Ненавистная пара

Галина Чередий, 2019

Он надругался над ее любовью и пробудил в ней тьму, потому что так велел его долг. Она отомстила ему за растоптанные надежды и магическое рабство даже более жестоко, чем мечтала. Смогут ли непримиримые противники найти путь к взаимопониманию, ведь судьба-злодейка сделала Летэ истинной парой Лордара? Что важнее: месть или способность простить?Для создания обложки фото приобретено на сайте shutterstock.Содержит нецензурную брань.

Глава 6

Десять лет назад

Я пристроился в самом тихом углу приличных размеров основного зала харчевни «Сытый вепрь» при постоялом дворе отчима Летэ и уже второй час подряд наблюдал, как девчонка таскает тяжеленные подносы с едой и посудой, не получая за свои усилия ничего, кроме хамства и тычков, как от бездельников братьев, так и от многочисленных посетителей. Вот оно в действии, это заложенное в саму человеческую природу отвращение к потомкам Одержимых, что отталкивает и вызывает злость к ним на уровне, не подвластном разуму. Нам, двуликим, это не свойственно, и пусть сама цель моего наблюдения сочувствия во мне не будит, невольное раздражение ко всем этим обладателям кривящихся в ее сторону морд я не мог полностью подавить. Не так давно, до того, как мой народ оказался так удачно подходящим для службы в Страже, и нас людишки побаивались и не особенно жаловали на своих территориях, и память об этом еще жива. Впрочем, мало что мешало нам передвигаться и жить среди них и тогда, изображая добропорядочных торговцев и ценных наемников в охрану, потрахивая их девок в ожидании встречи со своей парой, ведь нет у человека, не мага, способов опознать нас, если сами не выдадим себя.

Брат Летэ, явно младше ее на пару лет, но при этом на голову уже выше и здоровей раза в два, снова по-хозяйски прикрикнул на девчонку, веля поторапливаться, пока она перла обратно на кухню поднос, заставленный целой горой наверняка увесистой глиняной посуды, а сам бил баклуши, подпирая плечом стену и ковыряя в носу. И это взбесило меня. Я тебе лично кишки выпущу, крысеныш! Два здоровых лба слонялись по залу, подобострастно скалясь посетителям и собирая заказы, в то время как их сестра, ростом едва ли по мое плечо, носилась груженая туда-сюда, подавая-унося-отмывая, а они возвращались, чтобы получить с сыто-пьяных посетителей плату и поклянчить чаевые. А в благодарность девчонке только и доставалось что окрики, тычки и недовольство. Если честно, ее терпение вызывало у меня злость и презрение. Ни одна женщина двуликих не стала бы терпеть подобного отношения, да никому бы и в голову не пришло так с ней обращаться. И вместо жалости у меня появлялось желание врезать ей по затылку, чтобы хоть как-то расшевелить. Сразу как прикончу всех ее обидчиков и помочусь на их трупы.

На меня Летэ кидала только быстрые взгляды украдкой, и нам не случилось поговорить с того момента, как я проводил ее домой и снял комнату тут же. Надо было видеть ее ошалевшую мордаху, когда взялся нести ее неподъемный таз с бельем до места. Вся пятнами пошла и как дышать забыла, дурочка. Собственно, уверен, что мне больше и делать ничего не нужно, очаровывая, она и так на грани обморока была, но я откуда-то нашел в себе силы продолжать болтовню о ней, красоте такой неземной, с ног меня сбившей. Надеюсь, у меня волдырей от вранья на языке не вылезет, но даже и появись они, все то смущение пополам с наивнейшим восхищением достаточно почесали под шейкой мое самолюбие, чтобы компенсировать. Как ни крути, есть что-то до странности приятное во влюбленных зырканьях и вздохах женщины, когда абсолютно уверен, что это искренне, пусть на нее саму тебе и плевать.

Ухмыльнувшись, когда Летэ отвернулась, я торжествующе глянул на сидящих в другом углу брата и сослуживцев, незаметно им кивнув. Сменив одежду и избавившись от тряпок на лицах, они вполне могли себе позволить пьянствовать и тискать местных девок, тогда как мне приходилось изображать унылое одинокое влюбленное дерьмо, торча в харчевне и не имея возможности пригубить даже капли эля. Ладно, Летэ, я на тебе потом отыграюсь — так отдеру, что по гроб жизни не забудешь.

Спустя еще пару часов забегаловка наконец стала закрываться, и я переместился из зала во двор, поближе к конюшням, ведь мы уже пронюхали, что уборкой и перемыванием гор посуды рабочий день нашей возможной Зрящей не заканчивался. Пока ее братья и отец укладывались в кроватки, она топала поить-кормить лошадей постояльцев.

Летэ выскользнула из дверей еще минут через сорок, и я выступил из тени, давая себя увидеть. Улыбка, потупленные глазки и румянец, что прямо-таки осветил своим полыханием ночь. Мило, между прочим.

— Герр Лордар, — еле слышно пробормотала она, начав комкать передник.

— Я же сказал, что для тебя я просто Лордар. Даже Лор.

— Я не посм…

— Ну же, мне было бы приятно услышать это от тебя.

— Лор… — промямлила она. — А что ты тут делаешь? Разве тебе не лучше лежать в постели?

— К сожалению, боль в ребрах никак не может заглушить мое волнение и тоску.

Тьфу, хоть бы не подавиться этой сопливой чушью!

— Тоску?

— Лежа в постели, я ведь не могу видеть тебя. — Ага, до тех пор, пока сам тебя в нее и не опрокину. — И вот я брожу здесь, чтобы ее унять, но зачем ты вышла в такой поздний час? Заметила меня, неприкаянного, в окно?

— Нет. — А я-то думал, что покраснеть сильнее невозможно, но у девочки, похоже, особые таланты. А еще и идиотская привычка вечно в чем-то чувствовать себя виноватой, даже в том, что у нее не было времени и сил пялиться в окна, высматривая меня. — Мне нужно закончить еще дела.

— Но как так-то?! — изобразил я праведное возмущение. — Ты работала без передышки весь день и еще должна? А как насчет твоих братьев?

— Не нужно. — Она втянула голову в плечи и оглянулась на дом. — Мне не трудно. Что там — лошадям сена задать да попоить? Ерунда же.

Да что же ты такая вся покорная, аж тошно!

— Ладно, идем! — решительно взял я ее за руку, и она вздрогнула, будто я ее обжег, а по мне опять прокатилась волна нехорошего торжества. Реагируешь. И на такое мизерное прикосновение реагируешь, мелкая глупышка. Вся ты с потрохами уже моя, почти подо мной. Приятное, однако, чувство — точно знать, что уже одержал победу.

Заведя в конюшню, усадил на тюк соломы и схватился сам раздавать корм, кривясь от якобы больных ребер. Ох, как же она кинулась у меня отнимать вилы — ну чисто орлица на защите своего орленка. Вот оно, проглянуло только краешком, а я аж оторопел. Словно не невзрачная покорная Летэ передо мной, а яростная хищница, что до обидного быстро обратно спряталась, испугавшись собственной дерзости.

— Я работаю — ты рассказываешь мне о себе! — безапелляционно заявил я, усаживая ее на прежнее место.

— Обо мне? Но что? — ошарашенно проблеяла она.

— Что угодно! Мне все интересно.

— Теперь я не выйду замуж за Мариса, — пожав плечами, с безразличием констатировала девушка.

После нашего возвращения и моего, безусловно, заслуживающего доверия рассказа о нападении на бедную парочку каких-то мерзавцев все местное воинство в количестве аж пяти человек, с почти одинаковыми пивными брюхами, кинулось на поиски злоумышленников. Отчим же Летэ гаркнул ей подготовить для постояльца с такой тугой мошной, как я, лучшую комнату, не удосужившись и для вида спросить, в порядке ли она. Зато у меня скользковато тихонько поинтересовался, в каком положении я застал его «любимую доченьку» и не «успели ли сотворить над ней чего дурного». Ну да, надо же выяснить, порчен ли уже товарец или можно подыскивать еще варианты нажиться.

— Опечалена этим? Любила его? — Чихать мне на это, но разговор поддержать вокруг ее персоны нужно.

— Нет. Ни я его, ни он меня, — легко отмахнулась девушка, а мне вроде как и вдохнулось легче.

— Так зачем же он тебе вообще сдался? Неужели ты с таким, как он, свою жизнь видишь?

Летэ помрачнела, опустила голову, уходя в свои мысли, посидела так с минуту. Резко вдохнула, вскидываясь, словно что-то готово было сорваться с ее губ, что-то такое, что заставило ее на миг стать той, уже проглядывавшей за маской равнодушного смирения загадочной девушкой, но она явно одернула себя, потухая, и я не выдержал:

— Скажи мне, Летэ! — Понятия не имею, отчего так захотелось узнать, что в ее голове.

— Вы…

— Ты.

— Ты сочтешь меня чокнутой, — пролепетала она, опять краснея.

— Только не я! — Шагнув ближе, сел перед ней на корточки, заглядывая в глаза с видом восхищенного и готового внимать любой бабской херне придурка. — Посмотри на меня, ты можешь мне верить!

Можешь, можешь. Иначе как я тебя поимею во всех смыслах?

— Мне постоянно кажется… ну, что вот это все будто не моя жизнь. — Она посмотрела неожиданно прямо, отчего за ребрами неприятно кольнуло. — Не знаю, как и объяснить-то. Ну как если бы все вокруг меня какое-то неправильное, ненастоящее, что некоторые люди… они не те, кем кажутся, и все это… работа изо дня в день, каждое мое движение… они бесполезны, что ли. Что бы я ни делала, это словно все не то… Ерунда какая-то, в общем. — Зажмурив глаза, она замотала головой, отчего из косы высвободилась яркая прядь, и я без единой мысли потянулся ее поправить.

— Не ерунда, говори все, Пушистик! — Ты ведь даже не представляешь, насколько права, и твоя интуиция тебя не обманывает, в отличие от меня. Это не твоя жизнь, не твоя работа, а все люди, что тебя шпыняют, не имеют значения, скоро ты над ними возвысишься, и в следующий раз они станут почтительно гнуть перед тобой спину, если вам еще суждено встретиться или если они в принципе люди. Потому что в ином случае ты будешь той, кто вынесет им смертный приговор.

— Пушистик? — одними губами произнесла Летэ, цепенея, когда я повел пальцами по ее щеке.

— Да, такая прекрасная, такая нежная. — Зараза! Что там еще несут в таких случаях? — С первого взгляда в сердце мне запала.

— Я? — Как бы у нее глазищи эти голубые из орбит не выскочили.

— Ты, Летэ, ты! Ты у меня здесь теперь! — Схватив ее ладонь, прижал к своей груди, а мой зверь почему-то изумился, сначала отшатываясь, но потом сдуру рванулся навстречу. Цыц, скотина, не она это, просто забава все! Размечтался! — Станешь моей, Пушистик?

— Как — твоей? — Она уже и не дышала.

— Уезжай со мной прямо сейчас. Уже завтра к вечеру будем в Камьюсе, а там и до моей вотчины день пути.

— Но… — А ну не смей задумываться и срываться с крючка, курица полупьяная!

— Я не для позора тебя зову! Женой моей будешь! — И пока рот раскрыла возразить, потянул на себя, одаривая самым первым в ее жизни поцелуем. Работал языком и губами на славу, так, чтобы наверняка одурела, и сам не заметил, как увлекся, чуть не заскулил, как потекшая сучка, отрываясь, потому что попытаться завалить ее прямо тут, рановато будет. Но захотелось. Да так, что аж запекло огнем в паху и пальцы скрючило, а зверь заскакал внутри припадочной белкой, обожравшейся забродивших ягод.

— Поехали со мной, моя Летэ, и я сделаю так, что никогда ты больше не познаешь обид, на руках тебя носить буду! — И подхватил ее, хоть и так видно: поплыла, ошалела, согласилась.

— Поехали… Я за тобой куда угодно, — прошелестела она, как завороженная потянувшись за еще одним поцелуем, а в широко распахнутых глазах — море доверия и обожания, в котором мог бы плавать, заныривая с головой. Надежда такой величины и яркости, что легко затмила бы солнце.

Ну вот, осталась самая малость — расхреначить эту ее надежду, обращая ее сияние во тьму.