Комбикорм для птицы счастья

Владислав Михайлович Погадаев, 2023

События происходят на Урале в период с 2003 по 2011 год.В центре романа – судьбы трёх одноклассников, детство которых пришлось на постперестроечное время. Все они хотят быть счастливыми, но, к сожалению, не всегда достижение достойных целей осуществляется достойными средствами. Герои расставляют сети и ловушки в надежде ухватить удачу за хвост, вот только капризная птица счастья попадается не на каждую приманку.В финале, как и во многих других произведениях автора – неожиданная развязка, а вот приятной она окажется или нет, зависит от того, кого из героев читатель изберёт себе в любимчики.

Глава 6

Ноябрь 2006 года, Прикамск.

Почти неделю Женька прометалась в жару. К бронхиту присоединился гнойный аднексит. Думали, уж и не выкарабкается.

В горячечном бреду перед ней мелькали картины недавнего прошлого: страшная квартира и приворотное зелье, которое дала ей ведьма, неожиданная беременность, позорная свадьба без белого платья, фаты и лимузина, скитание по съёмным квартирам, мучительные роды, унизительное пренебрежение мужниной родни и позорное увольнение с работы…

Наконец-то на выписку! За две недели надоела эта больница до чёртиков. Спина уже болит от их кроватей с продавленными сетками.

Вот только что делать дальше? Денег − нет, перспективы − нет…

Да и что сказать Виталику? Он, конечно, доверчивый как ребёнок, но тут уж слишком! Скорее всего, просто порвёт с ней всяческие отношения: решит, что это − очередное кидалово…

Разве что справку показать, только кто ж таким справкам сегодня верит…

В вестибюле больницы − между пальмами и разросшимися кустами розанов в деревянных кадках − прятались обтянутые кожзамом диванчики. Женька присела на один из них — ждала мать, которая должна была принести одежду на выписку. На соседний уселись две женщины в верхней одежде. За завесой листвы их почти не было видно, но слышно — хорошо:

− Майя-то Павловна к лечащему врачу пошла. Надо узнать, когда можно тело забрать. Хоронить, наверное, за счёт ГОРОНО будут, да по учреждениям объявят сбор денег. Тамара Алексеевна всю жизнь в этом садике проработала — с самого его открытия…

* * *

Втянув голову в плечи и глядя в пол, Женька шмыгнула за угол, на лестницу и — в палату. Ничего, мать придёт — вызовут или передадут шмотки.

* * *

Тем временем разговор под пальмами продолжался:

− Конечно, если бы не это долевое строительство — будь оно неладно — она бы ещё пожила. А тут такой удар: дети свою квартиру продали, все деньги в долёвку вложили, а строительство заморозилось!

− Да, всё ради детей! Они ведь у неё в однушке впятером остались — когда сейчас этот дом достроится, да и достроится ли вообще! Конечно, она как узнала, так и…

− Жалко её: хорошая была женщина, всем помочь хотела…

* * *

Уже ближе к вечеру, когда народ схлынул, Женька с вещами спустилась в вестибюль. Пошарив глазами и убедившись в том, что никого из бывших знакомых здесь нет, спокойно уселась на диванчик и начала переобуваться.

Правая нога лезла в сапог непривычно туго, казалось, он был на размер меньше. Сунув руку внутрь, Женька обнаружила какое-то утолщение и в тот же миг − будто молния полыхнула − вспомнила, как тогда, уходя от Катьки, попросилась в туалет и, от греха подальше, припрятала деньги под стельку.

Она заспешила, заскребла ногтями…

Даже не глядя, поняла: это они — доллары! Целы!

Жизнь продолжается!

* * *

Декабрь 2006 года, Прикамск.

− Ай, красавица, дай рубль — по телефону позвонить! — цыганка, вильнув цветастыми юбками, легонько тронула Катерину за локоть.

− Возьмите, − Катя пошарила в кармане и протянула монетку.

− Добрая ты, − сочувственно вздохнула цыганка, − только доверчивая очень. Оттого и счастья нет! − и вдруг затараторила: − Я сейчас пойду на кладбище, закопаю твою монетку на могиле. Через день одна её сторона станет чёрная, а другая − красная, и будет тебе большое горе.

Катерину словно кипятком обдало: волосы под капюшоном взмокли, во рту пересохло.

− Да не трясись ты так, − усмехнулась цыганка, − помогу тебе: всё хорошо будет. Дай десять рублей. Да не бойся! Не нужны мне твои копейки! Я твой рубль заверну в десятку, потом тебе отдам.

− Нет у меня десятки. Полтинник только.

− Полтинник давай.

Катя достала из варежки полтинник. Цыганка аккуратно завернула монету в купюру − получился небольшой квадратик:

− Теперь сто рублей дай!

Катерина растерянно уставилась на цыганку.

− Да что ты трясёшься? Не нужны мне твои деньги! Говорю же − обряд такой! Тебе же добро сделать хочу! Заберёшь ты свои деньги обратно! Вот они!

Катя достала из варежки сотню. Цыганка снова аккуратно свернула деньги в квадратик:

− Теперь пятьсот надо.

− У меня больше нет. Всё, я больше не хочу! Верните деньги! − Катерина старалась говорить твёрдо, но голос не слушался − дрожал.

− Какие деньги? − глумливо улыбалась цыганка.

− Вы взяли у меня деньги! Это − последние! Отдайте, пожалуйста!

Сделав рукой изящный пируэт, цыганка показала пустую ладонь с растопыренными пальцами:

− Вот твои деньги, − и с хохотом присоединилась к стайке товарок, топтавшихся у ворот рынка. Оглянувшись, крикнула весело: − Да не плачь − будет тебе счастье!

− Подавись, зараза! − в бессильной злобе крикнула ей вслед Катерина, и так долго сдерживаемые рыдания прорвались, моментально перекрыв дыхание.

* * *

Она шла, не разбирая дороги, размазывая по щекам слёзы и сопли, и хотела, чтоб хоть один человек остановил, спросил, что случилось, но всем было глубоко плевать на чужое горе — самих бы кто пожалел.

Катя добрела до автобусной остановки, плюхнулась на промерзшую скамейку и решила, что будет сидеть здесь, пока не закоченеет до смерти. Потом, когда её найдут, скажут: надо же, как жалко, такая молодая и красивая − жить бы да жить. И пусть всем тем, кто сейчас спешит мимо по своим неотложным делам, станет стыдно. Она натянула капюшон поглубже, сунула руки в рукава и, закрыв глаза, впала в дремотное оцепенение.

* * *

Катерина не слукавила: эти сто пятьдесят рублей действительно были её последними деньгами, теперь даже автобусный билет купить не на что.

Две недели назад Тимур внезапно собрался, выгреб всю наличность и сказал, что едет за товаром. Катька удивилась: за каким таким товаром, когда последняя партия ещё не распродана − тюки со шмотками свалены в углу. Спросила и испугалась: Тимур зыркнул так, что под ложечкой похолодело. В последнее время он вообще был каким-то странным: то молчал, уставившись в одну точку, то психовал без всякого повода.

Катька затаилась, старалась не попадаться под руку, с расспросами не лезла, но, припомнив и сопоставив, поняла, что всё началось с того вечера, как в гостях у них побывала Женька − подружка дорогая.

"Вот дура, − корила себя Катька, − сама эту заразу в дом притащила! Похвастаться захотелось! А ведь ещё бабушка учила: чем похвалишься − без того и останешься! А у Женьки глаз − ох, какой завидущий!"

Ещё со школы повелось: стоило только Женьке заметить и похвалить на Катьке какую-нибудь обновку, тут же случалась неприятность: заколка ломалась, блузка цеплялась за гвоздь, новый плащ обрызгивал водой из лужи проезжающий мимо самосвал.

Так что сидеть теперь Катьке и без постояльца, и без денег.

Поначалу Катерина спокойно ждала, когда Тимур вернётся, благо, картошка в подполе своя, да и запасы кое-какие имеются, но когда не осталось денег даже на хлеб, поскреблась в двери к соседке Людмиле.

− Катюха! Чего в пороге жмёшься? Заходи, чайку пошвыркаем.

− Люсь, ты мне не одолжишь рублей пятьсот?

− Ну, ты, подруга, и сказанула. Откуда у меня такие бабки? На комбинате опять зарплату задерживают, а Генкина пенсия, считай, вся на лекарства уходит. А Тимур-то чего говорит?

− Нету Тимура, − всхлипнула Катерина. − За товаром поехал… Вот уж месяц как…

− Вот чурка хренов! − Люська упёрла руки в боки. − Поматросил, значит… А я тебе говорила, предупреждала, что нельзя с этим козлом связываться!

− А чё ж ты у этого козла в долг брала без отдачи? — взвилась Катерина.

− А ты нас не попрекай, − Люська горделиво вздёрнула подбородок, − мы на своей земле живём! А эти — понаехали, и значит должны нам! Как коренному населению…

− Ага, − из маленькой комнаты, опираясь на костыли, выдвинулся Люськин сожитель Генка. Небритый, помятый, в полосатой тельняшке. Генка работал на рынке − изображал ветерана афганской и чеченской войн, хотя на посёлке все знали, что ногу он потерял, попав по пьяному делу под поезд. Дыхнул перегаром:

− Мало этим шалавам наших русских парней! Пока пацаны там родину защищают, эти паскуды тут перед черножопыми ноги раздвигают…

− Э! Ты чего несёшь? Не на митинге! − разозлилась Катерина. − Пока Тимур тебе на водку давал, хорошим был?

− Вот-вот! − отбил подачу Генка. − Спаивают наш народ! И наркотой травят!

− Какой наркотой? − Катерина аж задохнулась от возмущения.

− А такой, за которую срок полагается! − гаркнул Генка. − Шляется тут шалава подзаборная, корчит из себя святую невинность… А ну, п-шла отсюда!

− Катька, ты бы и вправду шла, − забормотала Люська, разворачивая Катерину и подталкивая в сторону двери. − На вот тебе, − воровато оглядываясь, сунула Катьке в карман две бумажки, − и Тимура своего не ищи: сгинул и сгинул! А Генку не слушай − несёт всякую ахинею с перепою…

За воротами Катерина посмотрела, чего ей сунула Люська: сотка и полтинник. Ну, всё вперёд.