Не верь, не бойся, не проси…

Владимир Юрьевич Харитонов, 2022

Эта книга о парне, отсидевшем семь лет за преступление, которого не совершал. О наших следственных изоляторах и колониях, порядках, отношениях между зэками и с администрацией… Все персонажи – существующие люди, имена и фамилии изменены, любое совпадение с реальными людьми случайно.

Глава 3. В ИВС вспомнишь все, даже свое детство

Оперативники завели Павлова в дежурную часть, расположенную слева от центрального входа. Там за пультом с множеством кнопочек и тумблеров сидел строгий капитан милиции. Он буквально отбивался от постоянных телефонных звонков, не успевая положить трубку на место и снова хватая ее со словами: «Дежурный по милиции, слушаю вас». Капитан иногда переходил на крик, убеждая кого-то, что это не в компетенции милиции, а иногда спокойно спрашивал адрес, записывал и сразу же давал задания по рации своим подчиненным патрулям. «Как он только со всем этим справляется», — подумал задержанный. Но подростка туда не повели, а остановились как бы «в предбаннике», где за столом поменьше сидел простой сержант. Он тоже постоянно отвечал на телефонные звонки граждан с завидным упорством набирающих «02». Пришедшие с Артемом оперативники дождались когда, наконец, помощник дежурного положит трубку и Виталий сказал:

— Это подозреваемый по разбою, помести его пока в «обезьянник». Мы дойдем до следователя оформим документы на задержание в ИВС.

Оперативники ушли куда-то на второй этаж, а сержант открыл обитую железом дверь, Она располагалась справа от входа в дежурную часть и имела небольшое пластиковое окно, через которое можно наблюдать за задержанным нарушителем. Помещение «обезьянника» оказалось маленьким, примерно два метра на полтора. Слева вдоль стены имелась лавочка — единственная мебель в этом месте. Артем присел и закурил, пока еще его не обыскали и ничего не изъяли. Сигарета, как на грех, оказалась последней. Никого больше в комнате не было и можно было спокойно подумать.

Но долго думать не пришлось. Только закончил курить, дверь открылась, и сержант достаточно вежливо, но властно сказал:

–Пройдемте со мной.

Он провел Артема мимо строгого капитана и передал его вместе с какой-то бумажкой дежурному по камерам предварительного заключения. Тот, осмотрев карманы одежды подозреваемого несовершенно летнего, забрал немного денег, не более пятнадцати рублей и отметил сумму на каком-то бланке. Затем изъял зажигалку и заставил вынуть шнурки из кроссовок. После непривычной пока Павлову процедуры обыска подвел его к одной из камер. Открыл такую же, как в «обезьяннике» дверь.

— Заходи, располагайся, — сказал сотрудник ИВС с ухмылкой, и дверь сзади Артема закрылась на несколько оборотов крепкого замка.

Каменный мешок со штукатуркой «под шубу» размером три на три метра. Во всю ширину камеры сделан деревянный настил из досок, приподнятый на полметра от пола. От стены, где расположен вход, он отодвинут вовнутрь приметно на метр. «Видимо, это места для сна, — размышлял подросток, — а перины, одеяла и подушки, наверное, не будет», — пытался развеселить сам себя арестант-новичок. Над входной дверью в специальном углублении горела тусклая лампочка. Она еле-еле освещала это невеселое место. В углу Артем заметил ведро. Судя по запаху, исходящему от него, оно служило вместо туалета. «Друзья, наверное, сейчас на дискотеке развлекаются. Музыка, девчонки, пиво,… а я здесь «позабыт, позаброшен с молодых юных лет», — вспомнил Павлов-младший слова из какой-то песни, которую слышал от отца. Его пока еще как-то внутренне веселило и само задержание и вот эта камера. Он не воспринимал происходящее всерьез и считал, что сегодня-завтра его выпустят и все будет по-прежнему. Подумал и о Тане, она обязательно расстроится, узнав об аресте Артема, и, наверное, будет считать его героем. Хорошо, что в камере никого больше нет, никто не будет лезть с расспросами. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, тем более рассказывать о том, что его били. Воспоминания об этом развеяли игривое настроение, словно дым и он загрустил. Ведь били-то подло и безответно, сдачи он дать не мог. И главное, били за то, чего он не делал. Это было несправедливо и очень обидно…

Артем сел на крашеные доски, заменяющие кровать и задумался: «Грабеж в камере хранения наверняка совершили люди, сидевшие в «шестерке». Кто они? Они ждали, пока я заберу палатки и товар… Но зачем порезали Нину Павловну, она бы им и так отдала, что нужно? Жива ли она? Если выживет, она ведь скажет, что я ни при чем. Надо бы номер машины запомнить… Но я бы все равно его не назвал, я же не «стукач», значит и запоминать ни к чему… Милиция, наверное, сделает обыски у всех родных. Это неприятно, тем более что искать-то там нечего…». Но повлиять на происходящее подросток никак не мог. Ему оставалось только ждать и предаваться воспоминаниям…

Одно время вся семья Павловых имела шикарную двухкомнатную квартиру на улице Макарова на третьем этаже. Это в микрорайоне Томна наверху или в «Озерках», как говорят местные жители. «Шикарной» она стала казаться потом, когда пожили в старом доме без удобств. Артем тогда был еще совсем маленьким, и сравнивать условия проживания здесь и там, конечно, не мог. Он узнавал эти житейские нюансы не сразу, а постепенно со временем от своего старшего брата. В «Озерках», кроме родителей и единоутробного родственника с ними жила и старшая сестра мамы Марина вместе с мужем. Ее первый супруг был военным, но пожили они недолго. Он уехал куда-то служить и пропал. То ли с ним что-то случилось, то ли просто сбежал от быстро надоевшей молодой жены, Артем не знал. Взрослые эту тему в разговорах как-то обходили. Потом, когда мамина сестра вышла замуж второй раз, Павловы разменяли свое жилье со всеми удобствами на старый рубленый дом и однокомнатную квартиру в доме хоть и с газовым отоплением, но единственным туалетом на всех жильцов. Родители Артема с детьми переехали на улицу Комсомольскую в дом с печным отоплением. Марина же с новым супругом поселились в деревне Луговое, что в двух километрах от Кинешмы, в выше означенной квартире. «Наверное, они так поступили, полагая, что первого мужа тетки напугали именно бытовые неудобства», — размышлял подросший Артем о поступке родителей. Ведь со слов брата Сергея, тот несколько раз заходил в комнату молодоженов не вовремя, когда они целовались. Невольный свидетель приводил в смущение даже военного офицера. Тот сразу выходил на балкон покурить, при этом, не делая никаких замечаний, и видимо считая, что живет здесь «на птичьих правах».

Когда на нанятой грузовой машине перевезли свою мебель в дом на Комсомольской, то оказалось, что разместить ее всю невозможно. Не позволяла, жилая площадь. Затолкали кровать родителей и двухъярусную самодельную кровать для братьев, шкаф для одежды. Знал бы тогда Артем, сколько ему придется в жизни спать на двухъярусной кровати… А вот большой старинный комод и еще много чего по мелочи пришлось на этой же машине перевезти к тетке Марине. И эти подробности Артем знал только со слов старшего брата. Осознавать себя он начал уже в этой комнате с печкой и другой жизни для него просто не существовало. На его взгляд жили они хорошо, мама с папой не ругались, любили Павлова — младшего, да и брат относился к нему неплохо. В семье царили любовь и взаимоуважение. Когда Сергею исполнилось шестнадцать лет, бабушка Нина с улицы Пирогова уговорила его переехать жить к ней. Ей было тяжело одной справляться с хозяйством по дому. По крайней мере, так она говорила, но что ее подвигло к этому на самом деле, братья не знали. Может быть, почти взрослый Сергей становился помехой в отношениях родителей. Тем более что для отца Артема он был приемным, не родным…

А для Артема изменилось только то, что со второго яруса кровати он перебрался на первый, да и скучнее стало в доме.…Потом заболела мама, в семье наступили тяжелые времена… После смерти матери, отец целые дни пропадал на работе, и Павлов-младший был предоставлен сам себе. Он научился в печи готовить и суп, и картошку — жареную или пюре, при желании мог напечь и блинов. А раньше все это делала мама… Она всегда очень вкусно готовила на красных головешках прогоревших дров. Правда, была и газовая плита, газ — привозной в баллонах, но им пользовались только летом, не топить, же ради стряпни печку. Зато зимой, чтобы не выхолаживать комнату, дрова подкидывать приходилось постоянно, иногда, даже и ночью. Однажды печка и подвела… Перед уходом в школу Павлов-младший кинул вязанку дров в огонь. А когда вернулся,… дома-то уже и не было. Сгорел, как говорится, дотла. Со слов соседей, они поздно заметили огонь, да и пожарные долго не ехали. Вызывали тогда Артема с отцом и в пожарную часть, и в милицию, искали причину возгорания. Между тем проверка прошла как-то формально, и очень быстро забылась. Артем, однако, был вынужден на время переехать к старшему брату.

Тому в жизни везло. По крайней мере, так всегда казалось Павлову младшему. Сергей встретил красивую девушку Любу, как-то быстро полюбили друг друга и решили пожениться. А во время свадьбы, которую сыграли в ресторане «Волга», родители жены озвучили приданное… Целая двухкомнатная квартира со всеми удобствами в районе поселка «Чкаловский». Таким образом, семейную жизнь Сергей начал без жилищных проблем. А было ему всего двадцать лет. Брат Артему в те времена представлялся реальным везунчиком, за что бы ни взялся, все у него как-то легко получалось… Правда, детей у молодоженов почему-то не было, хотя оба хотели их иметь. Может, это и было платой за удачу в чем-то другом? А может всему свое время, ведь некоторым людям счастье благоволит всю жизнь, но какими-то маленькими порциями. А кому-то приходится пройти через многие страдания, но и счастье будет огромное, что еле поместится в сердце. Правда, подобные мысли Павлова — младшего в те времена еще не посещали. Такая жизненная философия у него появится много позже, когда сам встретит свою любовь…

К моменту потери жилья после смерти матери прошло больше года. Отец познакомился с одинокой женщиной на пару лет старше его. Она была невысокой и худенькой, но отцу видимо, нравилась. Да и сам Артем понимал, что родитель еще не старый, и имел право на личную жизнь. По иронии судьбы ее звали, как и работницу камеры хранения, Нина Павловна. Иногда бывают и не такие совпадения. Жила она в однокомнатной квартире на улице Островского, слева от центральной аптеки. После пожара на Комсомольской, Юрий Витальевич ночевал постоянно у нее. Звал с собой и Артема, договорившись об этом со своей сожительницей. И тот согласился, какое-то время даже жил здесь, но хозяйке сильно не нравилось, что подросток являлся с дискотеки в два часа ночи. Приходилось просыпаться, открывать ему двери. Конечно, она его не прогоняла из своей квартиры, но молодому человеку было неуютно с явно недовольной взрослой женщиной. Все чаще и чаще он вновь стал оставаться на ночь у брата Сергея. А тот однажды сказал по-простому: «Ты можешь жить у нас, сколько хочешь, кушать досыта, но помогать по продаже пирогов будешь бесплатно». Так и договорились — по справедливости и по-братски.

Сидя в камере, Артема мучила совесть за то, что причинил неудобства своим близким родственникам, в том числе и брату. Ведь они все о нем заботились, а к ним из-за него — с обысками… Впрочем, в этом он не виноват, просто оказался не в то время и не в том месте. Несмотря на грустные мысли и неудобства от лежания на жестких досках, Павлов немного вздремнул. Сказались усталость, и физическая, и моральная. И снилось ему, что за ним кто-то гонится и стреляет в спину, а он пытается убежать и спрятаться, но убежище постоянно оказывается ненадежным. И он опять бежит, слышит выстрелы вослед и прячется…

На другой день подозреваемого вывели из этой камеры и привели в другую, в которой кроме двух столов и четырех лавок возле них, ничего не было. Ножки нехитрой мебели намертво вмурованы в пол. «Наверное, чтобы никто не украл», — с иронией подумал Павлов. Там находились и вчерашние знакомые оперативники Николай и Виталий. Судя по их недобрым взглядам, настроены они весьма агрессивно. Артем ведь не знал, что произведенные обыски и допросы родственников ничего нового в расследование дела не добавили. Это их злило, и они решили любой ценой «расколоть» упрямого подростка.

— Ну, что Павлов, — начал Виталий, — Нина Павловна от ранения скончалась в больнице, теперь сядешь за убийство и надолго.

— Я ее не убивал, — ответил, насупившись задержанный.

— Убивал, не убивал — какая теперь разница, отвечать тебе — ты ее последний видел.

— Я ее не убивал, — упрямо повторял Павлов.

Виталий сидел на лавочке через стол от Артема, а Николай стоял сбоку. Он навис над столом, опершись об него руками, и молчал. Вдруг оперативник взорвался — ударил кулаком по почкам, затем по спине и ребром ладони по шее. Видимо, это его излюбленный удар. Павлов чуть вскрикнул от боли.

— Будешь орать, вообще убью, — захрипел в ярости Николай.

Потом били и вдвоем, и поодиночке, перемешивая истязания с вопросами — где спрятал краденый товар со склада, кто подельники и чья у них машина… Но Павлов молчал. Он вздрагивал при каждом ударе, съеживался калачиком, прикрывая руками живот, и терпел. Да и что он мог сказать в данном случае? Никаких ответов на задаваемые вопросы у задержанного подростка не было, и быть не могло. А когда его увели в камеру, то он увидел, что к нему подселили взрослого сидельца и этот факт создал внутри какое-то непонятное напряжение. Появилось ощущение опасности, исходящей от сокамерника, хотя физически он выглядел слабее подростка. Сосед по камере был лет сорока, худощавый и невысокий, на руках — тюремные татуировки. Новый сиделец участливо спросил:

— Что били? Ляг, отдохни. Меня Юрой зовут, задержали за кражу. Не впервой, прорвемся.

Артем ничего не ответил, но прилег на спину, подложив руку под голову…

Ему почему-то вспомнились рассказы матери о первом муже, от которого родился брат Сергей. Звали его Александр Выборов. На пару лет старше Натальи Сергеевны, среднего роста и телосложения, темноволосо-кудрявый смог довольно быстро вскружить голову молодой девчонке, за которой никто до него толком и не ухаживал. Несмотря на то, что был он обычным рабочим, обладал хорошим чувством юмора, мог вовремя сказать и комплимент. А по выходным как многие из его коллег любил выпить, иногда и просто после работы без какого-либо повода. В нетрезвом виде вдруг становился агрессивным, зачастую избивая мать без какой-либо причины. Бил, как говорится, нещадно — и по животу, и по голове. Однажды, уже после рождения старшего сына у нее случился выкидыш… Но терпела, да и куда идти, кому она нужна с ребенком. Так думала она, и так думают большинство женщин, попадающих в подобную ситуацию. О том, чтобы обратиться к кому-то за помощью, не было даже и мысли. Кроме этого, Выборов был ее первой серьезной любовью, да и он ее любил какое-то время, не обижал. И у нее была все время надежда, что он исправится и все у них будет по-прежнему. Комплименты и поцелуи… Но со временем становилось только хуже и хуже. Пьянки участились, а агрессия только усилилась.

С Юрием Павловым мама Артема познакомилась на свадьбе сестры Марины, когда та выходила замуж в первый раз, за военного. Торжество проводилось в ресторане «Волга», Юрий Витальевич развлекал гостей игрой на баяне. Он просто с первых минут покорил маму своей обаятельностью и коммуникабельностью. Весь вечер острил и смеялся и, играя простые русские песни, неотрывно смотрел на Наталью Сергеевну. А муж ее запьянел и уснул за столом между закусок. Поэтому и не видел, как баянист открыто ухаживает за его супругой. Не устояла она перед таким кавалером, отношения развивались с космической скоростью. В итоге мать развелась со своим тираном и вышла замуж за привлекательного музыканта. Вскоре родился Артем. «Сколько же времени она терпела избиения? Ведь ей некуда было от них спрятаться или убежать», — размышлял про себя молодой человек, — и я выдержу, ничего со мной не случится».

— Ты чего молчишь-то? — Спросил сокамерник, — расскажи, за что арестовали, самому легче станет. Да и я может, что-то подскажу, ведь я не в первый раз, знаю все ментовские штучки.

— Не хочу сегодня разговаривать, — ответил Артем, — устал я что-то, да и подумать хочу.

— Ну… Ну…, — неопределенно протянул сосед по камере.

Он непрерывно курил какие-то дешевые сигареты, и дым вскоре заполнил маленькое непроветриваемое помещение. В тусклом свете ночника над дверью он переливался словно облака, спустившиеся на землю. У подростка своих сигарет не было, да и курить-то не очень хотелось, было не до этого. Тем более что сокамерник табаком не угощал, а просить у незнакомого взрослого неудобно.

Павлов лежал на жестких досках и предавался воспоминаниям… В первый класс родители определили его в гимназию. Считалось, что там дают лучшее школьное образование в Кинешме. Да и ходить на занятия с улицы Комсомольской совсем недалеко. Преподавательский состав в учебном заведении действительно традиционно сильный, но Артема подвело поведение. Любил он побаловать, иногда даже на уроках. Знал, что это неправильно, но ничего не мог с собою поделать. Естественно, необходимых знаний для перехода в следующий класс он не получил. Так считали преподаватели. Можно сказать, что за шалости его и оставили на второй год в первом классе…

Родители на семейном совете решили перевести своего непутевого сына в школу имени Фурманова, но опять в первый класс. Школа находилась недалеко от гимназии — в районе Главпочтамта. Воспитательные беседы отца принесли свои плоды. Он, не повышая голоса, мог говорить довольно убедительно. В дневнике Артема появились четверки и пятерки. Да и проходить второй раз один и тот же материал значительно проще. В третьем классе неожиданно для всех Павлов-младший увлекся легкой атлетикой. Тренировался в секции у наставника Мальцева в спортзале, где впоследствии появилось увеселительное заведение «Фантом», потом «Рим». Тренер относился к разряду тех людей, которые сами любят спорт и могут прививать эту любовь своим ученикам. Через год Павлов занимал на городских соревнованиях призовые места. Естественно, что и по физкультуре в школе были одни пятерки. Учитель физо Александр Мишуров не раз говорил своему ученику: «Если ты, Артем, серьезно увлечешься спортом, то достигнешь высот. Для этого у тебя есть все данные». Видимо, так и было, вот только бы добавить целеустремленности и упорства…

В летнее время, чтобы дети не бродили бесцельно по городу, для них на улице Комсомольской был создан так называемый «Красный уголок». Там находились специальные воспитатели, организующие досуг подрастающего поколения. Они привлекали детей и к труду на улицах любимой Кинешмы — уборке мусора, покраске заборов. В общем, школьники как могли, помогали в благоустройстве родного города. А их за это бесплатно кормили в милицейской столовой на улице Ленина. Кстати, обеды там представляли собой вкусные и питательные блюда. «Наверное, повара продукты не воровали, боялись милиционеров», — с внутренней ухмылкой размышлял Артем. А в самом «Красном уголке» для подростков имелись различные настольные игры — хоккей, футбол, шахматы, шашки. Было чем занять себя в свободное время. Пацаны бились азартно, теряя счет победам и поражениям. Каждый хотел быть самым-самым. Подросткам здесь нравилось, тем более после учебы, которая не всем давалась легко. Да и какого-то жесткого принуждения посещать это заведение не было. Дети всегда охотнее идут туда, куда идти их никто не заставляет.

В это же здание только через другой вход другие дети ходили на тренировки по каратэ к известному тренеру Кате Соковой и ее лучшему ученику Алексею Галкину. Тот самостоятельно набрал группу из подростков и учил их боевому стилю «Кекусинкай». А талант передать то, что умел сам, у него явно был. Артем сначала из любопытства заглядывал в комнату, где проходили занятия. А потом как-то незаметно для себя оказался среди учеников каратиста. Так он в 1992 году познакомился с Алексеем Галкиным. Вообще эта личность весьма неординарная, с очень интересной судьбой. Судьба и сведет их в дальнейшем еще раз в местах не столь отдаленных, но произойдет это через много лет. А пока по приглашению молодого тренера Павлов стал заниматься восточными единоборствами. Хорошие физические данные выделяли его на фоне других учеников. Возможно, и стал бы он через некоторое время хорошим бойцом…

Ему нравилось с резким выкриком выбрасывать в мнимого соперника руку, сжатую в кулак, или ногу. Правда, надоедали растяжки. Связки на ногах после них частенько болели. Зато со временем он мог нанести удар ногой в голову парню выше себя ростом. И названия ударов были какими-то таинственными и резкими — «маваши», «ура-маваши», «йока», «майя». Каждый из них тщательно нарабатывали, повторяя не один десяток раз, сначала по воздуху, потом по груше. Со временем, конечно, получалось все лучше и лучше. Тренер видел и старания, и быстроту реакции своего ученика, поэтому не жалел своего времени и на его индивидуальную подготовку. Вот только проявить себя на соревнованиях, ради которых и тренировались спортсмены, Павлов не успел. Опять подвел неустойчивый характер…

… Познакомился на танцах с бесшабашными братьями Нещадимовыми — Денисом и Максимом, Евгением Голубевым, Валерием Кошелевым. Братья не высоки ростом, Денис старше брательника на год, оба тщедушного телосложения, темноволосые, но дерзкие до крайности. Росли без отца, он постоянно сидел в тюрьме. Выходил на свободу на месяц-два и опять «гремел на зону». «За нож», как говорили новые друзья. Жили они на улице Дарвина недалеко от бабушки Нины в небольшом частном домике. Этот район кинешемцы почему-то зовут «Америкой». Их мама Елена Павловна работала ткачихой на Томне и в отсутствии мужа иногда приводила домой посторонних мужчин, выпроваживая детей на улицу. Улица их и воспитала. Нещадимовы буквально сами нарывались на конфликты. Причем Денис, ровесник Артема, всегда таскал в кармане перочинный нож и порой доставал его без особой нужды. Евгений Голубев на полгода старше, ростом чуть выше Артема и такого же крепкого телосложения. Светловолосый и рассудительный, он плохо вписывался в эту кампанию. Да и родители у него были из интеллигенции, отец — врач терапевт, мать — школьная учительница по географии. Жила семья практически в центре города, на улице Ленина. Впрочем, драк Евгений не избегал и бился довольно отчаянно. Зато Валерий Кошелев, среднего роста и телосложения, по характеру вполне мог быть братом Нещадимовых, такой же дерзкий и конфликтный. Родители у него оба простые рабочие, в раннем детстве частенько физически наказывали своего отпрыска. И этим воспитали в нем какую-то недетскую злобу. Да и жили-то они, в районе Томны считавшимся традиционно «бандитским». Как-то по лету Артем на танцах увидел массовую потасовку. Не раздумывая, ввязался сам на стороне тех, кого было меньше. Вот так в бою и познакомились. Почти сразу все стали неразлучными друзьями. В этой драке, кстати, соперники разбежались, не устояли перед напором отчаянных «сорвиголов».

А новые друзья беспечно бродили по городу, вечером посещали дискотеки… Курили, иногда выпивали, учиняли потасовки, инициаторами которых чаще всего были Нещадимовы. Каждый из компании хотел казаться крутым и бесстрашным в глазах своих товарищей. Ну, а выпивали и курили для самоутверждения в своей взрослости. Хотелось чем-то отличаться от своих ровесников, а хорошим или плохим — это, как говорится, вопрос выбора. Тренировки Артем забросил, домой стал приходить все позже и позже, уроки учить перестал. Естественно, двойки стали привычной оценкой почти по всем предметам. Мама к тому времени уже болела… И ей и отцу, который за ней ухаживал, было не до сына. А Артем маму жалел, переживал за нее, но понимая, что помочь ничем не может, как-то отстранился от ситуации. Старался реже быть дома, приходил только спать поздно вечером. Когда ее не стало, все дурные привычки подростка приобрели хронический характер…

Вспомнился Артему такой случай: однажды после дискотеки поздно вечером Артем, братья Нещадимовы и Валерий Кошелев возле дома бабушки на улице Пирогова выясняли отношения. Мать к тому времени уже умерла. Подростки громко матом доказывали друг другу, кто из них круче. Приводили конкретные примеры, где проявилась эта самая их крутизна. Когда выяснили, встал вопрос о ночлеге. Переночевать у себя бабушка разрешила только Артему и Кошелеву, а братьям сказала:

— Вы рядом живете, идти недалеко, давайте-ка домой.

И те нехотя побрели восвояси. Утром, когда друзья вышли во двор дома, пожилая соседка бабушки из четвертой квартиры, слышавшая вчерашние выкрики подростков, сказала Артему: «Попадешь на Шуйскую, там тебя воспитают»… А на Шуйской был следственный изолятор, и это пацаны знали, но значения словам старухи не придали. А зря… «Ведь как в воду смотрела», — подумал Павлов, уже засыпая чутким сном, точнее полудремой на жестких досках…

После подъема и утреннего туалета Артему захотелось хоть с кем-то поговорить. Не мог подросток держать в себе то, что на него свалилось в одночасье. А тут и улыбчивый Юра — сокамерник с вопросом:

— Ну, что выспался? Поговорить со мной не хочешь, посоветоваться, пока менты за тобой не пришли?

Павлову скрывать-то, в общем, было нечего, и он не спеша поведал о своих злоключениях. Причем рассказал правду, что он ни в чем не виноват и никакого преступления не совершал, «а менты не верят и бьют нещадно».

— Да… Ну, ты попал парень, — начал опытный зэк, — теперь как ни крути, а отвечать тебе придется. А если баба умерла, то срок тебе накрутят…о-го-го какой.

— Чего же мне делать? — спросил юноша.

— Колоться надо, брать все на себя, — ответил Юра, — если пролезет, не пришьют тебе групповой разбой то, как несовершеннолетний и в первый раз…получишь года три-четыре. Отсидишь молодой еще, сам не заметишь, как время пролетит.

— Так если возьму на себя чужую вину, меня посадят. А потом если настоящих грабителей найдут, меня выпустят?

— А как же? У нас с «зоны», когда я там парился, через два года освободили одного мокрушника. Нашли настоящего убийцу. Извинились перед невиновным страдальцем, компенсацию дали от государства. В смысле денег на беззаботную жизнь.

После этих слов сокамерник Артема глубоко затянулся сигаретой, не спеша выпустил дым колечками, а потом продолжил:

— Но тебя-то и так, и так посадят. У ментов как — кто попался, тот и виноват. Как говорится, «не за то отец сына бил, что воровал, а за то, что попался». Зато, если расколешься, срок-то небольшой будет. А там УДО… опять же, за несознанку — никогда раньше окончания срока не выпускают. Будешь сидеть «от звонка до звонка».

Между тем открылась тяжелая дверь, в проеме показалась фигура охранника.

— Павлов, без вещей на выход, — прозвучала команда дежурного милиционера.

Опять привели в следственную камеру, где уже ждали оперативники Николай и Виталий. Стали уговаривать по-хорошему — мол, признайся и легче станет, и меньший срок получишь. Потом били вдвоем… Потом опять по-хорошему. Говорили, что и родственники от него все отказались и…что Нина Павловна, заведующая камерой хранения, на него показала.

— Как Нина Павловна? Вы же вчера сказали, что она умерла? — выдавил из себя растерявшийся Павлов.

— Нас неправильно информировали, — начал Виталий, — выжила она. Тебе повезло, срок не такой большой получишь,…если, конечно, признаешься.

И сломался Артем, морально сломался. Все-таки первый раз в милиции, да и в камере…и сразу такое обвинение. Побои надоели, его ведь никто никогда так не бил. Родители любили. После смерти матери родственники жалели.

— Ладно, пишите…, — нерешительно начал Павлов, — пишите все на меня.

— Хорошо, для начала расскажи, куда ты дел товар со склада? — спросил Виталий.

Артем задумался и замолчал. «Ведь милиция должна его изъять, а он, как говорится, его в глаза не видел. Что делать? С кем посоветоваться? Допрашивают без адвоката. Будет требовать защитника, изобьют еще сильнее…». Такие тяжелые мысли вертелись в голове подростка. Выхода из тупиковой ситуации он не видел.

— Может, отдал знакомым торговцам на реализацию? — вкрадчивым голосом произнес оперативник.

— Да, да. Отдал знакомым,… а кому, не скажу, — второпях выговорил подозреваемый.

— Хорошо… А кто твои подельники? Ну, те, которые на машине?

— Я был один, — насупился Артем.

Николай ладонью двинул ему по голове.

— Давай — давай, колись до конца. Сказал «А», говори и «Б», — резко выкрикнул он.

— Хоть убейте, никого называть не буду, — решительно произнес Павлов, — я был один.

— Ладно-ладно, не ерепенься, — примирительным тоном сказал Виталий, — один, так один… Сейчас к тебе следователь придет…с дежурным адвокатом, ты думай, что говорить-то. Пока посидишь в камере.

Он открыл дверь следственного кабинета и крикнул в коридор:

— Дежурный, верни задержанного в камеру.

Появился тот же милиционер, что привел Павлова. Он взял за локоть Артема и молча повел по коридору. Подросток вернулся в клетку, а там Юрий, со своей улыбкой и сочувствием. «Видно его совсем не заботит свое дело, за которое задержали», — подумал юноша, но вслух ничего не сказал.

— Ну как? Послушал моего совета? Признался? — начал любопытный сокамерник.

— Наговорил на себя, — с заметным сожалением произнес Артем, — а вы же сами мне советовали.

— Молодец, молодец. Все на себя взял, не сдал никого? — лез с расспросами Юрий.

— Некого мне сдавать. Сказал, что был один, — нехотя выдавил из себя неопытный сиделец.

Но его сокамерник не унимался — подробно расспросил о показаниях, еще раз похвалил за то, что никого не сдал. В заключение посоветовал держаться этих признаний до конца, и не менять их ни при каких обстоятельствах. Затем он постучал в дверь, сказал дежурному, что хочет дать показания по своему делу. Юрия очень быстро увели и больше Артем его не видел. А тот уже сидел в кабинете с оперативниками Николаем и Виталием и с гордостью рассказывал, как расколол упрямого разбойника на преступление. Убедил его во всем сознаться и не менять показания на суде. Он был уверен, что делает полезное дело и надеялся на заслуженное вознаграждение. При этом никакого сожаления по поводу того, что помог недобросовестным милиционерам на длительный срок лишить свободы невиновного, он не испытывал. Зато когда через полгода после этих событий его единственного сына Николая арестовали за сбыт наркотиков возле школы №17, то возмущение «ментовским беспределом» было искренним. Он прекратил свое сотрудничество с оперативниками, так и не поняв «бумеранга судьбы»…

А примерно через час Павлов сидел в следственной камере перед следователем — молодой женщиной, лет двадцати пяти, невысокой, худой и симпатичной. И даже милицейская форма старшего лейтенанта не придавала ей строгости. Присутствовал и адвокат — тоже женщина, лет сорока пяти, сидящая с безразличным взглядом и явно куда-то спешащая. Следователь задавал вопросы и быстро-быстро записывал показания. Адвокат тоже что-то писал в блокнот, но молча, не задавая никаких вопросов. На все про все ушло не больше часа. Единственный вопрос следователя, который удивил подозреваемого: «Зачем вы надели на голову маску?». Артем на минуту задумался. Он понял, что теперь Нина Павловна не может уверенно сказать, что он ни при чем. В маске мог быть кто угодно…

— Так, чтобы кладовщица меня не узнала, — обреченно сказал подросток.

После допроса Павлова вернули в камеру. Теперь он был один и никто не мешал ему размышлять… «На хорошего адвоката у отца денег нет…, у брата тоже. Этот бизнес с пирожками дает возможность купить еду и одежду. Музыка отца никогда прибыльной не была, она больше для души. Сам я толком законы не знаю… Да и признался уже в том, чего не делал. Наверное, не правильно поступил, надо было говорить только правду. И стоять на своем. Но бьют ведь, сволочи, больно… И на теле, ни одного синяка, а внутри все болит. Долго бы я выдержал? Жаловаться на них бесполезно. Везде «свои, да наши». Что делать? Оставить все, как есть? Может, на суде сироту пожалеют? Несовершеннолетний, несудимый… Вдруг условно дадут?», — размышлял Артем, лежа на досках.

Со скрипом открылась дверь…