Монастырские

Галина Мамыко, 2019

Вера Монастырская и Катя Небылица – подруги с детства. Вера в течение своей жизни переживёт много приключений. В поисках личного счастья она отобьёт у Кати мужа. Но дружба между героинями сохранится. Катя решится на необыкновенный шаг, что потрясёт Веру и изменит её жизнь. В романе Галины Мамыко «Монастырские» проходит жизнь поколений и судеб человеческих. Автор приглашает читателя заглянуть вместе с героями не только в прошлое, но и за завесу будущих времён. Герои ищут себя, оступаются, попадают в жизненные ловушки, вновь устремляются к поиску того лучшего, что так хочется найти в первую очередь внутри самого себя и поделиться с другими. За внешними буднями стоит главное: внутренний мир человека, его духовные ценности, устремлённость к добру и свету, несмотря ни на какие пропасти и бездны на жизненном пути.

6. Товарищ секретарь

— Товарищ секретарь. К вам просятся на приём странные люди.

— И в чём их странность? Надо выяснить, кто они, откуда, а потом ко мне с докладами входить.

— Трое из них дети, а старик без документов. Говорят, из Красного Восхода, который сожгли.

— Из Красного Восхода?

Секретарь обкома, Пономарёв Валерий Витальевич, поднялся и взглянул на вошедшую. Женщина стояла навытяжку, и было заметно, как испарина проступила на её лбу. Пономарёв понимал, что она испугалась — «а вдруг сделала‑сказала что‑то не так». Работать в обкоме партии — дело ответственное. За каждое неправильное слово можно быть строго наказанным или даже под статью угодить. Но сейчас Валерий Витальевич сам не знал, что делать или что говорить. Про сёла Красный Восход и Знаменку в области знали все. Но вслух не говорили о судьбе пропавших, убитых и сожжённых. Потому что их как бы теперь больше и не было. На месте страшных селений соорудили водохранилище, привезли для этого угрюмых людей в тюремных робах, а когда работы были закончены, трудников‑арестантов расстреляли.

— Ты вот что, Надежда… А…

Он замолчал и вопросительно взглянул на секретаря. Она отвела взгляд.

Он хмыкнул в усы, и поймал себя на том, что подражает товарищу Сталину. Взглянул на портрет вождя на стене, расправил плечи. Вспомнил, что его делегировали в Москву на 17 съезд ВКП(б). Это была, конечно, честь. Но ходили смутные слухи вокруг предстоящего съезда, и что‑то тревожное было во всей этой атмосфере, это чувствовал секретарь обкома. В политической жизни он был опытен и имел, как он думал о себе, чутьё. И вот теперь это чутьё не давало ему ощущения спокойствия от предстоящей поездки в Москву.

Он ещё раз хмыкнул:

— Значит, так, а пусть эти странные люди зайдут. А ты, Надежда, проверь ещё раз, все ли бумаги на мою командировку готовы. Ну, веди гостей.

— Гражданин начальник, помогите нам с документами, нам нужно попасть в Киев, по очень важному делу. Там у нас есть близкий человек.

— А что там у вас за человек в Киеве? — Валерий Витальевич с интересом разглядывал старика в лаптях, с котомкой.

Старик молчал.

— Ну? Что же ты молчишь, дед? Слушай, а у тебя в роду бурлаков не было случайно? Это не с твоего бати Репин бурлаков писал?

— У меня, гражданин начальник, в роду крестьяне, а в знакомых — монахи. И среди монахов есть такие, которые к самому царю вхожи.

— Чего‑чего? Что плетёшь‑то? Царя твоего давно расстреляли.

— Того — расстреляли. А новый царь жив. А то, что он царь, он сам так себя и называет. Об этом у его матери Екатерины можете спросить. Мать его спрашивает: «Как же тебя, сынок, величать теперь?» А он ей: «Царь я — всея Руси». А мать плачет: «О, сын мой, лучше бы ты священником стал». А говорит она так потому, что учился её сын в Тифлисской духовной семинарии. И мечтала она видеть в своём сыне служителя церкви. Да сын пошёл другой дорогой. Это о нём Ленин сказал: «Верной дорогой идёшь, товарищ!» Но хоть и направил стопы свои на иную стезю, а семинарию и учителя своего духовного до сих пор помнит. Вот к этому учителю‑монаху нам и нужно попасть.

— О. Вон ты о чём.

Валерий Витальевич молча ходил по кабинету.

— А как звать твоего монаха? — сказал он и подумал, что уже знает, чьё имя сейчас услышит.

— Архиепископ Антоний, в мантии Димитрий, из княжеского рода Абашидзе.

Валерий Витальевич качнул головой, не удивился. Ну вот. Так он и знал.

— А ты знаешь, дед, повезло тебе. Потому что я уже много лет сам хочу увидеть этого монаха. И поклониться ему в ноги. Спас он моего отца. Отец мой служил на линкоре «Святой Пантелеимон», и вот… Однажды прибыл к ним простым корабельным священником этот самый, о котором ты сейчас говорил, архиепископ Димитрий. По собственному желанию он ушёл временно со своей высокой церковной работы, чтобы послужить Черноморскому флоту — на пользу Отечеству. Да‑а… Было дело. Много мне батя про него рассказывал. Говорил, что это человек высокого духа. И он участвовал во всех походах флота. Пользовался среди матросов и офицеров огромным уважением. После прихода в Крым Красной Армии власть приговорила к расстрелу и Абашидзе, и других с этого броненосца, всех, кто не сумел или не захотел покинуть Крым. Должны были расстрелять и моего отца. Но произошло чудо. Сначала — с Абашидзе. Ему, как рассказывают в народе, жизнь сохранил сам Сталин. Отпустили в итоге Абашидзе! А потом случилось уже чудо и для других людей с этого броненосца. Остался жив мой отец, остались живы и те, кого вместе с ним и с Абашидзе намеревались расстрелять. Говорят, архиепископ за них просил своего ученика Джугашвили. В нашей семье почитают Абашидзе.

Он помолчал, раздумывая. Сказал после паузы:

— И теперь, как я понимаю, мне судьба даёт возможность его увидеть… Я помогу вам его увидеть. Вместе и двинемся в путь.

— Так я поэтому к тебе, начальник, и пришёл. Я знал твою историю. Монахиня мне одна рассказывала, что есть такой секретарь партии, отца которого Сталин помиловал по просьбе владыки Димитрия. Вот я и подумал, что ты хранишь в сердце добрую память об этом человеке. И не откажешь в помощи.

— Так и ты, учти, дед, за меня слово замолвишь, чтобы пустили меня к монаху, не посмотрели на мою партийность.