Минус одна минута. Книга третья. Последняя земля

Галина Валентиновна Тимошенко

Что происходит с человеком, внезапно получившим то, о чем он мечтал много лет? А если он получил все это совсем не в той реальности, в которой прежде жил и мечтал, – что происходит в этом случае?! Сможет ли он одновременно справиться и с неожиданно сбывшимися мечтами, и с условиями этой совершенно новой для него реальности? А если в этой реальности живут еще и другие люди, тоже получившие все, о чем мечтали? Сумеют они договориться друг с другом и смириться с исполнением чужих мечтаний или нет?

18.15. За три дня до…

…Найти хоть кого-то из членов Совета оказалось довольно непросто. В поселке переселенцев Стасу сказали, что Буряк здесь не ночевал давным-давно. Это было удивительно: прежний дом Буряка рассыпался в пыль одновременно с Долиной, и ночевать ему было вроде как больше и негде.

Зато каждый из тех, к кому обращался Стас, только что видел Зинина, но, к сожалению, понятия не имел, куда тот направился. Стас почти час безуспешно бродил по поселку, институту и общежитию в поисках заблудшего историка, но махнуть рукой на продолжение поисков никак не мог: боялся, что его решимость понемногу растает, если не реализовать ее прямо сейчас.

Зининский дом на Равнине во время дестабилизации нисколько не пострадал: может, эти два диссидента сейчас там? Этот вариант был очень похож на последнюю надежду, и Стас без особого желания полез в самолет.

К его несказанному облегчению, диссиденты оказались действительно там и не слишком обрадовались появлению Стаса. Когда его долговязая фигура возникла в гостиной (друзья, конечно, не сочли нужным запереть входную дверь), они замолчали и угрюмо уставились на непрошеного гостя.

Стас помолчал немного, в последний раз перебирая в голове доводы в пользу своей полной откровенности, а потом решительно заявил:

— Извините, если я вам помешал перемывать мне косточки, но мне вообще-то плевать. Вы, помнится, хотели знать, почему все начали бегать в Совет? Слушать-то будете, или я обратно полетел?

Те переглянулись, и Зинин молча указал Стасу на кресло довольно аскетичного вида. Тем не менее, Стас с удовольствием почувствовал, что обстановка потеплела, несколько приблизившись к их прежнему, дореформенному общению.

…Когда он закончил свой рассказ, все трое долго молчали. Потом Буряк, пожав плечами, произнес куда-то в пространство:

— В общем-то, нечто подобное мы и предполагали. Только мы думали, что ты эту фиолетовую штуку сделал сам.

Зинин вдогонку ему пробормотал:

— Все равно хорошо, что ты рассказал — даже если это ничего не меняет…

Стас бросил на него благодарный взгляд, ощущая внутри легкий стыд: все-таки рассказал он им про Галилеев последний подарок вовсе не из дружеских соображений… Впрочем, его скрытые мотивы незамедлительно обнародовал безжалостный Буряк:

— Я так понимаю, тебе нужно какое-то наше содействие на будущем торжественном мероприятии?

— Ну… — замялся Стас. — И это, конечно, тоже. Но я просто перестал понимать, зачем это скрывать дальше.

— И то хлеб, — вздохнул Буряк, и в его голосе тоже прозвучало некое расположение, которым он давно уже Стаса не баловал.

На волне общего осторожного братания Зинин вспомнил про свои обязанности хозяина и пошел ставить чай.

— Слушай, а ты где ночуешь-то? — вдруг вспомнил Стас. — Я тебя искал по всему поселку, а мне говорят: их давно не было-с… Здесь, что ли?

Буряк долго молча смотрел на него, потом нехотя произнес:

— У Василисы.

— Чего-о? — от удивления не сдержался Стас.

В его миропонимании Василиса — идеально соответствовавшая своему сказочному имени тихоня с роскошной пепельной косой — годилась для исполнения исключительно декоративных, но никак не эротических функций: очень уж неземным созданием она была.

— Отзынь, — мрачно посоветовал Буряк, и Стас, опомнившись, кротко согласился:

— Понял. Даже не мурлыкаю.

Они попили чаю почти так же, как это бывало раньше — только, пожалуй, излишне церемонно. Никто пока не понимал, изменила ли Стасова откровенность что-то в их нынешних отношениях, и не спешил давать преждевременные авансы.

Наконец Буряк утомился от светского общения и встал:

— Стас, ты когда обратно полетишь?

— Тебя в институт подбросить? — с готовностью отозвался Стас.

— В поселок, — кратко ответил Буряк, и Стас смутился: не стоило после краткого, но многозначительного диалога о Василисе задавать этот вопрос…

— Юрка, а ты? — обернулся он к историку, но тот отрицательно помотал головой.

— Нечего мне пока там делать, — буркнул он. — Тут буду думать.

…Когда самолет замер рядом с задней калиткой институтского парка, уже начинало смеркаться. Какое-то время Стас с Буряком сидели молча, не предпринимая никаких попыток самолет покинуть, потом Стас с некоторым усилием проговорил:

— Я хочу, чтобы ты понимал… То, что я вам сегодня все это рассказал — это не признание моей неправоты. Я все равно буду делать все так же, как и раньше. Хотите — будем все это делать вместе, но по-другому уже не будет.

— Я понял, — невыразительно сообщил Буряк из салона, продолжая смотреть в иллюминатор.

Стас еще немного посидел, потом вышел в салон и, остановившись у кресла Буряка, неловко ткнул его кулаком в плечо:

— Эй…

Буряк неспешно поднял на него непроницаемый взгляд и молча поднялся с кресла.

Они выбрались из самолета в шуршащие множеством ветвей сиреневые сумерки и отошли от двери, чтобы дать умному самолету ее закрыть. В этот момент за оградой парка что-то зашуршало сильнее, чем это можно было бы объяснить поднявшимся к вечеру ветром, Буряк резко обернулся на шум, метнулся к Стасу и сшиб его на землю.

Что-то оглушительно грохнуло, потом о борт самолета что-то громко звякнуло, и рядом с ними упал искореженный кусочек металла.

— Ни фига себе… — потрясенно пробормотал Стас и сплюнул пылью, набившейся в рот при падении.

За оградой слышалось уже не шуршание, а хруст веток и удаляющиеся шаги, удалявшиеся в глубь парка.

Буряк, продолжавший стоять на коленях, смотрел, прищурившись, вслед затихавшему шуму.

— Это что еще за новости?! — несколько запоздало возмутился Стас, поднимая с земли пулю, сплющившуюся о борт самолета.

Буряк забрал у него пулю, внимательно рассмотрел ее и подошел к самолету, ища ладонью на борту след от нее. Никакого следа он не нашел и насмешливо буркнул в сторону Стаса:

— Не думал о карьере самолетостроителя?

Стас, продолжавший стоять ошалелым столбом, ничего не ответил.

— Ладно, кончай медитировать, пошли, — дернул его за рукав Буряк. — Ты же не собираешься теперь поселиться в своей птичке?

— А ты предлагаешь идти сейчас по темному парку под чьим-то стволом? — огрызнулся Стас.

— Так парк-то не только для тебя темный, — рассудительно возразил Буряк. — Он ведь и для стрелка темный. Не будет же он палить по любой тени, которую увидит, в самом деле?!

Успокаивало это слабо, но продолжать стоять было и бессмысленно, и не менее опасно. Поэтому Стас без особого энтузиазма осторожно двинулся следом за Буряком.

Не прошло и минуты, как в руках у Буряка возникли два фонарика, один из которых он без слов протянул Стасу.

Стас с облегчением схватился за тонкую прохладную палочку, источающую толстый сноп пронзительно яркого света, и выругал себя за несообразительность.

— Может, пистолет сделаем? — негромко поинтересовался он на ходу. — Хотя бы стартовый. Стрельнем пару раз в воздух для острастки.

Буряк небрежно отмахнулся:

— Да ладно тебе! Все же видно. Нету никого, сбежал он давно…

И в самом деле, расстояние до институтского корпуса они преодолели без приключений.

— Пошли в институт, — предложил Стас, которому не улыбалось идти еще пару сотен метров до общежития по неожиданно ставшему опасным парку.

Буряк, не отвечая, молча свернул к институту.

Здесь уже были слышны встревоженные голоса, обсуждавшие факт недавнего выстрела, но они не стали присоединяться к бурной дискуссии и вошли в здание. Взволнованные дежурные экторы попытались было выяснить у них, кто, в кого, почему и зачем стрелял, но Стас устало отмахнулся, и те растерянно умолкли.

Стас отпер дверь, которую стал с недавних пор запирать, включил свет и снова застыл, как насторожившийся суррикат. Буряк бесцеремонно отпихнул его в сторону — и тоже замер.

В дальнем углу кабинета спиной к ним испуганно метался человек, пытавшийся найти выход из почти замкнутой окружности Стасова огромного стола. Когда он наконец-то догадался свалить на пол начальственное кресло и вырвался из объятий стола, то в какой-то момент оказался лицом к ним, и Стас ошеломленно выругался.

Перед ними был еще один Буряк.

Буряк номер один не издал ни звука: он только молча следил за своим двойником, бросившимся от стола к распахнутому окну.

Двойник на секунду замер на подоконнике, с таким же изумлением поглядел на самого себя, неподвижно стоящего у открытой двери, и спрыгнул вниз, в пожухшую за летние месяцы сирень.