Усилители смысла

Владлен Лядский, 2020

Когда во что-то запрессовано много смысла, то оно начинает пытаться жить собственной жизнью. Особенно, когда этого никто не видит. Давно не видит. А потому на дальних перегонах без чертовщины ну никак не обойтись.

Место второе. Становой хребет

Второй посмотрел на него, подумал и сказал:

— Ты ведь видел паутину? Ощущал прикосновение к коже? Бежал, всё больше увязая?

Пятый посмотрел на сухие стволы деревьев, с ободранной корой и пожелтевшей листвой в середине лета. Стволы частично перекрывала подстанция, но зачем в лесу подстанция? Особенно если к ней не подходят провода. Покрыта несмываемой краской того же густого зелёного цвета, который… дальше память обрывалась. Мысль перебила паутина… меж стволов опять что-то блестело на грани видимости… Пятый помотал головой и стал смотреть в другую сторону. Второй чуть сжал поручень, пальцами осыпая отсохшую краску.

— Со мной было то же самое.

— Ну чем-то же оно кончилось это самое. Дальше-то что было?

— Дальше я проснулся в холодном поту в три часа ночи и до утра убеждал себя, что пауки не такие страшные и с ними можно договориться.

Пятый развернулся — Второй чуть улыбался, что было ему несвойственно, но продолжать тему не собирался. Тогда Пятый отодвинулся от опасного края, от которого не спасают поручни и попытался подтянуть ноги. Разгорячённый ветерок неприятно попадал в глаза, суша их.

— То есть ты знаешь это место?

— Это? Это я не знаю. Но оно очень похоже на тот город, в котором я родился.

— Похоже? А может он?

— Мы идём без карты, но даже в таком случае он должен быть за тысячи километров отсюда. А я не настолько криворукий штурман.

— Но ты здесь ориентируешься.

— Я слышал, что у него были города-побратимы. Строившиеся по тому же проекту, разбросанные по всему Союзу. Видимо, нас занесло в один из таких клонов.

— Так ты можешь объяснить толком, что здесь происходит?

— Толком? В нашем весёлом мире? — удивительное дело, Второй разсловоохотился настолько, что снизошёл до подробных объяснений — я знаю только то, что это место имеет потрясающее сходство с городом моего детства — раз, и что в нём происходит неведомо что, преследующее меня долгое время в видениях — два.

Они стояли на странном перекрёстке. Вниз шла широкая лестница в пять ступенек, за которой после бетонного пятачка начиналась дорога, разделённая пополам узким газоном. Правый тротуар был почему-то существенно шире, почти как дорога. Левый — вполне себе обычный узкий тротуар вдоль дома, потом вдоль невысокого просвечивающего забора.

Влево серпом уходила дорога вдоль глухого бетонного забора, когда-то белого, а сейчас — посеревшего от носимой по улицам пыли. От дороги в низину, усаженную деревьями, уходила лестница, разделённая посередине уступчатым ярусом.

Вправо шла прямая дорога примерно туда, откуда они пришли — к железной дороге. Пятый вспомнил этот просвет между домами — как раз перед этим странным домом с наружными лестницами, на котором заканчивался этот странный город. Слева какая-то посадка, постепенно сужающуюся вдаль, справа — набережная с поваленными и погнутыми перилами, когда-то отделяющая гуляющих от водной глади. А сейчас — источник металлолома для реднека с атрофированной совестью.

Пятый поёжился и повернулся к озеру спиной. Второй мрачно изучал развилку.

— Так куда пойдём?

— Влево мы не пойдём — Второй скривился, показав, что это направление ему крайне неприятно.

Пятый молча ждал продолжения.

— Хоть прямо, хоть направо — выйдем примерно к одному месту.

— А может, через дворы?

Второй рывком оказался возле Пятого, и ухватив того за плечо, насквозь проткнул взглядом.

— Ни при каких обстоятельствах. Мы. Не пойдём. Через дворы.

Пятый несколько растерялся, а потом обиделся и сбросил руку:

— Ты чего взъелся?

Второй отвернулся, ссутулился и промолчал. Пятый недовольно посмотрел ему в спину.

— Тогда прямо пойдём.

Второй убрал руки в карманы. Видно было, что никакой вариант его не устраивал. Он бы сейчас с радостью оказался бы где-нибудь ещё. Но он взял себя в руки и медленно спустился по лестнице. Пятый понял, что потерял инициативу.

Второй нарочито шёл посреди дороги. Видно было, что ему это непривычно, пару раз его сносило к обочине, но он силой возвращал себя обратно. И старался смотреть строго прямо. Пятый решил не вдаваться в его чудачества и поглядывал по сторонам.

Здание за дырчатым забором оказалось вполне себе уютным и, судя по качелькам-каруселькам — детским садом. Правда, давным-давно закрытым.

Справа между домами образовался проезд, ведущий куда-то вглубь микрорайона. Пятый насчитал в ряду шесть корпусов, потом бросил эту затею.

Слева пустое пространство оттеснило здание от дороги с неведомой целью. Невысокое четырёхэтажное здание, крашеное нелепой канареечно-жёлтой краской, из-под которой проступал розовый колер…

— Что за чёрт?

Второй повернулся, скрючив руки наподобие когтей. Пятый потыкал рукой в голую и высохшую улицу:

— Здесь только что всё было зелено. Густые такие деревья — весь тротуар закрывали. И хорошо так, прохладно. И вода журчит.

Второй с усилием разжал руки и произнёс с горечью:

— Раньше весь город был таким.

И резко прибавил шаг.

Через пятьдесят метров они вышли на перекрёсток. Пятый с удивлением ощутил под ногами относительно свежий асфальт. Да и сам проспект явно носил следы ухоженности — во всяком случае, трава на разделяющем газоне ещё была зеленовата, а ёлки…

— Не ёлки, арчи — вмешался в его мысли Второй.

Арчи явно не так давно подстригали, придавая им форму волчка. Пятый оглянулся, ища Второго. Тот сидел посредине перекрёстка, возле ливневой решётки и мрачно шевелил скулами. Ветер усилился и теперь отросшие волосы веяли над головой степным ковылём. Горьким, редким и также присыпанным пылью.

Пятый подумал, что надо бы поинтересоваться.

— А куда мы, собственно, идём?

Второй помолчал, потянулся назад, достал из бокового кармана рюкзака стебелёк душистой травы, прикусил и задумчиво прищурил глаза.

— На выход из города. На какой-нибудь из семи, про которые я знаю. Но к ним ещё надо пройти. При этом то и дело происходит что-то непонятное. Причём в тех местах, где оно должно произойти.

— Что ты имеешь в виду?

Второй поднялся, отряхнулся и перешёл под куцую тень от дерева. Места там было маловато, так что ему пришлось искать место между ветками, куда он бы полностью влез. Стебелёк он выплюнул и теперь задумчиво обрывал узкие полоски шелушащейся коры.

— В тихом омуте черти водятся. В городском озере под мостом, говорят, утонуло несколько мотоциклистов. Власти даже потом в это место бетонную пробку всадили — чтобы никому прыгать неповадно было. Слева был Нижний парк. Хорошо оборудованный парк культуры и отдыха. Карты, американские горки, замок маленький со рвом. Летний кинотеатр, прочие удобства помельче. Прекрасное место для культурного отдыха, верно?

Пятый вспомнил, как он бежал между деревьями, убегая от паутины, и его передёрнуло. Второй невесело улыбнулся:

— Вот поэтому мы той дорогой и не пошли. Там километра полтора по извилистому серпантину. И всюду — крутой склон вниз. Но уже без ограждений. Нас бы стянуло вниз — с третьей или четвёртой попытки. Но утянуло бы точно — к гадалке не ходи.

— И что было бы дальше?

Второй состроил ещё более невесёлую улыбку:

— У нас нет подопытной обезьянки, чтобы это проверить. А проверять самому — я давно не герой.

Пятый подумал. У него было много вопросов, но Второй вряд ли на них бы ответил. Хотя бы потому, что не знал удовлетворительного ответа. Пятый перебрал весь список и задал завершающий вопрос.

— Тогда куда мы сейчас?

Второй вылез из-под дерева и сощурился, попав под солнечные лучи.

— Ну влево нам точно не надо. Слева будет военная часть, справа — жилой массив. Через пару кварталов начнётся частный сектор, и в итоге мы опять упрёмся в железку.

— Ну и прекрасно. Там вроде какие-то поля были.

— А за ними глухомань непроглядная даже в более-менее живые времена — Второй как отрезал.

Впрочем, Пятый достаточно давно его знал, чтобы понять, что это направление Второй почему-то очень боится. И боится давно.

Второй вздохнул и продолжил:

— Прямо — между военчастью и больничным городком. Далее за стадион влево и вниз. Если никуда не дернёт, можно выбраться к определённому историческому… — тут Второго опять заклинило и он широко расставил руки, пытаясь вспомнить последние сказанные слова.

Пятый с сомнением смотрел прямо. Два параллельных забора немного забирали вправо, выгибаясь дугой, чтобы через километр уйти вниз по холму.

— А если влево?

— Дальше по протоколу? Жилые и общественные здания. А сразу за Домом Быта начнётся промышленный район. И чисто гипотетический выход за пределы города.

— А почему гипотетический?

— Потому что нам один раз уже не дали до него дойти. И места там глухие. Да сам увидишь.

— Бред какой-то. Я о том, что вокруг происходит.

Второй помолчал, зажёвывая очевидную фразу.

Пятый подавил в себе вспышку глухого раздражения и повернулся так, чтобы не видеть Второго даже краем глаза. Под таким палящим солнцем залезть даже под полосатую тень было весьма неплохой идеей. Вот только где ж её взять, если по газонам ногами не ходить? Разве что под козырьком у какого-нибудь здания.

На площадке стоял огромный остановочный павильон — весь насквозь застеклённый удивительно чистым стеклом, за которым виднелись составленные попарно скамейки. Хорошее место для того, чтобы дождаться своего автобуса.

За остановкой угадывалась стенка подземного перехода. При совершено пустой дороге это было как-то…

— Ты там долго?

Пятый резко повернулся, в глазах мелькнули цветные пятна. Он заморгал, дожидаясь, пока не проступят слёзы. Второй стоял рядом и расфокусированно смотрел ему куда-то за спину.

— Пойдём или как?

Пятый криво кивнул и повернулся обратно. Там всё было по-прежнему — странное угловатое трапециевидное здание, чья передняя часть была почти полностью забрана синими стеклянными квадратиками. Слева и справа от этого… окна, угадывались две лестницы, одна — парадная, вторая, сбоку здания — запасная.

Подчёркивая важность здания, её полукругом обхватывало пустое пространство, ограниченное массивными поручнями, расцепленными в нескольких местах, чтобы дать место пешеходным дорожкам.

Через дорогу всё так же стояло какое-то заброшенное двухэтажное здание с изуродованным высоким забором. Видимо, когда-то он был просвечивающим, но потом кто-то решил, что грубый шлакоблок с неровными мазками бетона будет выглядеть лучше, чем то, что было видно через забор. Пятый посмотрел поверх забора — там торчало несколько древесных верхушек.

Он вспомнил, что надо было куда-то идти. И пошёл. Скоро рядом оказался Второй. И что странно — хоть проспект (для улицы дорога была широковата, да и массивный газон между полосами всё-таки) и был совершенно прямым, Пятый не мог разглядеть подробности дальше квартала.

Идти было сильно неуютно — внутри всё ещё сидела дрожь от недавних происшествий. Пятый покопался в памяти и сказал в пространство:

— Ты говорил — идти по протоколу? Что это значит?

Секунд через пять сбоку раздался звук лопающегося пузыря — Второй пришлось напрячься, чтобы расцепить слипшиеся губы.

— Когда наступила независимость, у верховной власти появилась потребность регулярно осматривать владения. Но поскольку новая власть хочет видеть блеск, а не нищету, она предпочитает осматривать только положительные отрезки. Поэтому оставшиеся силы благоустройства стягивались к этой оси.

Чувствовалось, что Второму совсем не хочется говорить, но он вынужден. Иначе будет ещё противнее.

— Неужели так часто наезжала?

— Раза три-четыре в год.

— Как-то многовато для небольшого города.

— Просто здесь один аэропорт на всю округу. Что, впрочем, не мешало верховной власти регулярно по приезду ночевать на партийной фазенде тут неподалёку.

— В твоём голосе слышится предубеждение. Он тебе чем-то насолил.

Второй резко остановился, будто налетев на стену. Сжал кулаки и с усилием сглотнув комок, он неприятным голосом сказал:

— Я не хочу об этом говорить.

Пятому сделалось немного стыдно — он явно угадал в больное место Второго. Такое уже не раз случалось — при нём можно было часами говорить на провокационные темы, и Второй даже ухом не вёл, но иногда взвивался на ровном месте, когда его и пальцем не трогали. Пятого этого вначале раздражало, потом стало несколько забавлять. Несинхронизированный ассоциативный ряд. Хорошее словосочетание, которое он когда-то вычитал в какой-то умной книжке.

Справа всё так же тянулся невнятный забор, прерываемый зданиями официального вида. Но из-за широких клумб и тротуара он как-то терялся и выглядел уже скорее логичным разделением между районами, чем средством ограничения пространства. Но смотреть в ту сторону всё равно почему-то было неприятно.

С другой стороны всё было несколько повеселее — там стояли жилые дома и из каждого то и дело торчал широкий вход, явно не предусмотренный начальной конструкцией. С широкой лестницей и общим изменением придомовой земли — решётчатые заборы, плитка, фонари…

Второй посмотрел в ту же сторону:

— Эпоха первоначального накопления капитала. Уж не знаю почему, но она всегда начинается с открытия точек общепита и ларьков с товарами. Эдакие первые сигналы капитализма. А поскольку их внедрение не предусмотрено окружающей обстановкой, её приходится адаптировать силой. Многие стопорятся ещё на этом этапе. Но некоторые пробиваются до торжественного или не очень открытия. Но тут возникает проблема — на одно заведение приходится от силы десяток посетителей. Времена-то смутные, у населения не очень с финансами и есть оно предпочитает дома. Но в бизнес-плане дельца такого не предусмотрено. Хотя бы потому, что о существовании такого документа он чаще всего даже не подозревает. Поэтому он разоряется. Рано или поздно, но неизбежно. На его обустроенное место приходит другой, открывает свою кафешку или магазинчик, после чего тоже разоряется. А если нет — его успешному примеру следуют, открывают неподалёку нескольких клонов и разоряются уже кучкой, потому как один покупатель двух торгашей не вынесет.

Пятый представил себе эту картину и улыбнулся. Второй продолжил:

— Мда. Конечно, со временем нарабатывается некий социально-инфраструктурный гумус, на котором растут уже многолетние экономические единицы, но шрамы от первых попыток колонизации ещё долго торчат из пейзажа. Особенно в малолюдных местах.

Пятого раздражала эта его черта — Второй иногда комментировал то, о чём его не спрашивали. И часто не отвечал на вопросы, даже заданные прямо.

Забор слева неожиданно отпрыгнул назад и даже потрудился выдавить из себя что-то вроде ворот. А перед ним разлеглось то, что заставило его так прогнуться — упавший бетонный комод явно общественного здания. И архитектурные излишества на фасаде только подчёркивали это впечатление.

Второй продолжал трепаться:

— Самое неприятное, что после первого этапа распределения капитала у его носителей начинается потребность в окультуривании самих себя. Доморощенное меценатство с прицелом на дальнейшую прибыль. На этом этапе сыпется оставшееся большинство, потому как настоящий покровитель искусств формируется не ранее второго поколения. В худшем случае коммерция разрывает свою культурную оболочку и выглядит оттуда особо мерзко. В другой крайности — коммерция выглядит столь убого на фоне своего симбионта, что дела в принципе не могут задаться. В большинстве этот союз не скрывает своей вынужденности, и по мере нарастания благосостояния разделяется и возвращается к первоначальным целям. Вот в этом, здании, например, был ресторан. Говорят, очень даже приличный. В нём культурно отдыхала вся всплывшая пена города. Его потом долго и трудно оттуда выдавливали. И в борьбе единства противоположностей дитё выплеснули вместе с купелью. Ресторан не имел других конкурентных преимуществ, кроме как культурного местоположения. Хлеба и зрелищ, так сказать. А театр — это такое культурное явление — может существовать только при определённом уровне материальных излишеств. В общем, он надолго порузился в полураз…

— А там прохладно? — от пустопорожнего разглагольствования Второго уже начинало свербеть под черепом.

Второй приостановился, почесал в затылке:

— Если никто окна не забыл закрыть — приемлемо.

— А давай зайдём, а то от жары уже голова раскалывается. Посидим, переждём?

— Ну попробуй, а я за тобой.

Пятый поднялся по цементным ступенькам, прошёл мимо бетонных клумб, об которые так удобно биться коленом и двинулся к центру здания, где между витринными стёклами были зажаты входные двери. Даже слишком узкие для такого помпезного фасада.

Холл был пуст. Гранитные полы с непонятным узором не помешало бы протереть, шторы, прикрывающие гардеробную от посторонних глаз — постирать, а фотографии и зеркала на стендах — обновить. Но в целом было лучше, чем можно было ожидать. Он оглянулся назад — в спину светило слишком яркое солнце. Можно было спрятаться от него за одной из колонн, но это была бы полумера. Можно было забраться и поглубже.

Боковая высокая железная дверь в служебные помещения как-то не привлекала. А вот сдвоенные двери в зал выглядели перспективно — они наверняка хранили темноту и прохладу. Пятый с усилием потянул на себя створку и она нехотя, но бесшумно подалась. Он тихо вошёл внутрь, осторожно подтянув за собой дверь.

Зал был полупустой, а свет ещё не был погашен — значит, ещё ничего не началось и тех, кто на сцене, можно не стесняться. Он поискал глазами место получше, но всё, что ему нравилось, уже было занято. Осторожно ступая по скрипучему паркету, он пристроился с краю ряда. Но едва он разместился так, что было если не удобно, то хоть терпимо — (маленькое красное кресло было со слишком шершавой обивкой, а с узких деревянных подлокотников руки соскальзывали обратно на ноги), его тут же согнала группка сварливых дамочек. Протиснуться мимо него им было никак, поэтому пришлось встать.

Он должен был выйти на сцену, из-за него не начиналось действо. Он плохо помнил роль, без грима было не обойтись, но без костюма было никак. Костюмер опять не донёс его до гримёрки, оставив висеть на раскрытых дверях, отделяющих цеха от администрации. Возвращаться длинным путём было бы слишком глупо. Да и по ближней лестнице выйти не в роли — значит разрушить образ. Но если… покинуть здание сразу и войти вновь с главного входа? Войти как все, и в полутьме пройти на сцену. Это не позор, это смелое решение, единство человека и народа…

Он потянулся, чтобы дотянуться до верхней ручки окна. Рама набухла и открылась лишь после сильного рывка. Он подобрал фалды сюртука, чтобы не испачкать его чёрное сукно, выдохнул и вымахнул из окна. Бетон боковой площадки надвинулся и больно ударил в неудобные подошвы реквизитной обуви.

Обтряхиваться было уже некогда, спектакль вот-вот мог сорваться, если уже не…

Пятый понял, что в упор смотрит в чьи-то нарисованные глаза. Они были чёрно-белые и без конкретно выраженной мысли. Точнее, мысль была, но вот уверенно её сформулировать он бы не взялся.

А ещё у него болела ушибленная нога.

Пятый отхромал на пару шагов, и стало видно, что глаза принадлежат женщине средних лет в платке со слегка приоткрытым ртом. Она была нарисована на большом куске фанеры, воткнутом на место разбитого окна. На скромных дверях, как-то теряющихся на фоне витражных окон во весь фасад, висел квадратный амбарный замок. Двери давно не красили, а витражи были в трещинах от давних повреждений.

— Отдыхаешь? — поинтересовались сверху. С края крыши свешивалась чья-то взлохмаченная голова.

— Просто курорт. Не хочешь присоединиться?

— Да уж стоило бы.

Голова утянулась за обрез. На крыше липко защёлкало. Позже застучали подошвы по металлу вместе с невнятным шипением — прогретая солнцем пожарная лестница была восхитительна на ощупь.

Пятый дохромал до края здания и заглянул за поворот. Чтобы добраться до входных дверей, Второму пришлось спуститься по лестнице чёрного хода и перелезть через стопки уложенных друг на друга бетонных плит. Такими же была выстлана прогулочная набережная у озера. Но зачем они были нужны здесь, где всё было забрано в асфальт и цемент?

Второй проследил взгляд Пятого и развёл руками:

— Сколько помню, они здесь лежат. Не пройти, не проехать. Так-то не важно, а вот если праздник… обходить с плакатом было очень неудобно. Приходилось подавать снизу, а это такой весёлый гембель — навязывать лозунг по сапогу да под ветерок. Мда.

Второй нервно отряхнулся — спереди он был густо измазан белёсой пылью. От него поднялось едкое облачко. Запах был настолько резким, что Пятый несколько раз чихнул.

— Ну хоть что-то не изменилось. Пыль массовой культуры всё так же отравляет попавший в неё организм. Ну, двинули? Или ты хочешь посмотреть ещё один спектакль?

Пятый оглянулся на нарисованную женщину.

— Да ну лесом! В жизни не видел более бестолкового представления.

Они спустились по широким ступеням на удивительно чистый тротуар. Даже канавы выглядели настолько чисто, будто их тщательно прометали каждый день. Второго это обстоятельство почему-то не удивляло.

За дорогой, под раскидистым деревом стоял павильончик. Пространство вокруг него было окружено условным заборчиком. У задней стенки павильончика стояли ящики со стеклотарой. За столиками никого не было — время перерыва ещё не наступило. Но если подойти и сесть за столик, можно заказать что угодно. Хоть прохладный лимонад в стеклянной бутылке, хоть мороженое, а для людей постарше — пиво и шашлычок. И всё это неторопливо есть под шум текущей воды, шуршание огромных листьев над головой под неторопливый говор почтенной публики вокруг…

Пятый потряс головой, отгоняя назойливое видение. Они отошли от странного здания с пироговой сеточкой на месте второго этажа. Сбоку у здания обнаружилось ещё несколько дверей. Особо глаз царапала двойная дверь, обитая мерзким лиловым дерматином, начинавшаяся сразу за поворотом. Пятый положительно не мог понять, зачем этому странному зданию, во-первых, вклиниваться в жилой район, а во-вторых — зачем ему так много дверей?

Они перешли переулочный перекрёсток, ведущий куда-то вглубь жилой зоны и зашли за дом, как вдруг Второй остановился.

— Погоди-ка.

Он похлопал себя по карманам, достал из резервного кармана банкноту и уверенно вошёл в дверь, почему-то находящуюся на месте окна. К двери вела грубая цементная лестница без всякого намёка на перила — грубая неуместная самоделка, сделанная гораздо позже самого дома. Конечно, тот не блистал красотой, но эта приступка выглядела бородавкой на его облупленном корпусе. Видимо, один из тех самых уродливых клонов более удачливого собрата.

Оставшись один, Пятый заскучал. Смотреть направо было небезопасно — там сидел чересчур заманчивый мираж. Слева переулок разветвлялся. Правая ветка сразу обрывалась в ближайшем дворе, левая же тянулась до выжженного пустыря, из которого торчали несколько обгрызенных до основных веток деревьев. Пустырь был слишком большим для обычного дворового пространства. Возможно, раньше это был сад. Но кому и зачем нужен сад посреди многоквартирных жилых домов?

Через пять минут Второй вышел обратно. Он был раздражён, но без особого акцента — видимо, ему потрепали нервы, но он добился того, чего хотел. В руках у него было две светло-зелёных бутылки.

— Валюту они, видите ли, не принимают. Президент, видите ли, не велит. — Второй хотел добавить что-то ещё, но сдержался.

Внутри оказалась минералка. Шипучая, холодная и вкусная даже без допуска на жажду и жару. Пятый принял пол-литра в организм, вылил ещё столько же сверху и понял, что жизнь, в общем-то, не так уж и плоха.

Второй явно думал так же.

Пятый ещё немного добавил и с сожалением убрал остатки воды в рюкзак.

— Слушай, а может, у него спросить, что тут происходит? Если он тут торгует, наверняка знает происходящее.

— Он не знает, что за здание расположено по соседству, а ты у него хочешь обстановку узнавать.

— А, кстати, что это за здание?

— А сам ты как думаешь?

— Не знаю. Там точно был зрительный зал и подсобные помещения. Дом Культуры или театр. Только маленький.

— Театр-театр. Если быть точным, драматический театр имени Пушкина. Достаточно занимательное здание, хоть внутри, хоть снаружи. Главное — не забираться глубоко в кулисы и не падать в яму.

— Оркестровую?

— Декорационную.

— Дай-ка угадаю. Ты здесь работал?

— Да. Случайно и недолго. Видимо, меня поэтому понесло ставить флаг к празднику. Повезло, что не успел.

С каждой минутой Второй становился всё более и более словоохотливым. Видно, он много носил в себе и теперь, при направленном стрессе, его начинало прорывать. Пятого это вполне устраивало. Во-первых, было не так страшно. Во-вторых — Второй знал явно больше, чем говорил. А единственный известный Пятому приём вытягивания информации — не мешать собеседнику говорить.

— Кстати, про эту лавочку. Это тоже своего рода социокультурный феномен. При всей своей неизбежной убыточности они продолжают существовать ещё долгие годы. Потому что человек, который её содержит, должен быть при деле. Это придаёт его существованию смысл. Вопреки всем внешним сигналам. Это его ороговевший кокон, из которого его можно вытряхнуть только точечной бомбардировкой. Но ненадолго — вне кокона такой отшельник долго не живёт. Впадает в отчаяние и быстро умирает. Но сам феномен имеет свои достоинства — например, он формирует некоторый островок стабильности, вокруг которого потом нарастает более конкретная польза. Как щепочка в качестве основания для клубка. — Второй выпустил лишний газ носом и допил остатки воды.

Подождав, пока вода усвоится, путники пристроили на спины свои рюкзаки и двинулись дальше. Общее настроение повысилось, и трудности передвижения по бестеневым улицам под палящим солнцем пока ещё не сильно давили на мозг. Вопрос был в том, как надолго это ощущение относительного комфорта продлится.

Следующие дома выглядели всё более пожухлыми и вдавленными в землю. Им всё труднее было продолжаться вперёд, образовывая благоустроенный проспект. Последний дом так и не смог вырасти из земли — вместо очередной многоквартирной стены торчал длинный и узкий полутораэтажный бетонный павильон непонятного назначения. Так и не испачкавшееся белое покрытие скрадывало его очертания. Пятый прищурился, но не смог определить, где у павильона начинается подъёмный пандус — он был как-то хитро замотан вокруг здания, всё время куда-то ответвляясь и выдавливая из себя ровные площадки.

Второй прошёл мимо павильона безо всяких комментариев, поэтому Пятый не стал задавать уточняющих вопросов.

На павильоне проспект наконец-то прервался на нормальный боковой съезд. Он закладывал дугу и поднимался на холм, обхватывая весь район. А за съездом, продолжая проспект, стояло здание, своим весом отодвинувшее начало холма. От пешеходных дорожек его отделяло огромное бетонное крыльцо, больше смахивающее на набережную — потому как была она вымощена знакомыми плитами зелёного камня и имела мощное полуметровое ограждение. Вся эта конструкция была поднята на добрых четыре метра от земли — будто архитекторы зачем-то решили придать зданию облик маяка.

Но тогда впечатление портили боковые ворота в здании на уровне цокольного этажа. Затапливаемый маяк — это как-то неправильно.

Пятый потихоньку начинал понимать стиль построения местной архитектуры. Чем важнее было здание, тем дальше оно отстояло от проезжей части, маскируясь и декорируясь насаждениями и архитектурными излишествами. То ли старалось выглядеть помягче, то ли стремилось дать лишние рабочие места тем, кто будет все эти излишества обеспечивать.

В родном городе Пятого, где все здания плотно жались друг к другу, а официальные здания носили следы приспособленчества, такого не наблюдалось. Конечно, там крупные здания тоже старались обособиться и отодвинуться от остальной суеты. Но всех их потуги в лучшем случае создавали буфер между ними и остальными. Не было плавности перехода от конкретной собственности к общественности.

Особенно это казалось новостроек, у которых декоративное пространство было сведено к минимуму. По такой классификации они вообще не тянули даже на малое уважение.

Пятый к ним так и относился.

Он хотел поделиться этими мыслями со Вторым, но постеснялся. По его прикидкам, здание выходило важности средней руки — оно имело изрядное архитектурное излишество и немаленькую клумбу перед нею. Но не образовывало улицу, а было на ней расположено.

Кивнув на здание, Второй сообщил.

— Дом Быта. Здание могучее, но с изменением цивилизации совершенно утратившее свое значение. Большое, но сравнительно безопасное.

Пятый пожал плечами. В данный момент здания этого города интересовали его только с точки зрения предоставления открытого тенька. Он уже усвоил, что тенёк в замкнутом пространстве здесь небезопасен.

Путники перешли дорогу и взяли ближе к зданию, благо под самым крыльцом проходила узкая заасфальтированная дорожка. Здание не прикрывало их от солнца, но давало некоторое ощущение подавляющей защиты от чего-то очень большого. От цунами, например.

Ограждение постепенно начало спускаться и превратилось в лестницу. Через три метра ограждение вновь начинало подниматься вместе с ещё одной лестницей и тянулось дальше. Видимо, кому-то зачем-то надо было разделить поток посетителей, при этом не оскорбляя их чувств.

Тут Второй резко остановился и Пятый по инерции обошёл его. Ограждение опять опускалось, показывая широкую, во весь бок крыльца, лестницу. А сразу за заасфальтированной площадкой перед лестницей и вытоптанного пустырька начинались деревья. Сухие, с длинными ровными стволами. С густо переплетёнными кронами, начинавшимися метрах в пять от земли. Смутно ему знакомые. И сильно ему не симпатичные.

Пятый сделал несколько шагов назад, чтобы ограждение закрывало его от деревьев. Ощущение смутного беспокойства резко ослабело, но не исчезло полностью. Пятый тронул Второго за плечо.

— Думаю, это твоя фраза — но глухие это какие-то места. Словно цивилизация где-то здесь и заканчивается. А дальше только трущобы.

— Не надо так пессимистично. Цивилизация здесь отнюдь не заканчивается. Она просто принимает другой облик. Там дальше огромный гаражный комплекс, прерывающийся на разрозненные цеха городского обслуживания, спрятанные за густыми зарослями. Хотя да, места действительно глухие и диковатые. Для чужих. А они здесь не ходят.

— А мы пройдём?

— Ну мы же не чужие, верно? Ты совсем чужой, я совсем не. Суммарно получается положительно.

Пятый промолчал, хоть и был уверен, что на этот раз Второй ляпнул глупость на уровне арифметики. Или логики.

Отвлечённые доказательства не были его коньком.

Второй прищурился, изучая кусок дороги у перекрёстка, видневшийся из-за лестничного ограждения. Видно, он не хотел выходить из-за укрытия на открытую дорогу. Пятый вполне его понимал — здание больше смахивало на волнолом, надёжно прикрывающий своих малорослых собратьев от невидимых, но разрушительных волн. Впечатление усиливали высокие окна, выдававшие высокие потолки каждого этажа.

— Здесь вообще-то граница парка проходит. И мне это не нравится. Идти вдоль него придётся достаточно долго. Может опять ухватить. И сильно вправо забирать тоже не стоит — там заплутать можно только так. Да и кто его знает, что там сейчас происходит?

— Что страшного может быть в гаражах? Страшно может быть только за ними.

Второй вежливо улыбнулся, демонстрируя, что оценил шутку юмора.

— А ты ходил по длинным гаражным рядам? Они все наглухо заперты и почти одинаковы — отличается лишь цвет ворот и форма навесного замка. Редко-редко встречается пустая нора, из которой кто-то вынес всё, оставив только бетонную коробку с дырой в полу. Они вполне могут замкнуться в короткую бесконечную ленту. А у меня плоховато с акробатикой, чтобы забраться наверх и уйти по крышам.

Пятый представил себе картину, отвернулся и сплюнул, чтобы избавиться от приступа отвращения.

— Не плюйся где попало — не верблюд.

— А где мне плеваться?

— В положенных местах.

— В урны, что ли? Где ты их тут видел?

Второй невесело улыбнулся.

— Это да. До ближайшей урны идти минут десять в любую сторону. Культурным здесь оставаться трудно — Второй хотел сказать ещё что-то не особо осмысленное, но поймал себя и резко замолчал.

Повисла пауза. Пятый поковырял носком ботинка растрескавшийся асфальт.

— А если не смотреть в его сторону?

— В чью сторону?

— Ну в сторону парка этого засохшего.

— Это как? Боковым прискоком? Устанешь так целый километр скакать.

Повисла неловкая пауза. Пятый потоптался на месте, после чего снял рюкзак и принялся обшаривать боковые карманы.

— Во!

Второй повернулся к нему, заранее скептически приподняв одну бровь.

Пятый держал в руках мятую кепку. Ходить в такой жаре, да ещё в этой халабуде — только лысиной преть. Но он всё-таки её не выбрасывал — на всякий случай. Пятый встряхнул кепку, надел набекрень и сдвинул козырёк так, чтобы полностью перекрыть обзор левому глазу.

Второй в сомнении пошевелил носом.

— Не панацея, конечно, но может сойти. Второй у тебя не найдётся?

— Откуда?

Второй подумал, снял рюкзак и полез в глубину. На свет показались фланелевые подштанники, запасной рулон туалетки в двойной упаковке — искомое находилось глубоко, иначе бы такие подробности быта не всплыли бы в общественном месте.

Конец ознакомительного фрагмента.