Мы из прошлого века. Невыдуманные истории

Галина Вольская

Я далека от идеализации советского прошлого и не претендую на глубокий, всесторонний анализ. Я просто рассказываю о своей жизни в те годы и о тех людях, что были рядом со мной, разумеется, субъективно, со своей точки зрения. Многих из тех, о ком я рассказываю, уже нет, кто-то еще живет и не во всем соглашается со мной. Я не судья вам, родные, просто одна из вас.

Как все

Как в нашем детстве был силен страх оказаться не такой как все! Объявили накануне, что надо прийти в белых фартуках вместо обычных черных, а ты прослушала, пропустила мимо ушей. И вот на другой день все в белых фартуках, а ты одна среди них, как белая, нет, скорее, одна черная ворона среди белых. И все вроде бы смотрят на тебя с насмешкой, осуждением. Да не вроде бы! Могут и посмеяться, и высказать, и не знаешь, куда деться с этой своей непохожестью на других.

А я к тому же выделяюсь ростом, возвышаюсь среди низеньких одноклассниц, вся на виду. Так и хочется ссутулиться, подогнуть коленки, присесть. Представляю, каково сильно вытянувшемуся за лето Ростиславу Алексееву. Наша Людмила Митрофановна задирает голову, чтобы посмотреть на него снизу вверх: «Ну, Ростик, у тебя и ростик!» На школьных вечерах также невысокие одноклассники предпочитают приглашать других.

И держаться легко, непринужденно, болтать обо всем, что придет в голову, у меня не получается.

Я не стремлюсь непременно бегать по улице в стайке оживленных подруг, мне часто интереснее провести время с хорошей книжкой. Не участвую в бурном обсуждении недостатков других девчонок. Не тяну руку на уроках: «Я, я отвечу!», даже если знаю ответ на вопрос. Ну, не всегда потому, что мне этого не хочется. Порой просто не хватает сил, мешает излишняя скованность и застенчивость

Хочется танцевать, но в младшую группу танцевального кружка меня не берут из-за высокого роста. В средней группе разучиваем танец с лентами, но выступают на школьных вечерах более живые и подвижные девочки. В спектакле «Золушка», поставленном на английском языке нашей учительницей, мне предлагают только роль молчаливой гостьи на балу.

Хорошо мне только дома с братом, с друзьями — мальчишками, на Волге, за Волгой с отцом. Здесь я не чувствую себя изгоем, белой вороной, не стремлюсь ссутулиться и подогнуть колени.

Уже позднее, на работе, не тороплюсь высказывать свое мнение, отличающееся от мнения других. «Коллектив всегда прав!»

Некоторые мои поступки идут вразрез с общепринятыми правилами поведения. Не преступление, конечно. Но вот ребенок без отца, и не потому, что мне именно так хочется.

— Это что? Вызов обществу?

— Нет, я поступаю так, как я могу.

Так, чтобы самой не потерять уважения к себе. Дорожу в первую очередь мнением близких друзей, а не тех, кто обсуждает меня на скамейках у подъезда. Не хочу ломать и менять себя в угоду сплетницам.

Убеждаю своего четырехлетнего сына встать в хоровод у елки:

— Ну, пойдем, видишь же, все детки в хороводе.

— Все пусть, а я не хочу!

Смотрю на него с удивлением и перестаю настаивать. Пусть не появятся снова те, кто будет стремиться уравнять всех под одну гребенку. Выпрямись, Павлик! Не сутулься!