Питбуль для училки

Галина Чередий, 2021

Ее жизнь – повод для зависти окружающих и коллег. Муж – первая любовь, сын, хорошая квартира, дорогие наряды, иномарка – и все это у простой учительницы начальных классов в девяностые, когда вокруг люди едва сводят концы с концами. Вот только никто не знает, что за этим фасадом уже давно разрушенные мечты, измены и ежедневный страх. Он решил, что ему уже ничего в этой жизни не светит. Кому нужен калека. Жизнь отставника-пенсионера с капустой и помидорами – вот его удел. Но случайная встреча в грозу на лесной дороге меняет все для обоих. Ей предстоит выяснить, есть ли настоящие мужчины, те самые, что как стена. Ему – можно ли влюбиться в его годы впервые и навсегда. Книга четвертая о созвездии настоящих мужчин из «Ориона». Содержит нецензурную брань.

Глава 7

Удержаться от того, чтобы не взлететь от ее «я хочу!», как от выстрела стартового пистолета, было, сука, подвигом каким-то. Из тех, что ни за что повторять не хочется. Два слова, а меня от макушки и до яиц прошило, аж зубами скрипнул от мгновенной судороги в промежности. Животина, ты, Корнилов, ой животина, от похоти ох*евшая вкрай. Прямо-таки ломая себя, я облился еще, окончательно смывая грязь, и поднялся, даже не ощущая боли в культе. Заметила она? Может, и так. Может, нет. Но какая теперь разница? Я вот заметил тонкий ободок обручалки на ее пальце. Замужем. Остановило это меня? Ни-хе-ра. В самый первый момент так, чуток притормозило. Но только уткнулся взглядом оголодавшим в ее припухшие после плача губы, ключицы эти, тонкие до хрупкости, рассмотрел — и поровну стало. Перестало это иметь значение. Как и многое, многое другое. До какой степени скотство — тянуть лапы к чужой женщине. Как она тут оказалась. Почему одна. Кто такая в принципе. Кто придет отрезать мои яйца за то, что трону. Еще как трону, так истрогаю, что места, моими пальцами не обожженного, на ее коже не останется. А прийти кто-то должен. У такой, как эта моя-на-прямо-сейчас Лена, обязательно должен иметься кто-то, готовый горло рвать за нее любому. Не может не быть. Носи она мое кольцо, я бы еще как пришел. Хотя нет. Я бы хер допустил, чтобы рядом с ней вот так кто смог оказаться. Я бы, бл*дь, яйца самцам вокруг чикал в качестве превентивной меры. На всякий. Даже зареванная, с размазанной тушью, отвечающая нормально через раз и в костюме, плюшевом, похабно-розовом, с блестяшками, смотревшемся на ней чем-то инородным, она выглядела каким-то, мать его существом не от мира сего. Тут и в этом всем по какой-то причудливой ошибке, в силу невероятного стечения обстоятельств оказавшейся. Инопланетянка высшей утонченной расы на мою озабоченную башку. Эдакое создание едва ли с человеческой природой, что всматривалось в меня так забавно, беззащитно как-то щурясь, явно не только из-за недостатка света, но еще и из-за плохого зрения. Рассмотреть пыталась меня, но открывалась при этом сама вся. Все как на ладони. И то, что среагировала на меня, как и я на нее, на пустом месте — и мигом оба в жаре. И что боролась с этим, шокированная происходящим. И хотелось ее внезапно так, что аж багровой мутью в голове то и дело все подергивалось и крышняк косило из стороны в сторону, так и норовя сорвать совсем, освобождая уже от всяких уз цивилизованности и вменяемости. Я и из тачки вывалился от греха подальше, потому что это ее «я не…» — пустой звук, когда у самой соски торчат, мне глаза в кровь режут, и бедра, она не замечает как, сжимает. Еще пара секунд — и похрен бы стало на все «не». Нанизал бы на себя, как бабочку, и кричи-бормочи что хочешь, Лена. Уж я бы позаботился, чтобы как раз «не» там было только как «не останавливайся».

Но ты сама, сама. «Я хочу!» Налетел на нее, стоящую спиной, съежившуюся, перепуганную собственной смелостью. Втер практически в бок тачки, размазывая под собой, ныряя с ходу ладонями под одежду, сразу к голой коже, обжигая холодом еще мокрых рук. Я тебе, глазастая ты потеряшка, одуматься, назад сдать не дам. Она шокированно вскрикнула, дернулась, но я только стиснул сильнее, сразу, без реверансов вжимаясь стояком в ее поясницу. Ртом, открытым жадно, прошелся везде, куда попал: висок, скула, мочка уха. Будто мордой в лето окунулся. Пахнет медом, слезами, липой, дождем, похотью моей, что уже никаких краев не видит. Уже на свободе. Снесло. Лизал, кусал, целовал шею, зарывался в волосы, урча, что тот кот, от жадности над беспечно угодившей в мои лапы жертвой. Захапал в ладони груди, спихнув со своего пути лифчик, тискал, наглаживая пальцами съежившиеся в камушки соски и толкаясь сзади. А она, все еще зажатая, замерла, как зверек в западне, подо мной. Дышит так, будто вот-вот задохнется. От паники? От возбуждения? Должно иметь значение, но нет. Но уже не остановиться. Она позволила. Сама. И я возьму. Сколько смогу. Наткнулся лицом на проклятые тряпки.

— На хер все это! — захрипел и, схватив как попало, содрал с нее все через голову и швырнул на капот.

Лена всхлипнула, взвиваясь на цыпочки, а я обхватил ее вокруг талии, фиксируя, снова загреб второй рукой упругую плоть, уткнулся лицом в изгиб шеи. Приподнял чуть и перенес, как куклу, не прекращая и на полвдоха терзать кожу ее шеи и плеча, дурея от вкуса, аромата. Развернул и бесцеремонно, но мягко толкнул в грудь, вынуждая откинуться на капот на свою же одежду.

— Михаил… — нервно выдохнула Лена, рванувшись назад, оперлась на локти. Что ж ты никак не отпустишь себя, девочка? Решилась ведь, так давай, полетели.

— Замри! — рыкнул, наверное, грубовато и подхватил ее под колени, роняя обратно, лишая возможности вскочить.

— Миша, я немного не…

Не готова? А ты и не готовься, не держи себя, все равно все будет.

— Я вижу, — оборвал, не тормозя ни на секунду, не давая ей думать и замерзнуть, и так же рывком освободил от штанов разом с трусами, оставив те болтаться на одной тонкой лодыжке. Развел ей колени, разок всего лишь мазнул взглядом по открывшемуся виду и, преодолевая жалкое сопротивление, накрыл собой. Проклятый обрубок отозвался режущей болью в таком положении, да только плевал я.

Лена не оттолкнула и самую малость не боролась, во вдохе только просквозило вроде как разочарование. Уже считаешь меня скотиной, что все себе и для себя? Не торопись с выводами, инопланетянка, в моих планах нет посрамить земных мужиков в глазах всей вселенной. Любовник из меня сейчас, конечно, говно полнейшее, потому как уже и так яйца — камни, член колом, выдержка на минус сотом уровне, прижало так, что за малым зубы не лязгают от нетерпячки. Бывало, что хотелось мне в жизни сильно. У любого нормального мужика бывало. Но чтобы так… Иллюзий нет. Засажу и приплыву. Так что, милая, девушки вперед.

Добрался, наконец, до ее рта, захватывая его сначала нахрапом, завоевывая. Напирал, оглаживал языком, вынуждая открыться. Попробуй меня, маленькая, и дай мне попробовать тебя. Лена осторожно, словно я зверь неведомый, положила ладонь мне на затылок, тонкими пальцами скользнула по коротким волосам и только потом впустила. Выдохнула тихонько, отвечая, позволяя безмолвно уже сразу и все, поддавая жару мне в и так полыхавшее нутро. Вино сладкое на вкус, а в бошку лупит как спиртюган на голодный желудок. Повело так, что как и не забыл, что ей сначала надо, не знаю. Оторвался от губ, чтобы совсем не перемкнуло. Уставился в лицо ей, в глаза, большие, пьяные, охреневая. До чего же красивая, зараза. Лена-Лена, ты, видно, компенсация мне какая-то от сучки-судьбы, и я эту компенсацию всю до донышка выберу. Жрал-облизывал-целовал ключицы, между грудей, что в мои лапы уложились, идеально наполняя, сдвигал их, прихватывая, царапая зубами соски. И девочка моя со звезд поплыла-таки. Застонала робко, заерзала, за плечи цепляться, гладить стала. Не так и много надо, да, будь ты хоть миллион раз не от мира сего? Да только все, понесло меня, и малым ты не откупишься, не накормишь земную зверюгу, голод которой растравила. Все тиская ее грудь, прошелся ртом по ребрам, вниз к пупку. Нырнул языком, оцарапал зубами бедренные выпирающие косточки.

— Миш! — всхлипнула Лена, вскидывая голову. Живот втянула бедолажка перепуганная и ноги попыталась сдвинуть. Нет, девочка, не пойдет. Ты позволила. Сказала «я хочу!» Теперь, значит, как я хочу. А я хочу тебя сожрать. Хочу, чтобы на язык мне кончила, и я это выпью до капли, а потом уж оторвусь.

— Тихо! — не позволил ей свести колени, опускаясь еще ниже, прикусил мягко кожу на гладком лобке.

— Миша, мне не над… — Да смотри, какая ты неуемная-то!

— Мне надо! — отрезал, подхватив под коленями, и вздернул выше так, чтобы опиралась только на лопатки, и присосался сразу, вталкивая язык между мягкими, бархатистыми губами, нашаривая с ходу им ту самую волшебную, выключающую у баб все их «не надо» кнопку.

Спасибо одной замечательной «учительнице» из моего прошлого. Была у меня давным-давно, в бытность еще курсантом-девственником, дама постарше с особыми вкусами. Традиционным сексом она не занималась от слова вообще, практикуя исключительно взаимное оральное удовлетворение, так что девственности в привычном понимании я с ней не лишился, но приобрел весьма полезный опыт довести женщину ртом до вершины в считанные секунды, если есть необходимость. А сейчас не то что необходимость была, а п*здец какая крайняя нужда. Бл*дский обратный отсчет пошел, гонка на скорость. Я доведу Лену до финала быстрее, или она меня своим вкусом и реакцией. Как только нашел то самое волшебное местечко, ее так разметало-затрясло, что приходилось впиваться в ее бедра, чтобы не слетела с капота. Дугой высоковольтной вскидывается, прям на голову встает, обратно падает, стонет в голос, плачет, руками шарит-мечется-хлопает, пятками меня колотит куда придется. Сокращается внутри и течет-течет! Будто нарочно для меня, от жажды столько сдыхавшего, так щедро.

— Миш-Миш-Миша-а-а! — заскребла ногтями по металлу, головой замотала. — Божечки, помоги!

Нет, девочка, это я тебе тут помогаю, а ты меня, зараза отзывчивая, убиваешь к хренам.

— Не-могу-не-могу!

Еще как можешь. Уже почти там. Мне по языку, губам прямо ручьем потекло, дрожью мелкой бедер ее, сжатиями внутри прострелило всего, криком Лена захлебнулась, давая мне отмашку. Все, мне теперь!

Выпрямился, скалясь, как зверь, от мучительного предвкушения, сжирая глазами то, как же ее колбасило. Перевернул ее, еще всю содрогающуюся, дернул к себе, подхватывая под животом. Встал поустойчивее — и на себя, в нее. Всадил, протолкнувшись с лету до корня, до пошлого кайфового шлепка под Ленкин беспомощный вскрик, а она — огонь, мокрый пламень, лижет там, жмет жадно всего. Замолотил, рывками натягивая на себя, не соображая больше, не щадя ни себя, ни ее. Она опять в крик, в стоны протяжные, добивая меня, как будто и так не на краю уже был. В башку как шар пламени влетел, вышиб мозг, хлынул по позвоночнику к яйцам и вырвался из тела кайфом и болью, от которых сам хрипел как при смерти, кончая чуть не целую вечность. Навалился на дрожащую в отголосках своего оргазма Лену, и дергало и дергало от промежности по всему телу сладкими волнами. На хер воздержание! Так и сдохнуть недолго. Не юноша ведь кончать так, что чуть башка не оторвалась, как мотыляло всего. Так что…

— Хорошо, но мало.