За занавесом грусти
Алёна Кожевникова
Тяжелая бархатная ткань занавеса мягко скользила по пальцам, когда Маша поправляла складки на миниатюрной кофточке куклы. Зал, погруженный в полумрак, казался больше, чем обычно, тишина — гуще, а воздух — пропитанным ожиданием. Скоро здесь соберутся зрители: шумные дети и их уставшие, но терпеливые родители. Зажгутся софиты, зазвучит музыка, и начнется волшебство. Маша, как всегда, будет стоять за кулисами, управляя хитроумными механизмами, оживляя кукол, создавая сказку.
Она работала в театре живых кукол «2+Ку» уже восемь лет, с тех пор как Владимир Александрович, ее учитель, гениальный создатель этого места и этих удивительных созданий, взял ее, вчерашнюю студентку театрального училища, под свое крыло. Маша, завороженная с детства куклами, мечтавшая вдохнуть в них жизнь, увидела в творениях Захарова нечто невероятное. Это были не просто куклы, а настоящие живые существа, со своим характером, мимикой, пластикой. Владимир Александрович говорил, что секрет в особой конструкции, в «кибернетизированной системе», как он это называл, но Маше всегда казалось, что дело не только в механике. В этих куклах жила душа, частичка души самого Мастера.
После смерти Захарова, трагически погибшего в пожаре три года назад, театр опустел. Нет, спектакли, конечно, продолжались. Ученики Мастера, и Маша в их числе, старались сохранить его дело, продолжить традиции. Но что-то неуловимо изменилось.
Маша оглядела зал. Стены, расписанные сказочными сюжетами, словно пытались удержать остатки былой радости и тепла. Над головой, под потолком, парила целая флотилия корабликов, каждый — произведение искусства, с крошечными парусами, канатами и пушками. У стены, на вешалке, висел потертый бархатный плащ Кота Ученого и шляпа с пером. На подоконнике, греясь в лучах за setting sun, сидела любимица публики, кукла Арина Родионовна, неизменная хозяйка театра. Ее выцветший от времени сарафан, вязаная шаль и ласковая улыбка всегда встречали гостей у входа.
«Что-то не так, — подумала Маша, проводя рукой по резному деревянному лицу куклы. — Раньше все казалось другим… волшебнее, что ли».
Звонкий хлопок входной двери и разговор в холле выдернули Машу из невеселых раздумий. «Наверное, Света с афишами», — подумала Маша и выглянула из-за кулис. Но у входа стоял не сотрудник типографии с рулоном свежих постеров, а высокий молодой человек в потертой кожаной куртке. Он снял вязаную шапку, встряхнул головой, откидывая со лба непослушную прядь темных волос, и обернулся к кому-то невидимому за резными дверями.
— Привет, старушка Родионовна! Соскучилась?
Маша улыбнулась. Кирилл. Только он мог вот так запросто обратиться к кукле, как к старой знакомой. Они познакомились лет пять назад, Кирилл тогда встречался с подругой Маши, часто бывал в театре, помогал с декорациями. У него был настоящий талант оживлять все вокруг, находить общий язык с кем угодно, даже с деревянной куклой.
— Ты чего тут прячешься? — Кирилл, заметив Машу, шагнул за кулисы. — Спектакль через час, а ты еще не в образе Феи-крестной?
— Привет, — Маша обняла друга. От него пахло морозным воздухом и еще чем-то неуловимо знакомым, из детства: конфетами-барбарисками и старыми книгами. — Рада тебя видеть. Не ожидала…
— Да я тут проездом, — Кирилл огляделся. — Решил навестить свою музу. Слышал, у вас премьера сегодня? Как новая пьеса? Страсти кипят, слезы льются рекой?
Маша пожала плечами, пытаясь скрыть внезапно нахлынувшую грусть.
— Все как всегда. Дети в восторге, родители зевают.
— А ты? Ты-то сама как? — Кирилл прищурился, всматриваясь в ее лицо. — Что-то ты не похожа на королеву волшебных палочек. Где блеск в глазах?
Маша отвернулась, пряча взгляд.
— Просто устала. Знаешь, после… — она запнулась, не решаясь произнести вслух имя Мастера. — После пожара все как будто… потускнело. Куклы уже не кажутся такими живыми, как раньше. Как будто что-то важное ушло вместе с ним.
Кирилл, не говоря ни слова, подошел к столу, взял в руки старенькую куклу Арлекина, валявшуюся среди лоскутков ткани и мотков ниток. Маша знала, что это одна из первых кукол, созданных Захаровым, — трогательная, немного неуклюжая, но бесконечно дорогая сердцу.
Кирилл повертел Арлекина в руках, разглядывая выцветшую краску на деревянном лице, потертые бархатные штанишки, колпак с бубенчиками. Затем, неожиданно для Маши, он поднес куклу к лицу и чуть хрипловатым голосом пропел:
— Эх, Машенька, Маша, красавица наша! Что ж ты грустишь, брови хмуришь? Аль не по нраву тебе кукольный балаган?
Маша рассмеялась. Кирилл всегда умел рассмешить, даже в самые хмурые дни.
— Не балаган это вовсе, а театр живых кукол! — Она с укором посмотрела на друга. — И нечего тебе тут насмехаться.
Конец ознакомительного фрагмента.
