Сказки Скотного двора

Всеволод Ляпунов

Два друга решили провести отпуск в деревне. И от нечего делать стали писать сказки. Сюжеты же подсказывала сама деревенская жизнь. Так и появляется Скотный Двор – по сути, гротескный мини-слепок с нашего общества. Его обитатели – домашние животные, весьма и весьма похожие на окружающих нас людей – простаки и хитрованы, трудяги и лодыри, хапуги-карьеристы и увлеченные идеей энтузиасты-бессеребренники, словом, всем нам знакомые типажи. Открытые и простодушные (пусть далеко и не все) герои «Сказок» попадают в простые, на первый взгляд, житейские ситуации, которые вдруг разрастаются до размеров событий значимых, а по меркам Скотного Двора – так и вовсе глобальных. Каждая сказка – то весёлая, то грустная история конкретного героя, попадающего в ту или иную жизненную коллизию, который решает проблемы по мере своих сил, ума и возможностей. Зарубежные женихи и кругосветное путешествие, загадки археологии и вопросы укрепления вертикали власти… А еще в «Сказках» появляется некий доморощенный мыслитель, тоже обитатель Скотного Двора, который в каждой истории пытается найти некое философское зерно, делая выводы далеко идущие, хотя немного наивные и порой парадоксальные…

СКАЗКА О СВИНСКОМ ПОРТРЕТЕ

«… Надежды юношей питают…». Как, впрочем, и девушек. Вообще склонность к мечтаниям более присуща всё-таки прекрасному полу. И это вполне естественно. Главное, что бы грёзы жизни реальной не мешали. А то нафантазирует некая романтическая особа себе прекрасного принца, да чтоб обязательно на белом коне… Или, к примеру, холостого олигарха, вот и остается старой девой до заслуженной пенсии. Но, как говорится, вольному воля… А покуда мечтаете, сказочку не изволите ли прочесть?

Итак:

Прогуливалась как-то Свинья Хавронья по заднему двору, но не просто так, без дела прогуливалась, а выискивая, что бы такого этакого ещё нарыть, да всё речи Пети-Петуха вспоминала. Горлопан, конечно, был, молол всякую ерунду, но кой что из его речей заборных Хавронье в душу жуть как запало. Вот, к примеру, Петя Французей всё ругал. Клял их последними словами, что они до дамского полу охочи. А сам-то един с тридцатью курами обходился! Значит, те ещё похлеще Пети будут? Вот уж, по всему видать, мужчины настоящие! И захотелось Хавронье хошь одного Французея, да повидать, а коли получится — и приголубить. Мечта этакая светлая, бабская.

Тут, как по заказу, нашла Хавронья обрывок цветной бумаги, а на нём — портрет Свинский. Глянула наша Хавронья в него, да и сомлела вся. Так вот они какие, Французеи эти самые! Ох, не зря про них молва лестная идёт: мордаха на портрете сытая да гладкая, кожа розовая, без щетин-колючек, как у её Хряка Борьки, век бы глаза на него не глядели. А пятачок-то, пятачок — ровный да холёный. И смотрит на тебя с портрета Свин так, что аж сердце замирает. Вроде как даже подмигивает призывно. Нет, ну точно — Французей, кто ж ещё?

Припрятала Хавронья бумагу, чтоб никто её мечту не изгадил, да пошла к лохани — подкрепиться, с мыслями собраться. Чавкает себе потихоньку ботвинью, да представляет, как она к Французейскому Свину нежно прижимается, к этому красавцу писаному, сладкому. И такая истома её взяла, что и не заметила, как всю лохань уговорила. Почесалась Хавронья о забор, да и надумала к Учёному Гусю идти. Там, на портрете, буквы какие-то пропечатаны. Гусь — он грамоту разумеет. Может, адрес подскажет, где её мечту Французейскую найти?

Учёный Гусь бумагу долго рассматривал, буквы по слогам старательно вычитывал. Вертел заветный портрет перед глазами, голову в разные стороны с усердием наклонял. Покрякивал, да покашливал…

— «Свиная тушёнка», — наконец важно сказал он. — «Главпродукт».

— Мудрёное имя, Французейское. Почти что «Бельмондо». Только ты чего это на него напраслину возводишь! — напустилась на Гуся Хавронья. — Какая же у него «тушёнка»? Видишь ведь, какой здоровый! Справный, в самом соку! Должно быть написано «Свиная туша»!

— Ты, Хавронья, баба хошь и правильная, да неразумная, в грамоте необученная. Но для женского полу оно и простительно. А я ж всё-таки — Учёный Гусь. Чего-чего, а читать умею. Если б там было написано «туша», я б и прочёл — «туша». А там — «тушёнка». Значит, маленький он, не нашего размеру.

— Ну и ладно, что маленький, — не сдавалась Свинья. — Недаром ведь говорят: «мал, да удал». Авось, в корень пошёл. Смотри, какой красавчик! Слышь, Гусь, а как ты думаешь, он холостой?

— Ну, холостой иль нет, судить не берусь, — задумчиво разглядывая портрет, отвечал Гусь. — А вот что выхолощенный, это точно.

— Как это — выхолощенный? — оторопело хрюкнула Хавронья.

— А ты сама посуди, — Учёный Гусь ткнул пером в бумажку. — Кожа розовая, гладкая, совсем не Кабанья — раз. Щетина не растёт — два. Клыков и в помине нет — три. Да и взгляд, смотри, какой — словно Свинка на тебя глядит, а не Хряк — ничего мужчинского в нём нет — четыре. Нет, Хавроша, это не Хряк, это Боров. Выхолощенный, значит. Да ещё и мелкий какой-то. «Тушёнка», одним словом.

Целый вечер Хавронья по заднему двору слонялась сама не своя. Вся её мечта прахом пошла. Кому ж он нужен, красавец этот Французейский, ежели он — Боров? Тьфу на него! Гадость-то, какая… Позорище!

А через положенное время принесла Свинья Хавронья шестерых Поросят. Просто загляденье, а не Поросята! Розовенькие, крепенькие, рыльца пятачком, хвостики крючком — вылитый папаша Борька в молодости. Он, Борька, хошь сейчас и щетиной колючей зарос, и в луже порой, нажравшись по свинскому своему обычаю, валяется, но мужчинскую обязанность выполняет прилежно, не увиливает. Куда уж Французеям, пусть и холёным, да выхолощенным, до наших, доморощенных, но настоящих Кабанов!

И поняла тут Хавронья, что не всё то хорошо, что розовое да глянцевое, пусть и заграничное. Своё-то, здешнее, серое да колючее, и получше в сто крат бывает.

Тут и сказочке конец.

* * *

— Чёрт! Как меня достал сегодня этот здешний агроном! Привязался, как банный лист. Битый час мне про теорию относительности нажёвывал. Эйнштейна критиковал за косность и недальновидность!.. Про бином Ньютона чего-то впаривал. Или не про бином? Уж насилу от него и отвязался. И заметь: АГРОНОМ!

— А ты что хочешь? В кои веки новый человек в деревне появился, ему и в радость. Всех местных он давно умными разговорами до тошнотиков довёл. Меня ещё в первый день Хозяин о нём предупредил. Вот я, как этого «учёного» вижу, на другую сторону улицы перехожу. Во избежание… А ты попал по неведенью.

— Теперь переходить вместе будем. Еще одного такого разговора я просто не выдержу.