Пылинки

Вячеслав Харченко, 2022

Вячеслав Харченко – мастер короткого рассказа. Его книги входили в лонг- и шортлисты премий «Национальный бестселлер», «Ясная Поляна», «Русский Гулливер» и др. В новой книге, с тёплым юмором и иронией, он говорит сразу обо всём на свете. Как будто давний друг, который болтает сутки напролёт перед отъездом в южный город. О будущем, старости и даче, о котах и щенках, о литературных мучениях и продавщицах из гастронома. Кажется, ничего конкретного. Всего лишь пыль, накопившаяся по углам жизни. Но откуда такое ощущение близости? Откуда столько простоты и нежности? Будто это книга обо всех нас, подсвеченных солнцем и неуловимых, словно пылинки.

Глава вторая, в которой появляется кот и вступает в ментальную схватку с главным героем

Кот

У меня странный кот. Он всегда знает, занимаюсь я ерундой или у меня дел по горло. Когда я откровенно валяю дурака, он лезет на руки, отодвигает меня от клавиатуры и требует ласки. Может тереться о мышь или принтер. Но если я завален работой, что-то срочное или аврал, то кот меня не трогает. Как-то чувствует.

Тараканы

У меня тактичные тараканы. Они ходят поодиночке и только в темноте. Когда я встаю в три часа ночи, чтобы что-нибудь пожевать, то какой-нибудь хилый отшельник еле ползёт от раковины к стене. Я его не трогаю и говорю:

— Привет!

Он молча кивает усиками и тоже меня не трогает.

Тактичность тараканов также проявляется в том, что если им сказать, что приезжает жена, то они не ползают по кухне, даже ночью.

Жена не верит, что у нас есть тараканы. Говорит, что это мои выдумки и мне надо обратиться к психиатру.

Когда жена уезжает, тараканы выползают на кухню.

— Что, — говорю им, — опять меня выставили идиотом?

Тараканы смеются, весело подёргивая усиками.

Девочка

Десятилетняя девочка радостно кричит на весь Чистопрудный бульвар: «И тут я заверещала, заистерила, затопала ногами, и так мне стало хорошо после этого, так легко, так весело!»

«Вот видишь, нельзя сдерживать эмоции», — говорит рядом идущая тридцатилетняя мама-няша и поглаживает её по голове.

От ласки трясётся помпончик на сиреневой вязаной шапочке.

Вьюноши

В пустом вагоне метро ко мне подсели два вьюноши и стали весело и ненавязчиво болтать. О музыке, институте, друзьях, девушках. Вагон был реально пустой, зачем они подсели именно ко мне, если есть пять рядов пустых мест, я не знаю. Всю дорогу до «Римской» хотел от них отсесть, но почему-то думал: «Я на это место сел первый, поэтому пускай отсаживаются они, а не я». Получается, я не просто социопат, а социопат с гордыней.

Четверг

Сегодня утром подумал, что уже четверг, поэтому к работе отнёсся прохладно. Честно говоря, поназабивал на всё и стал представлять, как я поеду завтра к Герману на дачу ловить окуня и щуку. Но ближе к вечеру, когда на меня накидывали всё больше и больше, я стал задумываться, зачем на меня столько накидали, если знают, что я за пятницу всё не сделаю. Только около пяти вечера я обнаружил, что сегодня среда, и концы с концами сошлись, но вместо того, чтобы разгрести дела, просто плюнул на них и пошёл домой.

Сумочки

У женщин очень большие сумочки. У многих к сумочке прилагается вторая сумочка или огромный пакет. Даже утром в метро. Даже в час пик. Наверное, они везут на работу подарки и плюшки, чтобы одаривать сослуживцев, начальников и подчинённых. В этом выражается широкая душа женщины, её доброе сердце. Вечером женщины в эти же самые сумочки набивают гостинцы для домочадцев. У мужчин нет сумок. Только крохотные барсетки с документами. Наверное, боятся, что их могут не узнать. Они никого ничем не одаривают и уже утром устало спят на сиденьях.

«Библио-Глобус»

В книжном магазине «Библио-Глобус» Александр Бар-бух прыгает по полкам. Он то вытащит книгу с полки, полистает, пощупает, принюхается, зачтёт вслух абзац, то поставит на место, предварительно посмотрев цену и тяжело вздохнув.

Подходит интересная пара. Двухметровый, широкоплечий, бородатый хипстер-красавец и маленькая, пухленькая, миловидная девочка, кажется, филологиня.

В руках у девочки стопка книг.

— Смотри, смотри — Сарамаго; смотри — «Норвежский лес»; смотри — Шехтель, давай купим.

— У меня у кровати лежит четыре книги, — мрачно говорит хипстер.

— Что ты сейчас читаешь, почему ты так мало читаешь? — щебечет филологиня.

Я листаю Гандлевского, Саша нюхает Мураками.

Хипстер ворчит:

— Я нормально читаю, просто я медленно читаю, у меня и Оруэл лежит, и Достоевский, и Толстой.

Хипстер берёт у девушки Сарамаго и ставит на самую верхнюю полку, девушка бледнеет и чуть не плачет.

Хипстер гладит её по голове:

— А пойдём завтра на хоккей!

Голос

Электричка идёт не как обычно, со второй платформы, а с третьей. Объявление даёт старушка с очень плохой дикцией. Все только слышат: «Внимание» и «Черусти». С какой платформы — разобрать невозможно. Народ волнуется, народ усиленно вслушивается в бессвязную речь. Особенно нервные шумят, переспрашивают контролёров, но те сами ничего понять не могут. И вот — о чудо! — мы слышим милый разборчивый молодой голос. Звонкий ручеёк. Все всё слышат. Проносится вздох облегчения, массы приходят в движение.

Обрыдло

В отделе готовых салатов «Магнолии» молоденькая, приятненькая продавщица набирает мне в контейнеры свеклу, морковку, котлетки, оливье. Продавщица светится, улыбается, на каждую мою просьбу поворачивает в мою сторону круглое личико.

К ней подбегает бухгалтерша с бумагами и восклицает:

— Посмотри-ка!

Продавщица поворачивает голову в сторону бухгалтерши, не смотрит на отчёты и произносит:

— Всё обрыдло.

Потом поворачивается ко мне, снова улыбается и произносит:

— Может, сырку? Вам нарезать?

— Нарезать, — отвечаю.

Продавщица кивает в сторону бухгалтерши и повторяет:

— Не знаю, как держусь, глаза бы мои эти салаты не видели.

Начинает резать сыр. Режет вдохновенно, доброжелательно, посмеиваясь.

Бухгалтерша уходит. Продавщица разворачивается ко мне. Передаёт салаты, котлетки, сыр. Улыбается:

— Приходите ещё, мы вам сделаем скидочку.

Паспорт

Вчера кассирша Лидия Семёновна при покупке в «Магнолии» вина «Апсны» потребовала у меня паспорт. Лидия Семёновна — моя соседка по лестничной клетке и по совместительству кассир ближайшего магазина. Это лучший кассир, которого я знаю. Пока Лидия Семеновна пробивает чек, то успевает рассказать о своей жизни и спросить у меня как дела. У Лидии Семёновны я даже бывал дома, когда заходил к ней за солью, а она напоила меня домашним сливовым вином.

И вот Лидия Семёновна попросила у меня паспорт. Я поднял глаза и внимательно посмотрел в ее лицо. Взгляд кассирши был такой умоляющий и одновременно формальный, что я не стал ничего спрашивать и крутить у виска пальцем. Я просто достал из внутреннего кармана паспорт и дал его.

Лидия Семёновна виновато улыбнулась. Она даже не стала смотреть в паспорт и просто пробила мне вино.

Я шёл домой и думал, что оскал капитализма заставляет совершать абсолютные глупости. Вроде знаешь, что это бред, но делаешь его. И если в юности это вызвало бы протест, то сейчас у тебя нет ни сил, ни времени что-либо исправить.

Фотограф

Потребовалось сфотографироваться. Две фотографии три на четыре. Пошёл в наше люблинское фотоателье, куда не ходят женщины. Говорят, там фотограф так странно смотрит на женщин, что они боятся оставлять ему в компьютере свои фотографии. По крайней мере, моя соседка, кассирша «Магнолии» Лидия Семёновна, говорила, что точно видела, как фотограф в свободное от работы время разглядывает фотографии отснятых им красивых женщин и долго смотрит им в глаза.

Я зашёл в фотоателье, оглянулся, но фотографа на месте не было. Когда он снимал меня в последний раз, то делал всё молча и медленно, и я думал, получится чучело, но вышел я вдохновен, поэтому снова к нему и пришёл.

Постоял, подождал, но фотографа не было. Продавщица из соседнего табачного ларька сказала, что фотограф иногда может надолго уходить гулять.

Я представил нашего фотографа: как он бережно разглядывает фотографии красивых женщин, их белокурые или рыжие волосы, их мягкую ровную кожу, морщинки (если есть), впадинки, бугорки. Потом с силой захлопывает дверь фотоателье, закрывает дверь на ключ и едет гулять в парк Кузьминки, чтобы пить на лавочках кофе, наблюдать за катающимися на скейтах подростками и провожать влажным взором утиные клинья.

Я тогда тоже поехал в Кузьминки. Там тоже есть фотоателье, прямо у остановки семьдесят четвёртого троллейбуса, совсем маленькая каморка.

Я вошёл в эти полтора метра, и на меня обрушился шквал информации, что делаем за три минуты, что храним шесть лет, что можете вернуться для переделки, что никто ещё не жаловался, и что в этом мире нет ничего важнее фотографии.

Меня сфотографировали. Получилась какая-то дрянь, но ругаться мне не хотелось. Больше всего я расстроился, что эта дрянь будет храниться шесть лет и что за этой дрянью я могу вернуться в любой момент в течение шести лет.

Я вышел на остановку семьдесят четвёртого троллейбуса и закурил. Светило солнце. Навстречу мне из Кузьминского парка шёл наш люблинский фотограф. Он был радостен и вдохновен, как его фотографии.

Шахматы

Я знаю, почему я всё время проигрываю в шахматы Евгению Никитину. Он меня вовлекает. Он мне как бы говорит: «Слава, хочешь, как Таль, Слава, хочешь, как Каспаров? Мы пожертвуем слона, ладью, ферзя и одной пешкой поставим мат». И Женя так делает, жертвует коня и две пешки и ставит мне мат. Я хочу так тоже, жертвую, жертвую, жертвую, но Жене проигрываю. Я выигрываю в одном случае: если, как рудокоп, долго и нудно выигрываю у Жени пешки, потом долго загоняю его в эндшпиль и долго ставлю мат. Я чернорабочий шахмат, Женя — творец.

Дети

Вчера я узнал, что меня читают дети десяти лет. Меня подвели к девочке. Я сказал: «Привет». Девочка ответила: «Привет». Меня обуяла всемирная ответственность. Я не знаю, что у меня может быть интересного для десятилетнего ребенка. О музыке и кино я не пишу, о коте пишу мало. Я стоял рядом с девочкой и не знал, что ей сказать. Чувствовал себя стеснительно. На всякий случай пообещал себе не ругаться матом, потому что боялся, что её родители скажут: «Это вы её научили».

Ярче

Вчера зашёл в пекарню, где продают свежие тёплые багеты. Между полок с сыром, колбасами, напитками и овощами выплясывали две брюнетки в коротких платьицах с блёстками и пели североамериканский джазец. Танец их напоминал зажигательное представление Лайзы Минели из кинофильма «Кабаре». Я сначала опешил, а потом захотел с ними познакомиться, тем более что они пели: «Ярче, ярче, ярче». Долго думал, потом вспомнил, что так называется эта пекарня, а потом уже и оператора заметил с видеокамерой. Он что-то им сказал, и девчонки остановили танец, смахнули пот, отпили «Боржоми» и заулыбались мне, как старому знакомому. При операторе я застеснялся с ними знакомиться, тем более что подошла моя очередь в кассу.

Сегодня зашёл в пекарню снова. Эти же девчонки отплясывали в рекламном ролике на жидкокристаллическом экране. В жизни они были живее, ярче, прекраснее, желаннее. Мне кажется, оператор начудил.

Ротару

Когда мне было семь лет, я влюбился в Софию Ротару, проходя мимо магазина «Мелодия», в котором была выставлена её пластинка. Я уговорил родителей купить пластинку певицы, потому что на обложке был портрет певицы. Дома я не стал слушать музыку, а поставил пластинку с портретом на школьный стол. Когда я смотрел на Ротару, у меня текли слёзы. Я каждое утро смотрел на Ротару и плакал. Однажды я решился поцеловать певицу, но от её губ пахло картоном и клеем, и моя любовь куда-то улетучилась.

Пиво

Никогда не думал, что пиво — вкусный напиток. В Самаре Alexey Svinukhov купил баклажку в баре «На дне».

Мы ехали по трассе Самара — Тольятти и с Германом Власовым пили это пиво. Когда открыли, это был напиток ни сладкий и ни горький, живительный и одновременно удивительный. Я вдруг понял, что настоящее свежее непастеризованное пиво может быть напитком полезным и вкусным. Причём вкус открытой баклажки менялся со временем. Через сорок минут в пиве появилась лёгкая манящая горчинка, через час пива уже не осталось. Мы сидели, поражённые, с Германом, смотрели на пролетающий сосновый лес и думали, что это было.

Любимый

— Любимый! — кричит жена мне с кухни.

— Чего? — переспрашиваю я из соседней комнаты.

— Я говорю: любимый! — ещё громче кричит жена.

— Чего? — ещё громче переспрашиваю я.

— Ты стал совсем глухой, — ласково говорит жена.

— Я всё слышу, — отвечаю я.

Курс

Как-то сидели с соседом, электриком Семёнычем, во дворе на лавочке и курили, и мне вдруг стало так горько и грустно, что я стал жаловаться на жизнь. Что, мол, снятся по ночам странные сны, что, мол, кот заболел непонятной болезнью, что, мол, свинина подорожала на рынке и что давно не был за границей, так как курс доллара вырос.

Семёныч странно посмотрел на меня:

— Что за доллар?

Я удивился:

— Ну американская валюта, — говорю.

Семёныч ещё подумал:

— А что за курс?

Я задумался.

— Ну стоимость в рублях, — говорю.

Семёныч снова странно взглянул на меня и произнёс:

— У нас курс один — в пивную, — и радостно заулыбался.

Бойцовское

В моём коте есть что-то по-настоящему бойцовое. Он не любит рук, но его периодически на руки берут. Кажется, отпустили тебя — и беги на здоровье. Нет, он уже отпущенный подбежит и укусит за пятку. Или, например, подушка. Кот считает, что это его подушка. Если я ложусь на подушку, он ложится на меня; если я сгоняю кота с брюха, он кусает меня за пятку; если я встаю с подушки, то кот на неё ложится, хотя в доме ещё пять подушек. Ещё он ревнует меня к жене. Мне кажется, я терплю кота только за то, что он ловит мышей и крыс на даче.