Дивные истории города Сударушкина

Владислав Бахревский, 2014

«…Город Сударушкин был такой древний, что все только удивлялись. От иных столиц не только дворца или башни – имени не осталось, а город Сударушкин – целёхонек. Обошли его стороной войны, мор, всякая другая напасть…»

Свистулька, рожок и балалайка

Шило, да колодка, да моток дратвы — вот и всё, что оставил вдове сапожник. И ещё трёх сыновей. Ваню, Петю и Аристарха. Ребята погодки, старшему семь, младшему пять.

— Как же я их прокормлю-то?! — охнула вдова, и тотчас: тук-тук.

Старичок.

— Беру твоих ребят в ученье. Ученье моё — семь полных лет. Нынче они у тебя мальцы, а вернутся учёными молодцами.

Вдова от нечаянной радости даже не спросила, какому ремеслу собирается старичок обучать её родненьких. Благословила.

Когда в няньках да у чужой печи — жизни не видишь. Мигунья, сверкнёт — и нет её. Так и с годочками.

Пришла вдова с подённой работы поглядеть на свою избушку, а за столом все трое: Ваня, Петя и Аристарх.

В избе светло. На сыновьях белые рубахи. Посреди стола белый каравай, головка сахара и белые руки — Ванины, Петины и Аристарха.

— Здравствуй, матушка!

Сыновья встали, поклонились, подошли, ожидая поцелуя материнского. А матушка глядит на своих, на кровных, со страхом. Лицом те же, да очень уж смелые. И глазами, и обликом, и осанкою.

Снова сели ребята за стол, руки убрали и каждый выставил перед матушкой плод учёбы.

Ахнула матушка прегорестно, но про себя.

Возле старшего сына, Вани, — свистулька. Баран с красными рогами. Перед Петей — костяной рожок. У младшенького Аристарха на коленях балалайка.

Столько лет ушло на баловство. Но мать она ведь мать, огорчения не выказала, у бедного человека вся жизнь — огорчение.

Ребят покормить бы, а в доме ни горошины, сухаря завалящего и того нет.

Побежала матушка к хозяину, на которого работала.

— Заплати, господин, за труды мои. Дети с учёбы в дом воротились.

Хозяин и говорит:

— Ты у меня семь лет работала. Сговорились мы с тобой: плачу я тебе денежку в день. Денежка малость. Да ведь каждый день по денежке — сколько дней-то в году! А сколько денежек в семи годах? Считать мне не сосчитать. А как сосчитаю, да три раза пересчитаю, тогда и приходи — за расчётом.

— Господин, коли считать долго, дай мне мучицы, того, сего — обедом сыновей надобно накормить.

— Я тебе мучицы дам да того, да сего. А потом всё это вычесть придётся из твоего заработка. Сколько счетов-то! Нет, милая, пошла-ка ты прочь! Мне голова дороже. От таких расчётов одуреть не долго.

Заплакала женщина, а что поделаешь? Главное — детям слёз не показывать.

А ребята — вот они, у хозяйского крыльца матушку поджидают. Слёзы увидали, расспросили, что да как. Ваня и говорит:

— Ну вот и сгодился мой баран.

Свистнул — бежит круторогий. Вроде и баран, а с быка. Треснул лбом в ворота — ворота вдребезги. Треснул левым рогом по клетям — маковки с терема посыпались. Треснул правым по красному крыльцу — с терема крыша съехала.

Выглянул хозяин в оконце.

— Вот он, расчёт! Вот он.

А Ваня говорит:

— Мой баран лучше тебя считает. По его бараньему разумению, платить ты должен в день не по денежке, а по алтыну. Да сто рублёв с тебя за грубость.

Хозяин не перечит, баран в его сторону башкой уставился.

— Хорошо, знать, тебя учили, сынок! — сказала матушка. И порадовалась за Ваню и за себя.

Про барана, научившего считать степенного хозяина, слух обошёл город Сударушкин в тот же день. Поспешили к вдове сапожника знакомые и незнакомые. На её сыновей поглядеть, на свистульку Ванину.

Все знали про бедность вдовы, принесли вина, закусок. Выпили здравницы, поплясать бы. А тут дождь — да такой, будто небо прохудилось. Какое плясать, до дома не дойти. В избе теснота.

А Петя рожок костяной с пояса снял и погудел облакам.

Что за диво! Облака, будто им приказали, построились рядком и пошли прочь за горизонт.

— И тебя хорошо учили, Петя! — сказала матушка. — Учили и выучили.

А люди на Аристарха глядят:

— Сыграй! Плясать хочется. Добрых людей в нашем Сударушкине прибыло.

Аристарх по струнам балалаечки трень-брень. Солнце уж на закат, а тут его словно бы обратно на небеса позвали. Встало над тучкой, лучи в пучки вяжет. Пучки — в сноп. И весь этот сноп осыпал бесприданницу — Стёршиеся Каблучки. Весёлая была девушка. Каблучков нет, но такую дробь рассыпала — всякому сердцу радость. Подол — колоколом, косы по ветру золотым обручем.

Глядит город Сударушкин на юную дивчину — первая красавица. Где ж на каблуки смотреть, если голова — золото, а сама как солнце.

Конец ознакомительного фрагмента.