Микеле. Роман с элементами истории

Галина Хэндус

Вторая часть трилогии «Музей Совести».500 лет назад Микеланджело спрятал в своем творении загадку человечеству и сообщил об этом в мемуарах. Автор романа предлагает читателю версию отгадки.Остросюжетный, полный загадок, тайн и приключенческого экстаза роман – необычная смесь зажигательных книг Дэна Брауна с мудрой философией Льва Толстого.

Глава 5 Франкфурт на Майне, Германия

Саша невыносимо страдал. В сегодняшнем моменте жизни для него соединились воедино и физическая, и душевная боль. Они переплелись настолько тесно, что ему сложно было отделить одну от другой.

«Как же так? — возвращался он к мыслям о ранении сотни, тысячи раз на дню. — Почему именно у меня? Чем я заслужил инвалидное кресло в неполных тридцать лет? Сделал ли я в жизни что-то неправильно? Почему и кто наказал меня? За что и почему?»

Ответов ни на один вопрос не находилось.

Непросто оказаться в чужой стране на больничной койке. Но еще сложнее решиться и скрыть пребывание там от родных. Пусть от приемной, но матери. Оказывается, она даже на расстоянии может чувствовать боль сына, которого воспитывала с восьми лет.

— Сынок, что-то ты совсем нас забыл. Не пишешь, не приезжаешь. Я не могла дозвониться до тебя две недели, в трубке отвечали что-то на иностранном языке… У тебя все в порядке?

— Мама, не волнуйся, у меня все хорошо…

— А голос? Почему у тебя такой странный голос, будто не хватает дыхания?

— Голос самый нормальный. Я тут хлебнул пива из холодильника, теперь подхрипываю.

— Саша, у тебя голос не простуженный, а печальный и какой-то больной, что ли… Ну, хорошо, не хочешь говорить, не надо. Когда ты прилетишь домой? Надеюсь, что новый год мы отметим вместе.

— Новый год? — Голос в трубке споткнулся и замолчал. — Обещать не могу, но постараюсь.

— Ты уж очень постарайся, сынок, — голос женщины стал печальным. — Я часто болею в последнее время, все неможется. Мы видимся очень редко, хотелось бы почаще. Прилетай, мне так хочется тебя увидеть.

Так хочется, чтобы ты был рядом.

Женщина не могла видеть, как после этих слов по щекам ее сына потекли слезы. Ему стало жаль мать.

Не хотелось лгать.

Но больше всего он сокрушался о своей несчастной судьбе и приговоре врачей. То, что он обезножел, не хотелось говорить никому. Сглотнув подступивший к горлу ком, Глебов-младший промокнул краем пододеяльника слезы и нарочито громко прокашлялся. Ему казалось, что кашлем он сможет заглушить и остановить рвущуюся наружу влагу.

— Мам, мне тут в дверь звонят, ну все, пока, не болей. Я теперь буду звонить чаще. Передавай всем привет.

Глебов отключил телефон, откинулся на подушки и закрыл глаза. В голове вспыхнули яркими красками события последних лет.

Почему именно они лезли сейчас в голову?

Как связана авария с открытием Академии Гениев?

Связана ли вообще?

Таких вопросов раньше он не задавал. Но если бы задал, то, скорее всего, сам бы понял, что подсознательно ищет именно там ответ на вопрос: почему случилась авария и почему именно с ним.

Он вспоминал приемного отца, Антона Глебова-старшего, которого так и не смог назвать папой, обращаясь к нему по имени. Вспоминал мягкие руки мамы Ларисы, которую считал единственной матерью, потому что воспоминания о погибшей родной матери давно стерлись из памяти.

На ум приходили одноклассники, выпускной бал в школе, учеба в университете, занятия живописью. Эти воспоминания доставляли ему если не удовольствие, то приносили спокойствие и тихую радость. Но до той минуты, пока они не спотыкались о сегодняшний день. О его мечту открыть филиал Академии Гениев за границей. Тут его воспоминания разом вставали на дыбы, как взбесившаяся лошадь. Эта лошадь больно била копытами по тонким стенкам сердечного клапана, брызгала ядовито-желтой пеной, выступающей на коже больного резко пахнущим потом. И опять начинались мучения

«Что я сделал неправильно? Где переступил грань дозволенного? Кто и по какому праву наказал меня за то, чего я, кажется, не совершал?»

Вопросы приходили и уходили. На их месте возникали новые. Но ни один из них не вернулся назад, ведя за собой хоть один устраивающий Глебова ответ. Глубоко в подсознании ответы на все вопросы у него, впрочем, уже были.

Но хотел ли он сам услышать их?

Кто же захочет стать судьей своим нечестным поступкам?

Никто.

Намного проще жить без отягощенной муками Совести памятью.

— Как себя чувствует наш выздоравливающий?

Дверь в палату открылась и в ее проеме появилась Андреа Кантор. Стройная, среднего роста, она не носила юбок, зато обожала все вязаное — свитера, шарфики, кофточки, шали и даже пальто. В этот раз на ней были надеты темно-синие обтягивающие брюки, заправленные в невысокие велюровые полусапожки и желтый кардиган, прихваченный на поясе широким кожаным ремнем.

Вместе с ней в спертый больничный воздух ворвался непередаваемый запах мокрых листьев и спелых яблок. Подойдя к кровати Глебова, она достала из сумки два огромных апельсина, положила на тумбочку и осторожно присела на край широкой кровати. От ее внимательного взгляда не укрылись покрасневшие глаза молодого мужчины.

— Как дела, Саша? Что вещают эскулапы?

— Что они могут вещать? Все то же:

готовьтесь сидеть в инвалидной коляске,

вы вряд ли сможете ходить,

чудес в наше время не случается…

Ни одного положительного прогноза, как в морге…

В голосе Глебова отчетливо проступили еле сдерживаемые слезы. Только присутствие практически посторонней женщины заставляли мужчину сдерживаться. Поняв, видимо, неловкость ситуации, он поправился:

— Спасибо, Андреа, что пришли. Извините несдержанность. Не могу больше. Надоело все. Лучше было погибнуть в этой чертовой аварии, чем оставаться получеловеком…

— Саша, — строго посмотрела на него посетительница. — Если мы хотим и дальше остаться если уж не друзьями, то хотя бы близкими соседями, прошу никогда не говорить таких страшных слов. Жизнь, которую мы получили от родителей как дар — только она имеет цену.

Самую высокую цену.

И никто из нас не вправе разбрасываться ею направо и налево.

Ты знаешь, что я отношусь к тебе, как к собственному сыну. Он погиб в аварии и не мучился так, как ты. Но ты выздоровеешь и будешь жить дальше, а моего Матео не вернешь… — Кантор ласково положила ладонь на перевязанное плечо больного, справилась с волнением и продолжила: — Прошу тебя как мать, потерявшая сына — выздоравливай поскорее. Все остальное не имеет большого значения.

Сломанные кости срастутся.

Любимая работа принесет счастье.

Даже без ног можно передвигаться и идти вперед.

Только мертвые не возвращаются.

Они уходят навсегда…

Женщина в волнении встала, как-то странно взмахнула рукой и без единого слова покинула больничную палату. Большая кожаная сумка осталась сиротливо лежать возле стоящего у кровати стула.

Если бы Глебов мог пожимать плечами, он сделал бы это в ответ на несколько странное поведение соседки по дому. Но он остался лежать, чутко прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за полуоткрытой двери. Несколько минут спустя он с облегчением услышал приближающиеся к палате шаги и увидел вернувшуюся женщину. Ни в движениях, ни в лице он не заметил никаких изменений, если не считать слегка размазанную тушь в уголке ее глаза.

Андреа опять села на край кровати, но тут же встала, принесла стул и уселась более удобно.

— Саша, выслушай внимательно и не обижайся на мои слова. То, что я тебе сейчас скажу и расскажу — для твоего же блага. Ты сам будешь решать, принять помощь или отклонить, потому что это — твоя жизнь и я не вправе вмешиваться в нее. Если же ты не захочешь выслушать меня — тоже твое право. Но если ты не поговоришь с человеком, который достоин разговора, а я, смею уверить, достойна этого, то ты потеряешь меня. Это будет тоже твой выбор.

— Андреа, госпожа Кантор, я… — от волнения у Глебова запершило в горле и он закашлялся, зажмуривая глаза от отдававшейся в теле боли. — Я благодарен вам за визиты и поддержку. Пожалуйста, говорите, мне поможет любое слово. Любое! То, что я сказал раньше — вырвалось от бессилия. Не могу представить себя инвалидом… Не могу. И не хочу.

— Не хочу звучит намного лучше, — Кантор чуть растерянно поправила идеально сидевший на ней модный кардиган и положила руку на свободное от бинтов плечо больного. Через мгновение, впрочем, она изменила решение и убрала руку себе на колено. — Историю, что я тебе сейчас расскажу, практически не знают ни родственники, ни друзья, за исключением одной женщины, которая даже не была моей лучшей подругой.

Серьезно заболевший человек не всегда спешит поделиться новостью о конце жизни с другими. Ты должен это хорошо понимать.

Мы с тобой оба из когорты молчаливых.

О той давней истории я хочу рассказать тебе только по одной причине. Тогдашние события не просто изменили мою жизнь, а спасли от смерти. Тебе я желаю долгих и счастливых лет жизни, поэтому прошу выслушать со всей серьезностью.

Женщина опять замолчала, уйдя в воспоминания. Глебов молчал и смотрел на посетительницу. Что он ожидал услышать?

О волшебной операции?

Рассказ о фантастических таблетках?

Получить рецепт чуда?

Все его ожидания сосредоточились на единственном слове.

Оно заполнило голову.

Вытеснило оттуда остальные мысли.

Наполнило до краев каждую клетку взволнованного тела.

В ушах прозвучало слово «надежда».

— Мы провели с тобой много замечательных вечеров на моей террасе и достаточно узнали друг о друге. Я рада, что судьба подарила встречу с тобой, ведь ты так похож на моего сына… — Кантор подняла руку в упреждающем жесте и продолжила. — Да, Саша, в жизни должен соблюдаться баланс, чтобы не нарушалась гармония природы. Даже сильному мужчине не хватает порой любви близкого человека. Для тебя самый близкий человек — твоя мама Лариса. Я видела, что ты носишь ее фото в бумажнике. Во мне ты увидел не скажу, что замену, но продолжение семьи. Скажу откровенно: мне нравится чувствовать себя нужной.

Чувствовать себя немножко мамой.

Чужой, но мамой.

Ты наверняка заметил, что мы, немцы, не такие эмоциональные, как вы, русские… Впрочем, не буду отвлекаться и утомлять тебя длинными сентенциями. Ты знаешь историю гибели моего Матео и о дальнейших отношениях с Карлом. Эти события мне не удалось пережить без последствий.

В одну минуту спокойная размеренная жизнь вдруг превратилась в хаос, перевернулась с ног на голову, выбила почву из-под ног. Я оказалась один на один с перебитыми костями, без ребенка, брошенная мужем, никому не нужная, не востребованная, ужасно одинокая.

После выхода из больницы у меня начались депрессии, боязнь людей и прочие прелести бытия, куда окунается больной одинокий человек. Впоследствии мои переживания дали рецидив. Через полгода врачи диагностицировали у меня онкологическое заболевание. В то время у меня было похожее с твоим физическое состояние и соответствующее настроение, часто посещали мысли о смерти. Мне не хотелось бороться за жизнь. Все виделось в черном свете, хотелось забыться и умереть.

Из состояния депрессии и ожидания смерти меня вывела дальняя родственница мужа, которая не знала о моей проблеме и поставленном диагнозе. Грета часто навещала меня и однажды поинтересовалась, не хотела бы я с ней совершить путешествие в Шри Ланку. «Зачем? — Предложение от Греты, с которой мы в жизни встречались не более пяти-шести раз, удивило неожиданностью. — И почему именно туда, чуть ли не на край земли?» Много позже я узнала, что Грета долго и целенаправленно искала, как и чем помочь мне встать на ноги.

Вытолкнуть в жизнь.

Вернуть радость и удовольствие.

Помочь обрести новое счастье.

Этой замечательной женщине я буду до конца жизни благодарна. Грете достало терпения и упорства все же уговорить меня отправиться в неизвестную страну на долгих пять недель. Ты не устал?

Андреа участливо посмотрела на неподвижно лежащего Сашу и тут же повернула голову в сторону открывающейся двери. В палату вошла средних лет дородная медсестра. Лицо ее добродушно расплылось в улыбке.

— У нашего больного время для туалета и процедур. Гостья может подождать в коридоре, но лучше приходите завтра.

Кантор не спеша поднялась со стула и обратилась к Глебову:

— Я обязательно приду завтра, тогда и договорим. Принести тебе что-нибудь? Книги, газеты, фрукты?

— Нет, спасибо. Приходите сами, я очень хочу дослушать вашу историю.

Андреа Кантор ласково погладила тыльной стороной ладони щеку Саши, ободряюще улыбнулась и пошла к выходу.

Глядя сзади на стройную, подтянутую фигуру, мало кто мог бы отнести эту энергичную женщину к поколению пенсионерок.

«Время убивать и время исцелять» ⁴⁾