Заколдованная Элла

Гейл Карсон Ливайн, 1997

Элла живет в волшебном королевстве, но волшебство не всегда бывает в радость. По крайней мере, дар, которым наградила ее при рождении одна фея, основательно осложняет Элле жизнь. И Элла решает отправиться на поиски феи, чтобы уговорить ее забрать этот волшебный дар обратно… Эта сказочная, остроумная и трогательная история принесла ее автору, Гейл Карсон Ливайн, мировую славу и множество поклонников, в 2004 году книга была блестяще экранизирована, и роль Эллы сыграла Энн Хэтэуэй. Впервые на русском языке!..

Глава четвертая

Рот у меня открылся сам собой. Туда мгновенно проскочила ложка и влила в меня глоток горячего — но не обжигающего — супа. Мэнди собирала морковку как раз тогда, когда она была сладкая-сладкая, морковная-морковная. Морковная сладость переплеталась с другими вкусами — лимона, черепахового бульона, незнакомых пряностей. Лучший морковный суп на всем белом свете, волшебный суп, который могла сварить одна лишь Мэнди.

Коврик. Суп. Волшебный суп. Мэнди — фея!

Но если Мэнди — фея, мама не могла умереть!

— Ты не фея!

— Почему:

— Если бы ты была фея, ты бы ее спасла!

— Ах, лапочка, спасла бы, если бы могла. Не вынула бы она волосок из моего лечебного супа, была бы жива и здорова!

— Ты все знала? Как ты ей позволила?!

— Не знала, пока она не разболелась. А когда человек умирает, мы ничего не можем сделать.

Я рухнула на табуретку у плиты и разрыдалась — даже дышать не могла. Тут Мэнди крепко обняла меня, и я ревела, а слезы текли в оборки ее передника — где ревела столько раз по куда менее серьезным причинам.

Мне на руку упала капля. Мэнди тоже плакала. Лицо у нее было все в красных пятнах.

— Я была и ее фея-крестная, — сказала она. — И твоей бабушки.

Я отстранилась от Мэнди и поглядела на нее свежим взглядом. Какая же она фея? Феи — они стройные, юные и прекрасные. Ростом Мэнди была с фею, что да, то да, но где это видано, чтобы у феи были растрепанные седые кудряшки и двойной подбородок?!

— Покажи! — потребовала я.

— Что тебе показать?

— Что ты фея. Растай в воздухе или еще что-нибудь наколдуй.

— Я тебе ничего не обязана показывать. Кстати, феи никогда не тают в воздухе при посторонних, кроме Люсинды, конечно.

— Не умеете, что ли?!

— Всё мы умеем, только так не принято. Наглости и глупости на подобные фокусы хватает только у Люсинды.

— Почему это глупость?

— Все сразу догадаются, что ты фея. — Она принялась мыть посуду. — Помоги мне.

— А Натан и Берта — они знают? — Я стала таскать тарелки в раковину.

— Что они знают?

— Что ты фея.

— Опять ты за свое. Нет, никто, кроме тебя, ничего не знает. А ты будь любезна держать язык за зубами. — И Мэнди огрела меня самым свирепым своим взглядом.

— Почему?!

Она зашипела на меня.

— Ладно, буду. Честное слово. Но почему?!

— А я тебе объясню. Феи людям нравятся только в сказках. А стоит им ненароком встретить самую настоящую фею, и не миновать беды. — Она сполоснула блюдо. — На, вытирай.

— Почему:

— Мокрое оно, вот почему! — Она увидела, как я растерялась. — А почему не миновать беды? Если коротко, то по двум причинам. Стоит людям догадаться, что мы умеем колдовать, и они думают — ага, пусть эти феи расхлебывают кашу, которую мы заварили! Если мы, феи, отказываемся, люди злятся. Вторая причина — мы бессмертные. Это их тоже злит. Госпожа неделю со мной не разговаривала, когда умер ее отец.

— А почему Люсинда не против, чтобы люди знали, кто она такая?

— Ей, дурочке, это даже нравится. Раздаривает жуткие дары и еще благодарности требует…

— А они всегда жуткие?

— Всегда. Жуткие они всегда, но находятся люди, которые приходят в телячий восторг от одной мысли, что получили подарок феи, даже если от этого подарка им одно горе.

— А почему мама знала, что ты фея? И я почему знаю?

— Весь род Элеоноры — Друзья Фей. В вас есть наша кровь.

Фейская кровь!

— А я тоже умею колдовать? Я тоже буду жить вечно? И мама жила бы вечно, если бы не заболела? А Друзей Фей — их много?

— Очень мало. В Киррии осталась только ты одна. Нет, солнце мое, не можешь ты ни колдовать, ни жить вечно. Просто в тебе есть капелька крови фей. Правда, кое в чем она все же сказалась. Ручаюсь, ножки у тебя не растут уже несколько лет.

— Я вообще уже несколько лет не расту.

— Ничего, еще подрастешь, но ножки останутся как у феи — вот и у мамы тоже были крошечные. — Мэнди подняла подол платья и пяти нижних юбок и показала башмачки размером не больше моих. — Ноги у нас не по росту маленькие. Это единственное, чего не исправишь колдовством. Наши мужчины подкладывают в обувь вату для маскировки, а мы, дамы, прячем ноги под юбками.

Я высунула ногу из-под подола. Маленькие ножки — это изысканно, но не получится ли, что когда я подрасту, то стану из-за них еще более неуклюжей? Смогу ли вообще сохранять равновесие?

— А ты могла бы заколдовать мне ноги, чтобы они выросли? Если бы захотела, конечно? Или… — Я огляделась в поисках возможного чуда. В окно хлестал дождь. — А можешь сделать так, чтобы дождь перестал?

Мэнди кивнула.

— Сделай! Ну пожалуйста!

— Чего ради?

— Ради меня. Хочу увидеть настоящее волшебство. Серьезное.

— Всерьез мы не колдуем. Только Люсинда. Это опасно.

— Подумаешь — грозу остановить, что тут опасного, скажи на милость?!

— Может, и ничего, а может, очень даже много. Включи воображение.

— Ясное небо — это же хорошо. Все смогут гулять.

— Включи воображение, — повторила Мэнди.

Я задумалась.

— Дождь — это полезно для травы. Для посевов.

— Дальше, — кивнула Мэнди.

— А вдруг злой разбойник задумал кого-то ограбить, а из-за плохой погоды решит посидеть дома?

— Точно. А может быть, из-за меня начнется засуха и придется с этим разбираться, поскольку я во всем виновата. А потом я нашлю ливень, а он сломает ветку, а ветка проломит крышу — и снова мне разбираться.

— Ну, тут ты ни при чем. Это хозяевам надо было делать крышу попрочнее.

— Может, да, а может, нет. А вдруг из-за меня начнется потоп и кто-нибудь погибнет? Вот почему нельзя колдовать по-серьезному! Я колдую только по мелочи. Вкусная еда, лечебный суп, мое коронное бодрящее снадобье…

— А когда Люсинда наложила на меня заклятие, это было серьезное колдовство, да?

— Еще бы! Вот дурья башка! — Мэнди так яростно оттирала сковородку, что та скрежетала и гремела о медную раковину.

— Расскажи, как снять заклятие. Мэнди, ну пожалуйста!

— Как — понятия не имею. Знаю только, что это возможно.

— Если я объясню Люсинде, что мне от него плохо, она его снимет? Снимет, да, Мэнди?

— Сомневаюсь, но чего в жизни не бывает. Да только вдруг она одно заклятие снимет — и тут же наградит тебя другим, еще похлеще. С Люсиндой одна беда: у нее всегда куча блестящих идей и она их в себе не держит, а тут же превращает в заклятия.

— А как она выглядит?

— Не похожа на прочих фей. Да уж лучше тебе никогда в глаза ее не видеть!

— А где она живет? — не отставала я.

Может, удастся ее разыскать и убедить снять заклятие. Ведь и Мэнди иногда ошибается.

— Мы с ней не разговариваем. Еще мне не хватало следить за перемещениями Люсинды Придурочной! Эй, миску не урони!

Поздно. Пришлось мне взять метлу.

— Неужели все Друзья Фей такие неловкие?

— Нет, лапочка. Фейская кровь не делает неуклюжими. Это в тебе человеческое. Ты хоть раз видела, чтобы я била посуду?… То-то же.

Я взяла веник, но оказалось, что это лишнее. Осколки сами собрались в кучку и запрыгнули в мусорное ведро. Я остолбенела.

— Ничего серьезнее я не делаю, солнце мое, только мелкое колдовство, от которого никому вреда не будет. Хотя и от него есть польза. На полу не останется острых осколков.

Я заглянула в ведро. Осколки лежали там аккуратной горкой.

— А почему ты не превратишь их обратно в миску:

— А это уже серьезное колдовство. На вид не скажешь, но серьезное. Так можно кому-то навредить. Заранее не угадаешь.

— Ага, получается, будущее феи не предсказывают. Если бы предсказывали, ты бы знала, можно или нельзя.

— Будущее мы не видим — как и вы, люди.

Это по гномьей части — у них-то ясновидящих полно.

Где-то в доме зазвенел колокольчик. Отец звал кого-то из слуг. Мама никогда не звонила.

— А ты была феей-крестной моей прабабушки? — Вопросы прямо роились и жужжали у меня в голове. — А ты давно наша фея-крестная?

В самом деле, сколько Мэнди лет?

Тут вошла Берта:

— Барышня, сэр Питер просит вас к себе в кабинет.

— Зачем? — спросила я.

— Не говорит. — Берта встревоженно вертела в пальцах кончик косы.

Впрочем, напугать Берту — дело нехитрое. Чего тут бояться? Отец хочет со мной поговорить. Было бы странно, если бы не хотел.

Я вытерла тарелку, потом еще одну, потом третью.

— Барышня, вы бы поскорее, — попросила Берта.

Я потянулась за четвертой.

— Ты уж лучше сходи, — сказала Мэнди. — Кстати, передник ему не понравится.

Мэнди тоже испугалась!

Я сняла передник и побежала к отцу.

И остановилась на пороге кабинета. Отец сидел в мамином кресле и глядел на стоявший на столе сверток.

— А, вот и ты. — Он поднял голову. — Подойди поближе, Элла.

Я уставилась на него исподлобья — нечего мне приказывать! И сделала шаг вперед. В эту игру я играла с Мэнди — вроде бы слушаешься, а вроде бы и нет.

— Элеонора, я попросил тебя подойти поближе.

— Я и подошла.

— Надо еще ближе. Я не кусаюсь. Просто хочу получше тебя узнать.

Он подошел ко мне, подвел к столу и усадил в кресло напротив.

— Ты когда-нибудь видела подобное великолепие? — Он развернул сверток. — Возьми. Осторожно, тяжелое. На.

«Не знаю, что это, но раз оно так нравится отцу — возьму и уроню!» — заранее решила я. Но все-таки посмотрела, что он мне дает, — и передумала.

Это был фарфоровый замок размером с два моих кулака — с шестью миниатюрными башенками, в каждую из которых можно было вставить свечку. Ой! Между окошками в двух башенках была протянута тонюсенькая фарфоровая ниточка — надо же, с развешанным бельем! Кальсоны, халат, детский слюнявчик — все прямо крохотулечное! А из другого окна, пониже, махала шелковым шарфом улыбающаяся нарисованная девушка. По крайней мере, с виду шарф был совсем как шелковый.

Отец забрал у меня замок.

— Закрой глаза.

Я услышала, как он задвигает тяжелые шторы. И решила подсмотреть из-под ресниц. Я ему не доверяла.

Он поставил замок на каминную полку, вставил свечки и зажег.

— Открой глаза.

Я подбежала посмотреть. Замок превратился в сияющую сказку. От огня по белым стенам побежали перламутровые разводы, а окна засверкали золотом, словно внутри горели веселые светильники.

— Ух ты… — только и вымолвила я.

Отец раздвинул шторы и задул свечи.

— Прелесть, правда?

Я закивала.

— Где ты это взял?

— У эльфов. Это эльфийская работа. В керамике они чудеса творят. Это сделал один ученик Агаллена. Я всегда хотел подлинного Агаллена, но так и не смог достать.

— Куда ты его поставишь?

— А куда ты хочешь, Элла?

— На подоконник.

— А не в твою комнату?

— Куда угодно, главное — на подоконник.

Тогда замок будет смотреть на всех — и в доме, и на улице.

Отец долго глядел на меня и ничего не говорил.

— Хорошо, я скажу покупателю, чтобы поставил его на окно?

— Как? Ты его продашь?!

— Элла, я торговец. Я продаю и покупаю. — И он заговорил словно бы сам с собой: — Может быть, удастся выдать его за подлинного Агаллена. Никто не отличит. — Он снова посмотрел на меня. — Ну вот, теперь ты знаешь, кто я такой: сэр Питер, торговец. А ты кто?

— Дочь, у которой раньше была мать.

Он даже слушать не стал.

— Кто такая Элла?

— Девочка, которой не нравится, когда ее допрашивают.

Он остался доволен.

— Надо же, у тебя хватило храбрости так со мной разговаривать. — Он оглядел меня. — Мой подбородок. — Он коснулся его, и я отпрянула. — Сильный. Волевой. Нос тоже мой. Надеюсь, тебя не огорчает, что у тебя иногда раздуваются ноздри. И глаза мои — только у тебя они зеленые. Почти все лицо — мое. Интересно, каким оно будет, когда ты станешь взрослой.

Да как он смеет говорить со мной, будто я портрет, а не живая девочка?

— Что же мне с тобой делать? — спросил он самого себя.

— Зачем тебе что-то со мной делать? — не поняла я.

— Нельзя же, чтобы из тебя выросла помощница кухарки. Надо дать тебе образование. — Тут он сменил тему: — Как тебе дочки ее сиятельства Ольги?

— Они меня не утешили, — ответила я.

Отец расхохотался — да-да, расхохотался, откинув голову и приподняв плечи.

Что тут смешного? Мне не нравилось, когда надо мной смеялись. От этого мне захотелось сказать об этих мерзких Хетти и Оливии что-нибудь хорошее.

— Наверное, они хотели как лучше.

Отец вытер выступившие на глазах слезы.

— Как лучше они точно не хотели. Старшая — гнусная интриганка, вся в мамашу, а младшая — попросту слабоумная. Им в голову не придет хотеть как лучше. — Тут голос у него стал задумчивый. — Ее сиятельство Ольга знатна и богата.

При чем тут это?!

— Может быть, отправить тебя в пансион вместе с ее дочками? Научишься ходить не как слоник, а как положено грациозной юной девушке…

В пансион! Без Мэнди! Там мне все время будут говорить, что делать, и придется слушаться! И будут искоренять мою неуклюжесть, и не смогут! И будут меня наказывать, а я буду мстить, и меня опять будут наказывать…

— Почему мне нельзя остаться дома?

— Пожалуй, можно приставить к тебе гувернантку. Если найти гувернантку…

— Отец, мне бы гораздо больше хотелось гувернантку. Если у меня будет гувернантка, я буду очень стараться!

— А если нет, то нет? — Он поднял брови, но мне было видно, что все это ему нравится.

Потом он встал и направился к письменному столу, за которым мама просматривала наши хозяйственные документы. — Ну, иди. Мне надо поработать.

Я ушла. На пороге я обернулась и сказала:

— А может, слоников в пансионы не допускают. Может, слоникам и образования не полагается. Может, они… — Я осеклась.

Отец снова расхохотался.