когда, кроме боли, появилось ещё что-то. Сперва даже не очень понятно, что, но, к счастью, приносящее облегчение, легкое, ласковое прикосновение, будто бы даже снимающее боль, успокоительная прохлада руки на воспалённом лбу, чувство облегчения оттого, что раны не болели. И наконец через какое-то время с удивлением и радостью ощущения запахов и звуков, столь привычных и знакомых, что успокаивают окончательно, всё кончилось, ты дома. Сергий открыл глаза. Ну да, знакомая горница… Его горница, в его доме. Он чуть повернул голову и увидел деву, сидящую к нему боком и сматывающую полоску полотна. Сергий задумался.

«Интересно, кто это? — хмыкнул он про себя. — Явно не сестра. Так измениться за столь короткое время она не могла. А кто же тогда?»

Он хотел приподняться, но не смог даже толком шевельнуться. Дева тоже уловила его движение, и взгляды их встретились.

— Очнулся, — улыбнулась она ему, как старому знакомому. — Как себя чувствуешь?

Сергий попытался сказать ей, что ничего, мол, терпимо, но не смог разлепить губ и лишь слабо кивнул ей, прикрыв глаза.

— Пить, есть или по нужде хочешь? — снова спросила она. — По нужде я Прова позову, — смущенно пояснила дева.

Сергий едва заметно мотнул головой, снова прикрыв глаза.

— Малаша, — негромко позвала дева.

Дверь тут же отворилась, и в горницу заглянула девчушка лет десяти.

— Скажи боярыне, что боярин очнулся.

Девчушка зыркнула на Сергия и, кивнув, исчезла за дверью.

— А ты кто? — едва ворочая языком, спросил Сергий.

— Я? — подняла брови дева. — Полуница… Ой! — прикрыла она рот рукой. — Полина, — смутившись, поправилась она, — лекарская ученица.

— А откуда ты?

— А я из Осинницы. Весь такая недалеко от села. Дочь кузнеца тамошнего — Новожила, то есть Назария, — опять смутилась она. — А тут я матушку Русаву подменяю, лекарку нашу, а то от неё одни глаза остались, она десять дён возле тебя, а теперь только днём забегает, с той поры как ты задышал по-другому. «Слава богам, — говорит, — жар спал, пот боярина пробил, теперь дело на лад пойдёт». А я травница, вот она меня и попросила, вернее, матушку твою, а боярыня меня сюда и прислала. Её, стало быть, подменить, — и замолчала, услышав скрип двери.

— Сынок! Ну слава богу! — раздался от двери голос матери. — Очнулся. Мы уж и не чаяли дождаться, только Русава и обнадёжила давеча, что теперь дело на лад пойдёт. И правда, сёдни уже четвёртый день как Полинушка с тобой сидит, а Русава только заходит три раза в день. Думали, совсем уж она упадёт, до того с лица спала, одни глаза и остались, но нонче с утра забегала, уже на человека более-менее похожа. Выспалась, видать, наконец. Давай-ка я тебя покормлю как следует, а то лекарки тебя из рожка кормили, как младенца. Да и что там за кормёжка… Три-пять ложек отвара куриного да чуток мяса растёртого. Откуда и силы-то у тебя только брались?

— Не хочу, — помотал головой Сергий. — Устал, посплю.

— Поспи, поспи, — быстро согласилась мать. — Сон теперь лучшее лекарство, а проснёшься, Полюшка тебя покормит, а там и Русавушка к вечеру забежит, сама посмотрит. Надо же, только вот ушла, прямо перед обедом забегала, глянула, кивнула и ушла. А тут и Малаша прибежала с известием вскорости. Пошли, пошли, — развела руки в стороны мать, выпроваживая народ, набившийся в горницу. — Слава богу, очнулся, теперь дело лучше пойдёт. Отдыхай, сынок, — и вышла.

— Ты тоже иди. Скучно, небось, целыми днями тут сидеть? — глянул на деву Сергий.

— Нет, не скучно, — с улыбкой помотала головой Полина. — Я своими делами занимаюсь, как и дома, да за тобой вот приглядываю.

— А чего же ты делаешь-то?

— Да вот полотна настирали от твоих перевязок, скручиваю, как матушка велела. Вяжу вот, вышиваю и песни тихонечко пою, чтобы тебе нескучно было, но и не потревожить другой раз. Сестры твои хотели с тобой сидеть, да боярыня их разогнала — уж больно непоседливы, особенно младшая. А братья твои себе воинскую справу ладят. Сказали, в другой раз с тобой на войну пойдут и никому тебя ранить не позволят больше, — с доброй улыбкой закончила она. — Только боярыня их сюда велела не пускать, пока ты в беспамятстве был. Теперь, наверно, прибегут похвастаться, как вооружились.

— Пусто в голове, ничего не помню, — сказал Сергий. — Ни жизни прежней, ни почему здесь лежу… Ничего. Матушку и ту едва узнал. И то только по голосу. А прочие и вовсе как чужие. Мелькает что-то, но никак не ухвачу. Как думаешь, пройдёт?

— Конечно, — уверенно кивнула Полина. — Речи ты не забыл, слова тоже не путаешь, а чуть погодя вернётся и всё остальное, вот увидишь.

— Ну, дай-то бог, коли так, — чуть заметно кивнул Сергий. — А если не вернётся… — помолчал он, — лучше бы и не очухиваться.

— Что ты?.. — погладила его волосы Поля. — Это просто ты долго без памяти был, вот всё и потерялось на время, как в тёмном погребе, а голова у тебя вовсе и не раненая, просто ушибся ты ею сильно, головой-то, когда упал навзничь, так что всё вернётся, — улыбнулась она ему. — Спи, а я тихонечко посижу рядом с вязанием, может, сон тебе поможет вспомнить хоть что-нибудь.

Проснулся Сергий только утром, как обычно, рано, на рассвете, и с ощущением зверского голода, но, что больше всего его порадовало, он вспомнил почти всё, не хватало только мелких деталей, имён, прозвищ, названий, кличек, но теперь он успокоился — память возвращается. Смутно беспокоило другое. Так бывает, увидишь во сне нечто, а проснёшься и не можешь вспомнить ничего. Так, бессвязные обрывки, и мучаешься от этого, пока не забудется вовсе. Но у него-то не проходило, а как будто проступало из тумана, но очень нерешительно, зато с каждым днём всё чётче и чётче. Он огляделся — в горнице никого не было. Ну что ж, понятное дело, рано ещё. Но тут же он поймал себя на том, что огорчён тем, что… Дальше он запретил себе даже думать, не то что произносить, дав самому себе некий зарок сперва подняться, оклематься, а потом уже… всё остальное. Он попробовал пошевелиться, тянет немного в боку, слегка заныло в груди, но терпимо, а стало быть, жить можно. Попробовал приподняться на локтях — удалось, но в груди резануло не по-детски.

«Так, — сделал он вывод, — вставать пока не получится. Удар был силён, — вдруг со всей ясностью вспомнил он, — а вот чем меня приложили, хоть убей… Копьём доспех бы пробили однозначно, да и копий у них не было. Значит, топором…»

И неожиданно даже для себя самого он обрадовался этому, и уже целенаправленно стал вспоминать, что же и как было.

«Сначала стрела, пробившая правый бок под мышкой, развернула тогда меня вправо, что и не позволило тому настырному степняку достать меня. Но, судя по всему, за рёбра она не проникла…»

Как-то он назвал его тогда про себя? Хоть убей. Стрела порвала кожу, судя по ощущениям, сильно, и кровь, если и не лилась ручьём, то намочила исподнее на совесть. Две другие стрелы тоже пробили доспех, но вошли неглубоко, помнится, он даже удивился, что они болтаются, а он их не чувствует, наверно, поддоспешник спас, а одна потом и вовсе выпала сама.

— Будем считать, — сказал он сам себе, — что они больших неприятностей не доставили. По крайней мере я их не ощущаю. Может быть, на фоне других ран. Но всё равно это уже хорошо. А вот грудная клетка умотана на совесть, даже глянуть не получится, и внутри, вроде как, всё отшиблено, по крайней мере по ощущениям.

Дверь открылась, и в горницу тихо вошла Поля.

— Проснулся, — улыбнулась она ему. — Проголодался, небось?

— Да, быка бы, пожалуй, съел, — согласился Сергий.

— Ну, быка ещё вчера съели, — рассмеялась Поля, — сегодня только каша пшённая осталась. Ты как любишь? Запивать молоком или молоко налить в миску, чтобы оно от каши прогрелось, и маслице сверху поблёскивало?

— В миску, — аж зажмурился Сергий, представив себе это великолепие.

— Не считается, ты подсмотрел или подслушал, — снова рассмеялась девушка.

— Да я, сколько себя помню, всегда так ел, — возмутился было Сергий, но, увидев лукавые глаза Полины, тоже рассмеялся. Правда, смех его напоминал скорее квохтанье, тем не менее настроение его улучшилось.

— Ну вот, видишь, вспоминаешь потихоньку, — качнула она головой, — и остальное вспомнишь. Вот встанешь, тогда и я домой пойду, не буду тебе больше нужна, а пока давай-ка умываться, вернее, я тебя умою. Не пристало боярину неумытому за стол садиться, ну или… лёжа завтракать, как получится. Руки ты сам протрёшь, а лицо уж позволь мне, я за это время так наловчилась, — она отчего-то смутилась, но быстро справилась с собой, — что ты даже и не чувствовал.

Она намочила край полотенца, вытерла ему лицо, а потом утёрла сухим краем.

— Держи, — отдала она ему полотенце. — Сможешь сам-то?

— А то, — сделал вид, что обиделся, Сергий.

— Ну, тогда умывайся, а я пока на кухню смотаюсь, каши принесу, я ещё тоже пока не завтракала.

Вернулась она скоро и не одна, давешняя девчушка, младшая его сестра, Малаша, несла следом плошку, накрытую крышкой.

— Масло, — догадался Сергий.

— Вот и мы, — весело сказала Поля. — Небось, и соскучиться не успел. Спасибо, Малаша, ступай, мы уж тут сами, — и поставила на стол дощечку, на которой несла две миски и кружки.

И сразу в горнице запахло распаренной кашей и молоком. Поля вылила из кружки молоко в миску, ковырнула ложкой масло и отправила туда же. То же проделала и с другой миской, потом размешала кашу в молоке и хотела поставить Сергию на грудь, но вовремя спохватилась: как же он лёжа ложку-то ко рту носить будет?

— Поднять тебя или лучше покормить? — спросила она.

— Да разве ж ты меня поднимешь? — удивился Сергий.

— А кто ж тебя поднимал, когда матушка Русава тебя бинтовала? не меньше его удивилась Поля. — Разве что больно тебе станет, тогда-то ты без сознания был.

— А-а, ну сам-то я всё равно пока приподняться не могу, в груди рвать начинает, а с помощью, наверно, справлюсь. Только, может, лучше из мужей кого позвать?

— А, — махнула рукой Поля, — обойдёмся, чай не впервой. Ты расслабься, а я тебя вверх потяну и приподниму, а потом подушки под спину подоткну, полулёжа будет сподручнее. А может, лучше покормить?

— А сама потом холодную кашу есть будешь? Нет, давай уж либо вместе, либо кликни кого.

— Тогда расслабься, лежи свободно, и мне не помогай, — скомандовала Поля.

Она просунула руки ему под плечи и, сцепив их у него за спиной, плавно потянула его на себя и вверх. Поддерживая его одной рукой, она прижала его к груди, ловко всунула ему под спину две подушки и мягко опустила его на них. Тяжесть в груди, которая появилась после его попытки подняться, сразу исчезла. Поля положила ему на колени чистую ширинку, но не поперёк, а вдоль тела, с таким расчётом, чтобы второй её конец лёг ему на грудь, который и заправила за повязку, чтобы не соскользнула.

— Ну, вот, — сказала она, осмотрев плоды своих трудов, — теперь можно и позавтракать. Держи, — и поставила ему на колени миску с кашей, сунула в руку ложку.

Сама же устроилась рядом, чтобы в случае чего прийти ему на помощь. Но Сергий всё ощущал прикосновение её грудей и запах трав от её кожи и еле переборол себя.

— Фу-у… — выдохнул Сергий, отложив в сторону пустую миску с ложкой. — Ешь — потей, работай — зябни. Умаялся, будто лошадь на крышу втащил, ажник по спине потекло.

— Это просто ослаб ты сильно, — объяснила ему Поля. — Почитай скоро три недели, как толком не ел. Права боярыня, три-пять ложек куриного отвара — разве это еда для мужа? Это только чтобы с голоду не помер. От боярина, матушка твоя сказала, только полбоярина осталось. Глянешь в зерцало — сам себя, небось, не узнаешь, кожа да кости, а на лице одни глаза и есть. Уж наверно, не таким ты на рать-то уходил? Но раз всё миновало, теперь быстро наберёшь, что спустил. Ну, отдыхай, пойду посуду отнесу. Ещё что-нибудь хочешь? Может, узвару, квасу, молока или ещё чего?

— Нет, — выдохнул Сергий. — Если не лопну, то, может быть, усну. Больше ничего просто не влезет.

— Опустить тебя обратно?

— Нет, я так отдохну, отлежал уже всё на свете, а так, вроде как, сижу.

Поля молча кивнула ему и вышла. Сергий не успел соскучиться, как она вернулась.

— Ну чего? — спросила она. — Не спится?

— Пузо, как барабан, аж тяжко, да и мысли одолевают, не до сна. К тому же я выспался на славу, больше не лезет. Лучше ты про себя расскажи. Как живёшь? Что делаешь? Чего в жизни хочешь?

— Да рассказывать-то особо нечего. Живу в веси, Осинница называется, в семье кузнеца Назария. У него своих детей четверо, я, стало быть, пятая.

— Погоди, погоди… А почему в семье и что значит «своих»? Ты что, ему не родная, что ли?

— Не родная, — загрустила Поля. — Я дочь его друга, я ж ведь не Назаровна, а Прохоровна. Вот как более-менее обжилась, тут-то всё и выплыло в разговоре. Ну, ребята его тоже заинтересовалась, почему все Назаровичи, а я одна Прохоровна. Он нам и рассказал всё без утайки, про маму мою, отца и почему я у них оказалась, в конце концов, и роднёй назвалась. Но от своих детей ни он, ни матушка Анисья, жена его, меня не отличают. Работаем все дружно, но поскольку я старшая, то младшего, Николку, я нянькаю. Нянькала, — поправилась она. — Матушке Анисье помогала. В прошлом годе сватов ко мне засылали, мне жених не глянулся, так батюшка Назарий и настаивать не стал. «На своих я бы, может, и прикрикнул, — сказал он мне, — а тебя неволить не буду, решай сама, за кого замуж идти. Только век твой в невестах недолог будет, пересидишь — останешься старой девой или придётся идти за вдовца с дитями. Но смотри и думай сама, это твоя жизнь, а я твоему отцу по гроб жизни обязан, кабы не он…» — махнул рукой и ушёл. Так я до сих пор и не знаю, чем обязан, почему, сколько раз разговор об этом заходил, всегда кончался одинаково — замолкал, махал рукой и уходил. А я не настаиваю — не говорит, стало быть, рано ещё или и вовсе мне знать не надобно. Вот выйду замуж, — мечтательно улыбнулась она, — детей мужу нарожаю, и будем мы жить дружно. Чего ещё хотеть?

— Ну а мужа себе каким представляешь? Небось, витязем на белом коне?

— Можно и витязем, — пожала плечами Поля, — только лучше бы работящим, рукастым и головастым, да весёлым. Ну а витязями они все становятся по необходимости.

— Хм… Неожиданно, но верно, — качнул головой Сергий. — То, что ногами на земле стоишь, это даже к лучшему, разочарований меньше. Мечты — вещь хорошая, но жизнь, к сожалению, или к счастью, кому как, она другая, не такая, как в мечтах. А мечты, они помогают в жизни грязи не замечать, к хорошему стремиться, очищают душу, если хочешь, но под ноги смотреть всё равно надо. Ладно, заговорил я тебя, заскучала, небось. Дай-ка мне мою справу, вон она, у окна, вроде, лежит, я посмотрю, что с ней.

Поля хотела сперва возразить ему, но, подумав, не стала, а встала и принесла его оружие и доспех. На доспех Сергий только глянул, чинить надо, а ему сейчас не по силам, и пробовать бесполезно, а позже обязательно займётся. Может быть, что проще новый будет справить. А вот меч осмотрел не спеша, взял оселок и стал править, обходя большую зазубрину. Тут кузнец нужен хороший, а сам он только испортит.

«Так вот почему не удавалось меч-то выдернуть, — вспомнил он. — Надо будет доспех того степняка глянуть, что в нём такого».

Поля, видя, что Сергий занялся делом, присела у него в ногах и тоже занялась вязанием, только иногда поглядывая на него: всё ли с ним ладно?

«Вот же глазищи бог дал, — подумал Сергий. — Глянет — как насквозь прожжёт! Прямо омут какой-то, а не глаза. Но хороша-а девка, ничего не скажешь! Как это я раньше о ней не знал? Не вчера же она появилась. Хотя, если бы не родители, я бы и посчас ни о чём таком не думал. Ну гулял, наверно, с девками. Куда же без этого? Но раз ничего не помню, стало быть, ничего серьёзного и не было».

— А что это? — вдруг неожиданно спросила она.

— Это? — Сергий поднял оселок.

— Да нет. То, что ты сейчас мычал. Что за песня такая необычная? Былина?

Сергий задумался.

— Не знаю, — пожал он плечами. — Задумался, как-то само получилось. А что?

— Да напев красивый и необычный.

— А почему ты думаешь, что это песня? — усмехнулся Сергий.

— А напев повторяется, как в песне, вот я и подумала, что это песня, а не былина. А разве нет?

— Не знаю, — недоуменно развёл руками Сергий, — о другом думал, а чего мычал, не помню.

— Жаль, — огорчилась Поля, — уж больно напев хорош, протяжный… И какой-то… раздольный, что ли?.. Но только грустный. А ты его совсем не помнишь?

— Даже не представляю, — расстроенно помотал головой Сергий. — Вылезло как-то само, я даже и не заметил.

— Ладно, — улыбнулась Поля, — не расстраивайся, вспомнишь ещё, уже вон сколько всего вспомнил.

— Да, да, — согласился Сергий, но было видно, что думает он сейчас совсем о другом.

К вечеру Сергий уже чувствовал себя немного лучше, голова уже не кружилась, и тошнота не подкатывала. Русава, заглянувшая перед ужином, осмотром осталась довольна, похвалила и его и Полю. Вечером же, после ужина, вернулся из поездки отец и первым делом навестил Сергия.

— Здрав будь, боярин, — поклонилась Поля вошедшему отцу Сергия.

Тот молча кивнул, мельком глянув на неё.

— О-о, — сказал отец, входя в горницу, — да ты совсем молодец! Ну, слава богу, переборол хворь. Наша порода! Нас так просто не изведёшь. Дед всё к тебе порывается приехать, а я сказал, чтобы не спешил, мол, скоро ты сам к нему наведаешься. Вот поедешь к князю и к нему заодно завернёшь. С поездкой-то лучше не тянуть, пока у князя ещё свежи воспоминания и не стали забываться. Глядишь, и милостями тебя не обойдёт. Из добычи-то хорошо выделили, даже мне столько-то не перепадало. Куй железо, пока горячо, — подмигнул он сыну и внимательно поглядел на притихшую в углу Полю. — Кто такая? — спросил он, откровенно разглядывая её.

— Лекарская ученица, боярин, — поклонилась Поля. — Матушку Русаву подменяю всего пятый день. Пока боярин был плох, она от него не отходила, а как дело на поправку пошло и её присутствие не стало необходимо, прислала меня присматривать. А сама теперь три раза в день забегает, смотрит, как дело идёт, да говорит, чего делать надобно. Но повязки не мокнут, так что и делать ничего особенного не надо, и я справляюсь. Дня через три и моя помощь не понадобится, тогда уж дочери ваши и боярыня будут обихаживать сами.

— А ты чего же?

— Домой вернусь, батюшка-боярин, там тоже дел не переделать.

— А коли я тебе за труды твои резану заплачу, останешься ещё на неделю?

— Благодарствую, батюшка-боярин, конечно, останусь. Если надо, и на дольше, — снова поклонилась Поля.

— Ну вот и ладно. Дочек пришлю тебе в помощь, пусть учатся, им пригодится. А боярыню трудить не будем, у неё и так забот хватает. Ну, пойду умоюсь с дороги да перехвачу чего. Дорогой только всухомятку перекусил, а там уже опять ехать надо будет.

— Будь здрав, боярин, — поклонилась Поля.

Боярин, выходя, кивнул не глядя.

Назавтра с утра действительно пришли сёстры, но не одни, с матушкой во главе.

— Ну вот, — сказала мать, — будете помогать Поле. Всё, чему вы у неё научитесь, вам тоже в жизни пригодится. А потому, что касается ухода и прочих лекарских дел, Поля — старшая, ну а в делах хозяйственных — вы. Полю на эти дела не отрывать, для неё главная забота — Сергий, и в случае чего с неё матушка Русава за это и спросит. Данка, ты старшая, вот и будь старшей, возьми всё руководство на себя, а Татьяна вам помощницей будет. Если видите, что Сергий устал, гоните всех в шею. Поля вам подскажет, сама-то она гнать никого не может, так что озаботьтесь этим сами. В случае чего можете ненадолго отлучиться, но по очереди, и Полю отпустите иной раз, чай она тоже живой человек, — лукаво опустила глаза мать, улыбнувшись. — Всё поняли?

— Поняли, матушка, — отвесили полупоклон сёстры.

Поля поклонилась молча.

— Ну вот и ладно. Надеюсь на вас, — кивнула мать и вышла.

— Идите возьмите себе какую работу, — сказала Поля. — Сидеть и смотреть на Сергия вам очень быстро надоест, да это теперь и не требуется, он уже может сам сказать, коли ему что понадобится. Видите, что начинает дремать, разговоры прекращаете, делаете свою работу молча. Ну а как проснётся, можно и поболтать, и песен попеть, но не в голос, а потихоньку, — улыбнулась сёстрам Поля. — Ну да вы девы толковые, сами всё правильно понимаете. Несите шитьё или что там у вас, садитесь к окошку, до обеда разве что по нужде что понадобится.

— А как же мы?.. — смутилась Татьяна.

— Так же, как и я, выходим и зовём Прова, он всё сделает. Теперь перестилать постель каждый раз не нужно, боярин в сознании, скажет, ежели что.

— А-а, — разочаровано протянула Татьяна, — тогда ладно, а я-то думала…

Сергий отвернулся к стене, и сомнения холодной змеёй заползли к нему в душу.

«А кто же… когда я?.. Во попал… Стыдобища-то… Ну и что, что лекарка почти? Молодая же дева, — смутно терзался он. — Надо будет Прова расспросить».

Сёстры вышли, но почти тут же вернулись, неся свою работу.

«В светёлке сидели, — догадался Сергий. — Может, и помогали, когда я… Вот ты ж, не было печали…»

Чуть не плюнул он с досады.

А девы уселись у окошка и занялись шитьём, тихо переговариваясь и только изредка поглядывая на него.

«Да нет, вроде, не обо мне, — прислушался он. — Иначе хихикали бы, пряча глаза. О чём-то своём толкуют, ну и ладно, пускай их, а я и в правду подремлю».

Он прикрыл глаза и…

Проснулся Сергий часа через два и, судя по запахам, перед обедом. Ни Поли, ни Татьяны в горнице не было.

— Проснулся? — подошла к нему Данка. — Вот и хорошо. А девы пошли — одна на кухню, а вторая к боярыне. Слушай, а Поля-то — необычная дева и вообще вряд ли дочь людина. Думаю, она как бы и не боярских кровей, а может быть… — она прикрыла рот рукой. — Нет, — она загородилась ладошкой, — ничего такого, высокомерия, непослушания, споров или ещё чего и в помине нет. Но она всё равно с нами как бы на равных. И не заискивает, и не выпендривается. Вроде, и слушает, и делает, как сказано, но ощущение такое, что… Даже не знаю, как объяснить?

— Не ломай голову, я понял, — усмехнулся Сергий. — Она и правда не дочь кузнецу и вообще не родня. Она дочь то ли побратима, то ли кума или ещё в какой-то степени родства, но не кровной. Но дева она смышлёная. И держит себя с достоинством, и не панибратствует, и дистанцию держит естественно.

— Чего братс?.. — округлила глаза Данка.

— Чего это я ляпнул-то? — сам опешил Сергий. — Но ведь понимал же, о чём говорю, а теперь не знаю, как объяснить? Ну, это… Держит себя не как давняя подружка, вся такая своя, равная, а как бы равная по положению, но знающая своё место. Вот, как-то так. Вроде как, понимает и признаёт, что не может с вами на равных, но и помыкать собой не даст.

— Во, точно! — удивлённо подняла брови Данка. — И на равных, и понимает, что мы здесь хозяйки. А чего это ты допрежь-то сказал?

— Тут, видишь ли, какое дело, — задумался Сергий. — В беспамятстве я, вроде как, путешествовал где-то далеко, и звалось то место… каким-то Ирием, что ли? Нет, Сибирью — вот как. Это где-то в Асии, — выдал Сергий первое, что пришло на ум. — Видел там много чудного и непонятного сперва, но постепенно понял, что я всё это увиденное понимаю и знаю, вроде, как своё. И меня везде знали и принимали, как давно знакомого. Всё показывали и рассказывали. Только я, когда сюда, вроде бы как, вернулся, всё это запамятовал, а теперь начинаю вспоминать. Вот и вылетают слова, которые там были обыденными, а здесь непонятны, пока не растолкуешь. И всё время стоит перед глазами и чудится тот старец с седой бородой, который меня в то путешествие напутствовал. И одет он был не по-нашему, а говорил, вроде бы, как и мы, и как будто нашим языком — и понятно, и нет. Добрый он был и улыбчивый такой, прямо как родня близкая, но я-то его точно раньше не знал и не видел, а он будто с рождения обо мне всё знает. Чудно как-то.

— Так, может, это бог был? — испуганно прикрыла ладошкой рот Данка.

— Не-ет, не бог, — уверенно возразил Сергий. — Не похож, на иконах он совсем другой, а вот апостол какой-нибудь вполне может быть. Или у него для разных людей разные обличья? — вдруг осенило Сергия. — Не знаю, но меня сюда обратно вернул, и на это возвращение благословил. Видно, рано мне ещё туда, к нему, тут ещё не всё сделал.

— Ой, мамонька! — почему-то испугалась Данка и закрыла лицо руками. — Я бы со страха умерла.

— Да нет, говорю же, он добрый. И всё про тебя понимает и знает, и не стращает ничем, и не сердится, а как мама, только что в мужском обличье. Не знаю, как объяснить, но добро от него исходит, что ли… И понимание.

— О, проснулся уже, — раздалось от двери. — Вот и хорошо. А мы обед принесли на всех. Данка, что случилось? На тебе лица нет, — встревожилась Поля.

— Нет, нет, ничего. Сергий вот вспомнил, что в беспамятстве было, — она вопросительно поглядела на него. Сергий с улыбкой кивнул.

— Он, когда в беспамятстве был, — начала Данка, — с богом говорил или апостолом его, и тот…

И вкратце пересказала свой разговор с братом.

— Есть-то будете? — спросил Сергий. — Или снова разогревать пойдёте? И ещё. Болтать о том, что я вам рассказал, не надо, могут неправильно понять, а стало быть, и выводы сделают соответствующие. А оно вам или мне надо?

— Ой! — спохватились девы всё ещё под впечатлением от услышанного. — Мы никому не скажем!

— Ну, если вдруг и проболтаетесь, — усмехнулся Сергий, — никто вам не поверит. Вот так! — снова усмехнулся он.

— А как же мать, отец? — спросила младшая из сестёр.

— Как, как? Каком кверху! — усмехнулся Сергий. — Коли надо будет, сам объясню.

— А потом? Ну дальше-то что? — спросила Татьяна.

— Да что? Компотом вот запью и всё, опять спать буду. Раз обратно отпустили, стало быть, я там пока не нужен, — пожал он плечами. — Вот и всё. А впрочем, — опять вогнал он дев в ступор непонятным словом, — спать неохота, помогите лучше подняться, пойду на дворе посижу, на солнышке, — он вопросительно глянул на Полю.

— Ну что ж? — слегка приподняла плечи Поля. — Пожалуй, что и погуляй, хуже точно не будет, но поберегись, не геройствуй особо.

— Как скажешь, матушка, — улыбнулся Сергий.

— Ой, а не рано ему? — озаботилась Данка.

— Нет, — решительно сказала Поля. — Повязки не мокнут, стало быть, раны затянулись. Если сильно не напрягаться, ничего плохого и не случится, а наоборот, кровь разгонит и будет всё заживать быстрее. Танюша, беги во двор и подготовь место, где боярину посидеть, да разгони лишних, ему лучше в покое побыть. Давай-ка я тебе порты натяну выше коленок, мы отвернёмся, а ты вставай и оправляйся. Потом мы тебя с двух сторон поддержим, вдруг голова закружится, и потихоньку во двор-то и сойдём. Так, сейчас мы тебя посадим. Ну как, голова не кружится? Посиди маленько, не спеши, пообвыкнись. Сам-то встанешь?

— Даже и не знаю, — смущенно улыбнулся Сергий. — Не завалиться бы.

— Тогда, Данка, ступай за дверь, а я боярину помогу.

Как только Данка вышла, Поля подошла к Сергию вплотную.

— Обними меня покрепче за шею, да не смущайся, жениться на мне из-за этого не придётся. Я тебя удержу, если что, и ничего не увижу, вплотную-то, а потом Дану позовём и пойдём гулять. Помогать мне не надо, я справлюсь, наоборот, постарайся не напрягаться, расслабься, как будто в воде находишься. Хорошо?

— Хорошо, — кивнул Сергий.

Он поднял руки, и Поля подшагнув к нему, крепко обняла и прижала его к себе.

— Грудь не больно? — спросила Поля.

— Нет, — голос Сергия предательски дрогнул.

«Как объяснить тебе, — подумал он, — что ради таких объятий я готов терпеть и настоящую боль. Раньше меня девы так-то не обнимали, или, что вернее, так не волновали».

Поля одним движением поставила его на ноги и держала его в объятиях, пока он торопливо подтягивал и завязывал порты. И вовсе не оттого, что боялся быть увиденным без портов, а только из-за боязни, что Поля чего-нибудь почувствует. Потому и старался он отклячить зад, побыстрее завязать порты и напустить сверху рубаху, что ощущал всем телом все мягкости и округлости её тела. Но руки дрожали так, что завязки постоянно выскальзывали, ещё более усугубляя его смущение. А Поля терпеливо держала его в объятиях, но дыхание её тоже начало сбиваться против её воли, и поделать с этим она ничего не могла. Наконец Сергий усилием воли справился с непокорными завязками, и Поля постепенно выпустила его, сторожа каждое его движение, готовая снова подхватить его в случае необходимости. Оба избегали смотреть друг на друга, делая вид, что очень интересуются тем, что происходит вокруг. И румянец — такой предательский — заливал их лица.

— Ну что? — первой опомнилась Поля. — Обуваемся и зовём Дану?

Она помогла Сергию сесть, обула ему на ноги бродни и снова подняла, приобняв.

— Пошли, — выдохнул Сергий, скосив глаза вниз буквально на мгновение: не выдаёт ли что-нибудь его оплошность? Дверь тут же распахнулась, и Данка, пряча глаза, с самой невинной физиономией, которой позавидовали бы и бывалые подпольщики, вошла в горницу.

«Подслушивала, — сразу догадался Сергий. — А остальное домыслила, — усмехнулся он про себя. — Но пока посплетничать не о чем, ничего не было, мы не перебросились и парой слов. Вот хрень! Даю гривну против стоптанного поршня, что слова выскакивают помимо моей воли, только я раньше таких слов и не знал. Хотя, с другой стороны, они не кажутся мне непонятными, хоть и не мои. Что же со мной всё-таки произошло? Ведь и старик с бородой был, и видел я такое, чего здесь и в помине нет. Стоп… Здесь нет… А где есть? Нет, так вот, на ходу, не получится. Давай-ка доберёмся до улицы, там и подумаю, хотя пока всё, как в густом тумане, и едва-едва угадываются какие-то контуры. Вот опять… Откуда я знаю это слово? Хотя его значение я, надо признаться, понимаю».

— Так, клади руки нам на плечи и просто переставляй ноги, стараясь не напрягаться. Мы с Данкой примерно одного роста, так что перекашивать тебя не должно, — распорядилась Поля. — Ну как? Голова не кружится? Ну и слава богам.

— Почему богам? — удивился Сергий. — Богу?

— Так ведь их же трое, — нашлась Поля. — Отец, сын и ещё этот… Как его?

— Святой дух, — подсказал Сергий, с улыбкой глядя на Полю.

— Ну вот, — согласилась Поля. — Я и говорю: слава им всем троим. Богам, стало быть.

— Ты только священнику смотри это не ляпни, — тихонько на ушко, наклонившись к ней насколько возможно и ощутив снова запах её волос, сказал Сергий. — Епитимьями замучает.

— Чего? — наклонила голову в их сторону Данка.

— Ничего, — усмехнулся Сергий. — Это мы о своём, о девичьем.

И все трое рассмеялись. А Сергий снова задумался о том, откуда это всё берётся, но ни к какому выводу так и не пришёл. Потом он сидел на широкой лавке возле бревенчатой стены с закрытыми глазами, там, где проходили до его ухода на войну вечерние посиделки. И размышлял, пытаясь понять, приснилось ему всё то, что он так мучительно пытается вспомнить, или он действительно путешествовал где-то, может быть, и в преддверии рая, Ирия, ожидая решения своей судьбы. Но ведь воинам, на поле брани смерть принявшим, прямая дорога в рай, а он где-то бродил, пока решалась его судьба. Только вот где? ГДЕ??? Может, уже в раю? Так и сидел он до самого ужина, подставляя лицо солнышку и ветерку, ощущая рядом присутствие Поли, отчего на сердце почему-то делалось легко и радостно.

Вот так в течение трёх последующих дней он и выходил во двор гулять и ловил иногда на себе откровенные взгляды ладной красивой девы, которые почему-то его совсем не волновали. И если в первый и второй день ему помогали, то на третий он уже вышел сам, правда, в сопровождении Поли. Но сам.

— Ну вот, — сказал он ей на третий день, — завтра поеду к князю.

— Рано тебе ехать, — решительно сказала Поля. — Вот матушка Русава разрешит, тогда и поедешь.

— Да нельзя больше откладывать, — качнул головой Сергий. — Все сроки вышли. Иначе князь подумает, что я уже ни на что не годен. Потом на войну он меня не пошлёт сейчас, даже если бы была. Он вой и тоже всё понимает.

— Ну, не знаю. А без матушкиного разрешения всё равно не пущу, — упрямо опустила голову Поля.

— Да ладно, — попытался заглянуть ей в глаза Сергий, — ты же всё понимаешь, — и положил свою руку поверх её. — А хочешь, поедем вместе? Будешь за мной присматривать дорогой.

— Нет, — тихо сказала Поля. — Матушка Русава не разрешит. Да и толку от меня как от лекарки пока мало, — грустно продолжала она, но руку не отдёрнула. — Только что присмотреть да лекарку позвать, коли что. Стало быть, скоро и мне домой собираться, больше мне тут делать нечего, — сказала она, глядя в сторону.

— Ну, завтра — это я поторопился. А вот послезавтра, а ещё вернее, третьего дня — это, пожалуй, будет в самый раз, — сказал Сергий. — Но по дороге я хочу ещё к кузнецу Назарию заглянуть, пусть посмотрит мой доспех, может быть, можно с ним что-то сделать, и тебя заодно провожу до дому. Глядишь, и женихи охолонут пока, — заговорщицки подмигнул он Поле, поднявшей на него недоуменные глаза.

Господи, сколько всего отразилось на её лице в единый миг: и надежда, и радость, и растерянность, и непонимание, и снова радость.

— Что привезти тебе в подарок из стольного града, — спросил Сергий, — коли уж ты со мной не едешь?

— Ничего не надо, — смутилась Поля. — Сам возвращайся живой и здоровый.

— Ну ладно, сам что-нибудь придумаю, — беспечно махнул рукой Сергий.

Поля испытующе глянула на него и пожала плечами, ничего не сказав. А тут и братья, Васька и Митька, выскочили из-за угла, вооружённые до зубов, и бросились к брату.

— Сергий, мы теперь с тобой на войну пойдём! — дружно сообщили они. — Нам Поля разрешила, — тут же вложили они лекарку.

— Ну, если сама Поля разрешила, — пытаясь скрыть улыбку и делая вид, что задумался, сказал Сергий, — тогда конечно. А она вам сказала, что сперва надо научиться воинскому делу? А то получится, как со мной — недоучился, и вот вам результат. Только мне лет-то вон сколько, а я, получается, и то, не доучился, а вы уже теперь готовы? Нет, ребята, на войну вам рано, а вот в школу воинскую я вас возьму, обещаю. Договорились?

Братья решительно кивнули и умчались за сарай, в свою крепость, обсудить открывшиеся перспективы и решить, кого из друзей они, так уж и быть, возьмут с собой. А Сергий и Поля, с улыбкой проводив их глазами, пошли в терем. Скоро должна была прийти Русава.

В отличие от гуляющего целыми днями Сергия, его дядька-пестун Русин готовился к поездке в стольный град очень тщательно и ответственно. Сам отобрал воев, которые будут сопровождать боярина, — каждого из тех двух десятков, что хотел взять с собой, — сам проследил, что взять для торга, сам спросил у боярыни, что надобно купить для хозяйства, сам определил, как поедут те, кого боярин возьмёт с собой. И получалось, что обоз будет небольшим: пять, максимум шесть телег, два десятка верховых, ну и, естественно, он сам, тоже верхом. Конечно, издержки при таком количестве народу будут больше, чем если бы он взял всего десяток охраны, но тут уж экономить не приходилось, боярин должен выглядеть не хуже остальных. Боярин поедет с лекаркой в телеге, рановато ему пока верхом, он ещё морщится, даже вставая и садясь… Куда уж ему в седло?.. Серебра Русин решил много с собой не брать, меньше будет соблазнов потратить его, а закупать товары решил в последние дни торга, когда будут подешевле, а вот продавать лучше в первые дни, когда спрос больше и конкуренты ещё не сбили цену. Впрочем, этим он займётся сам, боярину будет не до того, да и таскать его по торгу среди такой толкотни незачем. Может быть, в последний день, когда купцы начнут уже разъезжаться, да и народ столичный накупит уже всего в достатке. Только никак не мог взять в толк старый вой, зачем ехать на день раньше начала торга? Только лишние траты. О том, что Сергий решил заехать к кузнецу Назарию, молва о котором как о толковом кузнеце разошлась далеко окрест, он ещё не знал. Русин между делом рассказал Сергию, что меч, который застрял в доспехе степняка, так с ним и привезли.

«Прямо со степняком, что ли? — подумал Сергий. — Да нет, конечно. Вытащили там ещё, а привезли с доспехом, а не в нём. Иначе глупость какая-то получается».

Потому и на просьбу Сергия о том, чтобы он погрузил повреждённый в сече доспех — и свой, и зарубленного им степняка, — Русин лишь пожал плечами. Продать его можно было и дома, и даже, пожалуй, с большей выгодой, чем в столице, но спорить с боярином не стал.

Лекарка Русава неожиданно легко согласилась сопроводить Сергия в поездку, мало того, даже одобрила такую поездку: и боярин, мол, развеется, да и выздоровление пойдёт быстрее. А раны… Раны заживут быстрее, коли двигаться, а не лежать. И когда на третий день после плотного завтрака Сергий, полулёжа в телеге, распорядился заехать по дороге к кузнецу в Осинницу, Русин и понял, зачем прихватили доспех и лекарскую ученицу: доспех — в починку, а Полю — домой. Как раз к ужину и доберутся, хоть и слегка в сторону.

«Вот и лишние дни оправдаются», — усмехнулся он в усы.

Не на ночь же глядя из Осинницы-то трогаться дальше, уж всяко заночуют в ней. А там дневной переход до Синюхи. Нет, там уже до Горного Тикича. И за него пять, а скорее шесть дневных переходов по прямой, к Ирпени, и к вечеру будут на месте, а назавтра и торг откроется. Русин задумался, иногда кивая в задумчивости в ответ на свои мысли, и радовался за воспитанника, что сумел так отличиться, закрыв собой княжеского сына в бою, правда, и сам чудом оставшись жив.

Выехали утром, после завтрака, как и планировали, и к ужину были уже на месте. В весь заходить не стали, расположились лагерем на опушке леса, и, пока Сергий с Русином ходили к кузнецу, заодно проводив до дому и Полю, принялись готовить ужин. И дом кузнеца был крайним, и кузня Назария стояла несколько на отшибе, у самой речушки, на краю огородов, самый крайний из которых, как сказала Поля, и был ихним. Судя по доносящимся звукам, хозяин был ещё в кузне, туда и двинулись Сергий с Русином, помахав направившейся к дому Поле.

— Здрав будь, хозяин, — пророкотал вошедший в низенькую дверь первым Русин.

— Здрав будь и ты, — кузнец прищурился, пытаясь разглядеть вошедшего. — О-о, Русин Боримирыч, — узнал он дядьку-пестуна. — А кто это там с тобой? Чужой, что ли, кто?

— Да нет, то боярин молодой, — усмехнулся Русин. — Не признал? Да и не мудрено, сам бы не признал, коли бы из сечи на руках домой бы не вёз да целыми днями не молился о здравии. Слава богу, Русава с нами была, а то бы…

— Здрав будь, боярич. Прости, не признал, — поклонился кузнец.

— Да я и сам себя едва признал нынче утром, когда умываться стал. Здрав будь, Назарий, — поклонился Сергий.

— Вы с делом каким али так, мимо ехали?

— С делом Назарий, с делом, не просто так. Дочку твою привезли обратно да и к тебе не без дела зашли. Глянь-ка, — выложил на стол доспех Русин, — что тут можно сделать? Или лучше сразу новый купить?

— Да-а, — полез чесать маковку кузнец, взяв в руки доспех, — досталось. Много чего я в жизни видал, но чтобы зерцало в обратную сторону вывернулось, доселе не приходилось. Это чем же тебя так? Неужто топором?

— Да, топором, — кивнул Сергий. — Копьём бы пробили, к бабке не ходи. Метнули, правда, когда я падать начал, оступился, вот и…

— Повезло тебе, боярин, выдержало оно, может, потому и жив остался. Но в груди, небось, если не дырка с кулак, так уж трещина знатная?

— Шкуры кусок, с ладонь примерно, содрало, слава богу, не совсем. Видишь, на зерцале вмятина какая, вот обратной стороной-то и содрало. Грудина тоже треснула, но, на моё счастье, не на всю длину. Ну и отшибло всё внутри, ясное дело. Не зря же я дней пятнадцать в беспамятстве был! Спасло же меня то, что я в тот момент, как уже говорил, оступился и, потеряв равновесие, стал падать назад. Меч, что в доспехе супостата застрял, и его за мной потянул, тут в меня топор и врезался. Я и сам кувырнулся, и меч выпустил, и из-за падения назад удар-то и смягчил, и не помню больше ничего, свет померк. А вот тот доспех, в котором меч застрял, — сказал Сергий (и Русин выложил его из мешка). — Его потом дядька Русин едва выдернул, но зазубрина знатная осталась.

Сергий вытащил из ножен меч и положил на наковальню.

— А меч-то, боярин, у тебя не простой, редкий. Прямо скажу, меч, — прицелился глазом кузнец, — тройной закалки. А вот зерцало на этом доспехе лучше оказалось, — покачал он головой. — Гляди, прорублено только на глубину зазубрины на мече, и буде защищало бы грудь до плеч, не одолеть бы тебе супостата. Даже и не знаю, что сказать. Никогда допрежь булатного доспеха не видел, но он и не больно похож на булатный: и рисунка на нём нет, как на булате бывает, и цвет необычный, светло-серый, даже в голубизну, и ни ржавчины нет, ни следов её удаления. Опять же, никаких следов окалины, как будто его отливали или он только из-под молота. Но поверхность такая, что я и не знаю, как его и обрабатывали-то. Даже не буду и пытаться угадать, сколько он стоит, и прикидывать, кому мог принадлежать. Непростой то был человек! Ох, не простой смертный! За такого мстят потом долго и упорно, пока своего не добьются, так что, может, лучше бы было слух распустить, что не выжил ты после сечи, от ран умер. Но князю не прикажешь промолчать, а сам он, может, и во внимание не принять, чем это тебе грозить может. И доспех этот я бы в таком случае продал, и где-нибудь подальше, на Востоке, скажем, на одном из тамошних базаров. Я попробую его поправить, чтобы цену не терять, а ты, боярич, озаботься найти купца, который за это дело возьмётся, и лучше бы не русич. Он мог бы сказать, что купил по случаю. Владелец, мол, умер, а жена его, настоящей цены не зная, продала на торгу в Белгороде.

— Батюшка, — раздалось от двери, — матушка ужинать зовёт. И гостей тоже, — сказала стоящая в дверях Поля.

— А и то верно, — оживился кузнец. — Ванюшка! — кликнул он старшего подмастерья. — Горн погасите, кузню заприте и давайте за нами, ужинать. Прошу, гости дорогие, отужинать, чем бог послал, раз уж вы ко мне в гости пришли. Полюшка, беги, скажи матери, чтоб накрывала. Боярич, ты мне всё это оставь, я покумекаю, что можно сделать. Не сомневайся, ничего не пропадёт, всё будет в целости и сохранности. Твои-то и меч, и доспех я починю, даже не сомневайся. А с этим, кивнул он на трофейный, помаракую. Но обещать ничего не буду. Смогу — сделаю, нет — не взыщи.

— Годится, — сказал Русин, а Сергий просто молча кивнул.

— Ну вот и ладушки, — просиял кузнец. — Это правильно, что вы ко мне пришли, а не повезли в Белгород. Там бы точно в тайности не сохранили, сейчас бы набежали кузнецы из слободы на дивный доспех поглядеть, и пошла бы о нём молва гулять. Да и кто принёс, и откуда что взялось, скрывать бы не стали, особливо кабы серебришком позвенели да поманили. А мы люди свои. Да и чужих у нас редко видно, нечего им тут делать. Вот разве что лошадка у кого раскуётся. Так на тот случай кузнецы и в сёлах придорожных есть, а мы-то на отшибе обретаемся.

После ужина вышли во двор, сели на завалинку и завели разговор, извечный, как сама жизнь. О видах на урожай, о том, что молодёжь стариков слушает вполуха и всё норовит делать по-своему. То ли дело они — никогда старикам не перечили и во всём слушали, ну разве что иногда обижались на непонимание тех самых стариков.

— А что, к князю-то надолго? — спросил Назарий между делом.

— Да нет, — отмахнулся Русин. — Какое там? Дел-то сколько переделать надо, ведь конь же не валялся. А там и к сбору урожая подойдём, а теперь косить отаву вот-вот начнут, а там и хлеба поспеют. Так что только успевай, крутись. Где-нибудь недели на три, коли получится, с дорогой вместе. Боярину вон надо князю показаться, что жив-здоров, оклемался маленько, да награду от князя принять. Больше нам там делать нечего. Пока боярин будет княжьего приёма ждать, я на торгу расторгуюсь да закуплю кой-чего. Вот и всех делов, — развёл руками Русин.

— Так, может, к побратиму моему забежишь между делом-то? — спросил Назарий. — Узнаешь, как он там. Жив-здоров ли? Всё ли у него ладно? Он от торга недалече живёт, с правой стороны, на другом порядке. Дом у него приметный, на воротах кованый рисунок, кони летучие. Мне третий год к нему никак не выбраться — зимой не проедешь, а летом самая работа: то починить, то наточить, то сев, то страда…

— Точно, — хмыкнул Сергий. — Помирать, и то день терять, — и замолчал, пытаясь сообразить, откуда это у него в голове возникло, откуда он это знает.

— Хех, — хмыкнул Назарий. — В самую серёдку угадал, то самое. Гля-ка, и молод, и умён, два угодья в ём, — толкнул он локтем Русина, и оба расхохотались. — А зовут его Радомил, а по-нонешнему… — он почесал лоб, — Роман, стало быть.

— Ладно, — кивнул Русин, — забегу. Тебя-то ему Назарием назвать или по-старому, Новожилом?

— Ну, коли не на людях, Новожилом, а ежели в людном месте где, то, ясное дело, Назарием. Но скажи тогда, что из Осинницы, он поймёт. Да… — Назарий снова полез чесать лоб. — Коли не трудно, мешка три-четыре угля сарацинского купить бы, но смотри, чтобы чёрный был, он горит лучше, а бурый вовсе не бери, он по цене чуть дешевле, а горит наполовину хуже. Ты, если что, Романа попроси выбрать, он понимает, а я за это доспех и меч боярину бесплатно починю. И другой доспех тоже, коли сумею.

— Договорились, — хлопнул Русин по подставленной ладони. — Сделаю. Ну что, боярин, пойдём на ночёвку устраиваться? Наши уже притихли, и костёр вон уже притушили.

— Так а чего? Ложитесь в доме, — пожал плечами Назарий. — Места хватит. Чего вам комаров-то кормить? Бабы, небось, уже постелили, да и боярина не застудить бы у воды-то. Речушка хоть и невелика, но в низинке туман собирается завсегда. По пальцам дни пересчитать можно, когда его нет. В основном, когда ветрено. А ныне, глянь, ни ветерка, ни колыханья.

«Ни дуновенья», — промелькнуло в голове у Сергия.

— Всё готово, батюшка, — появилась Поля. — Я гостям в горнице постелила, а вам с матушкой — на полатях, а мы с ребятами в прирубе ляжем, там ещё пятерых разместить можно, коли понадобится. Можно и матушку Русаву кликнуть. Чего ей там с мужами-то?

— Вот и сбегай, — согласился кузнец, — да с собой её и положите, вот и будет ладно.

То ли от новых впечатлений, то ли уморился за день, но Сергий уснул, как в колодец упал, сразу, как только голова коснулась подушки. Проснулся сам, уж больно настойчиво тянуло на двор, и он, поднявшись потихоньку, чтобы не тревожить Русина, услышал вдруг от двери тихий шёпот.

— Погоди, сейчас я тебе помогу сапоги надеть, сам не наклоняйся. Сам-то я уже сбегал да ложиться больше не стал, решил тут, у двери, посидеть на лавке. Давай-ка ногу-то. Так. Теперь другую. Ну вот, ступай из сеней направо и за угол — и прямо в нужник-то и упрёшься, мимо не пройдёшь. А я сейчас огонь запалю да буду собираться потихоньку. Хозяйка — или из девок кто — пошла корову доить, я слышал, так что не пугайся, если на кого набредёшь.

Но оказывается, все уже поднялись, не только хозяйка, которая, кстати, растапливала печь, но и Назарий попался навстречу с охапкой дров.

— Разбудили? — с участием поинтересовался он.

— Нет, — качнул головой Сергий. — Колокольчик прозвонил.

— Какой колок… — начал Назарий. — А-а, — ухмыльнулся он и хохотнул. — Ну-ну.

Сергий только улыбнулся в ответ.

— Ну ступай, а то сейчас ребята подымутся, не дождёшься их, — хмыкнул кузнец. — Пока сходишь да умоешься, как раз Анисья кашку погреет да начнёт обед готовить.

Позавтракали дружно и все вместе: и хозяин, и сыны, и работники, и гости. После чего Сергий, Русава и Русин откланялись и пошли на опушку, где уже весело трещал костёр под котлами и расходился по округе сытный запах пшённого кулеша с салом от одного и бульканье закипающей для сыта воды от другого.