Ненавистная пара

Галина Чередий, 2019

Он надругался над ее любовью и пробудил в ней тьму, потому что так велел его долг. Она отомстила ему за растоптанные надежды и магическое рабство даже более жестоко, чем мечтала. Смогут ли непримиримые противники найти путь к взаимопониманию, ведь судьба-злодейка сделала Летэ истинной парой Лордара? Что важнее: месть или способность простить?Для создания обложки фото приобретено на сайте shutterstock.Содержит нецензурную брань.

Глава 8

Десять лет назад

— Ой, что ты… — запищала Летэ, когда подхватил ее на руки, взбегая по лестнице дорогого постойного дома, где мы остановились ближе к ночи следующего дня.

Само собой, она была готова вскарабкаться на моего жеребца, стоило лишь разок предложить побег из ее унылого существования. Вот что за дура, даже не сомневалась ни в чем, поуговаривать себя не заставила, минуту бы поломалась, допустила бы хоть мысль, что я могу оказаться подлецом, ведь в отношении нее я он и есть.

— Обещал же на руках тебя носить, — тихо рыкнул, скрывая копившееся весь день раздражение от навязчивого, не отпускавшего всю дорогу странного возбуждения, но не только его одного.

Никакие усилия отвлечься от того, что при каждом шаге коня она терлась об меня повсюду, не срабатывали. Контакт с ее телом ощущался небывало остро: невзирая на всю нашу одежду, меня заводило так, как если бы она голышом приглашающе елозила задницей прямиком по моему гудящему, как проклятая труба последнего дня, стволу. А Летэ знай себе лупала по сторонам восхищенными глазищами, будто мы не по унылым полям-лесам ехали, а по мифическим садам фей прямиком в страну радужных фантазий. Улыбалась, то и дело оглаживала нежно мои удерживающие ее и поводья руки. Подставляла губы под поцелуи, не соображая, как близка к тому, чтобы вмиг очутиться на земле на четвереньках со мной, погруженным в нее по самые яйца.

А еще она болтала, точнее, щебетала, несла какую-то чушь, похоже, пересказывая мне свою однообразную жизнь сколько себя помнила. Если бы я еще и слушал. Все мое терпение уходило на то, чтобы не приказать ей заткнуться, потому что бесило… то, что ее голос мне нравился. Без всякого вникания в смысл сказанного, просто так, самим звучанием, так, словно протарахти она рядом хоть вечность, мне не захочется заткнуть ее, пусть обычно считал, что женщине стоит открывать рот, только если она собирается мне отсосать. А тут — ничего подобного, ее голос — как умиротворяющее журчание ручья или ненавязчивые посвисты пробудившихся после ночи в лесу птиц, причем даже мой зверь, казалось приникнув к самой моей коже, прилег, жмуря довольно глаза и постукивая без остановки хвостом, как неприкаянная дворняга, которую кто-то вдруг досыта накормил. Что, однако, никак не мешало копиться по нарастающей желанию поиметь ее. Скорее бы это все уже закончить. А то еще втянусь в роль хорошего парня, целующегося без конца, как идиот-девственник, и ни разу не облапавший то, чем меня готова одарить эта невинная овечка. То же мне, подарок, из разряда возьми и выкинь.

— Какая же красота! — шокированно прошептала Летэ, озираясь по сторонам на всю окружающую позолоту, зеркала и светильники из бронзы. — Тут и дотронуться до чего-нибудь страшно.

Да ладно тебе, это ты еще личных покоев для Зрящих никогда не видела. Вот где роскошь и любой каприз. Сраная компенсация за то, что жить тебе недолго и в клетке и никогда больше не распоряжаться своей судьбой.

Конечно, я мог устроить сеанс превращения ее в женщину и следом в Зрящую хоть в стогу в чистом поле, она бы и слова против не сказала, видно же. Но не такая же я скотина: если уж лишать женщину невинности, то среди роскоши и на шелковых простынях. Ладно, такая я скотина, такая, хочу ванну и комфорт для себя изначально, ведь и у меня нетронутая будет в первый раз, а это та еще морока, так что хочу расположиться с удобствами. Разложить ее на простынях, пахнущих сухими цветами и травами, а не дешевым мылом, воняющим жиром и золой, или моем же дорожном плаще, из которого еще потом попробуй выведи аромат того, что неизбежно случится.

— Тебе ничего не должно быть страшно, когда я рядом, Пушистик, — ответил, толкнув ногой дверь, и она снова удивленно охнула.

Да, смотри и запоминай, дорогуша, именно на этой громадной кровати ты расстанешься с девственностью.

— Здесь только одна кровать, — смущенно пробормотала Летэ. — О, но я могу поспать и на той кушетке.

Да сейчас! Еще я на этом безобразии не корячился… хотя… смотря как тебя на ней пристроить. Нет, не в первый раз уж точно… а других у нас вроде как и не планируется. Разве что мне очень уж понравится, и тогда… Нет. Нет, ни за что. Пусть дальше ее окучивают другие, а я вернусь к моему обычному образу жизни и бабам, готовым мне угодить за звонкую монету.

— Ты не веришь в то, что я могу вести себя достойно, если мы ляжем в одну постель? — Слова и театральное оскорбленное выражение лица — от одного, а вот злость — настоящая, и совсем от иного. Кого ты выберешь своим следующим любовником, а, Летэ? — Как же ты собралась связать со мной жизнь, если не можешь решиться на сон рядом?

Вот же дура, сразу едва не слезы из глаз от раскаяния и стыда, и затараторила что-то про то, что на все, всегда, для меня… Да когда тебе козлище вроде меня говорит такое, ты должна ему врезать по колоколам и сбежать, оставляя его корчиться за эти грязные манипуляции, а не соглашаться на все! Ничего, пару раз мужики поимеют и кинут, и научишься… что бабе вообще не стоит ноги ни перед кем раздвигать и позволять влезть в душу, а лучше вообще монахиней жить. Почему клятые маги не запретят Зрящим эти чрезмерные вольности в постельных забавах? Кого хотят, того к себе и тащат, вот что под конец Тече вытворяла. При мысли о таком же поведении Летэ… мне хотелось что-нибудь разрушить, и злость так и перла наружу. Пора проходить этот предпоследний этап, а то от напряжения уже ум за разум заходит и мозги подпекает.

Пара часов, поочередное целомудренное купание в роскошной ванной, еда, какой не пробовала в жизни, немного вина, что гораздо крепче, чем могло показаться, и вот Летэ уже лежала подо мной, с открытой грудью, дрожащая, с опьяненным отнюдь не алкоголем взглядом, стонущая и ерзающая совсем не сдержанно, пока я терзал ее соски губами и зубами. Все же сиськи у нее замечательные — так бы и терся-лизал-кусал их ночами напролет, с торжеством наблюдая, как она взбрыкивает, вскидывается, вцепляется мне в волосы и скулит, прося сама не зная о чем. Пока не зная. Скоро молить будет вполне осмысленно, пусть и не меня. Эту науку усвоить несложно.

А ведь договор был лишь об одном поцелуе на ночь. У самого в голове плыло знатно, хоть вино лишь пригубил для вида, а состояние — будто бочку вылакал. Вело всего от аромата ее влаги, потряхивало от потребности содрать эту тряпку с Летэ, подмять, разом раздвигая ноги бедрами, и рывком, сразу, внутрь, до пошлого шлепка яиц об ее мокрую плоть. Членом уже дыру в матрасе пробил, но все целовал, гладил, вился вокруг, как щенок, что не знает, куда в женщине надо пристраивать свой болт. Но любому терпению наступает предел, и я своего достиг, когда Летэ уперлась пятками в кровать и взвилась дугой, стоило лишь мне ладонью накрыть ее лобок и безошибочно найти между припухшими складками нужно место. Одно настойчивое касание — и вот она уже кричала мое имя, забившись, царапая плечо, и без единой мысли в голове я в следующую секунду уже опустился между ее ногами. Ничего уже не разделяло нас, все исчезло, ничего не существовало больше в этот последний момент, а первый же бросок вперед соединил в болезненном для обоих, но таком сумасшедше важном таинстве. Так тесно, что аж дико мучительно. Так горячо, что едва не сварился заживо. Я брал у нее то, что больше не получит никто и никогда, брал с остервенением и без жалости, ибо это она отдавала добровольно, а я, кажется, до смерти желал это получить, так, словно лучше сдохну, нежели остановлюсь или хоть сбавлю темп. Зверь бесновался и выл в торжестве, изгибая позвоночник в бешеных толчках, вторящих моим, тот самый зверь, что до сей поры брезговал любой, кого я трахал, ибо все они не та самая. Глаза жгло от льющегося ручьем пота, легкие сгорали все сильнее с каждым новым вдохом, наполненным запахом пота, секса, крови, а Летэ неожиданно стала бескрайним глубочайшим океаном, в котором я тонул, захлебывался, задыхался, но орал от восторга, неизведанного прежде, до этого сумасшедшего утопления. И упал в оргазм, провалился до дна, выпал из своего тела на краткие мгновения, чтобы, рухнув назад, осознать, что разбит на куски и собран заново, в совершенно неизвестном мне порядке. Таращился еще почти незряче на улыбающуюся сквозь слезы Летэ подо мной, понимая, что следующим, самым естественным действием видится опустить голову и оставить метку на ее плече, что свяжет нас навечно. И осознать это — будто получить пинок в живот и прыгнуть в ледяную воду одновременно. Что это я только что чуть не сотворил? Скатился с нее и вскочил на ноги, преодолевая буйство зверя, что требовал вернуться и закончить. Ты совсем ополоумел, тупая скотина? В тебя бес вселился, что ли? Какие метки этой девке?

Мою борьбу со второй сущностью оборвало появление Реоса и остальных стражей, как и было заранее оговорено. Брат скалился во весь рот и громко аплодировал мне, а остальные глумливо присвистывали при виде кровавых разводов на бедрах Летэ, что она принялась судорожно прикрывать вместе с еще дрожащим телом, ошарашенно глядя на всех.

— Братишка, это было просто нереально быстро! Одни сутки — и девка уже под тобой! Да ты красавец! — цинично заржал он, одобряюще хлопнув меня по плечу, но я четко видел тревожно вопрошающий огонек в его глазах. — С меня выпивка и деньги на шлюх весь следующий месяц.

А еще вдруг почувствовал удушье от бешенства, от того, как все они стоят и пялятся, а Летэ съеживается, становясь такой крошечной и беззащитной посреди этой огромной кровати. Будто удалялась от меня с неимоверной скоростью, ускользала в никуда, пока на ее лице проступало понимание произошедшего. И за это нужно, ох как нужно кого-то убить. Сослуживцев, брата, себя.

— Ну и как она? Советуешь попробовать? — продолжил спектакль брат, и вот тут Летэ взвилась на ноги, забывая о своей наготе, и стала пятиться к изголовью. — Или не стоит и мараться? Потом еще кровь с члена отмывай.

Мои руки судорожно сжались в кулаки, а лицо перекосило в попытке изобразить пошлую ухмылку.

— Попробовать стоит всегда и каждую из них! — Слова продрали глотку, как острые камни, а все потому что на самом деле изнутри рвалось: «Стоп! Хватит! Убирайтесь все!»

— Так и должно было быть, Лор? С самого начала для меня только это? — Голос девушки скакал, был то хриплым, то ломко-звонким, и она смотрела только на меня, не замечая больше никого, как если бы еще отчаянно старалась удержать тончайший мост между мной и ею. Мост, которого никогда и не было, но в те огрызки секунд она его построила и подперла своими хлипкими плечами в одиночку, давая шанс… нам.

Но разрушительная лавина, что призвана была погрести его под собой, была уже запущена.

— А чего ты ожидала, глупая деревенщина? Что такой, как Лордар, мог выбрать тебя для чего-то, кроме сиюминутной забавы? — Реос снова цинично расхохотался, и на этот раз мои кулаки сжались от потребности вбить этот смех ему в глотку вместе с зубами. Своему единственному родному брату. Из-за какой-то девчонки. — Да не реви ты, не трагедия небось! Обслужи нас всех, и мы замолвим за тебя словечко местному хозяину. У него свой штат шлюх, будешь всегда сыта-одета-оттрахана, от свежего мясца он вряд ли откажется.

— Лор! — Голос Летэ стал напоминать хрип раненой, от которого все нутро похолодело, и она как-то странно деревянно выпрямилась, словно кто-то насильно растянул ее позвоночник. — Все правда?!

Не найдя в себе смелости ответить, кивнул, как самый последний трус, и сразу в нас всех шарахнуло тугой волной силы, раскидывая к стенам, как ветошь. Ступни Летэ оторвались от кровати, ее выгнуло под каким-то немыслимым углом, руки ее раскинулись, из горла вырвался совершенно нечеловеческий вопль, а каждый сантиметр кожи пронзили острые, черные, напоминающие смертоносные иглы лучи рвущей ее изнутри тьмы. Стены, потолок, пол, мебель, наши кости трещали от безумной силы этого темного урагана, и оставалось лишь, сцепив зубы, пережидать первую волну. Она никогда не могла быть долгой, человеческое тело не готово было сразу к длительному напору такой мощи потусторонней сущности, а вот до второго прилива ее уже следовало доставить к магам, что обуздают и приручат, не дав поддаться тьме полностью.

Все исчезло так же внезапно, как и появилось, оставив нас временно оглохшими и в таком разреженном воздухе, как на огромной высоте в горах. Новая Летэ рухнула на кровать, и уже угольно-черные, а не прежние медно-красные волосы укрыли ее лицо.

— Получилось! — рванул к ней Реос, ликующе зыркнув на меня, стоявшего приросшим к полу и отчего-то желавшего сдохнуть на месте, потому что мое сердце стало каким-то тяжеленным камнем, молотящим в пустом ведре за ребрами. — Все хорошо! Прости нас, девочка! Все закончилось!

Он укутал ее в простыню, поднимая на руки и скалясь счастливо, а мне становилось все хуже и хуже.

— Отдай! — рявкнул я, подступая к нему и выхватывая Летэ из его загребущих лап.

Она не обняла меня за шею, просто извернувшись, сползла, встав на пол, и только тогда начала медленно поднимать ко мне лицо. Зверь дошел до иступления, ожидая встречи наших взглядов, и понимание того, кто же она для меня, окончательно обрушилось, сбивая с ног, едва они столкнулись. Боль в груди превратилась в острую и просто невыносимую, все вокруг исчезло, растворилось, теряя хоть какое-то значение. Ничто не было важнее, чем не отпускать, не терять этот контакт наших глаз. Даже раздражающий крик брата.

— Ах ты дрянь! Да как посмела! — Он дернул Летэ от меня, отбрасывая в руки остальных стражей, а я ломанулся вперед, готовый угробить их всех, но колени подогнулись, а поток чего-то горячего полился по моему торсу.

Глянув вниз, увидел рукоять кинжала Реоса, торчащую из моей груди, и угол моего зрения стал стремительно сужаться, а звуки удаляться. Вскинув голову, я запечатлел в своем сознании последнее: бледное, оскаленное в мрачном торжестве лицо моей истинной пары, что продемонстрировала мне свою окровавленную ладонь, и как же она была неописуемо прекрасна даже такой.