Игра

Володя Егоров, 2021

В этот сборник стихотворений вошли произведения 1995-2021 годов. Джим Моррисон заснул в Калифорнии на пляже и проснулся на берегу реки Шелонь в Псковской области. Ангелы, клоуны и оранжевые коты бродят верлибрами по Питеру в окружении подсолнухов и рыб. Убийца путешествует на 34-м троллейбусе в поисках неслучайной жертвы или покупает цветы у метро. Лошади бродят по Миллионной, автор курит вишнёвый табак и разговаривает с зеркалом. Море любит и безмолвствует. Любовь никогда не перестаёт. Содержит нецензурную брань.

Оранжевое и Зелёное

Началось

В ловушку из слов, вечером, когда был дождь и оранжевые фонари, и голоса внизу: заклинание, некий набор слов — пускай только гласные и «М», не важно;

то, что осталось <не было> — проснуться ночью, когда есть только желание и <опять ловушка>.

Сделать из голоса поток (оранжевого и зеленого), без словарей и не говорить правду (слово), а просто говорить.

Февраль

Вечером февраля в холодном автобусе попытаться остановить оранжевую реку внутри своего глаза —

и изморозь, и узоры (переливаются); было бы все равно, кто звонит мне, и где я был, когда началась осень из оранжевого вечера вчера;

и она говорит мне о зеленом городе (когда она была молодая) и о птицах, которые сидят на спинке кровати и не хотят улетать, пока кто-нибудь не умрет в твоем королевстве, и о черном короле и зазеркальном лабиринте

(человечек заводит граммофон и люди на площади танцуют)

и кружится, кружится, но никогда не возвращается обратно.

Иногдавечером

Где-то в Шотландии ты видишь, как птица садится тебе на руку (как вертится твоя голова),

звон рассыпается, и ты встречаешь очередного всадника без лошади между блюзом и ужином в половине первого,

и звонит телефон, и из трубки сыплются знаки препинания;

после того, как я ухожу, нужно проветривать, чтобы расползлись черепахи, и ты могла уснуть;

все-таки в углу на кухне спряталась одна блюзовая фраза в полдвенадцатого, странники телефонной книги и кусочек вечера (иногдавечером…);

Королева Оранжевого и Зеленого, ты носишь что-то в кармане, и одна из моих смертей (голова на двух ногах);

когда от тебя не останется Ничего, они найдут еще один скелет в чулане, середина дня.

Май

Ты ли из оранжевого вечера вчера и рыбами и звенят трамваи и май на ладони блестит и кажется холодным и —

не улетай (странники телефонной книги и стеклянный прискорбыш)

одиннадцать — говорит радио и кипит чайник.

Вечер на площади и заходит солнце и я смотрю в окно <начинается пустыня> — она растет из оранжевого вечера, и я слышу, как поворачивается ключ в замочной скважине, и рыбы глотают огни

и сумерки и туман и гудит колокол и стемнело,

на потолке ползут огни (я закрываю глаза)

и в форточку вплывает огромная рыба.

Октябрь

Октябрь, октябрь как конец сна, странники и полные карманы времени; пурпурные рыбы, серебряные — утро;

и из угла в угол, и входит кошка, и небо лежит на ладони и кажется холодным,

и (начинается) странствие на оранжевых черепахах через весь день, но никогда не называя по имени;

за дверью прячется Убийца, я вижу его тени

и становится холодно и собирается дождь и у меня на ладони и странники телефонной книги и стеклянный прискорбыш.

Клоуны

Приезжает Цирк Стеклянного Человечка, говорит радио

и клоуны идут по площади и смеются — оранжевые клоуны, зеленые клоуны;

все троллейбусы идут на небо, говорит Черный человечек,

и я сажусь в троллейбус, и троллейбус ломается —

потому что утро и голос блестит и идет дождь

(желтое, синее, белое) и полные карманы гласных;

какая самая вкусная буква — спрашиваю я тебя,

и ты говоришь — «М»;

и уже полдень и гудит колокол и сияние после дождя;

я ищу телефон Пурпурного Генерала —

он уже повесился, говорит мне оранжевая женщина;

и время катится по улицам

и клоуны промокли, говорит Черный человечек,

пусти их погреться (так и говорит), и начинает крутить ручку граммофона — раз-два-три —

и у него полная голова улиток и улитки расползаются по небу и дождь прекращается.

Оранжевые странники и свой собственный

Медным голосом из Оранжевого и Зеленого возвещает сумерки — я слышу, как идет электричка

и сверкают лампочки и кто-то говорит на балконе этажом ниже,

и ты вынимаешь мои глаза

и снимаешь мою шляпу

и делаешь из моего рта пепельницу для случайных гостей;

у стен есть рты, которые говорят говорят говорят всю ночь;

оранжевые странники въезжают в город на жестяных автомобилях, и у них есть своя ночь под полями шляп,

там же прячутся искрящиеся существа и бабочки;

и в сумерках, и игры голоса, и монгольский хан в центре города и на берегу,

и я — в нескольких сантиметрах к югу от твоего правого глаза,

и ты вроде как луна, и у меня в саду полный колодец гласных из Оранжевого и Зеленого,

и время растягивается, и пауки плетут паутину

и Черный человечек прыгает до неба и звонит в колокол —

вечером возле ручья из гласных ели печаль (она была сладкой)

и нет хрусталя в моем голосе;

ты закрываешь глаза

у меня есть янтарные бусы и свой собственный.

Расстроенное пианино

Господин своего голоса и властитель пустых комнат и расстроенного пианино, но не тебя

пытаешься найти дорогу в сумеречные земли, но Оранжевое и Зеленое — это все, что ты видишь;

в сумерках хожу из угла в угол и возвращаюсь вечером, когда звенят колокола;

(Сон Черного Короля)

и человек без глаза и человек безо рта

(когда у тебя полная голова мух и ты боишься открыть глаза);

человек идет за апельсинами и попадает под машину —

перед самым Рождеством;

Ангелы, странники, клоуны — идут через двор,

входят под арку и оказываются в ПУСТЫНЕ.

Пугало

Мои глаза лежат на столе,

я стою на холме и вращаюсь, вращаюсь,

все реки текут вниз, вниз, вниз,

мои глаза сделаны из изумрудов и слюды;

пыль и пепел, волшебные и расцвеченные оранжевым твоего позавчера;

я начинаю говорить и пепел падает на пол, и начинается зима и гости уходят, все гости уходят, оставляя запах пепла и шляпы на вешалке,

и дедушка подходит к телефону и говорит — слушаю,

и я посылаю письмо на небо, и Убийца наконец-то подбирает ключ;

в это время зажигаются оранжевые фонари, и он входит в комнату (он ступает бесшумно),

он подходит к столу и берет мои глаза

и он тащит меня за тряпичную ногу по полу,

бубенчики переливаются перламутром и падают в вечер,

на площадь, откуда ушли клоуны, и рассыпаются в переулках смехом и голосами,

и хлопают двери и начинается радиопередача об оранжевых странниках Сейчас;

сквозь сумерки по асфальту тряпичным лицом,

и на площади около фонтана я слышу как падает вода,

и ты находишь меня и оба глаза,

и ты тоже на холме и

вниз, вниз, вниз, куда вечером летят вороны и

— слушаю, — говорит дедушка,

и у него в кармане свистулька, и он манит птиц,

и птицы прилетают и говорят, говорят, говорят;

я лежу на полу и чувствую оранжевый ветер сумерек в июле,

и на груди у меня ворон Адам;

я закрываю глаза, и он тоже начинает говорить.

Комната, пахнущая мамиными духами

Кружится, кружится, но никогда не вернется назад,

в комнату, пахнущую мамиными духами, в кукольный дом, где я лежу на полу, без кондукторов и Пурпурного Генерала;

просто одиннадцать, говорит радио, и растворяется сахар,

и небо пахнет печалью,

и теплый чай и желтая лампа и голос,

свернувшийся на кровати клубком и тихо мурлычущий.

Dusty Rats

Заводные божьи коровки и металлические крысы;

я слышал, как остановилось сердце, когда выключили электричество;

мама, мама, говорит человек на заре, и ты знаешь, ты ведь всегда знаешь;

из Оранжевого и Зеленого — мои глаза,

и кошка прыгает мне на колени;

раскрой его — говорят изумрудные голоса, и ты садишься на поезд и едешь, едешь в полнейшей тишине;

в калейдоскопе кружится Оранжевое и Зеленое — узоры, узоры; пейзаж подчиняется движениям твоей руки —

ты ведь была здесь не один раз.

Королева

Королева с апельсиновым ртом и/или мои влажные сны в середине мая;

начинается вечер, и кто принесет мне сон,

ведь иногдавечером…

И ты меняешься вместе с пейзажем

(демоны твоего сна и пурпурный конь)

и/или в другой вечер/после дождя/в оранжевый четверг

я нахожу свой глаз у тебя в кармане, между поцелуем и носовым платком;

Черный Король/Черная Королева и рассказчик историй в медный полдень

в сентябре на Петроградскую сторону сумерек;

ящерицы прячутся в щели, и я знаю, что происходит/всегда знаю, что происходит,

и ты приносишь забытую шляпу и роняешь пепельницу

и она разбивается, и ящерицы уносят осколки в еще один вечер;

телефонная женщина и почтовая женщина берутся за руки и выходят, я закрываю за ними дверь ключом Убийцы, который решил-таки навсегда покончить с моим колокольчиком;

наступает утро, и ты путешествуешь из безрадостного края в безрадостный на троллейбусе,

к тебе подходит оранжевая женщина (у тебя в руке банка хохота), и ты согласна отдать ей все, лишь бы не превратиться в ящерицу;

путешествуешь из настоящего в настоящее с мертвыми часами на руке,

лучники и контрабасисты приходят навестить тебя, а у тебя нет пепельницы,

и ящерицы уносят стрелы и контрабас;

я прячусь в углу и смеюсь — ведь у меня есть целая банка хохота,

и ты пришиваешь на место мой глаз;

из Оранжевого в Зеленое за каких-нибудь полчаса

и ты падаешь — вниз, вниз, вниз —

на холодную, холодную землю

из-под купола цирка на площади,

и клоуны прощаются и уходят;

один из них, в фиолетовом пиджаке с бубенчиками, забывает свою шляпу и, не доходя даже до середины площади,

растворяется в оранжевом вечере (и наступает вечер);

колокола бьют восемь, рыбы заглатывают фонари и дождь прекращается;

ты превращаешься в Оранжевую Странницу Никогда,

и ящерицы бегают по твоей комнате, где только расстроенное пианино и кусочек грозы;

— странствие начинается — говорит радио из угла;

ты открываешь окно и слышишь, как капает с крыши и хлопают двери;

сумерки сплетены из слов и прикосновений и у тебя всегда найдется что-нибудь новенькое, ты ведь теперь Королева Ящериц?

Но найдется ли кто-нибудь в твоем королевстве, кто сможет превратить вечер?

Когда-нибудь утром ты найдешь мертвеца в своих владениях.

Не удивляйся, если это буду я;

Ночь — это чудовище, которое отгрызает кусочки снов и делает их твоим завтра;

и через четыре и призраки и голоса и скелет в чулане.

Черепахи

Оранжевые черепахи падают в Ла-Манш и никогда не возвращаются Садовой улицей после полуночи в Новый Год;

из подъездов высыпаются гласные, и ты поднимаешь их с асфальта и пытаешься отогреть (твои губы и голос),

и держишь на ладони пурпурное «М»;

никогда не останавливайся, ОК?

(Через четыре) отвечая на телефонные звонки и пряча мертвеца под роялем, пытаешься не выронить рассыпающиеся на гласные и «М» слова и

голос сворачивается клубком и мурлычет;

заводные игрушки двигаются в пустой комнате —

я, внутри своего глаза и ты, Оранжевая Странница Нигде.

Апельсины

Апельсиновые деревья; вечер на площади, когда нет Оранжевого и Зеленого и так легко говорить;

ветер желания, ангелы для тебя и голос в центре пульсирующего Ничто;

не останавливаться и смотреть, как разлетаются блестки,

и ветер,

и из открытой форточки пахнет апельсинами;

ты ждешь возле зеленой реки, на дне — странники, и они смотрят на тебя — и гул, и отражения;

еще четыре; везде четыре.

Ветер Желания

И ты падаешь в море Оранжевого и называешь ледяной поток, спускающийся с гор

и/или вынуждена выдумывать новую игру — как сон о захлопнутой двери или погружение в море <оранжевого>

и блуждания по узорам <мне кажется>

так можно создать движущуюся картинку

<ОК>

трамваи везут тебя в центр, и ты знаешь, что будет через пятнадцать минут <рекламный человечек об этом позаботился>;

тебе остается только смотреть и наслаждаться игрой

(чувствуешь, как тает на языке),

но не вернуться;

ночью ветер желания и оранжевые фонари <не здесь>

и действие (любое) становится обрядом.

(Не говори об этом пурпурному человечку,

он сам догадается и о рыбах, и об облаках.)

Кружится, кружится по спирали

и рыбы внутри твоего глаза и не найти.

Пусть будет имя.

<Рекламный человечек пишет его на фиолетовом.>

Нил Кэссади, Петер Фальк, Брюс Уиллис и Зигмунд Фрейд

— Да-да-да, говорит Нил, зажигает очередную зеленую сигару и поднимает бровь (у него ведь стеклянный глаз).

(Так он становится похожим на его отца, и Зигмунд берет у него спички и тоже раскуривает сигару).

В конце концов вся комната наполняется дымом, и они выходят на балкон, где сижу я.

Мы слышим, как идет электричка, и кто-то говорит, что в один из этих дней он изрежет тебя на маленькие кусочки.

— Да-да-да, говорит Брюс и достает свою пачку

(он, оказывается, стоял на балконе этажом ниже и все слышал, ведь его уши и глаза у тебя в кармане,

и твои пальцы падают очень медленно,

и ты все-таки засыпаешь,

и серебряные ящерицы несут тебя в следующее утро).

<1997>