Осколки империй. Вавилонский исход

Габриэль Оша (2024)

Вдохновленная древними пророчествами богини Анат, история разворачивается на фоне распада цивилизаций и борьбы за выживание семьи Тагира. Скрытые от глаз врагов, священные свитки Мардука становятся центром интриг и предательства, разрушая старые союзы и вынуждая героев искать новый дом. Судьба ведет Тагира и его сыновей в Карфаген расширяя торговые пути и развивая ремесла. Но за этим процветанием стоят тайны, тяжелые решения и борьба с внутренними демонами. Тагир, исполнивший пророчество, принимает уход с улыбкой, почувствовав прикосновение самой Анат. Это история о жертвенности и величии человеческого духа. В сердце мегаполиса будущего Эрик и загадочная София, чьи взгляды на мир меняют его восприятие реальности, ведут поиски ответов на вопросы о власти, деньгах и свободе. Параллельно разворачивается история древней семьи, связанной с пророчествами богини Анат. Переплетаясь, два мира — прошлое и настоящее — раскрывают скрытые закономерности, связывая судьбы героев сквозь тысячелетия.

Глава 5. Дорога в Пальмиру

Спустя два дня, до восхода солнца, Тугар и Бел-узур встретились в Эсангила — священном месте, полном таинственного величия. Здесь, среди каменных стен и резных колонн, жрец, облаченный в ритуальные одежды, передал им караваны. Каждому из посланцев достались по десять верблюдов-дромадеров и двенадцать лошадей, предназначенных как для них, так и для их сопровождающих. Эти величественные животные, упряженные и готовые к дальнему пути, выглядели внушительно, словно сами были частью древней истории, несущей в себе тайны и загадки ушедших веков.

Караваны, наполненные жизненно важными припасами, выдвинулись к воротам Адада, где их пути должны были разойтись навсегда, согласно указаниям верховного жреца. Солнце, постепенно поднимаясь над горизонтом, окрашивало небо в нежные оттенки розового и золотого, создавая волшебный фон для важного момента, когда два стража древней тайны отправлялись в путь, держа в своих сердцах надежду и страх.

Каждый караван нес с собой тридцать талантов серебра и около тысячи сиклей золота, укрытых в небольших слитках, сверкающих в утреннем свете, как отражение звёзд. Запасы воды и пищи были тщательно упакованы, чтобы обеспечить посланцев во время их долгого и опасного путешествия. Под звуки утренней тишины они оседлали своих верблюдов и лошадей, чувствуя, как судьба ведет их к неизвестности.

Приближаясь к воротам Адада, Тугар и Бел-узур могли рассмотреть величественное строение храма Адада, возвышающееся над окружающей местностью. Его каменные стены, покрытые мшистыми зарослями, были свидетелями многих историй и легенд, а сам храм словно напоминал о древних богах, которые когда-то бродили по этим землям. Ворота, массивные и внушительные, охраняли не только вход в город, но и границу между прошлым и будущим, между миром людей и таинственным миром богов, их сдержанным и неизведанным.

С каждым шагом к воротам Тугар чувствовал, как тяжесть их миссии давит на его плечи, и его сердце забилось быстрее. На нем было легкое вооружение: его киммерийский лук, сделанный из темного дерева, сверкал на утреннем свете. Он был украшен резьбой, изображающей сцены охоты, и был способен выпускать стрелы с поразительной точностью. Каждая стрела, словно посланник смерти, была приготовлена для своего часа, готовая отправиться в путь, чтобы завершить начатое. К тому же Тугар имел при себе два кинжала, острые как бритва, рукоять обвивала кожа, что придавало ему уверенности и ощущение безопасности.

Бел-узур, в свою очередь, держал в руках мечь, выкованный из блестящей дамасской стали, который отражал солнечные лучи, создавая светящиеся блики, как огни вечернего города. Его легкая броня облегала тело, но при этом не сковывала движения, а на шлеме были вырезаны эмблемы дома Эльби — символы их чести и преданности, которые должны были помочь им в их нелегком задании. Эти предметы, каждое из которых прошло через испытания времени, были не просто инструментами; они символизировали решимость и преданность своих носителей.

Наконец, пересекшие ворота Адада, два воина-отправителя погрузились в неизведанное, где судьба ждала их на пересечении древних дорог, и оружие, что они несли с собой, должно было пройти через тысячелетия, прежде чем вновь встретиться в иных обстоятельствах, среди новых свершений и старых тайн, которые когда-то принадлежали только им.

Тугар и Бел-узур, стоя у подножия великого храма Адада, обмениваясь взглядами, полными понимания и решимости. Вихри пыли, поднятые ветерком, словно стремились унести их мысли прочь, но они стояли на месте, как два камня на берегу реки.

— Бел-узур, — начал Тугар, глядя на своего друга, — жрецы Мардука отправили меня в Мемфис. Я буду следовать к берегам Нила, где тайны древних богов сплетаются с современными интригами. И как бы ни были строгими запреты верховного мага, мне кажется, нам нужно поделиться тем, что известно каждому из нас.

— Тугар, ты знаешь, что это опасно, — ответил Бел-узур, его голос был как лунный свет на мрачной воде. — Я тоже получил указания, и они ведут меня в Иерусалим, к святыням, где стонет история. Каждый шаг, который я сделаю, может стать последним, но я поклялся защищать дом Эльби и своих товарищей.

Тугар кивнул, его сердце наполнилось гордостью за друга. — Мы с тобой не раз рисковали своими жизнями, и если пришло время делиться грузом своих тайн, да будет так. Мы будем поддерживать друг друга, невзирая на расстояния. Если один из нас падет, другой будет защищать его семью и его тайну.

Словно в ответ на их клятвы, солнечные лучи начали пробиваться сквозь облака, заливая землю золотым светом. Тугар достал свой кинжал, его рукоять переливалась оттенками стали, а на лезвии был выгравирован его имя, как напоминание о родственной связи.

— Этот кинжал — наша связь. Если кто-то из нас нуждается в помощи, пусть посланец принесет его. Твое имя будет на его губах, как заклинание, открывающее врата между нашими мирами, — произнес он, передавая кинжал Бел-узуру.

Бел-узур принял кинжал с уважением, его руки слегка дрожали. — И вот, брат, я дарю тебе свой кинжал. Пусть он станет символом нашей дружбы и доверия. В любой тени, в любом углу этого мира, где бы ты ни находился, знай: я приду к тебе на помощь.

Они обменялись взглядами, полными смысла. В этой короткой паузе они ощутили вес многовековой истории, который они несут на своих плечах. Эти кинжалы, как хранители их заветов, будут ждать, чтобы встретиться вновь, даже через тысячелетия, когда их потомки будут вспоминать о них в мифах.

Ветер усилился, и белые облака начали собираться на горизонте, как предвестники непогоды. Тугар и Бел-узур, не обращая внимания на изменения погоды, крепко пожали руки, подчеркивая свою связь.

— Мы вернемся, — тихо произнес Тугар. — Я вернусь к тебе Вавилон. И мы увидим, как наши мечты сбудутся, а наши жертвы не будут напрасны.

— Да, — согласился Бел-узур, его голос был решительным. — Наша судьба связана, как реки, которые текут в одно море. Пусть знамя Эльби ведет нас в наших начинаниях.

— Я предлагаю двигаться на север, Тугар, — произнес Бел-узур, его голос звучал уверенно, как стук меча о щит. — Моя персидская кольчуга, обрисованная защитными знаками дома Эльби, станет надежным щитом против надвигающихся войск Кира. Мы будем следовать вдоль правого берега Ефрата — это осмысленный маршрут, где нас будет легче скрыть от посторонних глаз.

Тугар кивнул, размышляя над словами друга. — Согласен, друг мой. Ефрат, как всегда, полон тайн и неожиданностей. В его водах скрыты не только утешение, но и немалые опасности. Нам предстоит пройти до Анаты, а оттуда, возможно, свернем на запад, к Пальмире. Эти земли полны слухов и недоброжелательных взглядов. Нам нужно быть на чеку, словно стражи, готовые к нападению.

Бел-узур в задумчивости посмотрел вдаль, где встающее солнце окрашивало горизонт золотыми лучами. — Пройдя Тадмурту, мы выйдем к побережью Средиземного моря. В Суре наши пути разойдутся, и каждый из нас отправится по своему маршруту: ты по морю доберешься до Мемфиса, а я, следуя вдоль берега, направлюсь в Иерусалим.

Тугар ощутил легкую щемящую тоску от мысли о расставании. — Верно. Но прежде чем мы расстанемся, давай поклянемся друг другу, что будем держаться вместе, пока это возможно. Если один из нас окажется в беде, мы сделаем все, чтобы прийти на помощь. Эти слова не просто обязательства, это клятва, закаленная испытаниями.

— Этот обет станет основой нашего братства, — с решимостью произнес Бел-узур, его глаза сверкали, как клинки под светом звёзд. — Каждый из нас теперь хранит частичку другого, запечатленную в наших кинжалах. Эти лезвия станут символом доверия и надежды. Если в пути нам потребуется опора, мы будем знать, что это именно тот, кому доверяем.

Тугар, ощущая вес этого момента, сжал в руке кинжал, острие которого отражало солнечный свет. — Пусть наши имена будут запечатаны в этих лезвиях, словно древние заклинания, хранящие силу и верность. Я знаю, ты не подведешь и сделаешь все возможное, чтобы выполнить свой долг. Я тоже надеюсь добраться до Мемфиса и вернуться с новыми знаниями и богатством.

— В этом испытании мы должны доказать свою преданность и смелость, — ответил Бел-узур, в его голосе звучала решимость, как огонь, горящий в сердце. — Пусть Ефрат будет свидетелем наших слов, и пусть на морях шепчет наш ветер о том, что мы есть. Я чувствую, что наши пути — это не просто дороги, а сплетения судеб, от которых зависит не только наша судьба, но и судьба наших народов.

Тугар вздохнул, ощущая, как в груди разгорается пламя решимости. — Да, в глазах жрецов скрыта мудрость. Когда они передавали нам наши задачи, это ощущение было больше, чем просто воля богов. Это испытание, через которое мы должны пройти, станет проверкой на прочность нашего братства и нашего мужества.

— Я верю, что вместе мы сможем преодолеть любые трудности, — произнес Бел-узур, его голос был полон уверенности, словно предвестие победы. — Мы должны запомнить этот момент, когда делимся своими мечтами и надеждами, несмотря на все запреты. Путешествуя по этим землям, мы будем хранить не только свои мечты, но и мечты тех, кто ждет нас дома.

— Пусть каждый шаг будет шагом к нашей свободе, — произнес Тугар, и его сердце забилось быстрее от ожидания. — И пусть, даже когда тьма сгущается вокруг, наша дружба будет светом, указывающим путь. Я готов.

Они обменялись взглядами, полными взаимопонимания и решимости, и, обнявшись, произнесли последние слова клятвы. Их пути могли разделиться, но в сердцах их оставалась уверенность в том, что они не одиноки.

Путники вышли на дорогу к Анату в ранние часы, когда ночная тишина еще скрывала очертания земли. Октябрь был щедр на теплые, ясные дни. Звезды медленно гасли на фоне светлеющего горизонта, и караван двигался вперед, укрываясь прохладой уходящей ночи. Погода благоволила им, и дожди, что могли бы превратить дорогу в тяжелое испытание, еще не опускались на землю. Ефрат, лениво извиваясь вдоль их маршрута, не был разбухшим от вод осенних ливней, и переправы проходили легко, не изнуряя путников.

Поддержка Дома Элби оказалась существенным подспорьем. Опытные проводники знали дорогу и искусно вели караван, выбирая наиболее безопасные маршруты. Бел-узур, хоть и соглашался с Тугаром, что они могли бы справиться и сами, понимал значение поддержки дома. Ему доводилось видеть, как Дому Элби помогали в пути те, кто обладал нужной властью и знаниями местности. И, несмотря на ворчание Тугара, казалось, что Бел-узур доверял этим проводникам чуть больше, чем даже себе.

В пути они следовали знакомым тропам, огибая посты, где регулярные армии Великого Кира охраняли рубежи владений царей. Тугар, уже не раз бывавший на этой дороге, вел караван так, чтобы избегать лишних глаз. Он знал, где дорога расходится и встречает засушливые земли, пустынные отроги и где она скользит вдоль полноводного Ефрата, где была возможность скрыться от ненужных взоров.

Путешественники делали остановки в крохотных деревушках и торговых постах, что оживали лишь тогда, когда мимо проходили караваны. В них путники пополняли запасы воды и пищи, общаясь с жителями, обменивались новостями. Это было не просто частью маршрута — каждый раз, когда они обменивались дарами или монетой с жителями, казалось, что они, сами того не осознавая, вели незримую нить торговли и поддерживали жизнь на этих дальних рубежах. Люди встречали их взглядами — внимательными, изучающими, но лишенными враждебности. Путники привозили товары, слова и чужие истории, оставляя после себя не только выторгованное, но и саму память о своем пути.

Тугар часто ворчал на Бел-узура, когда разговор заходил о проводниках из Дома Элби. Для него они были лишними. Он считал, что дорогу знает не хуже их и, если бы что случилось, и сам вывел бы караван к Анату. Но Бел-узур лишь отмахивался от его замечаний, уверяя, что излишняя осторожность не повредит. В глубине души они оба понимали: люди Дома Элби шли рядом не только для помощи — их настоящая цель заключалась в другом. Долг посланцев не позволял им говорить об этом прямо, но знали они одно: Дому Элби было важно, чтобы свитки и серебро добрались в целости. Проводники же были глазами и ушами дома, и, возможно, даже здесь, в отдалении, их присутствие имело свой особый смысл.

Как бы то ни было, их путь был отмечен удачей. Звезда Гильбиль — светлый символ удачи — показывалась над горизонтом в безмолвии первых сумерек, обещая безопасность и благополучие. А звезды, называемые «Седьмым родом», подсвечивали небо, напоминая о покровительстве богов над этим миром. Их присутствие придавало каравану уверенности. Проводники тоже замечали эти знаки, и их лица выражали понимание: путь выбран правильно, небо не осудит их решение, и это придаёт духу каравана непоколебимость.

Октябрьские дни уходили один за другим, и, преодолевая милю за милей, они приближались к Анату.

Ранним утром, когда лишь предрассветный свет касался пустынных горизонтов, Бел-узур, почти шёпотом, произнёс:"Анат". Их взгляд устремился к северу, туда, где у горизонта начали вырисовываться очертания города, застроенного на западном берегу Ефрата. Анат возник как оживлённый перекрёсток древних торговых путей, связывавших земли Месопотамии и Леванта. Его близость к великой реке дарила жителям и путникам обилие воды и плодородные почвы, которые питали окрестные поля и обеспечивали городу обильные урожаи.

По мере приближения, Анат раскрывался перед ними как место, где искусство ремесла и торговля дышали в унисон. Керамические мастерские, о которых так много рассказывали на рынке Вавилона, создавали изящную и прочную утварь. Амфоры для зерна, масла и вина выходили из-под рук местных мастеров, словно созданные для хранения самых ценных сокровищ. Декоративные элементы, украшающие керамику, несли отпечаток традиций и вкусов, переданных через поколения. Металлургия же была гордостью города: кузнецы Аната славились своими бронзовыми изделиями, оружием и украшениями, которые пользовались неизменным спросом как у воинов, так и у знати. Здесь, под звон молотов и жар кузниц, создавались украшения и амулеты, способные выдержать путешествие через самые трудные дороги.

Ткань, сплетённая из местного льна, тонкая и прочная, была крашена в глубокие природные оттенки, благодаря красителям, привезённым с восточных земель. Эта ткань говорила о мастерстве не меньше, чем керамика и металл. Изделия из кожи — от простых сандалий до прочных седел для вьючных животных — также пользовались уважением среди тех, кто ежедневно преодолевал милю за милей, испытывая силу материалов и ремесла. Горожане торговали продуктами местных полей: финики и орехи из этих краёв славились далеко за пределами Месопотамии, и многие из них находили свой путь к Средиземноморью, где были предметом восхищения и роскоши.

В Анате караван сделал долгожданную остановку. Два дня они отдыхали у воды, поджидая темноты, готовясь к сложному отрезку пути, что вёл к Пальмире. Успели пополнить запасы воды и пищи, обменяться с местными купцами тем, что не смогли выгодно продать по дороге из Вавилона. Для Бел-узура и Тугара было ясно: дни отдыха — не роскошь, а необходимость перед тяжелейшим переходом.

Вскоре караван снова отправился в путь, ведомый звёздами. Теперь им предстояло преодолеть знойные пустынные просторы, где выживает лишь тот, кто знает цену каждому глотку воды и может устоять под беспощадным солнцем. Путники решили двигаться только ночами, скрываясь от жарких лучей, что опаляли землю днём и могли убить в тени за несколько часов. Днём земля, как раскалённое каменное море, начинала плавиться под ногами, и, спасаясь от палящего света, караван спешно сооружал навесы и ждал наступления сумерек.

Удобно расположившись в седле, Тугар погрузился в размышления, предоставив поводья опыту и усталости верблюда. Каждый шаг животного был размеренным, напевным, словно вплетённым в древнюю песнь пустыни. И под этот безмолвный ритм Тугар позволил себе предаться тем мыслям, что изо дня в день беспокоили его, не позволяя отдыху утешить тело и дух.

Первой вспыхнула благодарность, скрытая и строгая. Взгляд его непроизвольно обратился к звёздам, мерцающим над их головами — к тем самым, что, казалось, наблюдали и поддерживали их путь, направляли их волю к предначертанной цели. Ему всё ещё трудно было поверить, что им удалось убедить жрецов разрешить взять с собой по двое старших сыновей. Дети ехали позади, сохраняя молчаливую дисциплину и учась у старших на каждом шаге пути. Тугар был уверен: вдалеке от родины, среди чуждых культур, где честь Мардука — лишь отголосок, семья должна оставаться крепкой, единокровной. Эти юноши станут продолжателями, хранителями их знаний, традиций, чести и веры. Они будут теми, кто унесёт с собой силу Вавилона и мудрость Мардука в этот непростой и беспокойный мир. Ещё ни один день пути Тугар не жалел об этом решении, хотя это и добавляло ему забот — ведь теперь он нес ответственность не только за выполнение миссии, но и за судьбы будущих поколений.

Разумеется, он ощущал и поддержку Бел-узура. Этот человек был для него не только соратником, но и тенью, которая понимала и дополняла его мысли, знала, когда настоять, а когда уступить. Бел-узур, как и он сам, смотрел на эту дорогу не только как на возможность, но и как на испытание их стойкости. Путешествие до Пальмиры было лишь первым шагом, но и на этом пути уже было немало испытаний. Прокладывать дорогу через пустыню, сталкиваться с песчаными бурями и ветрами, которые, казалось, старались стереть их следы, — всё это накладывало на путников след. И всё же, с Бел-узуром рядом он чувствовал себя более уверенным. Ведь и тот, и другой знали: их связь, основанная на испытаниях, позволит справиться с трудностями, которые могли бы подломить иного путника.

Его мысли устремились вперёд, к дороге, что вела их в Тадмурту, к её скрытым опасностям и скрытым глазам. Тугар прекрасно знал, что каждый переход требовал от него максимальной бдительности. Он не просто чувствовал ответственность за каждого из тех, кто доверился ему, он знал, что его опыт и знания помогут им избежать ошибок. Не зря они наняли дюжину опытных воинов, советованных в отделении Дома Элби в Анате. Эти люди знали дорогу, знали, как вести себя на каждом переходе, в каждом укромном месте, где опасность могла подстерегать из-за бархана или издалека, наблюдая за караваном.

Каждая ночь в пустыне была полна предостережений. Песчаные бури, внезапные и мощные, поднимались, словно невидимые руки ветра, застилая горизонт. Кучевые волны песка поднимались и сбивали с толку, и лишь самые опытные проводники знали, как переждать этот гнев пустыни, спрятавшись от вихрей и песчаной пыли, что могла задушить любого, кто встретится с нею лицом к лицу. Но они знали, что такие ночные шторма — не самое страшное, что может встретить караван. Там, среди пустынных просторов, прятались люди, что были не менее грозны, чем сама природа.

Кочевые племена, знакомые с каждым укрытием, караулили на дальних путях, что пересекали Анат и Тадмурту. Их силуэты возникали в сумерках, притаившись за барханами, готовые напасть в момент, когда караван становится уязвим. Они знали эту дорогу лучше, чем кто-либо: их мир был кочевым и не имел постоянного дома, лишь пересекающиеся линии путей, знакомых только им. Поэтому каждый проход здесь был живым напоминанием о том, что путь требует бдительности и силы, и охрана стала неотъемлемой частью каравана. Наёмники, воины, люди, привычные к риску и знанию того, что жизнь здесь стоит столько же, сколько острый клинок в руке.

Путь к Пальмире требовал мудрости и навыка, накапливаемого поколениями тех, кто жил у границ, сливаясь с пустыней и её тайнами.

На горизонте медленно просыпался рассвет, раскрашивая небо багровыми и золотыми оттенками. Ночь, тяжёлая и звёздная, отступала, уступая место утреннему свету. Тугар и Бел-узур продвинулись вперёд, осторожно вглядываясь в пустынный пейзаж. Шорохи и тихие завывания ветра убаюкивали караван, но вдруг, на фоне этих природных звуков, донесся неестественный гул — рваные крики, звон металла, паническое ржание лошадей. Впереди, скрытый в клубах пыли, небольшой караван оказался под атакой. Тагир и Бел-узур обменялись короткими взглядами, каждый из них мгновенно понял план другого.

Тагир кивнул, показывая, чтобы наёмники разделились и действовали по отдельности. Сам он выбрался на небольшое возвышение и приготовил лук, сжимая его привычно и уверенно, как неотъемлемую часть своей судьбы. Каменные пальцы руки уверенно касались стрелы, в его движениях не было ни тени сомнения. Он прицелился — и первая стрела рассекла воздух, поражая своего несчастного, не успевшего даже понять, откуда пришла смерть.

Кочевники, на мгновение остановившись в смятении от неожиданного нападения, обратили внимание на фигуру на холме. Несколько человек, поняв, откуда пришли стрелы, повернули к Тагиру. Но Тагир, как беспощадный и точный вихрь, продолжал расстреливать их, один за другим. У него было преимущество высоты и точный расчёт каждого движения. Стрела за стрелой, он оставлял противников без шанса, холодно и расчетливо понижая их ряды. Одного поразил в горло, другого — в сердце. Третьего зацепил, когда тот наклонился в попытке укрыться. Но кочевники, почувствовав, что нападающий всего один, ожесточённо бросились на него, рассчитывая зажать его в кольцо и разделаться с ним.

Когда последние уцелевшие кочевники собрались в единый клин и уже почти настигли Тагира, внезапно с северной стороны послышался яростный боевой клич. С визгом и криками, как разбушевавшийся ураган, навалились всадники Бел-узура. Их нападение оказалось неожиданным, и прежде чем кочевники поняли, что произошло, железные лезвия рассекли воздух, разлетаясь в беспощадной атаке. Бел-узур со своим отрядом хладнокровно и решительно отсеял десяток кочевников, заставляя оставшихся впасть в панику. Блестя клинками на солнце, они прорвались в центр, подобно стихийному бедствию, ломающему всё на своём пути.

Тагир, воспользовавшись замешательством врага, оставил своё возвышение и метнулся к Бел-узуру. На его лице не было ни радости, ни гордости за успехи. Его глаза оставались сосредоточенными, в них горел холодный огонь, предназначенный для тех, кто пытался помешать их миссии. Он знал, что победа в этом бою была не просто удачей, а плодом многолетней дисциплины, рассчитанной точности и умения оценивать каждое мгновение.

Сблизившись с Бел-узуром, Тагир на ходу кивнул — короткий, быстрый знак, понятный лишь тому, кто видел множество сражений. Бел-узур, не отрывая взгляда от поля, ответил тем же немым жестом. Их понимание друг друга было словно негласное обещание: каждый из них знал, что от их единства и согласованности зависело не только благополучие каравана, но и будущее их домов, людей, возможно, самой миссии храма Мардока. Они продолжили атаку, не позволяя уцелевшим кочевникам перегруппироваться или восстановить ряды.

Кочевники, растерявшись от одновременного напора с двух сторон, начали отступать. Их лица отразили неожиданную для них панику, которую они не могли подавить. Оставшиеся всадники, те, кто сумел уцелеть в первые минуты нападения, осознали своё положение и один за другим бросились в паническое бегство, оставляя позади спутников и потерянные вещи, бросая всё, лишь бы спастись от точных ударов и стрел. Некоторым удалось ускользнуть, раствориться в сумраке пустыни, но их было так мало, что они больше не представляли угрозы для каравана. Сражение было выиграно.

Тагир и Бел-узур медленно спешились, осматривая поле битвы. Наёмники, набранные в Анате, стояли рядом, тяжело дыша и оглядываясь, будто не веря, что битва закончена. Тагир коротко бросил им несколько слов благодарности, и это простое одобрение, данное человеком с таким опытом, придало их усталости некое ощущение выполненного долга.

Бел-узур подошёл к Тагиру и склонился к нему чуть ближе, словно доверяя ему тайну."Они не ожидали нас," — произнёс он тихо, но в голосе его звучала настороженность."Эта дорога известна многим, но то, что здесь была засада, наталкивает на странные мысли. Возможно, они знали о нашем приближении."

Тагир хмыкнул, обдумывая сказанное. Он знал, что дом Элби никогда не оставлял свои дела на волю случая. Если бы их заметили и предупреждение было передано этим кочевникам, значит, миссия обретала новый, гораздо более опасный оттенок. Возможно, за каждым их шагом следили те, кто не хотел видеть их успеха.

"Даже если так," — ответил он после паузы, — "мы дошли до этого места не из-за удачи. Мы пройдём и дальше."

Их дети, до этого момента видевшие в своих отцах лишь купцов, глядя молча и с восхищением, наконец открыли для себя иной их облик. Слов не требовалось: в глазах этих юных свидетелей отражался неприкрытый восторг, смешанный с благоговением. Обычные торговцы, сдержанные в повседневности и тихие в быту, сегодня предстали перед ними как воины, словно сами древние боги, сошедшие с небес в этот бурлящий песками и солнцем мир.

Тагир, привычно проверяя лук и осматривая своих людей, мимолётно заметил, как его старший сын не отрывает взгляда, следя за каждым его движением. Для ребёнка, привыкшего видеть отца за товаром и документами, этот бой был чем-то вроде откровения. Пылкие образы победителей, высеченные в памяти, смешивались с мечтами и легендами, которые мальчик слышал у костра. Огонь в глазах юного Баура, сына Тагира, был неподдельным: в нём плескались и восторг, и надежда когда-нибудь тоже стоять так же смело, защищая свой дом, свою семью, своих людей.

Бел-узур ощутил руку своего сына, робко тронувшую его плечо, как будто чтобы удостовериться, что этот герой в доспехах, с лицом, закалённым сражениями, всё же был его отцом. Он уловил немой вопрос, заглянув в его глаза: то ли страх, то ли восхищение, скрытое за обычным детским упрямством. И, осознав, что теперь они, их наследники, запомнят этот день как символ стойкости и отваги, оба воина обменялись лёгкими, едва заметными улыбками.

Для этих детей, возможно, теперь настала новая эра.