Сказки Скотного двора

Всеволод Ляпунов

Два друга решили провести отпуск в деревне. И от нечего делать стали писать сказки. Сюжеты же подсказывала сама деревенская жизнь. Так и появляется Скотный Двор – по сути, гротескный мини-слепок с нашего общества. Его обитатели – домашние животные, весьма и весьма похожие на окружающих нас людей – простаки и хитрованы, трудяги и лодыри, хапуги-карьеристы и увлеченные идеей энтузиасты-бессеребренники, словом, всем нам знакомые типажи. Открытые и простодушные (пусть далеко и не все) герои «Сказок» попадают в простые, на первый взгляд, житейские ситуации, которые вдруг разрастаются до размеров событий значимых, а по меркам Скотного Двора – так и вовсе глобальных. Каждая сказка – то весёлая, то грустная история конкретного героя, попадающего в ту или иную жизненную коллизию, который решает проблемы по мере своих сил, ума и возможностей. Зарубежные женихи и кругосветное путешествие, загадки археологии и вопросы укрепления вертикали власти… А еще в «Сказках» появляется некий доморощенный мыслитель, тоже обитатель Скотного Двора, который в каждой истории пытается найти некое философское зерно, делая выводы далеко идущие, хотя немного наивные и порой парадоксальные…

СКАЗКА О ПОЧЁТНОМ ЗВАНИИ

Титулы и звания разные — вроде как медаль, за заслуги даются. Обычно — за заслуги. Да только мало ли всяких разных «лауреатов», вся заслуга которых в том и состоит, что подсуетились вовремя? Нужному человечку презент какой своевременно преподнесли, на дочке его страхолюдной зажмурившись женились… Или с собственными папой-мамой повезло? Таким «заслуженным и почётным» подобное лауреатство уж не «масло на хлеб», а «икру на колбасу» обеспечивает. Да только до той самой поры, пока «нужный человечек» в силе и при должности. Потом все заслуги мнимые прахом идут, а из почёта суп не сваришь. Или сваришь?

Короче, дело было так…

Слыл Учёный Гусь на Скотном Дворе личностью известной, видной. И не только из-за шеи длинной. Это ж вам не Кура какая-нибудь несушка, которых тридцать штук, и все на одно лицо. Тех и попутать меж собой запросто можно. Нет, Гусь был всего один, да и непростой, а Учёный. Учёность же его заключалась в том, что читать мог он по слогам, да так шустро и гладко, что вся животина только диву давалась — аж по шести слов в час! Посему Гуся и уважали, шли к нему за советом, или там растолковать что-нибудь. Гусь, понятное дело, некоторое время для порядку ломался да отнекивался: некогда, от размышлений научных отрываете. Но потом всё ж снисходил — и объяснит, и посоветует.

Правда, клюв при этом шибко задирал. Шею вытянет, да поглядывает на всех свысока, я, мол, не вы, лапотники, я тут — сельская интеллигенция. Поначалу кто спорить, сомневаться начинал, или паче того — смел сказать, что Гусь сам толком ничего и не знает, а лишь придумывает всё для пущего блезиру. Так тот зашипит, шею к земле пригнёт и идёт-гогочет, ущипнуть старается. А щипался он, ух, как больно! Потому с Учёным Гусём спорить скоро прекратили и сомневаться в его словах перестали. Как говорится, себе дороже.

Так что к Гусю на Скотном Дворе прислушивались. Бывало, иной раз и дельное что скажет, не без этого. А ежели ерунду какую сморозит, то Скоты ему это прощали: как-никак — Учёный, а, стало быть, чудак, не от мира сего…

А ещё любил он слова научные, иль там, какие иностранные цицировать. Бывало, такое завернёт — хоть стой, хоть падай. То «тенденция» у него, то «деструкция». Или эта, как её — «ин-вен-тари-зация». Оно хоть и непонятно, зато звучит красиво и авторитету Учёному Гусю прибавляет. В этом деле что главное? Вид умный делать и те слова чудные без запинки уметь высказать…

— Эх, отправлюсь я скоро от вас в заграницу, — откровенничал он как-то раз с Мерином Тишей. Тот, в отличие от всей другой Скотины, что дальше своих пастбищ нигде и не была, то на заимку выезжал, то на ферму, а то и вообще — на дальние покосы. По слухам — чуть не до самого Райцентру добирался. Во оно как! Посему слыл Тиша на Скотном Дворе бывалым, известным путешественником, а, значит, практически интеллигентом, продвинутым и интересным в общении. Любил с ним Гусь беседы вести. Тот молчун был, Учёного не перебивал, мудрёные слова не переспрашивал, лишь головой кивал уважительно. Очень благодарная аудитория.

— Не ценят у нас истинные таланты, — продолжал Учёный Гусь изливать Мерину душу. — Вот настанет осень, отправлюсь раз и навсегда с Перелётными Гусями в Силиконовую долину. Есть такая на Дальних Выселках. Весь цвет науки в ей собран. Совершенно иные возможности для дальнейшего роста. Как научного, так и духовного. Уж там, такими как я, не разбрасываются. А что здесь? Один навоз кругом да бескультурье совершенное. Найти кого, чтоб на темы какие научные поговорить — так и не найдёшь ведь. Разве что с Крысом Белым, так и тот, простите за выражение — Грызун! А всё верещат кругом — с чего это у нас утечка мозгов происходит? А с того и происходит, что условий нет никаких — грязь одна, да дремучее невежество.

Где такая Силиконовая долина и что такое невежество — Тиша по простоте своей не знал. Но Мерином он был вежливым, понимал, что беседу поддержать надо, а посему и спросил:

— Слышь, Гусь, вот почему тебя на Дворе все Учёным кличут, а Хозяин, я слышал, тебя будущим «Паштетом» как-то раз назвал. «Паштет» — это что?

— Ну, — призадумался Учёный Гусь. — Как бы тебе понятней объяснить… Этот термин из высших материй, без специальной подготовки кому со стороны вот так, с бухты-барахты, и не разобраться… В общем, звание такое почётное, что Птице иной за заслуги на поприще научном иль общественном торжественно дается. Пожизненно!.. Так, значит, — оживился он, — Хозяин решил меня к почетному званию представить! Оценил, видать, ученость да ум недюжинный…

И пошел, распушив перья, всем в округе рассказывать, что скоро его к новому почётному званию представлять будут.

— Погожу я, пожалуй, пока с Силиконовой долиной, ну ее к бесу. «Паштет» — это вам не фунт изюму.

Получил ли Учёный Гусь сие почетное звание, мы, право, не знаем. Не заглядывает сказка столь далеко в грядущее. Но, ежели и получил, то пух да перо на подушки и перины пошли. Всё хозяйству прибыток…

И этой сказочке конец.

* * *

–… ведь хороший мужик, этот конюх Фёдор. Выпить, конечно, далеко не дурак. Матерщинник редкий, виртуоз. Но, по отзывам — добряк, работяга, каких ещё поискать.

— И балагур, заметь, ещё тот! Как он вчера нам про свои путешествия заливал? Уж и пол Африки пешком-то он прошагал, и в Тибет к Далай-ламе ходил, по Клязьме на плоту сплавлялся… Под парусом…

— Ага! После третьего стакана первача он и на Луну летал! Вместо американского астронавта. Но ты этого уже не слышал… Да и я вчерашний вечер только до «Луны» помню… Крепкий, однако, у местных самогон.

— А сегодня Фёдор обещал рассказать, как он на своём мерине по Американским прериям с этническими индейцами наперегонки скакал с томагавком наперевес… Его на тамошний манер Чингачгуком тогда звали.