Монастырские

Галина Мамыко, 2019

Вера Монастырская и Катя Небылица – подруги с детства. Вера в течение своей жизни переживёт много приключений. В поисках личного счастья она отобьёт у Кати мужа. Но дружба между героинями сохранится. Катя решится на необыкновенный шаг, что потрясёт Веру и изменит её жизнь. В романе Галины Мамыко «Монастырские» проходит жизнь поколений и судеб человеческих. Автор приглашает читателя заглянуть вместе с героями не только в прошлое, но и за завесу будущих времён. Герои ищут себя, оступаются, попадают в жизненные ловушки, вновь устремляются к поиску того лучшего, что так хочется найти в первую очередь внутри самого себя и поделиться с другими. За внешними буднями стоит главное: внутренний мир человека, его духовные ценности, устремлённость к добру и свету, несмотря ни на какие пропасти и бездны на жизненном пути.

Глава 4: Сергей Поликарпович и Анна Владимировна Монастырские

Сергей Поликарпович Монастырский успел за свою жизнь многое благодаря хорошим отношениям с властью. Женился на Анне Владимировне Болезненной за год до начала революции. Воевал Сергей Поликарпович и во время Гражданской, и во время Великой Отечественной.

Вместе с идеей революции он принял, как потом говорила его верующая супруга, и дух безбожия.

И всё же что‑то теплилось, видно, в его сердце, ибо был он тайным, хоть и пассивным, противником гонений на церковь.

Не терпел ложь, «имел совесть», и, как сам признавался, в этом он объективно видел пользу той церковной закваски, что получил в детстве от попа, главного деревенского учителя и духовного наставника сельчан. Вслух же, до конца своей жизни, Сергей Поликарпович называл себя атеистом. Партийный билет считал святыней. Говорил, что не верит в загробную жизнь. Всё это являлось причиной пламенных семейных дискуссий между ним и супругой. Особенно удручала мою бабушку невенчанность брака.

Анна Владимировна стремилась привить сыну любовь к молитве, но, как она потом не раз с горечью рассказывала нам, внукам, пример отца, влияние школы и в целом советского строя оказались сильнее. И к великой горести Анны Владимировны мой папа всё никак не желал принять идею Бога. Анна Владимировна по этому поводу имела великую скорбь на сердце, она говорила: «Наш край нижегородский — святое место. Сколько у нас великих святых. Батюшка Серафим Саровский за нас молится. А у нас в роду атеисты. Горе!»

Незадолго до кончины она предсказала последующим поколениям рода Монастырских в случае их безбожия «поганую жизнь» и, если не покаются, «дно адово».

Эти слова в устах моей бабушки прозвучали гневно и торжественно, как послание не только нашему роду, но и всем безбожникам необъятной страны Советов.

В те памятные дни, когда на бабушку снизошло гневное пророческое вдохновение, мы с Богданом, десятилетние отроки, гостили на школьных каникулах в Горьком у деда с бабой.

Мы устроились у её ног, — в ожидании, когда она будет читать нам обещанного Тома Сойера, а та, уже больная, немощная, сидя в кресле, говорила с мужем, молчаливым и нахмуренным. Он прохаживался по комнате, себя сдерживал.

(К старости он стал меньше препираться со своей супругой. Может, потому, что пришлось испытать силу её молитв. И от пьянства отучила, и от походов к девкам. Дед был активным поклонником противоположного пола, и это скрыть было сложно из‑за его правдивости. После очередной измены он стоял на коленях перед женой и честно признавался в грехе, как на исповеди. Но что удивительно, «честная глупость», как характеризовали поведение деда его друзья, вопреки их прогнозам спасла брак Монастырских. Не будь тех покаянных минут, как утверждала сама Анна Владимировна, она бы разошлась с мужем. Виноватые глаза трогали её христианское сердце, и она прощала, вспоминая евангельскую заповедь прощать до семижды семидесяти раз. «Только ради Христа!» — говорила она и уходила в красный угол «отмаливать негодяя».)

«Безбожникам дорога — в ад. Чем краше — тут, тем горше — там, где червь неусыпаемый. И ты, Сергей, и дети наши, и внуки, всем уготована одна участь твоими безбожными усилиями. Как и весь этот строй, колосс на глиняных ногах. Любое дело, хоть малое, хоть большое, если без Бога — не устоит. Рухнет держава гнилая, не при нашей жизни, так при внуках. Господь ещё покажет свой гнев. И не смотри на меня, не смотри. А будет что, спрашиваешь? То и будет! Разврат, пьянство, пустота, блажь, взяточничество, карьеризм, зависть, алчность, злоба, накопительство. Вот куда ведёт твоих потомков безбожие, вот куда — тропинки. Потому человек без Бога превращается в скотину без тормозов. И что уже и сейчас видно на наших современных гражданах. Разуй глаза. Куда катимся. Святого нет у людей. Святое у них — жрать, спать, гулять, тибрить с работы, вся страна тибрит и тибрит, да на демонстрациях марширует. Вот так к сатане домаршируетесь. Ваши идеалы — на крови миллионов невинных людей. И это вам до лампочки Ильича. Молитесь на МарксаЛенинаСталина — троицу антисвятости».

«Ты вот что», — Сергей Поликарпович рассердился. «Маркс, Ленин, Сталин — это зачем сюда, вот это точно святое. И если есть рай, то эти великие люди обязательно будут в раю». Бабушка плюнула и принялась нам читать Тома Сойера. Было это в 1968 году, оставался год до смерти бабушки, и два года до смерти деда.

Благодаря бабушке мы с Богданом были в младенчестве без ведома наших родителей крещены.

Во время прогулок бабушка водила нас в церковь. А с нас взяла слово, что мы про это «никому не расскажем». И мы бабушку не «продали». Мы её любили, и не хотели ей неприятностей.

Но не только пьянки‑гулянки значились за моим дедом Сергем Поликарповичем. Числился в его жизни грех такой величины, что чуть не привело к разводу с женой. С самого момента свадьбы не давал ему покоя тот факт, что родители молодой супруги живут независимой от государства церковной жизнью. Более того, отец Анны Владимировны — Владимир Петрович Болезненный — ну ладно, церковный староста, благочестивый христианин, это ещё куда ни шло, но он пошёл поперёк указаний партии, встал на защиту, вот блажь, — церковного имущества. Да как можно из‑за таких глупостей вступать на путь государственной измены. И это в то время, когда голод в стране и надо выполнять призыв партии о конфискации церковных богатств в пользу голодающего Поволжья. Так размышлял Сергей Поликарпович, человек патриотически настроенный.

Владимир Петрович Болезненный — не из тех, кого запугать можно. Не устрашило Болезненного то, что приходского священника арестовали. Владимир Петрович на правах церковного старосты взялся самолично защищать церковь. И показал себя: когда местные активисты приходили сбивать с церковного купола крест, Владимир Петрович молился громко, неистово, призывал имя Божие и Царицу Небесную на помощь.

В течение недели оба коммуниста, приходившие сбить крест и свалить затем колокол, поочередно сорвались с церковного купола и разбились насмерть.

Сергей Поликарпович также, как и его однодумцы, был убеждён — это произошло по «вражеским молитвам» гражданина Болезненного. Свои соображения Сергей Поликарпович в гневе высказал вслух при стечении народа после гибели второго коммуниста. А крест на церковном куполе продолжал блестеть в солнечных лучах. Более того — в небесном пространстве произошло необъяснимое явление: радужное сияние в форме креста. А гражданин Болезненный указал на небо перстом и назвал этот, случайный по мысли местных атеистов природный катаклизм, подтверждением того, что Бог поругаем не бывает.

В голосе церковного старосты Сергею Поликарповиу почудилось злорадство, что привело Монастырского в ещё большую ярость. И хотя служебного расследования он не затевал, события получили огласку, попали в печать, и дело приняло трагический оборот. Отца Анна Владимировны выслали в заполярный край. А следом и его супругу, как жену врага народа.

Анна Владимировна тяжело переживала случившееся, ушла в опустевший родительский дом. Там полгода плакала и молилась. Муж приносил выдаваемые партийным работникам продукты. Отказаться от пайка ей было трудно, тут она не могла ничего с собой поделать. В ту пору повсеместного голода была она непраздной. Мальчик родился слабым, больным, прожил лишь две недели. Горе сблизило супругов. Муж ухаживал за тяжко хворавшей супругой. Привозил докторов, доставал лекарства. Жизнь болящей была, наконец, спасена. Анна Владимировна осталась с мужем, а спустя недолгое время вновь забеременела.

В 1933 году родители Анны Владимировны вернулись домой — за эти страшных десять лет они из крепких, здоровых людей превратились в инвалидов. Сергей Поликарпович общаться с «той стороной» отказался, поездки жены в деревню к опальным родителям не приветствовал. Семья Монастырских благодаря партийной карьере Сергея Поликарповича перебралась в центр, в Горький, который местное население по привычке продолжало именовать Нижним Новгородом.

Родители Анны Сергеевны не долго продержались после возвращения из ссылки в старом гнезде. Кто‑то из злобствующих ночью поджёг дом четы Болезненных. (Говорили — в результате сговора мстительных родственников тех людей, которые десять лет назад сорвались с церковного купола во время снятия креста). Болезненные успели выскочить из пылающей избы. Благодарили Бога за своё спасение. Но куда деваться… Голодные, нищие, добрались не без скорбей и лишений в город к дочери за помощью. Зять встретил погорельцев настолько сурово, что Анна Владимировна, будучи снова непраздной (во чреве носила она моего отца Богдана Сергеевича), собрала вещи, и повела всех, родителей и троих детей, на вокзал за билетами — куда ехать, сама не ведала.

Сергей Поликарпович дома не был, когда случился побег супруги с детьми. Обнаружив своё внезапное одиночество, он выпил стакан самогонки и от избытка тоски стал звонить товарищу детства, высокопоставленному чину ОГПУ. Сергей Поликарпович хотел пожаловаться на судьбу, услышать совет и, быть может, получить помощь. Но честное слово, он не хотел ничего плохого! (В таких выражениях он будет потом объясняться с женой). Высокопоставленный товарищ детства растолковал звонок друга как просьбу наказать беглецов.

Жену с детьми Сергею Поликарповичу вернули, а вот её родителей — расстреляли. За «неприязненное отношение к Советской власти». Говорили, что когда чекисты взяли провинившихся под руки, то отец Анны Сергеевны оттолкнул от себя человека в форме. Это затем было зафиксировано в протоколе в качестве наглядного подтверждения антисоветских настроений обвиняемых. Записали также и ещё одно доказательство враждебного настроя к Советской власти: «Переглянулся с женой и вздохнул с большой скорбью».

Узнав о расстреле тестя с тёщей, Сергей Поликарпович, человек далеко не бессердечный, был искренне огорчён. Он не мог смотреть на убитую горем жену, запил и решил покончить с собой. Своё решение он осуществить пытался всерьёз и даже не один раз. Для этого он выходил на улицу и кричал, что идёт вешаться. Приходили соседи. Ждали. Потом связывали пьяного Сергея Поликарповича той самой верёвкой, из которой он пытался скрутить петлю.

Анна Владимировна год отпаивала едва не сошедшего с ума травяными чаями. Борьба за здоровье несчастного в какой‑то степени смягчила её горе и не дала разорвать супружеские отношения. Но вот потом…

Самое страшное горе пришло вместе с приездом к ним в семью из Днепропетровской области дальнего родственника — Михаила Монастырского. Был дядя Миша известен в роду как путешественник‑попрошайка. Ездил по городам и весям от одних к другим ближним и дальним Монастырским за «куском хлеба». Приезжал обычно с двумя пустыми чемоданами в надежде на их заполнение — хоть едой, хоть одеждой. Клянчил со слезами, рассказывал, что на Украине ждут его пять детей. В этот свой приезд привёз дядя Миша в семью Монастырских не только два пустых чемодана, но и заразную болезнь из украинских земель, где в ту пору свирепствовала массовая эпидемия, скрываемая от широкой общественности советскими властями. Вместе с дядей Мишей забрала малярия из жизни троих старших детей Монастырских, оставив родителям Богдана, моего отца.