Хижина дяди Тома

Гарриет Бичер-Стоу, 1852

«Хижина дяди Тома» – главный роман о жестокости и несправедливости американского рабовладения, написанный в XIX веке. Книга, которая произвела не только в США, но и в Европе настоящий эффект разорвавшейся бомбы, до предела обострив аболиционистские настроения, и вызвала на рабовладельческом Юге совершенно звериную ярость. Международный бестселлер номер один позапрошлого столетия, уступивший по продаваемости только Библии, – уже первый тираж в США составил 300000 экземпляров, а в Великобритании перевалил за миллион. Возраст этой книги подбирается уже ко второму столетию, но современный читатель и теперь, как и когда-то, сострадает горестной судьбе доброго и честного чернокожего дяди Тома и с замиранием сердца следит за опасными приключениями красавицы-квартеронки Элизы и ее отважного мужа Джорджа, решившихся, рискуя жизнью, бежать и пуститься через всю страну в далекий путь в Канаду, чтобы спасти от ужасной участи своего маленького сына Гарри… В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

Глава VIII. Спасена!

Элиза перебежала на берег штата Огайо, когда начали спускаться сумерки. Она сразу скрылась в седом вечернем тумане, медленно поднимавшемся над рекой, а разлив и ледоход представляли собой непреодолимое препятствие для ее преследователя. Раздосадованный Гейли повернулся и медленно побрел к гостинице, раздумывая, что же предпринять дальше. Хозяйка впустила его в маленькую заднюю комнату, где стоял стол, покрытый блестящей черной клеенкой, и несколько стульев с высокими спинками. Пол был застлан ковриком, сшитым из лоскутов; над очагом, в котором еле теплился огонь, стояли на полочке ярко размалеванные гипсовые статуэтки. Гейли сел на длинную, грубо сколоченную скамью у очага и погрузился в размышления о суетности человеческих надежд и человеческого счастья.

— Дался же мне этот мальчишка! — бормотал работорговец. — Сижу теперь в дураках по его милости! — И он отпустил по своему адресу такой набор проклятий, что мы, повинуясь чувству благопристойности, не будем приводить их здесь, хотя они были вполне им заслужены.

Громкий, резкий голос у дверей гостиницы прервал самобичевания.

Гейли подошел к окну.

— Ах, черт возьми! Вот удача-то! Правда люди говорят — судьба. Неужто это Том Локкер?

Гейли быстро распахнул дверь. У стойки, в углу комнаты, стоял рослый широкоплечий детина. На нем была куртка из буйволовой кожи мехом наружу, придававшая его и без того свирепой физиономии нечто звероподобное. Необузданная жестокость сквозила во всем его облике. Если читатель способен вообразить будьдога, разгуливающего на задних лапах в куртке и шляпе, он получит полное представление об этом человеке. Его спутник был полной противоположностью ему. Маленький, щуплый, он напоминал движениями кошку, а его настороженность и явную пронырливость еще больше подчеркивали темные волосы, вихрами торчавшие надо лбом, пронзительный взгляд черных глаз и тонкий, длинный нос.

Великан налил полстакана виски и выпил его залпом. Маленький стал на цыпочки, повертел головой, точно принюхиваясь к бутылкам, и наконец дрожащим, тоненьким голосом заказал себе порцию мятной. Получив стакан, он бросил на него самодовольный взгляд, видимо, уверенный в правильности своего выбора, и стал потягивать мятную маленькими, осторожными глотками.

— Ну и подвезло мне! Какая приятная встреча! Здравствуй, Локкер! — сказал Гейли, с протянутой рукой подходя к стойке.

— Вот черт! — последовал ответ. — Как ты сюда попал, Гейли?

Его спутник, которого звали Мэркс, мгновенно отнял стакан ото рта и, вытянув шею, уставился на незнакомца — ни дать ни взять кошка, когда она собирается сцапать сухой лист или какой-нибудь другой движущийся предмет.

— До чего же я тебе рад, Том! Надо мной такая беда стряслась! Помогай! Вся надежда на тебя одного.

— Ну конечно! — буркнул Локкер. — Уж если ты кому рад, значит, это неспроста, значит, что-нибудь понадобилось. Ну, говори, в чем дело?

— Это твой приятель? — спросил Гейли, недоверчиво глядя на Мэркса. — Наверно, компаньон?

— Да. Познакомься, Мэркс. Это тот самый, с кем я работал в Натчезе.

— Очень рад, — сказал Мэркс, протягивая Гейли длинную, сухую, как птичья лапка, руку. — Имею честь видеть мистера Гейли?

— Он самый, сэр, — ответил работорговец. — А теперь, джентльмены, по случаю такой счастливой встречи разрешите вас угостить. Эй ты, любезный, — обратился он к человеку за стойкой, — подай-ка нам горячей воды, сахару, сигар и побольше живительной влаги. Сейчас закатим здесь пир на весь мир.

И вот свечи зажжены, огонь в очаге разгорается чуть пожарче, и трое наших почтеннейших джентльменов восседают за столом, на котором выставлены все перечисленные выше угощения, способствующие дружеской беседе.

Гейли весьма трогательно описал свои неудачи. Локкер хмуро молчал и слушал его внимательно. Мэркс хлопотал над приготовлением пунша по собственному рецепту, но время от времени отрывался от этого занятия и совал свой острый подбородок и нос чуть ли не в самое лицо Гейли, стараясь не пропустить ни одного слова. Конец рассказа, видимо, доставил ему огромное удовольствие, так как он затрясся от беззвучного смеха, скривив свои тонкие губы.

— Выходит, здорово вас надули! Хи-хи-хи! И как все чисто сделано!

— Одни хлопоты с этими мальчишками! — вздохнул Гейли.

— Да-а! Вырастить бы такую породу женщин, которые не любили бы своих детенышей! Вот это было бы усовершенствование! — И Мэркс сопроводил свою шуточку легким смешком.

— Вот именно! — сказал Гейли. — И чего они так за них цепляются, ей-богу, не понимаю! Ведь им с этими ребятишками одно горе. Уж, кажется, отделались от такой обузы, и слава богу. Так нет! Глядишь, заморыш какой-нибудь, ни цента не стоит, а им такие будто еще милее.

— Передайте-ка мне горячую воду, мистер Гейли, — сказал Мэркс. — Да, сэр, с вами нельзя не согласиться. Когда я еще занимался торговлей, попалась мне раз одна негритянка — здоровая, рослая и к тому же смышленая, а мальчишка у нее был хворый какой-то, горбатый, что ли, не знаю. Я отдал его одному человеку задаром — рискни, мол, может, что и заработаешь. Мне и в голову не пришло, что мать будет так убиваться. А вы посмотрели бы, что она вытворяла! Мальчишка больной, капризный, казалось бы — одно мучение с ним, а она в нем души не чает. И притворства тут никакого не было — плачет-разливается, места себе не находит, будто осталась одна-одинешенька на всем белом свете. Смех смотреть! Да, женщины народ чудной, от них всего можно ждать.

— У меня тоже был такой случай, — подхватил Гейли. — Прошлым летом купил я на Ред-Ривер одну негритянку с ребенком. Ребенок был ничего — смазливенький, глаза такие живые, блестящие, и, представьте себе, оказался слепой. Ничего не видит! Ну, думаю, сплавлю это сокровище куда-нибудь, и уже сговорился сменять его на бочонок виски, а попробовал взять у матери, — ну куда там — сущая тигрица, и не подступишься. А дело было у пристани, мы еще не отчалили, и вся моя партия сидела без кандалов. Так, как вы думаете, что она сделала? Вскочила на кипу хлопка, точно кошка, и выхватила нож у одного матроса. Все от нее шарахнулись, кто куда, а потом она поняла, что все равно не убежишь, и прямо вниз головой и кинулась в реку вместе с ребенком — только их и видели.

Том Локкер, слушавший их рассказы с плохо скрываемым презрением, громко фыркнул.

— Растяпы вы оба! У меня негритянки таких штук не проделывают.

— Да ну! Как же ты с ними справляешься? — живо спросил Мэркс.

— Как справляюсь? А вот как. Скажем, покупаю я негритянку, и если при ней ребенок, которого можно продать, я тычу ей кулаком в нос и говорю: «Вот, видала? Попробуй только пикнуть, изобью нещадно. Чтобы я от тебя ни слова, ни полслова не услышал. Ребенок, — говорю, — мой, а не твой, и ты о нем забудь. Я его продам при первом же удобном случае, и не вздумай тут буянить, не то пожалеешь, что на свет божий родилась». Уверяю вас, они прекрасно понимают, что со мной шутки плохи, и молчат, как рыбы. А если какая-нибудь вдруг начнет голосить… — Мистер Локкер стукнул кулаком по столу, заменив этим выразительным жестом недосказанные слова.

— Убедительно, что и говорить! — сказал Мэркс и, ткнув Гейли пальцем в бок, захихикал. — Ну и штучка наш Том! Хи-хи-хи! Он какого угодно безмозглого негра образумит. Да, Том, если ты сам и не дьявол, так родным братцем ему приходишься.

Том выслушал эту похвалу с подобающей скромностью, и даже выражение лица у него стало любезное, насколько любезность может быть свойственна человеку с таким «песьим нравом», как говорит Джон Беньян.

Гейли, приналегший на главное угощение, вскоре же вознесся духом и возомнил бог знает что о своих добродетелях — явление, нередко имеющее место при подобных же обстоятельствах у джентльменов с серьезным складом ума.

— Нет, правда, Том! — начал он. — Я всегда считал, что ты поступаешь нехорошо. Помнишь, сколько раз мы с тобой толковали об этом в Натчезе? Я тебе еще тогда доказывал, что и коммерцию можно вести без убытка и с товаром обращаться по-хорошему — одно другому не мешает. С такой политикой в нашем мире спокойнее жить, и, кроме того, это даст тебе лишний шанс попасть в Царство Небесное, когда дело дойдет до окончательных расчетов.

— Ты мне доказывал! — возмутился Локкер. — С души воротит слушать такую белиберду. — И он залпом выпил полстакана неразбавленного виски.

— Нет, ты подожди, — продолжал Гейли, откидываясь на спинку стула и взмахивая рукой. — Ты не мешай мне говорить. Я всегда обделывал свои дела так, чтобы перво-наперво выгоды было побольше. Но ведь коммерция и деньги это не самое главное в жизни, потому что у всех у нас есть душа. Хотите — слушайте меня, хотите — нет, воля ваша, а я свое скажу. Я человек религиозный, и дайте мне только сколотить капиталец, тогда я и о душе подумаю, и обо всем прочем. Нет, как хотите! Ни к чему нам зверствовать больше, чем нужно. Это не благоразумно!

— О душе он будет думать! — презрительно повторил Том. — Зря только время потеряешь, потому что в тебе души днем с огнем не сыщешь. Да если б тебя сам дьявол сквозь сито пропустил, и то все его труды пропали бы даром!

— Что же ты злобишься, Том! — сказал Гейли. — Человек тебе добра желает, а ты ему в простой любезности отказываешь.

— Перестань чепуху молоть! — оборвал его Том. — Что угодно от тебя стерплю, только не канючь ты про свою набожность! Да уж если на то пошло, велика ли разница между тобой и мной? Может, ты совестливее или сердце у тебя добрее? Как бы не так! Будто я не вижу твоей подлости, не понимаю, что ты норовишь и самого дьявола вокруг пальца обвести, и шкуру свою сберечь! А уж благочестивым ты себя лучше не выставляй! Слушать тошно! С молодых ногтей с дьяволом снюхался, а придет время с ним рассчитываться, так поминай как звали? Тьфу!

— Джентльмены! Джентльмены! Это не по-деловому! — вмешался в их разговор Мэркс. — Существуют разные подходы, разные взгляды на вещи. Мистер Гейли, без сомнения, человек прекрасный, совестливый, а у тебя, Том, свой способ ведения дел, и способ весьма почтенный. Ссориться вам, джентльмены, не имеет никакого смысла. Давайте перейдем к делу. Так чего же вы от нас хотите, мистер Гейли? Чтобы мы поймали вашу беглянку?

— Мне на нее наплевать, она не моя, а Шелби. Все дело в мальчишке. Дурак я был, что связался с этим чертенком!

— А ты всегда был дураком, — буркнул Локкер.

— Ну-ну, Том, брось грубить! — сказал Мэркс и облизнул губы. — Насколько я понимаю, мистер Гейли предлагает нам выгодное дельце. Помолчи минутку, я с ним сам обо всем договорюсь, это по моей части. Итак, мистер Гейли, что это за женщина? Какая она?

— Красивая, цвет кожи светлый, хорошего воспитания. Я бы за нее ни восьмисот, ни тысячи долларов не пожалел — и то бы неплохо на ней заработал.

— Цвет кожи светлый, красивая и хорошо воспитана, — повторил Мэркс, и его нос, рот и черные глазки пришли в движение. — Слушай, Локкер, а ведь это соблазнительно! Давай возьмемся. Поймаем их обоих, мальчишку, конечно, вернем мистеру Гейли, а мать отвезем в Новый Орлеан и продадим. Плохо ли!

Локкер, слушавший своего приятеля с открытым ртом, щелкнул зубами, точно собака, которой достался кусок мяса, и погрузился в размышления, как бы пережевывая эту новую идею.

— Дело обстоит так, — сказал Мэркс, обращаясь к Гейли и помешивая свой пунш. — Здесь, по всему побережью, очень покладистые судьи, с ними вполне можно сговориться. Том мастер по кулачной части, зато когда надо присягнуть в чем-нибудь, тут уж на сцену выступаю я. Разоденусь в пух и прах, сапоги начищу и явлюсь в суд. Вы бы посмотрели, как у меня это получается! — воскликнул он, сияя от гордости. — Сегодня я мистер Твикем из Нового Орлеана, завтра плантатор, только что приехавший с Жемчужной реки, где у меня до семисот негров, а то еще назовусь дальним родственником Генри Клея или какого-нибудь другого почтенного джентльмена из Кентукки. Таланты бывают разные. Например, когда нужно пустить в ход кулаки, лучше Тома этого никто не сделает, но приврать он не умеет — не выходит это у него. А вот если понадобится присягнуть в чем угодно и кому угодно и скорчить при этом постную физиономию, то на это я дока, лучшего во всей стране не найдете! Я в любую щёлку пролезу, даже если бы судьи у нас были построже. Иной раз просто обидно становится, что нет у них настоящей строгости, — слишком уж легко все дается, никакого удовольствия не получаешь.

Том Локкер, который, как мы уже отметили, не отличался быстротой соображения, вдруг перебил разглагольствования Мэркса, с такой силой ударив своим тяжелым кулаком по столу, что зазвенела вся посуда.

— Согласен! — крикнул он.

— Господь с тобой, Том, зачем же стаканы бить! — сказал Мэркс. — Прибереги свой кулак до поры до времени, он тебе еще понадобится.

— Позвольте, джентльмены, а как будет со мной? Я получу свою долю прибыли? — спросил Гейли.

— А то, что мы поймаем мальчишку, этого мало? — сказал Локкер. — Чего тебе еще нужно?

— Да ведь я как-никак предлагаю вам выгодное дело, это чего-нибудь да стоит… Ну, скажем, десять процентов, за вычетом расходов.

— Что? — рявкнул Локкер и выругался, опять стукнув по столу кулачищем. — Будто я тебя не знаю, Дэн Гейли! Хочешь меня надуть? Нет, в самом деле, даром, что ли, мы с Мэрксом ловим беглых негров в угоду таким вот белоручкам! Как же, держи карман! Женщина будет наша, а если ты начнешь скандалить, то мы и мальчишку себе заберем. Кто нам помешает? Ты нас навел на след? Навел. Значит, теперь шансы равные. Если вы с Шелби вздумаете пуститься за нами в погоню, воля ваша — ищите ветра в поле, а найдете — наше вам почтение!

— Ну хорошо, хорошо, пусть будет по-твоему, — заторопился струхнувший Гейли. — Верните мне только мальчишку. Ты, Том, меня никогда не обманывал, я твоему слову верю.

— Еще бы не верить! — сказал Том. — Я не такой, как ты, слезу пускать не умею, но что касается деловых расчетов, так тут я самого дьявола не стану обманывать. Как сказал, так и сделаю, и ты прекрасно это знаешь, Дэн Гейли.

— Правильно, Том, правильно, я то же самое говорю. Ты только пообещай, что через неделю мальчишка будет у меня, и сам назначь место, куда за ним приехать. Больше мне ничего не нужно.

— Зато мне нужно, — сказал Том. — Я ведь недаром вел с тобой дела в Натчезе. Это мне наука была: если поймал угря, держи его крепко. Так вот, раскошеливайся, изволь выложить пятьдесят долларов, иначе не видать тебе твоего мальчишки. Я знаю, как с тобой уговариваться.

— Вот это уж напрасно, Том, — сказал Гейли. — Ведь у тебя чистой прибыли будет тысяча долларов, а то и тысяча шестьсот.

— Ты почем знаешь? Может, у нас своих дел на целый месяц хватило бы! А теперь мы все бросим и начнем всюду шарить, искать твоего мальчишку и в конце концов не найдем. Ты сам знаешь, легко ли женщину поймать. А если не поймаем, тогда что? Заплатишь ты нам хоть сколько-нибудь? Как бы не так! Нет-нет, выкладывай пятьдесят долларов! Если наше дело выгорит и себя оправдает, получишь их обратно. Если нет, это пойдет нам за труды. Правильно я рассудил, Мэркс?

— Конечно, правильно, — примирительным тоном сказал его компаньон. — Пятьдесят долларов будет в виде залога. Хи-хи-хи! Мы законники — ничего с нами не поделаешь. Зачем ссориться? Давайте по-хорошему. Мистер Гейли, скажите, куда вам доставить мальчишку, и Том так и сделает. Верно, Том?

— Если я его найду, приезжай за ним в Цинциннати. Он будет на пристани, у старухи Белчер, — сказал Локкер.

Мэркс вынул из кармана засаленный бумажник, достал оттуда листок и, уставившись в него своими острыми черными глазками, начал читать вполголоса:

— «Барнс, округ Шелби, негр Джим… триста долларов, доставить живым или мертвым… Эдвардс… Дик и Люси — муж и жена, за поимку шестьсот долларов. Негритянка Полли с двумя детьми — шестьсот долларов… Столько же за одну ее голову». Я смотрю, какие у нас есть дела, сможем ли мы взяться за ваше… Локкер, — сказал он после паузы, — этими давно пора заняться. Поручим их Адамсу и Спрингеру.

— Сдерут втридорога, — ответил Том.

— Я сам с ними поговорю. Они в этом деле новички, и запрашивать им не годится. — Мэркс снова взялся за свой список. — Все три поимки легкие… пристрелить на месте или показать под присягой, что они пристрелены, больше ничего не требуется. За такую безделицу можно посчитать подешевле. А с другими время терпит. — И он сложил бумагу. — Теперь перейдем ближе к делу. Итак, мистер Гейли, вы видели, как эта женщина перебежала через реку?

— Как вас сейчас вижу.

— И человека, который помог ей взобраться на берег? — спросил Локкер.

— Тоже видел.

— Ее, по всей вероятности, где-нибудь спрятали, — сказал Мэркс. — Но где? Вот вопрос. Ну, Том, слово за тобой.

— Чего тут раздумывать? Надо сегодня же переправиться на тот берег, — ответил Том.

— Да ведь лодки-то нет, — возразил Мэркс. — Ледоход начался, Том. Опасно!

— Я знать ничего не желаю! Хочешь не хочешь, а переправиться надо, — отрезал Локкер.

— Ах ты боже мой! — засуетился Мэркс. — Как же быть… — Он подошел к окну. — Темно, ни зги не видно… Том…

— Короче говоря: ты струсил, Мэркс? Тебе, видно, хочется посидеть здесь денек-другой, пока эту женщину не переправят по подпольной дороге до Сандаски?

— Ничуть я не струсил, — сказал Мэркс, — только…

— Только что?

— Как быть с переправой? Ведь лодок сейчас не найдешь…

— Здешняя хозяйка говорила, что вечером лодка будет, — какому-то человеку понадобилось на ту сторону. Нам во что бы то ни стало надо к нему пристроиться, — сказал Том.

— Собаки у вас хорошие? — спросил Гейли.

— Собаки-то замечательные, — ответил Мэркс, — да какой от них толк? Ведь у вас ее вещей не осталось, на след навести нечем?

— Кое-что есть, — торжествующе заявил Гейли. — Она второпях забыла свою шаль на кровати. Шаль и капор.

— Нам везет! — сказал Локкер. — Давай их сюда.

— Только как бы ее собаки не изувечили, — спохватился Гейли.

— Гм, действительно! — сказал Мэркс. — В Мобайле наши собачки чуть не загрызли одного негра. Едва успели их оттащить.

— Это не годится. Ведь такой товар за красоту и ценится.

— Правильно, — согласился Мэркс. — Да и то сказать, в Северных штатах с собаками вообще делать нечего. С ними хорошо работать здесь, на плантациях, где беглому негру никто не помогает.

— Ну-с, так, — сказал Локкер, вернувшись от стойки после разговора с хозяином гостиницы, — лодка будет, этот человек пришел. Значит, Мэркс…

Сей храбрый муж бросил унылый взгляд на уютную комнату, которую приходилось покидать, но все же покорно встал с места. Гейли перекинулся с Локкером несколькими словами относительно дальнейшего, с явной неохотой вручил ему пятьдесят долларов, и почтенная троица разошлась.

Наши благовоспитанные читатели, пожалуй, будут недовольны, что мы вводим их в такую компанию, но это предрассудок, с которым не мешает поскорее расстаться, ибо охота за беглыми неграми занимает теперь место среди самых почтенных профессий в Америке и почитается гражданской доблестью. Если же все огромное пространство между Миссисипи и Тихим океаном превратится в рынок, где торгуют человеческими телами и душами, а живой товар сохранит свою тягу к передвижению, — работорговцы и охотники за беглыми рабами, того и гляди, приобщатся к нашей аристократии.

Пока в гостинице разыгрывалась эта сцена, Энди и Сэм, оба в блаженном состоянии духа, возвращались домой.

Сэм ликовал, выражая свой восторг дикими воплями, гиканьем и резкими телодвижениями и жестами. Он то перевертывался в седле задом наперед, лицом к хвосту лошади, то, отчаянно гикнув, садился как следует и начинал строго отчитывать Энди за непрестанный хохот и дурачества, а потом, ухватившись за бока, принимался хохотать сам, да так громко, что гул шел по лесу. Все эти проделки не мешали им скакать во весь опор, и в одиннадцатом часу вечера на усыпанной гравием дорожке, ведущей к веранде, послышалось цоканье подков. Миссис Шелби подбежала к перилам:

— Это ты, Сэм? А где остальные?

— Мистер Гейли остался отдохнуть в гостинице. Он ужасно устал, миссис.

— А Элиза, Сэм?

— Она на том берегу Иордана, в земле Ханаанской, если дозволено так выразиться.

— Что ты говоришь, Сэм! — прерывающимся голосом воскликнула миссис Шелби, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги от ужаса, ибо она истолковала слова Сэма по-своему.

— Да, да, миссис Шелби, Господь защищает своих рабов. Лиззи перебралась через реку в Огайо, да так быстро, словно сам Господь перевез ее туда на огненной колеснице, запряженной двумя конями.

В присутствии хозяйки благочестие Сэма не знало границ, и он особенно охотно черпал свои сравнения и образы из Библии.

— Сэм, пойди сюда, — сказал мистер Шелби, выходя на веранду. — Расскажи все толком. Успокойтесь, Эмили! — Он обнял жену за талию. — Вы вся дрожите. Ну зачем эта излишняя чувствительность?

— Излишняя чувствительность? Разве я не женщина, не мать? Разве мы оба не отвечаем перед Богом за несчастную Элизу? Господи, прости нам этот грех!

— Какой грех, Эмили? Мы поступили так, как нам повелевал долг.

— А меня терзает чувство вины, — сказала миссис Шелби, — и никакими доводами рассудка не победить этого.

— Энди! Поворачивайся живей, черномазый! — крикнул Сэм. — Отведи лошадей на конюшню. Слышишь, хозяин меня зовет? — И через минуту он появился в дверях гостиной, держа в руках свою панаму из пальмовых листьев.

— Ну, Сэм, докладывай все по порядку, — сказал мистер Шелби. — Где Элиза?

— Я, хозяин, сам, своими глазами видел, как она перебежала по льдинам в Огайо. И так ловко, мы просто диву дались. Чудо, да и только! А какой-то человек помог ей взобраться на берег, это я тоже видел, а больше ничего нельзя было разглядеть, потому что туман.

— Это что-то невероятное, Сэм! Можно ли перебежать реку по льдинам?

— Можно ли? Да без божьей помощи этого нипочем не сделать! Ведь как все было? Мы трое — мистер Гейли, я и Энди — подъехали к маленькой гостинице на самом берегу. Я ехал немного впереди — сил моих не было, так мне хотелось поймать Лиззи! Ну вот, поравнялся я с гостиницей и вдруг вижу — она у окна стоит, на всем виду, а мистер Гейли и Энди нагоняют меня, уж совсем близко. Тут, как назло, шляпа у меня слетела, я как закричу — мертвого можно разбудить таким криком. Ну, конечно, Лиззи услыхала и метнулась от окна, а мистер Гейли тут как тут, у самой двери. Она выбежала на улицу — и прямо к берегу. Мистер Гейли увидел ее и ну кричать. Тогда мы все втроем — мистер Гейли, я и Энди — кинулись в погоню за Лиззи. А она уж у самой реки. Течение у берега быстрое, разводье широкое, а за ним сплошные льдины, будто большой остров, и крутятся, одна на другую лезут. Мы Лиззи почти догнали, я уж думал — схватит он ее, и вдруг она как взвизгнет да как перемахнет через разводье на льдину и дальше припустилась! Прыг-прыг, сама вскрикивает, лед под ней скрипит, потрескивает, а она, точно коза, скачет. Господи ты боже мой! Я сроду не видал, чтобы женщина на такое была способна!

Миссис Шелби сидела бледная от волнения и молча слушала Сэма.

— Слава создателю! Элиза жива! — воскликнула она. — Но что с ней будет дальше?

— Господь не оставит ее, — сказал Сэм, благочестиво закатывая глаза. — Это провидение Господне. Миссис всегда нас учила, что все мы — орудие в руках Господа. Если б не я, мистер Гейли успел бы десять раз поймать Лиззи. А кто упустил утром лошадей и гонялся за ними до самого обеда? Кто уговорил мистера Гейли дать пять миль крюку? Не будь меня, он бы живо ее сцапал, как собака енота. Это все провидение Господне.

— Как бы тебе не пожалеть об этом, друг мой любезный! Я не потерплю, чтобы мои люди так обращались с джентльменами! — сказал мистер Шелби, напустив на себя строгий вид.

Но негра так же трудно обмануть напускной суровостью, как и ребенка. Его не проведешь. Негр великолепно чувствует притворство. И Сэма ничуть не огорчил этот выговор, хотя он сразу же состроил покаянную мину и слушал хозяина, скорбно поджав губы.

— Верно, все верно. Я нехорошо поступил, каюсь. Ясное дело, нельзя потакать такому бесчинству. Я сам это понимаю. Но несчастного негра иной раз просто подмывает на нехорошие дела, особенно когда он видит, как такие вот люди, вроде мистера Гейли, начинают куражиться. Да и какой он джентльмен! Мы настоящих джентльменов с малолетства привыкли видеть, нас не обманешь!

— Хорошо, Сэм, — сказала миссис Шелби. — Поскольку ты признаешь свою вину, разрешаю тебе сходить к тетушке Хлое и попросить у нее холодной ветчины, оставшейся от обеда. Вы с Энди, наверно, проголодались.

— Никогда не забуду вашей доброты, миссис, — сказал Сэм, наспех отвесил ей поклон и удалился.

Как мы уже намекали раньше, Сэм обладал одним прирожденным даром, который сослужил бы ему хорошую службу, если б он подвизался у нас на политическом поприще, а именно — даром извлекать для себя пользу из любых жизненных обстоятельств и обращать их на возвеличение и прославление собственной персоны. Так было и на сей раз: ублажив хозяев своим благочестием и покорностью, он лихо нахлобучил панаму набекрень и проследовал во владения тетушки Хлои с намерением всласть покрасоваться на кухне.

«Пусть послушают меня эти негры, — говорил он самому себе. — Такого им порасскажу, что у них глаза на лоб полезут!»

Следует отметить, что больше всего на свете Сэм любил сопровождать своего хозяина на всякие политические сборища. Пристроившись где-нибудь на изгороди или забравшись на дерево, он упивался речами ораторов, а потом, окружив себя толпой чернокожих собратьев, тоже приехавших сюда вместе с хозяевами, удивлял и восхищал их шутовским пересказом всего слышанного, умудряясь сохранить при этом полную серьезность и даже торжественность. Нередко бывало так, что к чернокожим слушателям Сэма присоединялись и белые, и их смех и подмигиванье доставляли огромное удовольствие нашему краснобаю. Сэм считал ораторское искусство своим призванием и никогда не упускал случая блеснуть им.

Между Сэмом и тетушкой Хлоей с давних пор существовала вражда или, если угодно, некоторый холодок в отношениях. Но поскольку Сэм считал необходимым подкрепиться, перед тем как выступать с речами, он решил на сей раз проявить миролюбие. Ему было хорошо известно, что приказание миссис Шелби будет исполнено в точности, но почему бы не расположить к себе исполнительницу хозяйской воли? От этого можно только выиграть. Он предстал перед тетушкой Хлоей исполненный необычайно трогательного смирения и покорности судьбе, наславшей на него неисчислимые муки за помощь ближнему, и, подробно объяснив ей, зачем хозяйка прислала его сюда, тем самым признал владычество тетушки Хлои на вверенной ее попечениям кухне.

Эта уловка подействовала. Ни один простодушный, исполненный добродетелей гражданин не поддавался так легко на заигрывания хитрого политикана, пустившегося во все тяжкие во время предвыборной кампании, как поддалась тетушка Хлоя на лесть Сэма. Будь он блудным сыном, его и то не окружили бы такой поистине материнской заботой, таким радушием. Не прошло и нескольких минут, как перед гордым, счастливым Сэмом появилась большая оловянная миска, полная всяческих лакомств, скопившихся на кухне за последние три дня. Сочные ломти ветчины, золотистые куски маисовых лепешек, горбушки пирогов, куриные крылышки, потроха, ножки — все это представляло собой весьма живописную смесь, и Сэм, в сдвинутой набекрень панаме, с царственным видом восседал за столом, не забывая своими милостями примостившегося справа от него Энди.

Кухня была полна друзей-приятелей Сэма, которые сбежались сюда со всей усадьбы послушать, чем кончился этот полный событий день. Пробил долгожданный час — слава наконец-то осенила Сэма! Он рассказывал о своих подвигах, всячески приукрашивая их для пущего эффекта, подобно тем нашим салонным ораторам, которые не упускают случая навести блеск на любое повествование, исходящее из их уст. Рассказ сопровождался оглушительным хохотом; его подхватывала и мелюзга, набившаяся во все углы кухни и даже лежавшая на полу. Но сам рассказчик хранил полную невозмутимость посреди всего этого шума и гама и только изредка закатывал глаза да уморительно подмигивал слушателям, не сбиваясь с возвышенного и поучительного тона своих россказней.

— Итак, сограждане, — провозгласил под конец Сэм, размахивая ножкой индейки, — теперь вы сами убедились, как приходится хитрить человеку, который решил стать на защиту всех вас — да, всех вас, ибо тот, кто посягнет на одного из нас, посягает на весь наш народ. Здесь важен принцип. И любому работорговцу, который будет тут рыскать и зариться на наших людей, придется иметь дело со мной. Я стану на его пути. Придите ко мне, братья мои! Сэм постоит за вас, Сэм будет защищать ваши права до последнего вздоха…

— Погоди, Сэм, да ведь ты еще сегодня утром собирался помочь мистеру Гейли изловить Лиззи, а теперь сам себе перечишь! — перебил его Энди.

— Послушай моего совета, Энди, — высокомерно проговорил Сэм, — не берись судить о том, что тебе не по разуму. Вы, молодежь, народ неплохой, но где вам разбираться в принципах!

Энди виновато умолк, сраженный непонятным словом «принципы», которое произвело не менее сильное впечатление и на его сверстников, находившихся в кухне. А Сэм продолжал:

— Во мне заговорила совесть, Энди. Когда я решил изловить Лиззи, мне думалось, что хозяин этого хочет. А у хозяйки, оказывается, на уме было совсем другое. Вот тут-то совесть во мне и заговорила, потому что держать сторону хозяйки всегда выгоднее. А человек я верный, совесть у меня есть, и от своих принципов я никогда не отступаю. — С этими словами Сэм восторженно взмахнул куриной шейкой. — Какой толк в принципах, если их не придерживаться твердо! Получай, Энди, косточку, я ее не дочиста обглодал.

Слушатели Сэма, разинув рот, внимали каждому его слову, и ему не оставалось ничего другого, как продолжать.

— А что касается твердости духа, друзья мои, это вопрос сложный, в нем мало кто разбирается, — заговорил он с таким глубокомысленным видом, какого требуют рассуждения на самые отвлеченные темы. — Тут дело обстоит вот как: допустим, человек сегодня хочет одного, а завтра совсем другого. Про такого человека говорят — и говорят правильно, что твердости в нем ни на грош. Ну-ка, Энди, подай мне оладьи… Теперь вникнем в это дело поглубже. Надеюсь, джентльмены и прекрасный пол простят мне такое нехитрое сравнение… Допустим, я решил взобраться на стог сена. Подставил к нему лестницу — ничего не выходит. Тогда я с той стороны больше и не стараюсь влезать, а подставляю лестницу с другой. Скажете, мало во мне твердости духа? Уж я своего добьюсь и на стог влезу. Поняли?

— Только на это у тебя и хватает твердости духа, — пробормотала тетушка Хлоя, для которой веселье, царившее на кухне, было «что уксус на рану», как говорится в Библии.

— Да, да! — заключил Сэм и поднялся из-за стола, полный до краев и едой и славой. — Да, сограждане мои и представительницы прекрасного пола! У меня есть принципы, и я горжусь этим. В наши времена без них шагу не сделаешь, да не только в наши, а и во все прочие. Я за свои принципы горой стою. Пусть меня сожгут заживо, четвертуют, ничего не боюсь! Так и скажу: «Всю кровь пролью каплю по капле за свои принципы, за свою страну и вообще на благо общества!»

— Ладно, ладно, — сказала тетушка Хлоя, — не мешало бы тебе еще один принцип иметь: ложиться спать вовремя и не держать здесь людей до утра! Ну, малыши, марш отсюда, не то каждый получит по затрещине.

— Негры! — провозгласил Сэм, милостиво взмахнув панамой. — Примите мое благословение. Расходитесь по домам да не грешите.

И, удостоенное этим напутствием, собрание покинуло кухню.