Цвет мести – алый

Галина Романова, 2011

Маша Белова и ее подруга Марина привыкли ни в чем себе не отказывать! Вот и в этот раз они, утомившись после шопинга, устроились за столиком своего любимого кафе. Но приятное времяпрепровождение неожиданно закончилось кошмаром – кто-то застрелил вышедшую на крыльцо Марину! Маша уверена: на самом деле убить хотели ее… Следователь Горелов сразу почувствовал особый интерес к этому делу: его жена Рита, так же как и Маша Белова, ушла от мужа к более успешному и богатому мужчине. А тут выяснилось, что за спиной погибшей девушки стояла… Рита! Неужели истинной целью преступника была именно она? Или этих женщин, променявших любовь на деньги, объединяет что-то другое? Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 4

— Здорово, Кент! — хохотнул ему на ухо брат, позвонив в единственный его выходной в половине восьмого утра. — Как делищи?

Кентом звал его только Сева, отобрав от полного имени Иннокентий удобоваримый для его слуха слог. И только Сева мог позвонить Горелову в полвосьмого утра, чтобы потрепаться ни о чем вообще и обо всем сразу. И только ему, к слову, Горелов это мог простить. Брат всегда звонил не просто так, а по какой-либо причине. Либо он сильно соскучился, и у него закончились деньги. Либо у него закончились деньги, и он сильно соскучился. Горелов тоже скучал по Севе, но, в отличие от него, своими средствами распоряжался более умело.

Тут следует уточнить, что средства эти были не совсем его. Было два депозитных счета, оставленные родителями братьям в наследство. На каждом покоилась приличная сумма денег, которыми они не вправе были распоряжаться до дня своего сорокалетия, но имели полную возможность пользоваться процентами. Так вот, Иннокентию этих процентов с зарплатой хватало за глаза, даже еще и оставалось. А вот Севе…

— Привет, Севка, — прошептал на выдохе Горелов, приоткрыл глаза, покосился на бугорок под одеялом слева от себя. — Что опять?

— Почему сразу — опять? Ну, вот что — опять? — затянул, обидевшись, Сева. — Если намекаешь на деньги, то ты — последний засранец!

— Отчего это вдруг? — Горелов оглушительно, с треском за ушами зевнул. Слева от него завозились. — Что, так вот прямо и деньги тебе не нужны?

— Деньги нужны всегда, — сразу сбавил обороты брат и, судя по голосу, улыбнулся. — У меня еще остались, но, если ты намекаешь на то, чтобы поделиться, я не против вовсе и…

— Ох, господи! — простонал Иннокентий, переворачиваясь с бока на спину и нашаривая свободной рукой пульт от телевизора. Сонное сопение слева тут же прекратилось, из-под одеяла выпростались две изящные ручки, взметнулись вверх, потянулись. Он недовольно поморщился, но разговор с братом не свернул. — Завелся! Почему в такую рань? Соскучился или как?

— Я всегда по тебе скучаю, Кеша, — неожиданно мягким, непривычным для него голосом мяукнул брат. И назвал-то Горелова иначе! — Ты это знаешь. Но тут такое дело…

— Сколько? — В груди ворохнулась застарелая боль, поселившаяся там со дня смерти родителей, и пошло — заныло, заныло по всему телу. — Сева, не стесняйся, если тебе правда нужны деньги, я готов помочь. Ты же знаешь!

— Знаю, — перебил его брат все таким же не похожим на прежний, услужливым каким-то голосом. — Но денег мне не надо, Кеша. Я по делу звоню, правда. По важному делу… Ты это… Тут такое дело… Не знаю, как и сказать…

— Только не говори, что ты гей и завтра у тебя с твоим парнем бракосочетание, на котором я должен присутствовать, — фыркнул Горелов. — Все равно я не пойду, ты же знаешь!

— Да иди ты! — заржал Сева, оценив шутку. — Все мои парни давно замужем!

Братья дружно засмеялись. Одеяло слева тут же отлетело в сторону, и на Горелова глянули два заспанных недовольных глаза. И следом пухлые губы, разомкнувшись, выпустили на волю острый язычок.

А и пускай себе, ему-то что.

— Так что там, брат мой Севка, у тебя на этот раз?

— Слушай… — растягивая гласные, снова заканючил брат. — Тебе твоя бывшая теща давно не звонила?

— А что? — Иннокентий сморщился.

Бывшая теща звонила ему сегодня ночью на мобильный четырежды. Слава богу, номер его домашнего телефона она не знала, иначе оборвала бы и его. Со звонками на мобильный Горелов справился без проблем, убрав звук до минимума.

Странные дела творились, ёлки-палки! Странные дела творились с этой странной женщиной, состоявшей когда-то с ним в родстве. Всякий раз, как у ее девочки возникали проблемы, она считала своим долгом поставить в известность не кого-нибудь, а именно его — Горелова. Не ее теперешнего мужа, не его многочисленную родню, не ее друзей, нет — а именно его. И полагала, что именно он должен нести ответственность за все неприятности, преследовавшие его бедную девочку.

«Понимаете, я ее бывший муж! Бывший!!!» — не раз пытался он вразумить бестолковую бывшую родственницу.

Бесполезно! Она все равно продолжала ему названивать. И тогда, отчаявшись ее вразумить, Горелов просто перестал отвечать на эти звонки. Сегодня ночью он вообще был занят важным и ответственным делом. У него случилась гостья. Они случались у него периодически, конечно, он же молодой, здоровый мужик. Вот и сегодняшняя ночь не стала исключением.

В основном его гостьи были Заями, Кисками и Лапулями. Зачем ему имена? Все равно забудет. А то и перепутает. Так-то куда проще. Но так как-то получилось, что у той, что показывала ему теперь язык и недовольно хмурила бровки, имелось имя. Звали ее… Черт, кажется, Юлька? Точно, Юлька. И в постели его она побывала уже трижды.

— Давно звонила? — упрямо повторил свой вопрос Сева, отвлекая его от недовольной дамы слева по борту.

— Ночью сегодня звонила.

— И что говорила?

— Не знаю. Я не отвечал на звонки.

— Да-а-а, — разочарованно протянул Сева и вздохнул глубоко и протяжно. — Значит, ты ничего, совсем ничего не знаешь?

— О том, что у ее девочки очередные проблемы? — с ехидцей поинтересовался Иннокентий, и тут же слева что-то зашипело, задвигалось под одеялом. — Так это не новость. Проблемы у ее девочки с головой, видимо, раз она периодически попадает в неприятные истории. Замуж вон второй раз как неприятно-то попала!

Тут он улыбнулся — мстительно улыбнулся, злорадно, вспомнив недавнюю сплетню о том, что его бывшую ее теперешний держит едва ли не на цепи. И что в зубы она якобы регулярно от него получает, хотя в это он не верил, считал брехней. И место в своем углу в огромном доме мужа знает. И вообще, живет там даже не на птичьих правах, а на правах стрекозы, которую в любой момент можно прихлопнуть ладонью. И, что странно, не жаль ему было ее вовсе. Поделом ей, решил он тогда.

Ишь ты, даже объясниться с ним не захотела, дрянь! Просто уехала на отдых — и не вернулась оттуда! Получай теперь.

— Да, Кеша, девочка в самом деле дурно поступила с тобой, — промямлил севшим голосом Сева. — Но она же просто струсила…

— Да ну?! — Горелов тут же взвился, аж из кровати выскочил и принялся носиться в одних трусах по квартире, благо побегать тут было где. — Просто струсила, улегшись в чужую постель! И просто струсила, не объяснив мне потом причину своего поступка! А по мне, такое дело б…м называется! Ты не находишь, что я прав, братец?!

— Прекрати сквернословить и носиться как ненормальный, по дому, — попросил его Сева.

— Откуда ты знаешь? — Горелов от неожиданности встал столбом у входной двери, взглянул на себя в большое зеркало, занимавшее половину стены прихожей.

— Дышишь тяжело, дорогой. И злишься. Да, она, может, и не очень хорошо поступила с тобой, но уж точно не заслужила того, что…

— Она заслужила то, что заслужила! За что боролась, на то и напоролась! И с тещей я своей бывшей говорить никогда больше не стану! — отрубил сплеча Горелов, наблюдая за собой в зеркале.

Высокий, поджарый, интересный ликом, мускулистый — все в нем имелось для того, чтобы нравиться бабам. И он им нравился, черт побери! Юлька полночи стонала в его объятиях и всякие милые вещи ему на ухо нашептывала.

С чего же тогда одна-единственная его бросила? С глупой башки своей? Или в нем все же что-то не так? Но никто же, никто из его милых постельных девчонок не видел в нем изъянов! Может, Ритка просто зажралась, а?

— Придется, Кеша, придется тебе поговорить с ней. Потому что я… Я с ней уже говорил. И вообще, я теперь у нее, — выпалил быстро-быстро, чтобы брат снова не успел перебить его, Сева.

— С какой такой стати?! — опешил Горелов и отвернулся от зеркала, так и не обнаружив в себе никаких изъянов.

— Утешаю!

— Утешаешь? Что-то я не понял, это шутка у тебя такая, Севка? С какой стати ты утешаешь мою бывшую тещу?

— С той, что сегодня ночью она потеряла свою дочь, братец, — и он выдохнул с облегчением, пробормотав: — Слава богу, сказал!

— Что сказал? — Иннокентий снова посмотрел на себя в зеркало, и увиденное его тут же сильно разочаровало.

Да полно, полно в нем недостатков! Вон и плечи обмякли, и спина сгорбилась, и коленки подогнулись, а под глазами залегли тени. Это он себя «держать» перестал или то, что сказал Севка, в момент его так скукожило?! А может, его бывшая постоянно эту слабость в нем наблюдала, потому и сбежала от него к другому? Что братец о ней только что сказал? Нет, он сказал, что его бывшая теща потеряла сегодня ночью свою дочь. А у его бывшей тещи была единственная дочь — это его бывшая теперь жена. Так что же это получается? Что, черт возьми, получается?! Он что такое мелет?!

— Сева… — Иннокентий медленно двинулся в гостиную, задевая углы голыми боками и плечами. — Ты что сказал про Риту?! Я тебя правильно понял?

— Да, брат, думаю, да. Твоя теща позвонила мне среди ночи, вся в слезах, и попросила приехать. Потому что ей больше не к кому было обратиться, ты на звонки не отвечал. Я и поехал. А потом мы вдвоем отправились в морг, куда ее уже привезли.

— Кого?! — тупо переспросил Горелов, хотя прекрасно понял, кого именно.

Но он все еще на что-то надеялся, на какую-то каламбурную путаницу в Севкиных словах. На глупый злой розыгрыш. Пусть даже на пакость с его стороны, но…

Но чудес-то не бывает. И брат это тут же подтвердил:

— Риту привезли в морг. Друзья вызвали милицию, врачей, но было поздно. Они погибли обе — от передоза.

— Что-о?! — вот тут он едва не упал.

Точно-точно, никакое это не преувеличение. Он и впрямь едва не упал, спасибо, ухватился за край стола в гостиной, иначе рухнул бы мордой в пол. Хорош бы он был завтра на работе — с расквашенным лбом, носом и подбородком! Господи, о чем это он? Ритка в морге! Сева говорит, что это так, а он не соврал бы так жестоко и глупо. Она померла, померла — от передозировки? Глупость-то какая несусветная. Она презирала наркотики, всегда, даже лекарства не принимала. Выпить — да, это могла. Но вот наркотики…

Хотя времени прошло достаточно для того, чтобы она изменила саму себя и свои взгляды. Очень уж была неуравновешенной и непостоянной особой его бывшая жена… Севка сказал — обе? Обе — это кто?!

— Ее подруга. Твоя теща говорит — она непутевая.

— А, у нее все непутевые, кроме ее дочки! — перебил Горелов и заторопил Севу: — Имя, имя у подруги есть? Я ее друзей знаю. С их молчаливого согласия и благословения Ритка от меня и сбежала. Ну?

— Кажется, Анастасия. Они ее еще как-то странно звали между собой.

— Стаська! — ахнул Горелов и замотал головой, зажмурившись. — Это бред! Это чушь собачья, Севка! Стаська была единственной из них настоящей и умницей, каких поискать! Она не могла… Да как, вообще, это все произошло-то?! Муж-то Риткин, муж где? Куда он смотрел, урод старый?!

Оказалось, что теперешний муж его бывшей жены только сегодня поздно вечером или завтра рано утром должен вернуться из деловой поездки. И он вообще еще не знает о гибели своей молодой жены. Вот, воспользовавшись его отсутствием, Рита и решила провести вечер у подруги.

— Понятно… — Горелов задумался. — Слышь, Севка, они всегда вшестером собирались, это я знаю точно. Как такое могло случиться, что две женщины из всех присутствующих вкатили себе лошадиную дозу наркоты?! Остальные что, в это время молча наблюдали, так, что ли? Или там все вповалку обдолбанными были?

— Остальные пришли позже, — угрюмо пояснил Сева. — Они-то и обнаружили подруг в одной койке, совершенно голых, с перетянутыми жгутом руками. Они и вызвали милицию и врачей.

— Это уже вообще ни в какие ворота! — с истеричным смешком воскликнул Иннокентий, шлепая себя по голому боку. И закружился на одном месте, как медведь, которого донимают пчелы. — Так, так, так… В каком районе жила Анастасия? Кто дело поведет? Не знаешь? Черт! Никаких телефонов тебе моя бывшая родственница не давала?

Сева быстро продиктовал телефон дежурной части, оказалось, что это телефон их отдела, и Горелов тут же засобирался. Что же ему, в телевизор таращиться или на прогулку выходить с несуществующей собачкой, и уж точно, не с Юлькой сегодняшний день проводить, когда его бывшую жену, его Ритку…

Эх, дуреха! Эх, дурочка ненормальная! Куда же ты влипла-то со своей подружкой? Или это подружка влипла и тебя втянула? Чем Стаська в последнее время занималась? Где работала? Прежнее ее место работы Горелов помнил, но она могла уйти оттуда. Если ушла, то куда?

Отключив телефон, он вернулся в спальню. Юлька лежала голышом, стиснув одеяло, поперек кровати. Красивое, юное совсем еще тело. Загорелое — целиком, от пяток до мозжечка. Помешались все на этих соляриях.

— Вставай, Зая! — приказал Горелов, нависнув над девушкой.

Он нарочно не назвал ее по имени, задвигая тем самым все ее планы насчет него в самый дальний, медвежий угол. Пусть не мечтает ни о чем таком и планов никаких не строит. Начала, понимаешь, ночью осторожненько так прощупывать его. А отчего он с женой развелся? А почему у них детей не было? А кто конкретно не хотел их иметь? А кого он именно хотел бы, мальчика или девочку? Он еле удержался, чтобы не наорать на нее.

— Зая, вставай! — повторил Горелов, рассматривая ее загорелую попку.

Почему-то именно эта попка его раздражала сегодня особенно остро. Не выдержал, спросил:

— Ты что же, догола в солярии раздеваешься?

— Да, а что? — Юлька резво развернулась, изогнулась с ленивой грацией, получилось у нее это здорово. — Арестуешь меня за это? Ну, арестуйте меня, арестуйте, гражданин начальник!

— Уходи. — Горелов чуть не отпрыгнул от кровати, когда ее руки потянулись к его трусам. — Уходи, мне некогда! Мне на работу нужно.

— У тебя же выходной, — не поверила Юлька, но ножки с разведенными коленочками с кровати послушно свесила.

И так это у нее снова получилось мастерски, что у Горелова аж в висках застучало. Не нужно было ее имя спрашивать, черт побери! Не нужно! Третий или четвертый раз она у него, а он уже почти не хочет, чтобы она уходила. Почти…

В отдел он ворвался на такой скорости, что перепугал дежурного.

— Вася, Вася, да погоди ты с журналом! — рявкнул на него Горелов. — Кто будет вести… Кому отдали дело по двум ночным трупам?

— Вы про наркоманов, что ли? — выдохнул расслабившийся Вася. — Так я не знаю пока. У начальника вашего все документы. Кстати, он почему-то о вас сегодня с самого утра дважды спрашивал.

— Вася, ну! — завопил Горелов. — А почему я только сейчас об этом узнаю, а?!

— Потому что я ему в первый раз сказал, что вы на выходном, он покивал и ушел. Сказал, что вызывать не нужно. Потом, видимо, забыл и снова спросил. Я опять ему напоминаю, что вы на выходном. Он снова покивал и пошел себе.

— Ладно…

Горелов махнул рукой и помчался вверх по лестнице, к начальству.

Тот сидел вполоборота к двери и задумчиво наблюдал за чем-то за окном. Горелов тоже туда глянул, но ничего, кроме жидко-серого бездонного провала за стеклом, не увидел. Нет, не все: серую муть оконного прямоугольника пересекали параллели высоковольтных проводов. И это — уже все!

— Добрый день, Валерий Иваныч, — кашлянул на пороге Горелов и шагнул в кабинет. — Слышал, вы меня с утра спрашивали? Разрешите?

— Откуда слышал? — не поворачиваясь, спросил Валерий Иванович Сизых, моложавый краснощекий мужик, из бывших военных, крутой на расправу на службе и мягкотелый в быту. Болтали, что его дочки веревки из него вьют, а жена будто им помогает. — Сорока на хвосте принесла?

— Да нет, в дежурной части сказали, когда я пришел.

— А зашел зачем? — Краснощекое лицо повернулось в сторону Горелова, подбородок слегка пошел вниз. — Здорово, Горелов. Чего, спрашиваю, приперся в выходной-то?

— Так это… — Горелов думал всего лишь одно мгновение.

Врать смысла нет, Сизых обладал неимоверным чутьем на вранье, подонков и преступников на «раз» вычислял в толпе подозреваемых. Говаривал, что это самое чутье сберегло его в одной очень горячей точке, помогло не только выжить, но и от судейского беспредела уйти.

— Тут беда, Валерий Иванович, с моей бывшей приключилась.

— Да ну! — с ленивым изумлением воскликнул Сизых и неохотно зашарил по поверхности стола, разгребая в сторону бумаги. — Это которая же твоя бывшая? Тут вот у нас один наезд с летальным; потом сработало самопальное взрывное устройство на пустыре — какие-то придурки бросили его в костер. Но там малолетки, твоя не подходит. Что, неужели одна из тех двух, обширявшихся?

Все он знал, все ему уже доложили, а что не доложили, Сизых сам выведал. О чем не узнал, о том догадался. Но первоисточник-то вернее, вот он и спрашивает у Горелова.

— Одна из них — моя. Маргарита… Маргарита Горелова. — Фамилию в новом замужестве его бывшая менять не стала, это Иннокентий точно знал.

— Это которая?

Сизых наморщил лоб, сведя брови, будто вспомнить пытался. Но вспомнить-то он не мог, вот в чем дело, Риту он не знал и не видел ее никогда. И это Горелова особенно насторожило. На опознание Сизых не ездил, было кому, кроме него. Что же тогда это за комедия?

— Блондиночка такая, высокая, с длинными ножками, попка краником, так? — будто вспомнив, шлепнул Сизых ладонью себя по лбу. — А я и думаю, что-то знакомое такое мелькает… Не пойму… Думаю, чья она может быть… Ты садись, садись, Горелов.

Бормотал, будто про себя, а руками по столу не переставая сучил: найдет бумажку, отбросит, снова возьмет в руки, но уже другую.

Горелову все это надоело уже через пару минут. Он снова кашлянул, взглянул на начальника:

— Можно, Валерий Иванович, я это дело возьму?

— А? — Тот покосился исподлобья, удивленно, словно само присутствие в кабинете Горелова его удивило. — Какое дело, Кеша?

— Ну, смерть моей бывшей…

— Так какое дело, если девки не рассчитали дозу?! Прыгнули голышом в койку, ширнулись, только хотели любви предаться, а тут — приход. Ха-ха-ха… — Сизых зло рассмеялся. — Вот не повезло тебе, так не повезло, Кеша! Сколько же ты прожил с этой наркоманкой? Да она еще и лесбиянка к тому же, о как! Год, два?

— Она не была наркоманкой, Валерий Иванович, — вдруг вступился Горелов за Риту, хотя еще с утра злорадствовал по ее адресу, но тогда-то он думал, что она жива, а теперь все вон как поменялось. — И лесбиянкой она не была. Все это очень похабно кем-то инсценировано!

— Кем? — тут же выстрелил вопросом Сизых и мигом нацелился на следующий. Горелов просто слышал, как тот передергивает затвор своего грозного допросного оружия. — Кому это понадобилось, не скажешь ли? Тебе? Кому-то еще?

— Мне-то зачем?! — вытаращился Горелов на начальника. — Я-то тут при чем? Вы еще у меня про алиби спросите, Валерий Иванович!

— И спрошу, отчего ж нет? Ты же про алиби у этого, как его… — начальник пощелкал толстыми пальцами, — у Белова спрашивал, почему бы мне и у тебя об этом не спросить? Тем более ты так уверен в том, что смерть твоей бывшей жены — не несчастный случай… Короче, мысли всякие приходят в голову. Может, ты ей отомстил за то, что бросила тебя. Что ушла, хлопнув дверью.

— Она не хлопала, — слабо возразил Горелов, прекрасно поняв своего начальника.

Тот был не в гневе — он был в такой яростной ярости, что оставалось только диву даваться, отчего это он не орет, не чеканит по кабинету бешеным шагом и не рекомендует Горелову писать рапорт с объяснением — для начала. А потом уж — как придется.

— Валерий Иванович, так вы отдадите мне дело? Нет?

— Нет!!! — взвыл Сизых, да так, что портрет президента над его головой покосился. — Дело ему!!! Какое дело, мать твою?! Дело обдолбанных лесбиянок? Или, быть может, дело косорукого киллера? Так оно уже у тебя!!! Или, быть может, дело нефтяных магнатов?! О-о-о!!! По ним такое громкое дело может получиться — ты себе не представляешь, Горелов!!! Это же на правительственном уровне пойдет расследование, а! Как тебе, а?! Приедут представители госструктур и начнут тут носом рыть, перекапывать все наши бумажки и перебирать все завязочки на наших папочках!!! А все почему?! А все потому, Горелов, что кому-то вдруг захотелось убить эту шлюху!!! Да, да, я о твоей бывшей жене, Горелов! Уж никак она порядочной женщиной быть не могла, раз бросила такого орла, как ты! И теперь…

Сизых вдруг осел в кресле, как изъеденный сыростью мартовский сугроб, полные щеки его посерели, а глаза заволокло сизой пеленой.

— Теперь у нас, Кеша, начинается такая запара, что мы жизни невзвидим.

— Почему? — Он не посмел обидеться на Сизых.

Мужик тот был отменный. И товарищ надежный. Никогда не лютовал без дела. И если теперь он так орет и матерится, стало быть, причин к тому множество.

— Потому что потому! — воскликнул Сизых, но уже без прежней силы, гнев его имел уже остаточный характер, как последний всплеск волны в море после шторма. — На вот, глянь для начала.

Он снова начал разгребать бумаги на столе, будто листья гигантских кувшинок на поверхности пруда. Рылся, рылся, выудил пару фотографий большого формата и швырнул их Горелову через стол.

— Посмотри, посмотри, Иннокентий Иванович, что мне тут жильцы одного дома принесли.

С кем, а правильнее с чем, соседствовал дом, жильцы которого принесли Сизых фотографии, Горелов понял мгновенно, стоило ему на снимки взглянуть. Добропорядочные граждане, решившие снабдить следствие фотоматериалами, проживали аккурат напротив того самого кафе, где не так давно двумя выстрелами в голову была убита некая гражданка Стефанько, выскочившая на перекур на ступеньки кафе в норковом полушубке своей подружки — Беловой Марии Николаевны. И тем самым заморочившая голову всем подряд, начиная со своей оставшейся в живых подруги до следственных органов.

— Ну! Что скажешь? — насупился Сизых, поглядывая на Горелова с обидой. — Что видишь?

— Вижу… — неуверенно проговорил тот. — Вижу Марину Стефанько на первом снимке, прикуривает.

— А на втором, на втором?! — поторопил его Сизых. — На втором снимке что видишь?

— На втором вижу, как она падает.

— И все?

— Нет, не все… Позади нее вижу отпрянувшую… Риту…

— Вот, вот, наконец-то!!! — заорал Сизых с такой радостью, будто они только что разгадали невероятно сложную и высоко премируемую шараду. — Теперь ты понимаешь?

— Понимаю что? — Горелов неуверенно отложил фотографии.

— Что убить хотели как раз Горелову Маргариту, а не Марину Стефанько. Девка попала под пулю случайно, понимаешь ты или нет?!

— Не факт, Валерий Иванович.

— Факт, да еще какой! — И Сизых шарахнул ладонью по столу, отсекая все возражения. — Девки обе — блондинки, так? Так! Обе в сереньких норковых шубках коротких, так? Так!

— Но Стефанько не в своей шубке. Она надела шубку подруги. И, если честно, я склонялся к версии, что покушались на Марию Белову. Она ведь тоже блондинка и тоже высокая. И…

— Да вот только Белова до сих пор жива и здорова. И, похоже, жизни ее ничто не угрожает. А вот Маргариту Горелову убили! Это о чем тебе говорит?

— О чем?

— О том, что, перепутав баб возле кафе, убийца не оставил попытки избавиться от Гореловой. Он таки добил ее. А? Как тебе? — Сизых заходил по кабинету гоголем, хотя глаза его оставались невеселыми, растерянными даже. — А может, все это нарочно так запутали, а? Может, Горелову нарочно у кафе не убили, решив начать со Стефанько? А? Что скажешь?

— Мудрено очень, Валерий Иванович. К тому же в первом случае стреляли, а во втором — применили наркотики. Как-то не вяжется, — он снова подтянул к себе фотографии, посмотрел внимательно. — Если бы они еще рядом стояли, можно было бы подумать, что убийца промахнулся, а так между ними расстояние в полметра.

— Так я и не говорю, что он промахнулся, хотя стрелок он — так себе, Стефанько тоже не сразу уложил. Говорю же — перепутал!

— Слепой, что ли? — недоверчиво хмыкнул Горелов.

— Может, и слепой. — Сизых вдруг резко остановился и посмотрел на подчиненного с интересом: — А ведь это мысль, Иннокентий! Вот тебе и задание, раз уж ты до дела и до тела своей бывшей так рвешься: поищи-ка в ее окружении людей с ослабленным зрением. И не только в ее, а также в окружении ее супруга, ныне овдовевшего. Поди безутешен он теперь, такую красавицу потерял, ай-ай-ай…

Безутешным новоиспеченный вдовец Иннокентию совсем не показался. Скорее негодующим, может быть, раздраженным. Оно и понятно, таким заметным людям совсем не резон оказаться замешанными в столь громком скандале. А смерть его молодой жены была обставлена весьма скандально. Закончить жизнь так непристойно, так неприглядно! Девочкам из высшего общества, коли уж им не было суждено дожить до глубокой старости, надлежит погибать либо в авиакатастрофах (автокатастрофы тоже принимаются), либо сломать себе шейку на горнолыжном модном курорте, либо сгореть в солярии, ну уж, на худой конец, стать жертвой похищения.

Но чтобы так! От передоза, голышом, в постели с женщиной!!! В то время когда муж в отъезде по делам бизнеса, приносящего ему шикарные дивиденды!

Это больше чем скандал — это публичное оскорбление, это пощечина!

— Что вы хотите? — Вдовец высокомерно взглянул на Горелова, вторгшегося в святая святых — осиротевший к этому часу дом соперника.

— У меня есть к вам несколько вопросов, — Горелов недовольно поджал губы и полез за удостоверением в карман плаща. Раздеться ему не предложили, да и вообще пока что держали у порога.

— Не трудитесь, я знаю, кто вы. Вы что же, станете расследовать причины ее смерти?! Странно, что вам доверили это дело, хм-м… Идемте за мной.

Риткин муж, этот старый морщинистый засранец, в морду которому Горелову захотелось дать сразу же, как только он его увидел, повернулся к следователю спиной и направился куда-то в глубь дома. Горелов, нарочно не вытерев ноги о пушистый ковер у порога, пошел следом.

Что она могла в нем найти, ну что?! Ноги едва волочит, спина сгорбленная, кисти рук — во вздувшихся венах и пигментных пятнах. Как она могла позволить этим рукам себя касаться?! Этим старым, бескровным растрескавшимся губам — трогать свое тело, как она могла такое позволить?!

Идиотка чертова! Дурочка! Как она могла так необдуманно поступить?! Как решилась сломать жизнь всем сразу: себе, ему — Горелову, своей матери?! Бывшая теща не раз плакалась Горелову в жилетку о том, насколько она не одобряет Риточкин выбор. Это когда он еще отвечал на ее звонки.

Всем поломала жизнь. Теперь вот саму жизнь — и ту у нее отняли.

Вдовец провел Горелова в гостиную, обставленную роскошно, но старомодно. Он бы никогда не стал покупать таких пузатых горок и столов со столь вычурными ножками. И портьеры такого тяжелого и темного шелка никогда бы не выбрал. Он бы…

Чушь какая-то лезет в голову. Разве это теперь важно? Важно, кто мог желать смерти его бывшей жене Ритке, причем так сильно желать, что, промахнувшись один раз, решил повторить свою попытку убить ее? Этот старый пердун вряд ли причастен. Возжелай он такого исхода — сделал бы все так, чтоб комар носа не подточил. И уж точно не позволил бы трепать собственное имя в контексте такой бесславной кончины его супруги. Обставил бы ее уход с красивым шиком.

Они расселись в креслах, стоявших одно напротив другого, и уставились друг на друга. Горелов старался смотреть беспристрастно и вежливо. Хотя нет-нет, но удовлетворенная ухмылка и скользила по его губам. Это когда он сравнивал себя со стариком и себе в актив очки добавлял.

Вдовец смотрел на него холодно и надменно. О чем он думал, догадаться было невозможно, серые глаза его казались просто темными провалами на этом морщинистом лице. Ничего не выражающими и не содержащими в себе ни тени эмоций бездонными ямами.

— Итак… — нарушил тишину вдовец, уставший наблюдать, как удовлетворенно ухмыляется Горелов, сравнивая собственную молодость и его старость. — Что привело вас сюда и именно сегодня?

— Мне кажется, у нас с вами общая беда, Владимир Васильевич.

— Нас с вами ничто никогда не объединяло прежде. — Вдовец свел свои артритные пальцы домиком. — Не объединяет и теперь. Так что же?

— Ну как же, Владимир Васильевич, — потихоньку завелся Горелов. — А смерть Риты?

— Ах, это! — Владимир Васильевич пренебрежительно хмыкнул. — Дрянная девка получила то, что заслужила. И не надо так гневаться, уважаемый Иннокентий Иванович: она очень скверно поступила со всеми нами. С вами в том числе. И даже в первую очередь. То ли мамаша не дала ей должного воспитания. То ли вы ее распустили, чрезвычайно избаловав, но… Она очень гадко вела себя!

— Да? И как же именно? Мне необходимо знать обо всех ее поступках, включая особо гадкие!

Иннокентий стиснул зубы, чтобы, не дай бог, не изругать уважаемого дебелого старца. Сколько там ему в нынешнем году исполняется? Кажется, шестьдесят девять? Да, вроде так. Нельзя, нельзя дерзить дядечке. Нельзя провоцировать инсульт.

Старая сволочь!

— Это вам нужно для дела или для чего-то еще? — Седая бровь Владимира Васильевича чуть приподнялась.

— Для дела, для дела, не сомневайтесь. Кстати, для того же дела мне необходимо знать, что вы делали и где были в то время, когда…

— Когда наша с вами безмозглая жена предавалась любовным утехам со своей подругой? — Холодов очень неприятно оскалился. — Все справки подобного рода — только через адвоката. Сейчас же я могу вам ответить лишь на вопросы, касающиеся поведения Маргариты. И то в плане обычной беседы. Как-никак мы с вами оба — пострадавшие…

Конец ознакомительного фрагмента.