Ножницы судьбы

Ольга Володарская, 2010

Алина никогда не была хорошей девочкой… Уже подростком она знала, как добиться успеха, и шла к цели напролом. Тех, кого сметала со своего пути, Алина не жалела и даже не задумывалась, что наступит время, когда за свои грехи надо будет отвечать. Первый же удар судьбы отрезвил девушку – ее любимый Макс женился на другой… Миновали годы. А враги – те самые, из прошлого, – остались… Макс снова появился в ее жизни, но Алине было уже не до него: ее преследуют и хотят убить. Вместо нее погибает домработница Светлана, немного похожая на хозяйку – особенно когда она потихоньку примеряет ее вещи, украшения и делает такую же прическу… Кто перепутал двух женщин? И перепутали ли? Может, именно Света должна была стать жертвой, а Алине только кажется, что убрать хотели ее? Но слежка за ней продолжается…

Глава втораяПрошлое

1

Алина выпрыгнула из постели ровно в восемь утра. Она проспала. Поэтому необходимо было собраться не как обычно за час, а минут за двадцать. Сделать это было крайне сложно, ибо на такую банальную процедуру, как умывание, у нее уходило не менее четверти часа. А еще надо было привести в порядок волосы, тронуть блеском губы, пробежать пуховкой по лицу, повертеться перед зеркалом, любуясь плодами своего труда. Да и кофейку выпить не помешало бы. Но на все эти приятные и необходимые манипуляции Алина решила наплевать, ведь если она опоздает, ее тренерша Маргарита Эрнестовна весь день будет зла, как фурия, и не даст спокойно потренироваться, изводя своими придирками.

Алина наспех умылась, расчесала волосы, но губы все же подкрасила. И не забыла провести кисточкой с румянами по щекам. Видела бы ее мама, наверняка заворчала бы, что столь юной девушке косметика только вредит. Но Алина была с ней не согласна. Конечно, в семнадцать лет пользоваться тональным кремом еще рано, и жирные подводки рисовать неуместно, но чуть оживить губы, подчеркнуть скулы просто необходимо. Тем более, когда этих самых скул как будто и нет. Вот щеки есть — пухлые, не вяжущиеся с остальными чертами лица: маленьким носом, изящным подбородком, тонкими бровями. Будто щеки были позаимствованы у другой женщины, деревенской молочницы или пастушки.

Девушка крутанулась перед зеркалом, окинула себя взглядом. Вот фигура у нее — что надо. Длинные ноги, тонкая талия, красивые руки, натренированные многолетними упражнениями с ракеткой. А как великолепно она смотрится в своем теннисном костюмчике, особенно когда белая плиссированная юбка взмывает вверх, обнажая стройные бедра… Все же хорошо, что она упросила маму записать ее в секцию большого тенниса, а не какого-нибудь дзюдо, иначе к своим семнадцати годам была бы похожа на кряжистый пень или тумбочку на кривых ножках. Конечно, теннис требует колоссальных затрат — одна хорошая ракетка стоит, как двухкамерный холодильник, — но зато перспективы открываются… Алина мечтательно закрыла глаза, представив, как через год будет участвовать в Уимблдоне, как все будут ею восхищаться, и как сразу после дебютного и, естественно, победного матча какой-нибудь лорд пригласит ее на свидание.

Алина заставила себя вернуться к действительности. Мечты о славе, конечно, приятны, но если она опоздает на тренировку, вредная Маргарита может отстранить ее от предстоящего в конце месяца первенства Москвы, а тогда и Уимблдона ей не видать, как своих ушей.

Девушка, на бегу натягивая пуховик, вылетела из подъезда и припустила к метро. Она просто обязана успеть к началу тренировки! Иначе лекция о том, что смазливая мордашка не гарант жизненного успеха, ей обеспечена. Вообще Алина считала, что Маргарита Эрнестовна слишком строга и порой даже несправедлива к ней. А все почему? Да потому, что тренерша старая и страшная, она, несмотря на то, что когда-то была известной теннисисткой, так и не смогла сделать хорошую партию, оставшись в свои сорок старой девой, Алина же молода, красива, и мужики сходят по ней с ума. Так что причина каждодневных придирок не в скромных способностях ученицы, а в банальной женской зависти.

Подошел поезд. Алина заскочила в него, кинула сумку на сиденье, сама же осталась стоять — еще выпачкает свои белые брючки в какой-нибудь гадости, отстирывай их потом. Вообще к вещам Алина относилась очень бережно, носила их аккуратно и подолгу. А что поделаешь, если сама ты только что окончила школу, мама работает медсестрой, получая гроши, а отца у тебя отродясь не было?

— Девушка, с вами можно познакомиться?

Избитый вопрос прозвучал над ухом Алины, когда она уже собралась выходить.

— Нет, — автоматически буркнула девушка и придвинулась к двери.

— А почему?

Алина вскинула глаза на приставучего идиота, на поверку оказавшегося довольно симпатичным пареньком ее возраста, и отчеканила:

— Потому что.

После чего вышла, даже не глянув больше на расстроенного поклонника. Алина уже привыкла резко «отшивать» таких вот малолетних почитателей своей красоты. Они ей были ни к чему. Мужчины, с которых нечего взять, ее не интересовали. Уже лет в пятнадцать Алина поняла, что представителей сильного пола красит не атлетическая фигура или точеный профиль, а счет в банке. Поэтому молодые стройные студенты, интересные и милые сердцу ее ровесниц, ей были глубоко безразличны. Что они могут предложить Алине, красавице, умнице, спортсменке? Свое сердце? Обожание? Неуемный темперамент? Нет уж, увольте. Гораздо приятнее, когда у твоих ног весь мир. Пусть и положил его к этим самым ногам толстый, пожилой язвенник…

Алина вышла из метро. В лицо сразу ударил порыв ледяного ветра. А она-то и не заметила поначалу, до чего на улице промозгло. Что и не удивительно — осень.

Девушка надвинула на голову капюшон и, перепрыгивая через лужи, быстрым шагом двинулась к знакомому зданию спортшколы, в которой занималась уже восемь лет. Пришла сюда Алина по своей воле, а не как большинство детей, записанных в секцию по прихоти родителей, мечтавших о головокружительной карьере своих чад. Помнится, мама ее долго отговаривала, заманивала в хореографию или на гимнастику, но Алина бредила теннисом. И видела себя только на корте. Причем сама не знала, почему именно на нем. Ведь тогда, восемь лет назад, теннис не был символом успеха, в него не играли ни президент, ни олигархи. Да и самих олигархов, как, впрочем, и президента, в России еще не было.

— Азарова! — окликнули ее из темноты.

Алина обернулась, приготовившись оправдываться. Она опоздала-таки на две минуты и предполагала, что Маргарита так просто этого не оставит.

— Азарова, ты случайно не знаешь, меня никто не искал? — спросила тренерша, приближаясь. Она почему-то редко называла Алину по имени.

Девушка облегченно выдохнула — видимо, взбучки она избежала, так что можно расслабиться.

— Нет, Маргарита Эрнестовна, а что?

— Да девочку сегодня должны привести, Снежану Ганину. Может, слышала о такой?

Алина отрицательно замотала головой и поинтересовалась:

— А кто это?

— Очень одаренная теннисистка. С перспективами. Взяла юниорский кубок мира в Нидерландах и все возможные в родной Белоруссии. Теперь к кубку Кремля готовится.

— А вы при чем? — не очень вежливо осведомилась Алина, обидевшись на комплимент в адрес другой спортсменки. Она была очень ревнива к успеху других, особенно если его признавала Маргарита, от которой ничего кроме «нормально сыграла» ей самой слышать не доводилось.

— У меня тренироваться будет.

— Так она же из Белоруссии.

— Сейчас девочка с родителями перебралась в Москву. Сменила гражданство. На предстоящем кубке будет представлять Россию.

— И сколько девочке?

— Как и тебе, семнадцать. — Маргарита хмуро взглянула на подопечную и добавила: — Но смотри, чего она уже добилась!

Алина вспыхнула и, не говоря ни слова, развернулась, чтобы уйти. Однако тренерша схватила ее за рукав:

— Если увидишь Ганину, проводи ко мне.

Алина буркнула «ладно» и убежала в раздевалку.

Настроение было испорчено. И даже восхищенные, с оттенком зависти, взгляды девчонок, бросаемые на ее налитую грудь во время переодевания, не смогли его улучшить. Алина злилась. От злости швыряла полотенце, носки, резинку для волос. И надо было этой Ганиной-Фиганиной припереться именно в ее школу, навязаться именно ее тренеру! Теперь все будут охать, ахать, умиляться при виде провинциалки-новенькой, особенно Маргарита, вечно недовольная результатами своей подопечной Азаровой. Вот, скажет, посмотри на Снежаночку, кубков у нее — на полке не помещаются, а у тебя только три. И упорная она, и быстрая, и серьезная…

Алина зло пнула дверцу своего ящика. И имя-то у этой Ганиной, будто по заказу: звучное, красивое. Не то что у нее. И выглядит она, наверное, при таком-то имени о-го-го. Скорее всего, блондинка с белоснежной кожей, не зря же ее родители Снежаной назвали. Алине от таких мыслей стало еще хуже. Она ведь привыкла быть королевой. Если не корта, то хотя бы красоты.

— Азарова, чего зависла? Ну-ка марш в зал! — услышала Алина грозный окрик тренерши и поспешила из раздевалки.

Но на протяжении всей тренировки образ белокурой соперницы не давал Алине сосредоточиться. Успокоилась она только тогда, когда в темном коридоре школы юный легкоатлет признался ей в любви.

2

Алина проснулась оттого, что кто-то тряс ее за плечо. Она открыла один глаз и увидела перед собой недовольное мамино лицо.

— Чего тебе? — хриплым со сна голосом спросила Алина.

— Вставай.

Девушка посмотрела на часы — они показывали десять минут девятого — и недовольно отмахнулась.

— Рано еще, мне сегодня к десяти. — Она отвернулась от матери, проворчав: — Поспать не дадут.

— А мне дадут? — истерично выкрикнула мама Галя. — Я с ночной пришла. Только легла, а тут этот твой…

Алина села на кровати, соображая, кого подразумевает мама. И только теперь, когда сон совсем слетел, услышала пронзительный звук автомобильного гудка, врывающийся в квартиру с улицы через приоткрытую форточку.

— Эдик, что ли, приперся?

— А кто еще? — более спокойно сказала мать. — Сигналит, дурила, уже пятнадцать минут. Весь дом, наверное, разбудил.

— И правда, дурила, — хмыкнула Алина.

— Выгляни хоть, а то не уберется ведь до вечера, — устало произнесла мама, выходя из комнаты.

Алина подбежала к окну. Выглянула. Во дворе, сияя серебристыми боками, стоял красавец-автомобиль марки «БМВ». Рядом с ним, сверкая фарфоровыми зубами, маячил Эдик — мужчина, не в пример своему авто, неказистый, даже несмотря на дорогое пальто и ботинки из змеиной кожи.

Алина высунулась в форточку и крикнула:

— Ты чего расшумелся?

— Алина! — обрадовался Эдик. И, подняв голову к ее окну, прокричал: — Я подарочек тебе привез!

— Какой?

— Вот! — Он вытянул вверх руку, в которой была зажата большущая плетеная корзина. — Ты же говорила, что тебе перед кубком надо хорошо питаться, вот я и купил все необходимое. — Эдик залез своей короткопалой пятерней под бумагу, закрывавшую гостинцы, и вытащил белый пузырек. — Даже витамины достал, про которые ты говорила. Еще тут икра, лосось, печеночный паштет… что еще… мюсли, йогурты и прочая полезная гадость.

— Поднимайся, — милостиво скомандовала Алина, после чего захлопнула форточку.

Девушка накинула халатик, причесалась и даже чуточку подкрасила щеки, отметив, что выглядит удивительно хорошо. А как еще может выглядеть юная девушка с длинными русыми волосами, синими бархатными глазами и пухлыми губами?

В дверь позвонили, и Алина пошла открывать. Как и следовало ожидать, явился Эдик с корзиной. Вообще-то вот уже лет шесть мужчину звали Эдуардом Петровичем — величать просто по имени столь солидного бизнесмена, да еще и отца троих детей-подростков, никто не решался. Познакомились Алина и Эдик на одном столичном турнире, в котором она принимала участие, а господин предприниматель выступал в роли спонсора. К слову, Алина тогда позорно проиграла, но в качестве утешительного приза получила господина предпринимателя.

В первый же день знакомства Эдик повел Алину в ресторан, где они провели прекрасный вечер, к концу которого ошалевший от сексуального магнетизма юной теннисистки бизнесмен сделал ей непристойное предложение. Кроме отказа в тот памятный вечер он получил еще и стаканом по голове.

Так завязался их роман. Хотя, по большому счету, их отношения назвать романом можно было с большой натяжкой. А сводились они к следующему: Эдик заваливал Алину подарками (между прочим, не слишком дорогими, поскольку, видите ли, считал, что дорогие могут ее оскорбить) и все ждал, когда неприступная она ему отдастся, девушка же тянула время, набивая себе цену. Знала, что девственность стоит дорого, и намеревалась продать ее за очень большие деньги.

Сейчас Эдик с корзиной в руках проследовал за Алиней на кухню. Он шел на пару шагов сзади, и взгляд его, вожделеющей и тоскливый, буравил ягодицы девушки. Алина обернулась и, увидев выражение лица своего ухажера, хмыкнула — ей нравилось его дразнить. И шелковый халатик, еле-еле прикрывающий попку, она накинула не случайно, ведь выглядит в нем особенно соблазнительно. К тому же вырез у него был настолько глубоким, что если резко повернуться, ее небольшие, но округлые, по-взрослому спелые грудки просто вываливаются наружу.

Алина присела на табурет, пригласила Эдика последовать ее примеру. Мужчина сглотнул и в изнеможении плюхнулся рядом.

— Чайку? — промурлыкала Алина и после утвердительного кивка повернулась, чтобы водрузить чайник на плиту. Маневр удался — халатик, как и было задумано, распахнулся, в вырезе тут же показалась правая грудь, сверкнув маленьким розовым соском.

Алина притворно смутилась и не слишком поспешно запахнула халат. Тут Эдик ее удивил: с мучительным стоном он бухнулся перед ней на колени, обхватил волосатыми руками ее бедра и стал покрывать их неистовыми поцелуями.

Девушка терпела. Конечно, поток страстных лобзаний был ей неприятен, но она знала, что это надо пережить, ведь должен же мужик пригубить вина, чтобы захотеть купить всю бутылку. Однако чем слюнявее становились поцелуи, тем больше Алина напрягалась. Наконец, не выдержала.

— Хватит! — сказала она и резко отстранила голову Эдика.

— Но, кошечка моя… — попытался протестовать мужчина, вытягивая губы трубочкой, дабы запечатлеть на Алининых коленях еще один чмок.

— Хватит. — Она поцеловала Эдика в лысоватый вспотевший лоб. — Ты же знаешь, я не могу.

— Но когда? Я умираю от желания!

— Я пока не готова.

— Ну опять старая песня, — в сердцах бросил он и рывком поднялся. — Только и слышу «не готова, не готова».

— Надоело это слышать? — спокойно спросила Алина.

— До чертиков! — рявкнул Эдик. — Бегаю за тобой, как мальчишка, а ты…

— Так тебя же никто не заставляет, — лениво протянула девушка и закинула ногу на ногу, сверкнув краешком белых кружевных трусиков. — Можешь не бегать, можешь вообще исчезнуть из моей жизни. Я переживу.

Эдик испуганно уставился на Алину.

— Ты серьезно?

— Более чем, — ответила та, потягиваясь. — Раз тебя не волнуют мои чувства, а волнует лишь твоя похоть, то ради бога, катись на все четыре стороны. — Она холодно посмотрела на него и отвернулась к окну.

— Алинушка, — чуть ли не всхлипнул мужчина, — Алина, ты что? Обиделась? Да? — Эдик преданно заглянул ей в глаза. — Ну не надо. Ну прости! — Он опять упал перед ней на колени. — Прости дурака. Я же не хотел… Я только устал… Я ведь очень тебя люблю…

— Тогда потерпи, милый, — мягко прошептала Алина и нежно потрепала Эдика по плешивому затылку. — Я скоро буду готова.

— Скоро? — с надеждой переспросил он.

— Скоро, — заверила девушка.

Потом Эдик ушел, напоследок обслюнявив ей шею.

Когда дверь за ним закрылась, Алина брезгливо вытерла кожу. Гадость! Какая же гадость! Неужели обязательно богатому мужчине иметь такую отвратную внешность и столь обильное слюноотделение? Ведь бывают же приятные мужики, и некоторые даже сносно целуются. Алина тут же вспомнила своего учителя химии, с которым целовалась в лаборантской в четырнадцать лет. Вот же красавец был! А плечищи какие, ух! Но — гол как сокол. Что поделать, будь ты хоть сто раз раскрасавцем, больше положенной учительской ставки тебе не заплатят…

Алина тряхнула волосами, как будто отгоняя грусть. Грустить ей некогда. Впереди «день Ч» и надо к нему подготовиться. Под «днем Ч» она подразумевала даже не день, а ночь, и ночь эта, как ей думалось, выдастся довольно утомительной и не слишком приятной, ведь провести ее она должна с плешивым и тщедушным Эдиком.

Девушка не врала ему, говоря, что еще не готова. Она и впрямь вся внутренне сжималась, представляя его тощее тело без всегдашней дорогой одежды. Но еще больше содрогалась, когда начинала думать о том, что просто отдаться ему ей не удастся. Эдику, мужику взрослому, опытному, потребуются изощренные ласки, а то и — фу, какая гадость! — оральный секс. Нет, ничего против изощренных ласк Алина не имела и даже проделывала кое-какие штучки с парнями из своей спортшколы, но, во-первых, все их сексуальные шалости не причиняли вреда ее девственности, а во-вторых, происходили между равноправными партнерами: то есть молодыми, неопытными подростками.

Конечно же, спортсменчики были все как на подбор мускулистые, высокие, симпатичные, и кувыркаться с ними на скрипучих кроватях летних лагерей было одно удовольствие. Но! Кроме бутылки лимонада да пачки жвачки юные красавчики ничем Алину одарить не могли. Зато Эдичка даст ей гораздо больше. Кстати, что именно потребовать от него после так ожидаемой перезрелым воздыхателем дефлорации? Вот уже несколько недель Алина ломала над этим голову. Сначала она решила, что квартира будет достаточно неплохой компенсацией за моральный и физический ущерб. Потом передумала: ведь если Эдик купит или снимет для нее жилплощадь, то начнет, чего доброго, наведываться по несколько раз в неделю. А этого ей на фиг не надо. Попросить шубу из шиншиллы? Вещь роскошная и жутко дорогая, Алина видела такую в магазине. Но к ее спортивному стилю и образу жизни она вряд ли подойдет.

Что еще? Брюлики? Не по возрасту. Путевку на элитный курорт? Некогда, на носу «Кубок Москвы». А может, машину? Алина даже замерла, представив себя за рулем хорошенькой двухместной иномарки. Ну точно! Надо потребовать «Фольсваген-жук» желтого цвета, какой видела на одной из улиц города. Она, правда, не знала, насколько автомобиль дорогой, и решила выяснить это прямо сегодня.

Вот о чем размышляла девушка, когда из своей комнаты показалась Галина.

— Ушел? — почему-то шепотом спросила она.

— Как видишь, — буркнула Алина и пошла на кухню сортировать подарки. Мать последовала за ней.

Корзина так и стояла на столе, огромная, битком набитая снедью, радуя глаз и раздражая обоняние запахом копченостей. Но последние Алина заставила себя невзлюбить, потому что они вредны для фигуры.

— Ого! — восхитилась мама, увидев презент.

— Ага, — кивнула Алина, срывая обертку.

— Пахнет балыком.

— Им самым. — Алина начала выкладывать на стол продукты, распределяя их по кучкам. — Это все тебе, — указала она на груду мясных деликатесов, — а здоровая пища и витамины мне. Хотя постой, икру я, пожалуй, тоже возьму. В ней много полезных микроэлементов.

Галина ошарашенно смотрела на продуктовое изобилие. Женщина и представить себе не могла, что есть люди, которые могут играючи скупить половину супермаркета.

— Алинка, тут же моя двухмесячная зарплата!

— Ха, мама, не смеши, — девушка пододвинула к себе два небольших пластиковых пузырька, — только пищевые добавки тянут на триста долларов.

Мать ахнула:

— И ты это приняла?

— А что? — рассеянно спросила Алина, увлеченная чтением буклета, прилагающегося к пузырькам.

— Но ты не можешь… Ведь такой дорогой подарок обязывает!

— Тебе чего от меня надо, мам? — оторвалась от брошюры Алина. — Чтобы я отправила все ему назад?

— Именно.

— Может, и открыточку послать, типа «Мон шер, я тронута, но не могу принять столь дорогого подарка»? Так, что ли? — Алинины глаза сузились. — Ведь именно так делают благородные барышни из французских романов прошлого века.

— Не передергивай, — проговорила мама, вставая к плите. — Просто я хочу сказать, что когда мужчина за сорок таскается к несовершеннолетней девушке с горой продуктов…

— То это не значит, что она обязана ему отдаваться за палку колбасы, — повысив голос, закончила Алина.

— Дочь, ну ты же умная девушка…

— Именно поэтому я буду брать то, что мне дают. И требовать еще. И вить из мужчин веревки! — воскликнула Алина. — Вот увидишь, через год у меня будет все.

— Что — все?

— Все.

— Я тоже в твоем возрасте так думала, — отмахнулась Галина. — Я тоже была умна и хороша собой. Но, как видишь, в свои пятьдесят я по-прежнему не имею ничего, даже приличного пальто.

— А почему? — вскипела Алина, поняв намек. — Не потому же, что всю себя отдала мне? Ты ведь именно об этом твердишь.

— А что, разве не так?

— Может, и так. Может, ты и отказывала себе во всем ради моих занятий теннисом. Но, мама, тебе было достаточно только принять предложение твоей же сестры, и в твоих жертвах не было бы необходимости.

— При чем тут Роза?

— А при том, что она несколько раз предлагала тебе помощь. Звала тебя к себе на рынок, даже денег на раскрутку давала, да ты не взяла.

— Никогда барахольщицей не была и не буду! — выкрикнула мать. — У меня уважаемая профессия, я медсестра, помогаю людям, не то что мои родственнички-спекулянты. Даже знать их не хочу, ясно тебе?

— Ясно. Только с тех пор, как тетя Роза была у нас последний раз, ты так и не сменила пальто, а она каждый год ходит в новых соболях. И машины у нее три, и оба сына имеют по квартире. А знаешь, сколько у нее точек на «Динамо»? Одиннадцать. И каждая за день приносит прибыль в сто раз больше твоей месячной зарплаты.

Галина не нашлась, что сказать, просто молча бросила половник и ушла в свою комнату. Там, улегшись на кровать, она стала вспоминать день, когда решила завести ребеночка…

3

Зима выдалась на удивление холодная. Что ни день, то морозы под тридцать, то вьюга, а то и вовсе буран. Однако в январское утро, когда Галочка Азарова опаздывала на работу, погода стояла изумительная: морозная, но без обжигающей стужи, безветренная, да еще солнечные лучи так искрили на поверхности метровых сугробов, щедро наметенных за два месяца матушкой-зимой, что хотелось зажмуриться.

В общем, природа располагала к прогулке и душевной неге, чем Галочка не преминула воспользоваться. Она шла не спеша, погруженная в приятные думы, и старалась не замечать, как стрелка наручных часов неумолимо подползает к восьмерке. В конце концов, за семь лет работы она ни разу на службу не опоздала, так что один разочек можно. Тем более — сегодня, когда не только погода хороша, но и жизнь кажется радостной…

Хотя… Жизнь свою хорошей и радостной Галочка могла посчитать разве что под впечатлением дивного утра, обычно же она казалась ей скучной, даже беспросветной. И причина столь критического отношения к своему бытию проста и понятна каждой женщине — одиночество. Да, Галя, несмотря на свои тридцать два, не была замужем. К тому же с родителями и многочисленными родственниками отношений не поддерживала — стыдилась. Их стыдилась. Пусть и не бандиты, и не алкаши, но все, как один, спекулянты. Из поколения в поколение, от отца к сыну передавались в клане Азаровых знания, как обдурить, облапошить, «наварить», а в советское время — еще и как избежать ареста. И ее, Галочку, тоже хотели к семейному бизнесу приобщить. Вот не посмела бы ослушаться строгого отца, стояла бы сейчас на барахолке, как ее сестра Роза, и трясла бы перед носами москвичей самопальными пуховыми платками, выдавая их за оренбургские. А лет в восемнадцать просватали бы ее сыну друга, или брату партнера, или приятелю родственника из родной Казани. И чтобы не смела перечить! И на русских и прочих евреев смотреть не могла!

Вот поэтому Галя из дома и сбежала. Как только школу окончила, так и подалась в медучилище. Закончила его, распределилась, потом к хорошему доктору в медсестры попала, и теперь, в свои тридцать два, работает в престижнейшем «Институте репродукции человека», ассистирует самому профессору Гурьеву, имеет отдельную квартиру. Одного нет — семьи. И уж если совсем откровенно — даже жениха не имеется. А коли начистоту, то и мужчины, от которого можно бы было родить…

Именно это, а не отсутствие обручального кольца на пальце, беспокоило Галочку в последнее время. Ведь как замечательно было бы, появись у нее ребеночек. Хорошенький такой, щекастый. Желательно — мальчик. Но и девочка, конечно, тоже ничего. Да и оба сразу нормально, хоть и тяжело. Особенно без мужа…

Одной женщине вырастить ребенка нелегко. Да и ему самому без отца не сладко в жизни будет. Это Галя понимала, и именно поэтому тянула с решением завести потомство. Все ждала, когда достойный кандидат на роль супруга объявится, но, видно, не судьба. Как ни привлекательна была медсестричка Азарова, как ни женственна, а не везло ей в любви, хоть тресни. Попадались все какие-то плохонькие: то скудоумные, то уж больно неказистые, от такого родишь — потом извиняйся перед ребенком, что не нашла для него папашу с более достойным набором генов…

Вот такая петрушка получалась. Вроде и тянуть с рождением ребенка больше нельзя — возраст-то критический, а в то же время абы от кого малыша тоже не хочется. От артиста бы от какого-нибудь — от Боярского, например, или от Костолевского… Галя, кстати, одно время всерьез верила, что такое возможно. Один год на все творческие встречи с известными, а главное, привлекательными и нестарыми артистами ходила, надеясь, что кто-нибудь из них ее заметит и пригласит если не под венец, то хотя бы к себе домой на «рюмку чая». Но не заметили, не пригласили. Только один раз некто Стародубов, гармонист-частушечник, на вечер которого она попала по ошибке, подмигнул ей со сцены и расплылся в масляной улыбке.

Вот так у Галочки всю жизнь было: те, кому нравилась она, были ей не нужны, а кто симпатичен — те не для нее. Например, профессор Гурьев, с кем она столько лет проработала, и служебный роман с которым просто обязан был завязаться хотя бы потому, что они по десять часов ежедневно мозолили друг другу глаза, относится к ней только как к хорошему работнику, не замечая ее стройных ножек и красивых карих глаз. Хотя, может, и к лучшему, а то вдруг влюбилась бы она в низкорослого Гурьева, ребенка бы от него родила, и вырос бы тот ребенок всего на метр с полуметровой кепочкой… Нет уж, Галочке нужен мальчик рослый, статный, крепкий, без наследственной близорукости. И красивый. Чтоб был всем на загляденье…

«Вот, например, таким», — подумала Галочка, увидев на крыльце своего института щеголеватого парня в длинном пальто нараспашку. Парень был высоченным (за метр девяносто), широкоплечим, круглолицым, щеки его раскраснелись от мороза, от чего лицо казалось просто пышущим здоровьем. Завидев Галочку, он улыбнулся, продемонстрировав ряд ровных белых зубов, и пробасил:

— Здрасьте.

Галя приветливо кивнула, продолжая рассматривать парня. Да… Хорош, ничего не скажешь. Глаза синие, брови широкие, а темно-русые волосы такие густые, что ему, вон, даже шапка не нужна.

— Девушка, вы не подскажете… — обратился он к ней после приветствия и на мгновение замялся, хлопнув длиннющими ресницами, и, понизив голос, закончил: — где тут можно сперму сдать?

Галя сдержанно улыбнулась — расхохотаться, как хотелось, ей не позволял профессионализм. Дело в том, что этот вопрос ей приходилось слышать по несколько раз в день, и к нему она, можно сказать, привыкла. А как же иначе, если медсестра Азарова и занималась тем, что сперму принимала? Конечно, два года назад, когда профессор Гурьев только начал эксперименты по искусственному оплодотворению, она очень смущалась, принимая из рук доноров баночки с мутноватой жидкостью, но теперь перестала. Чего смущаться? Ведь все естественно. Тем более что мужчины, передающие ей свое сокровище, робеют и тушуются еще больше, чем она.

— Ну так что? — не унимался парень. — Не подскажете?

— Подскажу, — успокоила его Галя, подталкивая богатыря к дверям института. — Сначала идите в гардероб и в регистратуру, затем в двадцать шестой кабинет на прием к врачу, потом на анализ в лабораторию…

— Так долго? — Парень ошарашенно замер. — Мне некогда, я на лекцию опаздываю…

Галя строго глянула на красавчика.

— А вы думали, все быстро делается? Кончил в банку, и готово?

— Ну да, — бесхитростно улыбнулся парень.

— Вас в институт… Где вы, кстати, учитесь?

— В МГУ.

— Вас в МГУ без медицинской справки не принимают, а вы хотите…

— Понял, понял, — смиренно заверил студент. — Сделаю, как скажете. А гранит науки завтра догрызу.

Тут Галя расхохоталась и, пожелав ему удачи, направилась к лестнице на второй этаж.

— А к кому мне потом? — выкрикнул он ей вслед.

— Ко мне, — весело ответила Галя, скрываясь за дверью.

Первую половину дня она просидела, как на иголках. Все ждала, когда откроется дверь и в проеме покажется розовощекая синеглазая физиономия. К обеду наконец дождалась. Только не самого красавца-парня, а его досье. «Ну что ж, — подумала Галя, — почитаем». И почитала.

Оказалось, что зовут студента Федором Евгеньевичем Брагиным. Годков ему двадцать, проживает в Москве с рождения и учится на третьем курсе МГУ. Дальше из досье явствовало, что гражданин Брагин отличался прекрасным здоровьем (в детстве и то ничем не болел), хорошим набором генов (ни одного душевнобольного в роду припомнить не мог) и завидной родословной (папа профессор, дед академик). Короче, парень был идеальным кандидатом на роль анонимного отца какой-нибудь мужененавистницы, лесбиянки, уродины или просто отчаявшейся женщины.

Галя отложила досье в сторону. Потянулась, хрустнув суставами. Встала из-за стола и в раздумьях подошла к окну. Интересно, зачем столь блестящему молодому человеку понадобилось сдавать сперму? Из страха перед демографическим кризисом? Или его обуревает навязчивое желание осеменить все человечество? Чушь. Для этого Федор еще слишком юн и нормален (спасибо психически здоровым предкам, академикам и профессорам). Значит, ради денег. Но и это странно. Неужели в здоровой профессорско-академической семье Брагиных не принято выдавать детишкам деньги на карманные расходы?

Именно этот вопрос Галя и задала Федору, когда тот материализовался на пороге ее кабинета.

— Мало дают, мне не хватает, — доверительно сообщил он, выслушав вопрос любопытной медсестры.

— А стипендия?

— И ее не хватает. Хоть она у меня и повышенная.

— На что же вы, Федор Евгеньевич, деньги-то тратите? — удивилась Галя.

— На вас, на баб-с, — выдал юный транжира и лучезарно улыбнулся, нисколько не устыдившись своего сомнительного каламбура.

— Ясно, — кивнула Галя, посерьезнев.

Потом, так же серьезно, выдала ему баночку и отвела в комнату с мягким диваном.

— Располагайтесь. Когда закончите, позвоните. — Галя указала на кнопку у изголовья дивана и направилась к двери.

— А вы? — воскликнул он, ринувшись за ней.

— Я буду у себя.

— А я думал, что вы останетесь…

— Здесь не публичный дом, молодой человек, а медицинское научно-исследовательское учреждение, — сухо отбрила наглеца Галя и, не оборачиваясь, вышла.

Отстрелялся гражданин Брагин довольно быстро. Уже через десять минут Галя держала в руке баночку с мутноватой жидкостью, похожей на плохо разведенный клейстер. Спустя еще десять она наблюдала через окно, как красавец-донор покидает здание института, резво перемахивая сразу через две ступеньки.

А через следующие десять минут она приняла решение.

Главное в своей жизни.

И девять месяцев спустя Галя Азарова родила здоровенькую девочку. С русыми волосами, синими глазами, пухлыми румяными щечками. Назвала она дочку Алиной и дала ей свою фамилию.

4

Алина осталась в кухне одна. Девушка не раскаивалась в своих словах, потому что давно хотела высказать матери все. Ведь сколько она себя помнила, постоянно слышала от нее одно и то же — я все тебе отдала, всем пожертвовала… И Алина, помнится, вечно с детства страдала от чувства вины, мечтая о том дне, когда в их квартире появится какой-нибудь добрый дядя, который полюбит маму, оденет ее, обует, сводит в ресторан, а Алине купит хорошую ракетку. Но дядя все не появлялся, зато вместо него к ним однажды заглянула мамина сестра, которая пожелала взять на себя обязанности мифического благодетеля, то есть помочь материально. И каково же было Алинино изумление, когда она услышала, что мама от тети Розиной помощи брезгливо отказалась.

Вот с того дня Алина маму жалеть перестала. А как бы здорово было, согласись та тогда на предложение «почелночить» вместе с Розой. Глядишь, к сегодняшнему дню и у них было бы три машины. И не пришлось бы Алине продавать свою невинность богатому уроду. Она подарила бы ее какому-нибудь сказочному принцу. Или дипломату. А потом вышла бы за него замуж и уехала в Лондон…

Однако пока дела обстоят так, что о Лондонах нечего и мечтать. А надо собирать волю в кулак, много тренироваться, мало есть, принимать витамины, опять тренироваться и идти к своей цели напролом.

На тренировку Алина приехала вовремя. Успела даже потрепаться с девчонками волейболистками, которые недавно вернулись из Швеции, и позволить влюбленному легкоатлету погладить свое бедро. Она хотела еще выдать ему авансом страстный поцелуй, но побоялась, что увлечется и забудет о времени. А опаздывать, раздражая тем самым тренершу, было опасно. Тем более теперь, когда у той новая фаворитка.

Кстати, о фаворитках. Сногсшибательная Снежана пока еще не явила обществу свой божественный лик. Вчера, как ни ждала ее Маргарита, Ганина так и не пришла, нанеся своим прогулом больной удар по самолюбию тренерши. Вот уж Алина позлорадствовала!

Когда она вошла в раздевалку, там стоял невообразимый гвалт. Две полуобнаженные девицы яростно спорили, перебивая друг друга на полуслове. Суть спора Алина уловила не сразу.

— А я тебе говорю, это была она! — горячилась одна из девушек. — Больше некому!

— Ты че? Девица же выглядит от силы на двенадцать! — протестовала другая, впопыхах напяливая на худющее тело белый свитерок.

— А ты выглядишь на тридцать, но это ни о чем не говорит…

— Я на тридцать? — возмутилась худая. — Да я…

Тут Алина посчитала нужным вмешаться:

— О чем базарим, девочки?

— А? — обернулась на оклик одна из спорщиц. Увидев Алину, чуть злорадно улыбнулась и доложила: — Маргарита привела новенькую.

— Ту самую Ганину, надежду российского тенниса, — добавила вторая не менее злорадно.

— Смотри, Азарова, вытеснит тебя эта Снежана из Маргошиного сердца, — съязвила худая. — Не видать тебе тогда участия в «Кубке Москвы».

— Дура ты костлявая, — беззлобно огрызнулась Алина и, криво усмехнувшись, начала переодеваться.

Девчонки несколько секунд нетерпеливо мялись рядом, но, так и не дождавшись скандала, разочарованно побрели к своим шкафчикам.

Алина не спеша переодевалась, игнорируя пристальные взгляды. Она не собиралась показывать этим брызжущим ядом змеям свой испуг. А как бы они хотели увидеть Азарову паникующей, ох, как хотели… Но нет, не дождутся. Алина еще никому, а тем более завистницам, своих слабостей не демонстрировала. Пусть дуры думают, что Азарова — кремень-баба.

Алине оставалось только зашнуровать кроссовки, когда дверь раздевалки с грохотом распахнулась, и с порога раздался зычный глас Маргариты Эрнестовна:

— Девочки, прошу минуту внимания!

— Толпа юных теннисисток оживленно загудела.

— Да заткнитесь вы наконец!

В помещении повисла гробовая тишина, и тренерша удовлетворенно хмыкнула:

— Хорошо. Итак, представляю вам Снежану Ганину. Вы наверняка уже наслышаны об ее талантах и теперь можете убедиться в них лично. Снежаночка будет тренироваться вместе с вами. — И Маргарита вытолкнула на середину раздевалки девчушку в синеньких шортиках.

Алина, до сего момента занятая шнуровкой кроссовок, подняла глаза. Она была готова ко всему: к белокурой гриве, точеным скулам, голубым глазам, грации и женственности, — но все равно внутренне сжалась, когда взгляд ее постепенно взбирался вверх по стройным, очень изящным ножкам соперницы. Вот узкие бедра, плоский живот, талия, грудь… Позвольте, а груди-то как раз и нет, ну разве что намек на нее, размера эдак нулевого! Перед ней, застенчиво улыбаясь, стоял заморыш полутораметрового роста — худенький, плоский, угловатый, с меленькими чертами бледного личика и мышиным хвостиком на макушке…

И из-за этой недоразвитой кочерыжки Алина не могла спокойно спать? Из-за такой вот замухрышки она мучилась сомнениями? Из-за нее, корявой, тонкогубой, так плохо вчера играла? Да не смешите!

Азарова широко улыбнулась и шагнула навстречу:

— Привет, меня зовут Алина.

— Снежа, — тихо представилась Ганина и робко заглянула новой подружке в глаза. — Снежана.

— Очень приятно, — промурлыкала Алина и, отвернувшись на мгновение от Ганиной, презрительно покосилась в сторону приятельниц-завистниц. — Надеюсь, мы подружимся.

— Надеюсь, — строго отчеканила Маргарита Эрнестовна, остро посмотрев на Алину. Она понимала, что та затеяла какую-то игру — уж очень непривычна была ее приветливость. — А теперь за работу! — скомандовала тренер после паузы и, крутанувшись на пятках, вышла за дверь.

Как только Маргаритины шаги стихли, девчонки обступили новенькую и уже без всякого стеснения начали ее рассматривать. То, что они видели, им понравилось — как же, такую дурнушку в их команду взяли. Особенно ликовала тощая спорщица Тамара, считавшаяся до последнего времени самой неказистой в своей подгруппе.

— Ты чего, Ганина, в Москву-то приперлась? — не слишком приветливо осведомилась одна из девушек. — В Белоруссии что ли не игралось?

Снежана стушевалась. Но только открыла рот, чтобы вежливо ответить, как заговорила Алина:

— На дурацкие вопросы можешь не отвечать. — Она взяла новенькую за руку и вытащила за дверь. — И вообще не обращай на них внимания. Эти мымры и мне покоя не дают.

— Да? — распахнула свои маленькие голубые глаза Снежана. — А тебе почему? Я-то новенькая, со мной понятно…

— Завидуют, — пояснила Алина спокойно. — Моей красоте, твоим успехам.

— Да? — Ганина на секунду задумалась. А потом выдала: — Ну и глупо. Успехам завидовать глупо, потому что любой может добиться таких же, надо просто отдавать себя делу целиком. — Снежана слегка покраснела, видимо, разволновалась. — А красотой можно только восхищаться. Что ей завидовать?

— Как это «что?» — оторопела Алина. Она-то считала, что все женщины (особенно такие заморыши) зеленеют от зависти, глядя на ее фигуру, волосы, лицо. — Ведь фигура, в отличие от успехов, не приходит после долгих тренировок.

— Ну и что? — тихо, но очень уверенно и твердо, парировала новенькая. — Счастье не в красоте.

Тут Алина не выдержала и рассмеялась. Конечно, что еще может сказать такая страшилка? Ей-то наверняка с пеленок об этом твердили, чтобы у девчонки комплекс не развился.

— Может, ты и права, — легко согласилась Алина. Не спорить же с убогонькой, а то чего доброго расплачется. — Но вот если бы у меня были скулы, как у Софи Лорен, я бы была самой счастливой женщиной на свете.

— Но ты и так красавица! — вскликнула Снежана. И в голосе ее было столько восхищения, причем искреннего, без грамма зависти, что Алина умилилась.

На сей оптимистичной ноте они и закончили разговор. После чего отправились в спортзал.

Тренировка прошла прекрасно. Алина была в ударе: она божественно двигалась, не упускала подач, молниеносно реагировала, а еще успевала следить за Ганиной, игравшей на соседнем корте. И, надо сказать, игравшей так себе. То ли не обвыклась еще, то ли не пришла в форму. Удар, конечно, у девчушки был метеорный. Просто удивительно, как в такой хилой ручонке может таиться столько силы. Но реакция замедленная, движения вяловатые. Да и сама Снежана не производила впечатления — уж больно угловата, неказиста и мелка. Прямо мушка-дрозофила. А самое ужасное — хрюканье, которое она издавала при подаче. «Хх-рррр-у!» — то и дело неслось с соседнего корта, будто не карманная малышка там играла, а страдающий ожирением и одышкой пенсионер.

С тренировки Алина со Снежаной вышли вместе. Потоптались немного на крыльце, обменялись комплиментами. Но погода к долгим беседам не располагала, поэтому они уже собирались разойтись в разные стороны (Алина к метро, Снежана к троллейбусу), когда услышали громкий мужской возглас:

— Красавица!

Алина тут же обернулась, с ходу поняв, что зовут именно ее — Снежаночку-то даже в большом подпитии красавицей не назовешь. Тут же обнаружила в двух метрах от крыльца новехонькую «девяточку» и стоящего рядом с ней хозяина. Он был хорош собой, высок и молод, причем молод настолько, что факт владения «Жигулями» был тут же поставлен под сомнение — скорее всего, взял машину покататься у папы.

— Мальчик, тебе чего? — ласково спросила Алина.

Мальчик не ответил, жестом пригласив ее в салон.

— Это твой парень? — шепотом спросила Снежана.

— Нет, что ты… — стала отнекиваться Алина, но Ганина, не дослушав, вынесла вердикт:

— Симпатичный.

Алина пригляделась к незнакомцу повнимательнее и согласно кивнула.

— Да, ничего.

— А как его зовут?

— Понятия не имею.

— А это его машина?

— Черт его знает.

— Красивая.

— Да ладно, — хохотнула Алина, — скажешь тоже. «Жигуль» обычный. Вот у моего Эдика тачка, так тачка — «бээмвуха» прошлого года выпуска. Металлик. Белый салон. — Алина закатила глаза, вспоминая красавицу-немку. — А это просто консервная банка.

— У моего парня и такой нет, а он страстно мечтает о машине, — тихо проговорила Снежана и вздохнула.

Алина от удивления разинула рот — у тощей кочерыжки есть парень! Ничего себе! До чего же мир-то докатился, что на эдакое колченогое безобразие кто-то польстился.

— Детка, да что же ты ничего про него не расскажешь? — воскликнула Алина. — Кто он? Откуда? Давно ты с ним встречаешься?

— Недавно, всего две недели. — Снежана засмущалась. Стыдливая краска залила щеки. — Но я его уже очень люблю и хочу за него замуж.

— Понятно, — нейтрально проговорила Алина, насилу удержавшись, чтобы не съязвить, не обронить что-нибудь вроде того, что все дурнушки жутко романтичны. — А он красивый?

— Мне кажется, да.

«Ага, — мысленно фыркнула Алина, — наверняка чуть лучше обезьяны. Да еще и беден, раз паршивенькую тачку купить не может. И тупица, как пить дать…».

Она склоняла Снежаночкиного жениха, не желая признаться себе в том, что ее задело и даже раздосадовало известие о его наличии в жизни невзрачной девчушки. Она-то думала, что дурнушка Ганина одинока и несчастна, и тогда ее успехи легко объяснялись бы — что еще делать убогонькой, раз личной жизни нет? А оказывается, все у нее в ажуре. И в спорте, и в любви…

Несправедливо!

— Алин, он тебя зовет, — шепнула Снежана Азаровой на ухо. — Иди.

— Да, пойду, пожалуй, — решительно кивнула девушка.

— Вы ведь знакомы, да? А то, смотри, к незнакомым садиться опасно…

— Расслабься, девочка, это паренек из моей свиты. Мой вассал.

— Но ты же имени его не знаешь…

— У меня таких с десяток, всех имен не упомнишь, — надменно выдала Алина и даже сама себе поверила. И решительно направилась к машине.

Вообще-то у нее не было привычки садиться в автомобили незнакомцев, но не могла же она потерять лицо перед… перед королевой замухрышек. Пусть знает, кто тут истинная королева! Пусть чернеет от зависти! Пусть подавится своими победами! И катится к чертям со своим женишком!

5

В тот же послеобеденный час, но две неделя спустя, Алина вновь садилась в машину к мужчине. На сей раз и машина, и мужчина были другими. Вместо «Жигулей» — «БМВ», а юного красавчика заменил потасканный Эдик. И отъезжали они не от крыльца родной спортшколы, а от заднего хода комплекса. Но самое главное — Алина чувствовала себя не королевой, а жалкой и ничтожной нищенкой. Неудачницей.

А ведь всего два часа назад ей казалось, что целый мир лежит у ее ног…

— Ты в порядке? — заботливо осведомился Эдик, поправляя на ее груди ремень безопасности.

— Нет, я не в порядке, — прошептала Алина и шмыгнула носом.

Наконец-то она может поплакать. Прорыдаться вдали от участливых глаз… Отгородиться серебристым металлом автомобильного корпуса от всепонимающих улыбок. Спрятаться от доброжелательных рукопожатий…

— Я неудачница! — выкрикнула Алина, не замечая льющихся по лицу слез.

— Перестань, деточка. Подумаешь, не выиграла Кубка… — ласково замурлыкал Эдик, вытирая ее слезы. — Да я тебе таких дюжину куплю. Хочешь?

— Ты ничего не понимаешь! — зло выкрикнула девушка, отбрасывая заботливую руку от своего лица.

Все у этих новых русских просто — не выиграл, так купил. Но талант не продается. Как и удача. И везение. Их не купишь, не выклянчишь и даже не вымолишь!

Не вымолишь, хоть разбей лоб об пол, отвешивая поклоны всем известным богам…

Алина верила, что с судьбой-злодейкой можно договориться. Задобрить ее жертвоприношениями — диетами, витаминами, тренировками. Ан, нет, не вышло. Приперлась из Австрии какая-то Дженифер Моран, некогда первая, а ныне сто первая ракетка мира, и вырвала столь ожидаемую, выстраданную и вымоленную победу из Алининых рук.

Вырвала в финале. И теперь именно она, Дженифер, сверкает фарфором зубов в объективы фотоаппаратов, лепечет благодарственную чушь в микрофоны, целует кубок и посылает воздушные поцелуи толпе. А что же Алина? А Алина убегает от чужого счастья с такой бешеной скоростью, с какой вор покидает место преступления. Конечно, Алина могла бы остаться, она даже обязана была это сделать, ведь и ей предназначалась порция славы, но — не смогла.

Быть второй — что может быть хуже? Разве что быть последней.

Алина вспомнила, как убегала с корта, когда проиграла последний сет, как мчалась по коридору, и из ее груди вырывались то ли всхлипы, то ли стоны… как стояла в раздевалке, привалившись потным затылком к стене, и что есть силы сжимала голову уставшими руками…

Потом в помещение ввалилась толпа: девчонки, мальчишки, Маргарита Эрнестовна, мама, Снежана со своей участливой бледной мордой. Все делано радостные, оптимистичные. «Ты была великолепна, хороша… Ты бы могла выиграть, но слишком сильная соперница… Не твой уровень…»

Какой к черту уровень? Какая соперница? Старая перечница, рассыпающаяся от травм ветеранка, вот кто она, эта Дженифер! И дело-то, по сути, не в ней, а в том, что Алина проиграла, хоть и выложилась для победы. А значит, не все в жизни идет по ее, Алининому, хотению… Да еще Маргарита так спокойно встретила ее поражение, будто ничего другого от своей воспитанницы и не ожидала. Конечно, Азарова не Ганина, она может быть только второй. И ее удел размазывать сопли, слушая неуместные комплименты двуличных приятельниц в то время, как какая-то счастливая арийская корова прыгает от счастья, тряся своим тридцатилетним задом перед носами судей.

Вот поэтому Алина и сбежала.

— Успокоилась, козочка моя? — после долгой паузы осведомился Эдик.

— Ме-е-е, — проблеяла Алина раздраженно. Сколько раз она просила его не называть ее «козочкой». Как, впрочем, и «рыбкой», и «птичкой» тоже.

— Куда поедем? — совсем не обиделся Эдик.

— В кабак, — буркнула она.

— А не лучше ли в мотель? — игриво промурлыкал вечно озабоченный Эдичка. — Секс лучше всего снимает стресс…

— Да забудь ты хоть на минуту о своей мошонке! — разозлилась Алина.

— Хорошо, не кипятись.

— Ладно, ладно, не буду. Только и ты не начинай…

Несколько минут они ехали молча. Алина, насупившись, смотрела в окно, а Эдик на нее. Ему нравилась эта капризная, надменная, избалованная девчонка. Ох, как же она ему нравилась! Даже вот такая — с покрасневшим носом и злым взглядом. Все равно прекраснее и желаннее ее не было для него в мире женщины.

— Эдюша, — вдруг прервала Алина молчание, — а поедем за город, а? Посидим на берегу реки.

— С чего вдруг?

— Мне надо подумать.

Эдик удивленно воззрился на свою спутницу. Подумать? Эта прекрасная стрекоза умеет мыслить? Не только порхать по корту, сверкая попкой, не только строить глазки и «динамить» мужиков? Вот уж не ожидал.

— Девочка моя, я отвезу тебя туда, куда ты скажешь, — заверил он Алину и развернул машину. — Но сначала заедем в магазин, купим шампанского…

— Коньяка. Я хочу коньяка.

— Но ты же не пьешь, — удивился Эдик.

— Сегодня пью.

Когда через полчаса они выезжали на шоссе, в багажнике стояла корзина с коньяком, фруктами, шоколадом и любимыми всеми новыми русскими омарами, которых заботливый официант одного модного ресторана сложил в пластиковое ведро и накрыл полотенцем.

Они ехали молча, размышляя каждый о своем. Эдик предавался мечтам, как подвыпившая девушка отдастся ему под сенью лип, а Алина прикидывала, стоит ли ей уводить своего ухажера из семьи. Раньше она не задумывалась над этим, считала, что Эдик, будь тот хоть трижды миллионер, ее не достоин. Как же, она ведь будущая звезда, а он всего лишь нувориш, бездарный выскочка, к тому же весьма непривлекательный. Но сегодня Алина почувствовала себя такой незащищенной, такой ничтожной, так испугалась за свое будущее, что Эдик показался единственным человеком, способным подарить ей уверенность и покой.

— Дорогой, ты любишь свою жену? — ни с того ни с сего вдруг брякнула девушка.

— Что? А, жену… Ну, я ее уважаю.

— Понятно, — кивнула Алина.

Ей и вправду все стало ясно. Уважает — это плохо. Значит, бросать ее не собирается — как же, столько лет вместе, троица придурков растет, имущество опять же делить придется… Да, ладно, ерунда. Если она, Алина, захочет, примерный семьянин Эдуард Петрович бросит свою грымзу как миленький. Алина, правда, еще не решила, нужно ли ей, чтобы бросил, но обязательно решит в ближайшее время.

Алина умиротворенно откинулась на спинку сиденья. Нервы ее немного успокоились, воспоминания притупились, а перспектива скорой войны за богатого мужика взбодрила. Эдик, исподтишка наблюдавший за девушкой, довольно улыбнулся. Отошла! Слава тебе, господи. Значит, сейчас опять мурлыкать начнет, кокетничать. И, быть может, даже позволит погладить свою нежную грудь. «О! — Эдик зажмурился. — Эта девичья грудь… Гладкая, бархатистая, увенчанная маленьким, как горошинка, соском…». Стоило ему только представить ее, как он возбуждался до такой степени, что даже его толстая уважаемая жена становилась желанной. Именно на нее, целлюлитную сорокапятилетнюю супругу, обрушивал свое вожделение исстрадавшийся по красивому молодому телу Эдуард Петрович. Он гладил дряблые ляжки жены (сколько раз ей говорил — запишись в спортзал, сядь на диету, сходи на массаж — все без толку!), а перед глазами стояли стройные длинные ноги юной спортсменки…

— Алиночка, — прохрипел вдруг мужчина и резко дал по тормозам.

Машина, возмущенно рыкнув, остановилась. Алина дернулась вперед, охнула, больно ударившись коленкой о приборную доску.

— Сдурел? — взвизгнула девушка.

— Да. Сошел с ума. Из-за тебя. — Он рванулся к ней. Сгреб в охапку. Зарылся лицом в ее длинные русые волосы и забормотал что-то неразборчивое.

Алина поморщилась, но не отстранилась. Пусть полобзает ушко, если ему так хочется. Пусть и шейку чмокнет, не жалко.

Но Эдик невинными поцелуями ограничиваться не пожелал. Нервно дрожа, он начал гладить Алинину шею, затем, распахнув куртку, перешел на ключицы, плечи. Лихорадочно, торопливо содрал с нее шарф, расстегнул олимпийку. Увидев под кофтой белый кружевной лифчик, охнул и припал губами к чашечке.

Алина с вялым любопытством наблюдала за действиями Эдика. Эк его разобрало-то, беднягу, аж трясет всего… Ну да ладно, пусть потешится. Алина поудобнее расположилась в кресле и погладила прыгающий перед глазами лысоватый затылок. Ласка возымела действие — Эдик с новой силой начал мять ее грудь, а через несколько секунд стал сдирать бюстгальтер. Когда застежка поддалась, и лифчик упал Алине на колени, перед Эдиком предстало поистине великолепное зрелище: два безупречных полушария с нацеленными на него сосками вздымались в такт прерывистому дыханию девушки.

Эдик застонал громче и закрыл глаза. Но даже так он видел два круглых, спелых персика. И родинку на ключице. И плоский животик. А какие красоты таили в себе застегнутые джинсы…

Окрыленный успехом, Эдик решился. Вот и молния на брюках, вот и трусики, а под трусиками…

— Двадцать первого ноября, — вдруг раздалось над его ухом.

— А? — ошалело поднял голову Эдик. Он не понял, будучи весь во власти желания.

— Двадцать первого ноября, — спокойно повторила Алина. — Я буду твоей в день твоего рождения.

— Но… — Голос его дрожал, как и руки, как все мышцы.

— Двадцать первого, — отрезала Алина. Потом, деловито запахнувшись, скомандовала. — А теперь поехали. Омары стынут.

6

Алина лежала на кровати в своей комнате и с серьезным видом разглядывала картинки в книге под названием «Камасутра». Книга не воодушевляла, не вдохновляла и не рождала сексуального возбуждения. Особенно разочаровывал текст… Сначала Алина продиралась сквозь частокол символов типа «просверленной жемчужины» или «возведенной пушки», а потом, когда уяснила, что под пушками и жемчужинами подразумевается, не могла отделаться от впечатления, что изучает не трактат о любви, а пособие по эксплуатации какого-то электроприбора.

Странице на двадцатой Алина перестала вчитываться в древнюю лабуду, ограничилась изучением картинок. Но и они разочаровали. Вот взять, например, эту, на которой женщина и мужчина совокупляются в немыслимой позе на лоне природы. Что здесь может быть сексуального? Уж не тонюсенький ли орган мужика или неестественно вывернутые ляжки его партнерши? Одно на картинке хорошо — природа. Да еще два тигра на заднем плане. Но Алина не для того выпросила у одного знакомого трактат, чтобы флору и фауну Индии изучать, а для ознакомления с процессом… э… так сказать… занятий любовью. Ведь недалек тот день, когда этой самой любовью (тьфу ты, придумают же!) ей придется заняться (тьфу еще раз) с сексуально озабоченным Эдиком…

— Алина, — раздался совсем рядом мамин голос, — тебя к телефону.

Алина вздрогнула и молниеносно накрыла книгу подушкой.

— Что читаешь? — поинтересовалась Галя, которая, оказывается, неслышно вошла в комнату, пока дочь размышляла о наболевшем.

— Так, — замялась Алина, — учебник один.

— Учебник? Зачем? Уж не в институт ли поступать собралась? — радостно ахнула мама.

— Нет, мутер, это такой учебник… ну… который жизни учит.

— Дейл Карнеги, что ли?

— Ага, — быстро согласилась Алина, понятия не имевшая, кто такой Карнеги. — Он, родимый.

— Вот и хорошо, доченька, его полезно почитать.

Алина смиренно покивала, втихаря вытащила дурацкую «Камасутру», сунула ее под халат и только тогда спросила:

— А кто там звонит?

— Что? — Матушка, видимо, уже забыла, зачем зашла в комнату дочери. — А-а, кто звонит?.. Снежаночка.

— Естественно, кому еще взбредет в голову трезвонить ни свет ни заря, — пробубнила Алина, вылезая из постели.

Пока она нехотя брела в прихожую, мысли, до сего момента занятые только Эдиком и скорой дефлорацией, метнулись в другом направлении. Алине подумалось, что именно «добрую самаритянку» Снежану ей хотелось придушить больше, чем всех остальных своих товарок. И почему, интересно? Ведь Ганина искренне сочувствовала Алине, когда арийская корова обскакала ее в финале. Только Снежана не таила злорадную улыбочку, говоря успокоительные слова, и именно она была уверена, что Алина достойна победы. Может, как раз поэтому ее и хотелось придушить? Ведь нельзя же быть такой безупречной…

— Алло, — пропела Алина в трубку, ничем не выдав своего кровожадного желания.

— Привет, — послышался в ответ тихий голос Снежаны. — Как дела?

— Замечательно, — отрапортовала Алина.

— Правда?

— Правда, — бодро ответила Азарова. В конце концов, прошло уже три дня с того провального соревнования, и любая, даже самая истеричная особа женского пола должна смириться с поражением. Алина, конечно, не смирилась — она не могла так быстро принять свой провал, — просто не собиралась плакаться этой сердобольной курице на свою жизнь. — Кстати, ты чего звонишь так рано?

Конец ознакомительного фрагмента.