Капер его величества

Галина Вадимовна Погодина (2024)

Начало XVII века. Генри Мэйнуэринг — талантливый выпускник школы рыцарского ордена госпитальеров, из-за конфликта остаётся без работы и нанимается матросом, а после нескольких рейсов организует пиратский экипаж и угоняет корабль. Он добивается больших успехов и становится капером, выполняя поручения Адмиралтейства. Его пытаются привлечь на свою сторону испанцы, но безуспешно, и в его отсутствие сжигают замок вместе с домочадцами. Мэйнуэринг перебирается в Англию, становится советником короля Якова I и союзником милорда Бэкингема. Ему поручают спасти из Испании наследника престола, будущего Карла I, он это выполняет и после коронации Карла становится его преданным вассалом. Начинается гражданская война, срежиссированная наследниками тамплиеров на территории Шотландии. Мэйнуэринг, как ученик госпитальеров, является их врагом и пытается защитить Карла, однако короля казнят, а Генри бежит во Францию.

Глава 4. Капер Его величества

В Ист-Гринвиче с утра дул порывистый ветер с моря, шёл холодный дождь. Едва на причал спустили трап, как на борт поднялся модно одетый молодой человек, нашёл Мэйнуэринга и представился, как личный секретарь сэра Чарлза Говарда. Он сообщил, что аудиенция назначена на завтра, а сейчас его ждёт карета, чтобы доставить в гостиницу.

Генри воспользовался свободным днём, чтобы отправиться в магазин готовой модной одежды. Если до этого молодой пират довольно равнодушно относился к своей внешности, то сейчас ему было необходимо выглядеть так, чтобы произвести благоприятное впечатление на людей высокого статуса. Приказчики сбились с ног, завалив все кресла камзолами и штанами, а Генри надевал один комплект за другим и каждый раз придирчиво рассматривал своё отражение в зеркале.

— Если что-то не совсем подходит, портной быстро подгонит по вашей фигуре! — заверил его купец.

В итоге Генри приобрёл четыре прекрасных костюма в военном стиле, дополнив их шёлковыми чулками и рубашками, отделанными фламандским кружевом. Успокоившись насчёт собственной внешности, он попросил провести его на второй этаж, в женский зал, где провозился ещё дольше, но остался доволен, выбрав четыре лёгких платья из красивых тканей, туфельки к ним, изящный плащ с капюшоном, пояса, шарфы, ленты, пять-шесть рубашек и столько же нижних юбок. Краснея, попросил упаковать несколько пар шёлковых чулок и голландских панталон из тонкого полотна.

— Не хочет ли господин командор приобрести для своей дамы шляпку, перчатки, красивый зонтик от солнца? — поинтересовался купец.

Генри, подумав, купил итальянскую соломенную шляпку с разноцветной шёлковой лентой, бледно-жёлтый кружевной зонтик и такой же веер. Расплатившись, он приказал доставить упакованные корзины в гостиницу.

Утром следующего дня Генри проснулся на рассвете, критически осмотрел свои вчерашние покупки и выбрал тёмно-серый бархатный камзол с синими, расшитыми серебром лацканами, треуголку в таком же стиле, чёрные штаны и туфли с серебряными пряжками. Этот строгий наряд контрастировал с великолепными кружевами, которые выбивались из-за воротника. Свои длинные волосы, обычно заплетённые в косицу, он расчесал и постарался придать им модную форму, на бок прицепил короткую шпагу с серебряным эфесом. Поправляя манжеты, Мэйнуэринг занял позицию возле окна, глядя на залитую дождём улицу. Не прошло и нескольких минут, как к парадному входу в гостиницу подъехала карета, запряжённая парой вороных коней. Раздался стук в дверь.

— Карета для мистера капитана подана, — с поклоном произнёс слуга.

Перед пиратом распахнулись дубовые двери старинного замка. Генри отряхнул треуголку и откинул плащ за спину, осыпав дубовый паркет веером капель. Лакей в роскошной ливрее встретил его низким поклоном, провёл по гулким коридорам с высокими потолками и распахнул перед ним высокую дверь. Ему навстречу поднялся из-за стола хозяин — статный пожилой джентльмен с умным, энергичным и хитрым лицом. Его малиновый камзол был расшит золотом, с одного плеча до другого тянулись жемчужные нити, рукава с прорезями позволяли рассмотреть дорогую рубашку, воротник и манжеты были отделаны игольчатым кружевом. Короткие штаны, сшитые по французской моде, были настолько широкими, что оттопыривали короткую придворную шпагу. Это был сэр Чарлз Говард, вице-адмирал Сассекса. Несмотря на великолепный костюм, он выглядел удручённым и встревоженным.

— Несчастья так и сыплются на Англию! — заговорил Говард, дружески беря Мэйнуэринга под руку. — Случилась огромная беда — скончался наследник престола. А ведь именно его король готовил к принятию власти…

— А что его младший брат?..

— Принц Чарлз, без сомнения, благороднейший юноша, но он не отличается ни крепким здоровьем, ни живостью характера, а его величество стареет… Нет сомнений, что враги постараются воспользоваться нашей бедой. В этой обстановке нам крайне необходимы талантливые морские командиры. Здесь наслышаны о ваших невероятных подвигах в битвах с испанцами. Все признают, что ваша мужественная борьба с испанским морским доминированием приносит существенную пользу Англии. Благодаря вам английская торговля у берегов Западной Африки стала безопасной: мы знаем, что влиятельный принц Аль-Аячи не без вашего влияния запретил капитанам, базирующимся в портах Мамора и Сале, причинять вред британским кораблям. Также при дворе знают о высоких принципах, которых вы придерживаетесь в процессе этой борьбы. Вы вернули дорогостоящее имущество английскому купцу, который стал вашим ярым приверженцем и повсюду вас прославляет. Об этом поступке писали газеты, он также был отражён в отчёте, опубликованном в «Календаре государственных газет Ирландии». Можно сказать, что вы стали национальным героем.

— Служить своей стране и своему суверену — священный долг каждого, — ответил Генри, склоняя голову.

— К сожалению, не все рассуждают так же, как вы. И тут мы подошли к причине, по которой вас пригласили сюда. Вам надлежит разобраться с бывшим капером Питером Истоном, который забыл о своём долге англичанина и объединился с другими разбойниками, чтобы захватывать наши корабли в Бристольском заливе. Его величество надеется, что вам окажется по силам выкурить его оттуда. Также я уполномочен поручить вам защиту английских интересов в Средиземном море. Вам нужно будет завязать неофициальные дипломатические отношения с новым правителем Туниса, Мурад-беем, и добиться от него покровительства наших соотечественников, которые занимаются мирной торговлей. Имейте в виду, что Мурад-бей не турок, а корсиканец на службе султана, он вовсе не порвал связи со своей родиной — Корсикой, он окружает себя соотечественниками и стремится сделать из Туниса собственную вотчину под прикрытием ислама. Источником его богатств являются пираты, которым он предоставляет свои порты в качестве базы. Нужно через него убедить этих пиратов не вредить английскому судоходству.

— Я сделаю это, сэр.

— Отлично! Не скрою, я давно наводил о вас справки, и у меня создалось о вас самое лучшее впечатление. Я уверен, что лучше вас никто не сможет выполнить это поручение. Однако остаётся практическая сторона вопроса. Есть ли у вас хорошие корабли?

— В моём распоряжении сейчас находится восемнадцать кораблей, но все они небольшие, не очень новые и в основном переделаны из торговых судов.

— Вам потребуется надёжный и престижный флагман. Вы посетите королевские верфи в Чатеме и найдёте там превосходный корабль «Резистенс», не очень большой — сто шестьдесят тонн, но для ваших операций это именно то, что нужно. Вооружение — тридцать восемь новейших, дальнобойных чугунных пушек. Его строил сам Финеас Петт, и он хочет за него семьсот фунтов стерлингов, считая вместе с вооружением. Адмиралтейство обеспечит вам эту сумму, однако же участие правительства в этой сделке должно остаться в тайне, как и те инструкции, которые курьер привезёт вам в отель завтра вечером. Есть ли у вас ещё какие-нибудь пожелания?

— Да, милорд, есть. Каид Аль-Аячи, как вы верно заметили, является врагом испанцев и естественным союзником англичан. Однако ему приходится отражать атаки не только внешних, но и внутренних противников, самый опасный из них — султан Марокко Зидан абу-Маали, мать и жена которого — еврейки из богатого и могущественного рода Паллаче. Представители этого рода в Испании носят фамилию Паласьос и приближены ко двору. Султан выполняет все требования испанцев, а точнее — евреев, которые полностью его контролируют, и это опасно для интересов Британии в Северо-Западной Африке. Аль-Аячи является самым популярным местным командиром, за ним идут тысячи воинов, но многие из них до сих пор вооружены пращами и не смогут противостоять отлично вооружённой армии султана, которую снаряжают испанцы. Я прошу вашу светлость помочь повстанцам оружием.

— То, что вы сейчас сообщили, сэр, крайне важно, — озабоченно произнёс Говард. — Я отдам распоряжения, чтобы к месту швартовки вашего нового корабля доставили ящики с мушкетами, аркебузами и пистолетами, а также несколько дополнительных пушек и боезапас ко всему этому, но возможно, что вам придётся ради этого задержаться с выходом в море.

Генри поклонился, выражая полное согласие. Говард позвонил в колокольчик, продемонстрировав при этом холёные пальцы и перстень с крупным изумрудом.

— А теперь позвольте представить вам человека, который обеспечит покупку корабля — главного казначея Адмиралтейства. Впрочем, вы знакомы.

Он позвонил в колокольчик. В распахнувшуюся дверь вошёл ещё один мужчина.

— Рад видеть вас, дорогой мальчик, я всегда говорил, что вы далеко пойдёте, — произнёс он с негромким смехом.

Генри был поражён: перед ним стоял Роберт Мэнселл — его капитан с галеона «Вангард», на борту которого он начинал свою морскую карьеру.

— Позвольте мне откланяться — полагаю, вы найдёте общий язык, — улыбаясь, проговорил Говард.

Генри задержался в Англии на несколько дней, чтобы погрузить оружие и нанять матросов для двухнедельного перехода. Его новый корабль действительно оказался быстроходным и отлично слушался руля. Мэйнуэринг прибыл в Ла Мамора, отправил в замок наряды, купленные для Тадефи, а сам вернулся к месту ремонта флотилии. Несколько дней он инспектировал работы, убедился, что всё идёт по плану, и поспешил домой.

Он приехал вечером, весёлый, потный и усталый, искупался в бассейне и вместе с остальными сел ужинать. Повар приготовил жареного барашка с чесноком на вертеле и подал его вместе с маринованными овощами и другими закусками.

— Ты же так и не рассказал, как съездил в Лондон, — взмахнув лепёшкой, произнёс Лазенби, почесав нос, обгоревший после многих часов работы на солнце.

— Всё отлично, друзья: мы больше не пираты, а каперы с правительственной лицензией.

— И куда мы теперь двинемся?

— Пока готовится флот, на новом флагмане пойдём в Тунис. Это будет дипломатический визит.

— Что, совсем без драк?

— Это по обстоятельствам.

— Надолго?

— Дней на десять.

Тадефи стояла у окна, кутаясь от ночного холода в белую шерстяную накидку. Она уже отпустила служанку и задумчиво смотрела через открытые ставни на темнеющее небо и на проносящихся летучих мышей, которые ловили насекомых, привлечённых светом масляной лампы. Девушка размышляла о своём будущем. Здесь с ней все обращались предельно вежливо и заботливо, но она прекрасно осознавала, что её статус рабыни не изменился. Она только удивлялась, что красивый молодой моряк, который вырвал её из лап работорговца, до сих пор не воспользовался ею как женщиной. Конечно, она болела, но разве такие мелочи могут беспокоить владельца живого товара? Ведь покупка должна оправдывать себя. Однако вот уже много недель, как Мэйнуэринг совсем перестал появляться и полностью передал её на попечение врача. «Возможно, он готовит меня в подарок какому-нибудь султану или эмиру, поэтому держится на расстоянии, и к тому же лечит, кормит и потратил столько денег на мои наряды — да, да, наверняка всё именно так», — меланхолично подумала она.

В примыкающей комнате стукнула дверь. Тадефи подумала, что это пришёл доктор, чтобы дать ей ещё какую-нибудь микстуру, но услышала весёлый голос Мэйнуэринга:

— Пермессо?

Едва дождавшись ответа, Генри, улыбаясь, откинул портьеру и вошёл, держа в руке треуголку. Для этого вечера он выбрал тёмно-синий камзол с золотыми пуговицами, синие бархатные туфли и белые бриджи. Этот наряд очень шёл к его прекрасной фигуре.

— Как ваше здоровье? Всё нормально было в эти дни? Простите, что не появлялся — пришлось ремонтировать корабли и ездить в Англию, — произнёс он по-итальянски, немного запинаясь и подбирая слова.

Тадефи сделала несколько шагов ему навстречу.

— Я очень рада, что могу лично выразить вам свою благодарность, синьор. Вы передали мне очень красивые наряды.

И она сбросила с плеч плащ. На ней было белое платье, расписанное большими бледно-жёлтыми цветами. Она протянула руку и взяла с сундука кружевной зонтик.

— Только человек с большим вкусом мог выбрать такие вещи, синьор.

Генри замер, потрясенный контрастом между измученной оборванкой, которую вытащил с рынка рабов, и этой прекрасной дамой.

— Вы неотразимы, — серьёзно произнёс он.

— Теперь вы куда-нибудь отвезёте меня, да?

— Вообще-то не планировал, а почему вы спрашиваете?

— Потому что… Потому что я ваша покупка, а вы мой хозяин, и я должна принести вам какую-то выгоду, разве не так?

Он смотрел на неё, подняв брови.

— Нет. Я выкупил вас, чтобы помочь в беде, а не причинить какое-то зло вдобавок к тому, что вы уже испытали. И благодарю Бога, что он дал мне такую возможность.

— Тогда… я должна как-то отблагодарить вас. Я уже достаточно хорошо себя чувствую, чтобы стать здесь служанкой или поварихой. Ещё я знаю, как делать красивые ткани, и могу организовать мастерскую, которая будет приносить вам доход.

— У меня есть другое предложение: я мечтаю, чтобы вы стали моей женой.

Генри затаил дыхание: он не планировал сейчас поднимать этот разговор и не подготовился к нему.

Её лицо исказилось и побледнело.

— Простите, синьор… Но… я недостойна. Я отдала свою честь, не будучи замужем, а потом меня похитили пираты, вы же понимаете, что они со мной делали??

Он сжал её пальцы в своей ладони.

— Это безумная трагедия, в которой вы не виноваты. Я постараюсь, чтобы вы забыли эти ужасы.

— Если вас не смущает жизнь с такой опозоренной женщиной, как я, есть ещё одна причина. Дело в том, что… я дала слово другому.

Мэйнуэринг не сразу смог говорить.

— У вас… уже есть любимый?

Оба замолчали.

— Тогда… я не буду останавливаться на полдороге, — произнёс он безжизненным голосом. — Он живёт в Перудже? Я берусь доставить вас на корабле в Анкону и оплатить дорогу до Перуджи.

— Нет… Вы очень, очень добрый и благородный человек, но мне некуда возвращаться. Люди, которые сейчас живут в моём доме, просто выгонят меня. А мой жених… Он был похищен вместе со мной, но его поместили на другой корабль, который, как я слышала, шёл в Тунис. Я уверена, что он при первой же возможности найдёт способ отыскать меня.

Мэйнуэринг отпустил её руку. Мир рухнул. Три месяца назад его жизнь наполнилась надеждой и смыслом, ему казалось, что взгляд Тадефи светится взаимностью, но оказалось, что всё это было лишь плодом его воображения. Он с тоской смотрел на девушку и никак не мог насмотреться. Чтобы только продлить это печальное свидание, он попросил её устроиться в кресле и рассказать о семье, о Перудже, о похищении. Тадефи положила зонтик на колени и заговорила, не поднимая глаз.

— Мой отец был очень известным ткачом, мастером создания узорчатых материй. Ткань для халата, который вы мне подарили, была сделана в нашей мастерской. Отцу делали заказы князья и кардиналы, так что наша семья ни в чём не нуждалась. Но когда мне исполнилось одиннадцать лет, отец умер, а ещё через два года мать вышла замуж за отставного морского офицера. Она недолго прожила после этого, внезапно заболела и умерла. Её смертью заинтересовались власти, отчиму даже предъявляли обвинение в отравлении, но он сумел оправдаться. Я осталась жить в одном доме с отчимом, и ко мне начали свататься мужчины, но отчим, как мой опекун, всем отказывал под разными предлогами, хотя причина была всего одна: в соответствии с завещанием родителей, после замужества мне должно было достаться всё их имущество, включая дом и мастерские, и он остался бы ни с чем. Меня эти отказы не огорчали: все кандидаты в мужья были немолоды, а я предпочитала бегать по саду, музицировать и купаться в реке вместо того, чтобы просиживать целые дни возле скучного старого мужа. О других супружеских обязанностях я даже не имела понятия.

А потом отчим женился — я так поняла по их разговорам, что он давно был знаком с этой дамой. Вскорости у него родился ребёнок, и его жена стала вести себя, как хозяйка. Она выгнала меня из моей красивой комнаты в тесную каморку на чердаке, отказывала мне в новых платьях, хотя старые становились мне малы, не сажала за стол вместе с семьёй и заставляла есть на кухне, со слугами. И слуг она тоже переменила, выгнав из дома тех, кто был мне верен, кого я знала с детских лет и любила.

Когда мне исполнилось шестнадцать лет, на Рождество в нашем доме затеяли бал, на который разрешили пойти и мне. Мачеха даже дала мне одно из своих старых платьев, я была так счастлива! Ко мне подошёл красивый, усатый моряк лет около тридцати, поклонился и пригласил на танец. Мы с ним танцевали весь вечер, и скоро я узнала, что его зовут Джанни, он родом из Анконы, служит офицером на военном корабле. Недавно умер его отец, который был богатым купцом, Джанни получил наследство, теперь хотел бы уйти в отставку и жениться. Он сказал, что я покорила его с первого взгляда, поэтому если я не против, он посватается ко мне. «Я не против, но отчим отказывает всем моим женихам», — предупредила я его. «Я постараюсь с ним подружиться и договориться обо всём по-хорошему», — ответил он.

С тех пор Джанни приходил к нам почти каждый день и общался в основном с отчимом: пил с ним, играл в карты, обсуждал новости, политику и денежные дела. Уходил он поздно вечером, но каждый раз на несколько минут поднимался ко мне на чердак, чтобы рассказать, как продвигаются дела. Он уверял меня, что скоро отчим сам предложит нам пожениться. И каждый раз пристально смотрел горящими глазами, сначала целуя на прощание руку, потом — лоб, шею, и однажды поцеловал меня в губы. Я потом долго не могла уснуть и думала, правильно ли я поступаю — но в конце концов это был мой жених, и он мне нравился куда больше, чем все старики, вместе взятые, а ещё он постоянно повторял, что хорошая женщина — это послушная женщина, которая во всём подчиняется тому, кому отдала своё сердце. И потребовал от меня поклясться честью, что я не выйду замуж ни за кого, кроме него.

Джанни на этом не остановился, он и в следующий раз поцеловал меня в губы и так крепко обнял, что я не могла пошевелиться, и вдруг схватил меня, положил на кровать, так что я не успела опомниться, да и не понимала, что происходит… Всё случилось очень быстро. На следующий день он напрямую попросил у отчима моей руки — и получил самый решительный отказ. С этой новостью он и пришёл ко мне в каморку. «Теперь у нас только один выход — побег, и мы сделаем это сейчас», — сказал он. Я была ошеломлена и пыталась выиграть хотя бы один день, чтобы собраться с мыслями, но Джанни рассердился и сказал: «Если ты проявляешь нерешительность в таком важном деле, то это значит, что ты плохая возлюбленная». И я согласилась бежать тотчас же, только наскоро собрала узелок самых дорогих своих вещей, в числе которых была старинная маленькая иконка, изображающая святого Николая, эмаль на серебре, подаренная мне матерью на Рождество за то, что я всегда была послушной девочкой.

Джанни вышел на лестницу и осторожно начал спускаться, увлекая меня за собой. Я хорошо помню, что на лестнице не горели лампы, и только в одном месте темноту прорезал луч света — он исходил из-за неплотно закрытой двери моей мачехи. Никто не встретился нам по пути, мы сели в карету и помчались. Я была совершенно потрясена таким резким поворотом в моей жизни и не раз по дороге думала, что лучше было бы убежать и вернуться домой, но карета неслась, пока не начало светать. Мы добрались до очередной деревушки. Здесь Джанни приказал остановиться около какой-то убогой гостиницы, нас встретили так, словно уже ждали, и провели наверх. Весь день мы провели в ужасной, вонючей, ободранной комнате с колченогой мебелью, а когда стемнело, снова двинулись в путь, и день за днём добрались до Анконы. «Осталось всего два часа пути, и ты познакомишься с моей матерью! — весело сказал Джанни. — Она сразу тебя полюбит, вот увидишь!»

И мы поехали по пустынной дороге над морем. Отодвинув занавеску, я увидела эту искрящуюся синеву и два корабля, которые стояли на якорях поблизости от берега. И вдруг карета остановилась, нас окружили вооружённые люди, вытащили меня наружу, посадили в шлюпку и отвезли на корабль. Я дралась и кусалась, я предпочитала, чтобы меня убили или кинули в море… Но… Меня забрал в свою каюту их капитан…

Тадефи зарыдала, закрыв руками лицо.

— Джанни сопротивлялся? Пытался вас защитить? — мрачно спросил Генри.

— Я… я не видела. Они сразу распахнули мою дверцу и схватили меня.

— И… вы любите его? Ждёте?

— Я дала клятву выйти замуж только за него.

— Хорошо. Значит, второй корабль шёл в Тунис?

— Да. Это я слышала точно.

— У Джанни есть особые приметы, по которым я мог бы его узнать?

— Изуродовано левое ухо, как он говорил — был ранен мушкетной пулей в сражении с турками. Он среднего роста, с широкими плечами, с волнистыми чёрными волосами и чёрными глазами. Когда волнуется, начинает немного заикаться.

— Как назывался корабль, на котором его увезли?

— Я не знаю его названия, но у него были две белые мачты с треугольными парусами. Ещё я заметила деревянную носовую фигуру в виде девушки.

— Мой флагманский корабль готов к плаванию, нужно только загрузить провиант и добрать экипаж. Я выйду в море, чтобы отправиться к Мурад-бею, правителю Туниса, и постараюсь выяснить, что стало с вашим возлюбленным. Если он жив и в рабстве, я… выкуплю его и привезу к вам.

Генри повернулся, тяжёлым шагом вышел из будуара и рухнул на постель. Миссия, которую он добровольно взял на себя, окончательно лишала его надежды. Но чем подробнее он вспоминал рассказ Тадефи, тем меньше понимал, что на самом деле произошло. У этой истории не сходились концы с концами. Если отчим и мачеха Тадефи были кровно заинтересованы в том, чтобы не допустить её замужества, почему ей вдруг разрешили посетить бал и допустили, чтобы она танцевала с одним и тем же мужчиной? Почему Джанни похитил девушку, а не добился женитьбы на ней, ведь она принесла бы ему немалое приданое? Почему останавливались в каких-то неказистых гостиницах, если он позиционировал себя как богатый наследник? И почему, если он действительно офицер, не воспользовался оружием, чтобы защитить свою даму?

Генри вытер пот со лба. «Мне необходимо точно знать, что там случилось», — твёрдо сказал он самому себе. Он встал, налил в бокал воды из кувшина и подошёл к окну, глядя на огромные звёзды и шепча слова молитвы, но горькие мысли не давали сосредоточиться, на глаза наворачивались слёзы. Он проклинал свою способность испытывать сильные чувства. На галерею падал свет из соседнего окна, выделяя тень в виде женской фигуры: Тадефи тоже не спала. Генри повернулся к тени спиной и свалился на кровать.

Он проснулся, когда первые лучи солнца заглянули в окно, вспомнил вчерашний разговор и коротко застонал, не открывая глаз.

— Скузи, синьор? — прозвучал тихий голос.

Пират повернул голову и увидел Тадефи. Она сидела в кресле, подогнув ноги и завернувшись в шерстяной плащ. Её лицо было таким же бледным, как много дней назад, когда она стояла на помосте работорговца.

— Генри… Пожалуйста, дайте мне перо и лист бумаги. Я должна написать письмо для Джанни.

Её голос звучал необычно твёрдо, и моряк обратил внимание, что она впервые назвала его по имени.

Он встал и жестом пригласил её в свой кабинет, где на полированном столе стоял серебряный письменный прибор, и выдвинул ящик, в котором лежала бумага и конверты. Несмотря на утомлённый вид, девушка выглядела настолько нежной и очаровательной, что Генри с трудом удержался от соблазна поцеловать её. Он резко повернулся, прошёл в купальню и вылил себе на голову два кувшина холодной воды.

Когда он вернулся, стряхивая воду с мокрых волос, Тадефи, опустив глаза, протянула ему незапечатанный конверт. Не глядя на неё, он сунул послание во внутренний карман камзола и хотел было выйти прочь, но она остановила его движением руки.

— Нет… Генри, вам тоже нужно прочитать.

Поколебавшись, он вытащил письмо и невольно отметил красивый почерк, свидетельствующий о хорошем образовании. «Синьор. Я объявляю себя свободной от той клятвы верности, которую вы вырвали у меня, не имея на то ни малейшего права. Т.».

Он не сразу осознал смысл этих слов. Девушка глядела на него горящими глазами.

— Я больше не желаю быть с ним. Прошу вас, простите меня. Я…

Она попыталась взять его за руку, но он смертельно боялся обмануться и отошёл на шаг.

— Вы же вчера сказали мне совсем иное!

— Вы выкупили из рабства моё тело, но моя душа оставалась в рабстве у этого человека. Я сейчас представила, как вы привезёте его сюда, и поняла, что не хочу быть с ним, никогда, ни за что. Генри, мой дорогой, я люблю только вас!

Её глаза были полны слёз.

— Давно ли вы меня полюбили? — недоверчиво спросил он.

— Видимо, ещё в тот первый день. Помните? Вы отняли меня от этих ужасных людей, унесли на руках, завернув в свой камзол, дали воды, а потом мы долго ехали вдвоём на лошади по пустынной дороге. У меня всё тело болело, но от ваших прикосновений стало намного легче, и я была счастлива, как никогда в жизни, вопреки всему. Я подумала, что схожу с ума или умираю, но потом испытывала это чувство каждый раз в вашем присутствии. Мне так вас недоставало все эти недели, и знаете, что я делала, чтобы хоть немножко быть рядом с вами?

Он вопросительно поднял брови. Она сбросила с плеч плащ, и Генри замер в недоумении. На Тадефи было его собственное бельё, которое он в самый первый день принёс ей к бассейну, за неимением чего-нибудь более подходящего. Только у рубашки она отрезала рукава.

— Я же передал вам нормальное женское бельё — его доставили?

— Да. Оно очень красивое, благодарю вас. Но я ношу это. Понимаете, мне казалось, что таким образом вы обнимаете меня, прикасаетесь ко мне. Я была немного счастливее.

Генри больше не имел сил сопротивляться. Он обнял её за нежные плечи и принялся целовать…