Сеятель бурь

Владимир Свержин, 2005

Перед вами – очередное дело «лихой парочки» из Института Экспериментальной Истории – отчаянного Вальдара Камдила и его закадычного друга по прозвищу Лис. Дело о Наполеоне Бонапарте, карьера которого пошла несколько неожиданным путем! Наполеон – генерал российской армии?! Наполеон – спаситель Павла I от рук заговорщиков?! Россия, влекомая воинским гением великого корсиканца, начинает вести по отношению к Европе наступательную политику. В воздухе пахнет большой войной, и Вальдару с Лисом предстоит любой ценой не дать разразиться буре. И это – так, общие черты задания. А каковы же будут подробности и нюансы?!

Глава 5

Господь любит веселье, просто не все понимают его шутки.

Епископ Адриен Ваннский

Покрытое зеркальным лаком палисандровое дерево секретера отблескивало тусклым светом, отражая колеблющуюся тень дрожащего на фитилях пламени.

— Ну вот, ядрена Матрена! — Раздосадованный секретарь нашего сиятельства уселся прямо на стол, едва не зацепив бронзовую чернильницу. — Кажись, влипли.

— Ты хорошо обыскал нашего застенчивого визитера?

— Ни фига себе застенчивый! — возмутился Лис. — Скажи лучше, «застеночный»! Я понимаю, шо он никак не решался сказать нам «здрасьте!», но если бы я, как нормальный человек, открыв дверь, сунулся вперед, то я бы не успел прошептать тебе «до свидания!». Дырка, которую этот хрен криминальный проделал в брюхе у ангелочка над моей койкой, была бы аккурат посреди лба у вашего покорного слуги.

— Так все-таки было ли у него с собой что-нибудь?

— Да ничего у него не было! — резко отозвался Сергей. — В кармане вошь на аркане! Был бы жив, я бы ему из жалости пару грошей сунул, чтоб с голоду не подох. Даже шпалер, из которого он в меня целил, и тот здесь валяется. — Он ткнул сапогом лежащий на полу небольшой пистолетик.

— Где? — отозвался я, глядя туда, куда указывал мой друг. — А ну-ка дай сюда. Какая интересная вещица!

— Шо ж в нем такого интересного? Ствол как ствол, — не унимался в своей досаде невыспавшийся борец с австрийской преступностью.

— Ствол хороший, кажется, работы мастерской Лепажа. Стоит немалых денег. Но — забавная штука получается — такой же точно пистолет мне сегодня видеть доводилось. Вернее, — я посмотрел на циферблат стоящих на камине массивных часов, — уже вчера.

— Где? — хмуро бросил Лис.

— На дороге, в карете Сен-Венана.

— Не понял, — удивленно проговорил мой друг. — Шо это еще за номер?

— Бери-ка лучше свечи, давай пройдемся по парку. Может, наш странный визитер обронил бумаги, пока бежал?

— Или когда прыгал. — Лис с шандалом в руках подошел к окну. — Нет, тут на крыше пусто.

— Ладно, пошли. По дороге поделишься своими высокомудрыми соображениями.

Осенний парк был пуст. Лишь вечнозеленые голубые ели, выстроившиеся караулом от въезда во двор до самого крыльца, с удивлением поглядывали на наши уныло бредущие фигуры с фонарями в руках. Легко было Диогену, искавшему подобным образом человека, да еще и белым днем, нам же, чтобы убедиться в бесплодности поисков, увы, понадобилось не менее часа.

— Пистолетов, как я уже говорил, вероятно, было два, — пытаясь согреться беседой, излагал я Лису. — Если память меня не подводит, тот, что у нас, — один из этой пары. А значит, возможны следующие варианты: это тот пистолет, что был в карете, или же его родной брат. Такое оружие делается на заказ в единственном экземпляре. В любом из этих случаев получается, что вчерашние бандиты, или бандит, вернулись к месту схватки до приезда жандармов и решили продолжить свои неудачные поиски депеши, которую вез де Сен-Венан. Вероятно, преступники выследили нас, когда мы выезжали из дома полицай-президента, а стало быть, искали они не деньги и драгоценности, а именно бумаги, но по ошибке захватили не те, а другие.

— Ну, это если они знали, что в депеше.

— Резонно, — согласился я. — Но как бы то ни было, здесь писем нет.

С грустью убедившись в этом непреложном факте, мы перенесли свои поиски за ограду, где у распластавшегося на земле тела все еще сиротливо переминался с ноги на ногу привратник, пытаясь отгородиться от ночных кошмаров не точенным с момента ковки протазаном.

— Ну что, боец, как служба? — отечески хлопая неусыпного стража по плечу, осведомился Лис. — Мертвец не тревожит?

— Ник-к… нет, — перекосившись от упоминания о трупе, промямлил сторож.

— А скажи мне, храбрый воин, — переходя на эпический тон, измывался Лис, — когда в доме началась пальба, что, интересно, делал ты?

— Как велено, — вяло отбивался привратник, — ворота охранял.

— Ага! — деланно хлопая себя по лбу, точно вдруг уразумев суть происходящего, спохватился Лис. — Значит, ты стерег ворота, чтобы злой ворог их не похитил! И это правильно. Ты молодец, герой, неистовый Роланд! А скажи-ка мне, кандидат в фельдмаршалы, какова же была обстановка на вверенном тебе участке фронта?

— Чего-с изволите? — Ночной сторож был близок к истерике.

— Идиот плюгавый! Вахлак байстрючий! Я очень изволю желать узнать, что творилось по эту сторону забора в то время, как по ту нам пришлось перестреливаться с каким-то гадючим ворьем?

— Не могу знать, — пролепетал охранник, бледнея все больше. — Я с поста не уходил.

— Оставь его, Сергей, — окликнул я друга, — ему действительно запрещено покидать пост, кроме как по хозяйскому зову. А из сторожки эта часть улицы не видна.

— На это урки и понадеялись, — сплюнул Лис.

— Вот здесь, — продолжил я, — на земле следы подков. Судя по всему, две лошади.

— Ну, это, может, кто-то и днем твоими хоромами любовался. После того, как дождь кончился, мало ли кто наследить мог?

— Возможно, — садясь на корточки и поднося фонарь к самой земле, медленно продолжил я, — но лошади стояли здесь довольно долго: видишь, как натоптано?

Лис подошел ко мне и уставился на измятую следами подков землю.

— Да… Похоже, умчались наши бумаги в беспросветную мглу. Поди их теперь разыщи.

— Дело, конечно, непростое, но если понять, кому и зачем это было нужно…

— Вот и понимай! — Лис резко выпрямился. — Ты у нас умный, тебе и карты в руки.

Если бы не хорасанский ковер, глушивший шаги желчного потомка лангобардов, их можно было бы принять за стук плотницких молотков, подгоняющих доски на помосте эшафота.

— Я хочу знать, кому и зачем это было нужно?! Вы слышите меня?! Кому и зачем это было нужно?!

В моем сознании эта фраза сегодняшним хмурым утром повторялась столько раз, что я невольно передернулся, услышав ее вновь.

— Думаю, все дело здесь в фигуре лейтенанта де Сен-Венана, — поделился я своими соображениями. — Он скрывал свое имя, выдавал себя за негоцианта, ничего не смысля в купле-продаже…

— Эт точно! — подтвердил Лис. — Если бы не я, он бы свое ландо совсем за бесценок продал.

— К делу это не относится, — прервал его маэстро Палиоли.

— Он ехал из Франции в Австрию и, невзирая на то, что между странами лишь зыбкое перемирие, не запасся должными пропусками. Полагаю, необходимо выяснить, кем был этот де Сен-Венан и что он вез. Тогда мы, вероятно, поймем, кто за ним охотился.

— С шифром пока ничего не выходит, — скривился резидент. — Система простенькая, любой школьник о ней скорее всего слышал, но все же от этого она не менее эффективна. Как вы сами вчера могли видеть, листы исписаны сериями чисел. Каждая серия — три числа. Одно из чисел означает страницу, второе — строку, третье — номер буквы. Однако не зная, из какой книги взяты эти строки, прочитать текст почти невозможно, поскольку повторяющихся комбинаций нет и не может быть. Причем необходимо знать не только название произведения, но и год издания, и место, где книга была напечатана.

— А вдруг это контрразведка Дюма охоту на нас открыла? — неуверенно предположил Лис.

— Возможно, что и так, — с сомнением проговорил дон Умберто. — Но кто мог послать шифрованное сообщение Бонапарту? Почему таким странным образом? И отчего не через наш банк? Все это необходимо узнать как можно скорее. — Он опустил ладонь на столешницу тем жестом, которым ставят печать на указе о смертной казни.

— Мне вот что представляется, — стараясь хоть как-то успокоить высокое начальство, вновь заговорил я. — Наверняка те, кто охотился на Сен-Венана вчера на дороге, и похитители ночью в этом особняке — одна группа. Я уверен, они знают, к кому направлялся убитый гонец, а следовательно, обнаружив у нас бумаги, относящиеся к Наполеону и его семье, могут принять их за ту самую депешу, которую вез лейтенант королевской гвардии. Или же, если они точно знают, что в пакете была шифровка, проникнуться мыслью, что наша встреча с де Сен-Венаном в Холлабруне была не случайна, и мы также посвящены в тайну переписки Бонапартия и его французских корреспондентов. В любом случае похитители должны будут заинтересоваться нашими персонами.

— Занятная перспектива, — криво усмехнулся Лис.

— Полагаю, живыми мы будем для неведомых конкурентов ценнее, чем мертвыми, — поспешил я утешить друга.

— То-то они Сен-Венану лекарство от кашля прописали! — Лис тяжело вздохнул.

Дверь кабинета приотворилась, и чопорный дворецкий, поклонившись господам, обратился к Лису так, будто сообщал об открытии Америки:

— Господин управляющий, мне велено было уведомить, когда прибудет вино для нынешнего бала.

— Ваше превосходительство, — Лис склонил голову, — мой граф. Прошу извинить, что я оставляю вас буквально в минуту скорби, но меня ожидают неотложные дела по хозяйству. Фигня — война, главное — маневры!

Подготовка к вечернему балу должна была занять все имевшееся время, ибо смысл устройства празднеств для организаторов их во многом и состоит в тех самых предуготовлениях, которыми сопровождается ожидание радостного торжества. Как бы ни был ярок и красочен бал, как бы ни блистали красотой и брильянтами очаровательные дамы, как бы ни были элегантны кавалеры, ожидание и предвкушение чего-то волшебного опьяняет не меньше, чем подаваемое к столу вино. Все эти суетливые и зачастую абсолютно бесполезные действия вроде одобрения работы драпировщиков, инспектирования занятых готовкой кулинаров и торжественный разгон, устраиваемый домашней прислуге, — не что иное, как ритуальное жертвоприношение богу Радости. Языческое поклонение ему, должно быть, в крови у человека, и кому бы он ни молился в урочные часы, мало кто забывает принести жертву на этот никогда не пустующий алтарь.

Честно говоря, я не любитель балов. У нас в Англии они настолько расписаны по ролям и предсказуемы, что более всего напоминают порядком надоевшие спектакли, где, опоздав на любой акт, безошибочно можно сказать, что здесь было прежде и что будет далее. Но что самое противное, на тех немногих балах, которые мне довелось посещать в командировках по иным мирам, мне отчего-то не хватало именно этой чопорности и предсказуемости. Однако к сегодняшнему балу моя любовь или нелюбовь отношения не имели.

Устройство подобных увеселений было священным долгом и почетной обязанностью высшей аристократии, к которой я имел честь принадлежать. Кроме того, где же еще знакомиться заезжим богемским графьям с ветреными российскими княгинями, как не на балу? А без знакомства отправляться в гости к северной красавице — абсолютный моветон.^[7]

Как бы то ни было, настроение, испорченное ночным происшествием, еще не забытым в предпраздничной суете, удалось окончательно доконать явлением полицейских ищеек. С пристрастно-внимательным видом обойдя дом, сад и часть улицы по ту сторону ограды моего особняка, они изобразили на лицах подобающую им по роду службы подозрительность и начали расспрашивать меня и Лиса о деталях происшедшего.

— Что же пропало? — Этот вопрос, казалось, волновал полицию куда больше, чем личность и местонахождение преступников.

— Бумаги личного свойства, — заученно повторял я.

— Что в них содержалось? — не унимались ищейки.

— К поискам это не имеет ровно никакого отношения, — безбожно кривил душой я.

— Что же мы должны искать?

— Не что, а кого! — не замедлил возмутиться я. — Ваше дело — найти похитителей. Все остальное — наша забота.

— Ваше сиятельство забывает, что он живет в стране, где существует закон, — пытаясь сохранить важный вид, провозгласил полицейский.

— А вы, сударь, — резко ответствовал я, — забываете, что живете в стране, где имя графов Турн значит не меньше, чем какие-то пункты и параграфы! — Я спешил продемонстрировать крутой нрав, присущий, согласно Лисовым байкам, всем представителям рода Турнов. — Отыщите преступников и получите щедрую награду. Если же нет, я попрошу господина полицай-президента, моего доброго знакомого, чтоб вас без выходного пособия выгнали мести улицы.

— Мы выясним у наших агентов, — раскланиваясь подчеркнуто официально, сообщил начальник розыскной бригады. — Узнаем, не видел ли кто чего подозрительного в округе, не пытался ли кто-нибудь продать ваши таинственные бумаги. Но, ваше сиятельство, позвольте заметить, не ведая мотивов, которыми вызвано столь дерзкое ограбление, весьма сложно отыскать преступника, поэтому не стоит надеяться на удачный, во всяком случае, скорый исход этого дела. И я очень прошу вас, господин граф, если вдруг кому-то вздумается шантажировать ваше сиятельство, не сочтите за труд сообщить, ежели желаете, вашему другу господину полицай-президенту. Но лучше мне, в криминальную полицию. Всегда к вашим услугам, — носатый, похожий на таксу сыщик приложил два пальца к шляпе, — меня зовут Протвиц, Йоган Протвиц.

— Непременно, — кивнув, пообещал я, немедля выбросив из головы и обещание, и невесть зачем названное имя.

— Ну шо, — поинтересовался Лис, когда следственная бригада удалилась, оставляя хозяев наедине с полотерами, мебельщиками и прочей снующей из конца в конец особняка челядью, — как тебе понравился этот доморощенный Нат Пинкертон?

— Никак, — пожал плечами я. — Очередной мозгляк, пытающийся удивить мир своей невиданной проницательностью, которой наверняка нет и в помине. Почему ты спрашиваешь?

— Не нравится он мне, — печально вздохнул Сергей, глядя вслед удаляющимся полицейским.

— Отчего вдруг?

— Взгляд у него цеплючий, шо те репяхи на коровьем хвосте, — помедлив, высказался мой напарник. — И сам он на таксу похож.

— Ты тоже заметил? — усмехнулся я.

— Что тут не заметить? — удивленно хмыкнул Лис. — Ему только хвоста не хватает, а так — вылитая такса!

— Что ж, как мужчина мужчине я могу ему только посочувствовать.

— Капитан, — Лис печально вздохнул, — ты только правильно меня пойми, но как бы нам не пришлось сочувствовать.

— Ты это о чем? — удивился я.

— Такса — собака, выведенная для охоты на лис. Я задничным мозгом чувствую, шо лучше нам эту ошибку естественного отбора у себя на хвосте не иметь.

— Сергей, ну что за глупости? — Я удивленно поглядел на заметно приунывшего друга. — Чего нам опасаться? Легенда у нас отработанная, документы — лучше настоящих. Если вдруг что еще понадобится — сделаем. Не грусти! К тому же нас ожидает бал.

— А я и не грущу. — Лис досадливо почесал затылок. — Но сдается мне, этот криминалист и без отпечатков пальцев и проб слюны на ядовитость может нарыть слишком много лишнего.

Едва только солнце, показавшееся было в небе коротким осенним днем, окрасило заревом белые вершины Альп, особняк графов Турн гостеприимно распахнул кованые ворота перед венской популяцией светских львов и львиц. Приглашенный на роль распорядителя танцев французский эмигрант маркиз де Моблен, долгие годы служивший в этом качестве при дворе Людовика XVI, невзирая на свой преклонный возраст, имел летящую походку и грацию пастушка из версальского балета, какие были в ходу еще во времена Короля-Солнце. Его легкая, почти невесомая фигура порхала то здесь, то там по залу, где вскоре должны были зазвучать польки и менуэты, где озорная мазурка должна была сменяться величавым полонезом, вымеривая кружением и подпрыгивающими шагами длину и ширину места предстоящего действа. В отсутствие музыкантов эти странные танцы выглядели нелепо, чтобы не сказать — безумно, но в этом деле мне оставалось лишь положиться на богатейший опыт человека, с младых ногтей организовывающего придворные увеселения.

И вот наконец в парковых аллеях зажглись упрятанные в хрустальные шары свечи, пламя их, дробясь в бесчисленных гранях, приветливым мерцанием встретило первые кареты, въезжающие во двор особняка.

— Их высочества принц и принцесса Гогенлоэ! — потрясая жезлом, возглашал одетый в золоченую ливрею дворецкий. — Его светлость герцог Варбургский с дочерьми! Его светлость пфальцграф фон Цвейбрюкен-Ланцберг!..

Я встречал гостей у входа в дом, любезно кланяясь и приглашая в музыкальный салон, где уже звучала «Волшебная флейта» Моцарта.

— Капитан, шо там щас про брюки ляпнули? — послышался в моей голове голос умильно-медоточивого Лиса, придерживавшего дверь поднимавшимся дамам и сыпавшего верхнебогемскими комплиментами, которые, к счастью, благовоспитанные красавицы не могли перевести на свой родной язык. — Их там две пары, или я шо-то не врубился?

— Сергей, — оскорбился я, — это старинный аристократический род, между прочим, в родстве со шведскими королями.

— Ах, в этом смысле! — не унимался язвительно настроенный Лис. — Некисло, должно быть, иметь в родне пару брюк. Слышь, а Ланцбергу, у которого бакштаг звенит, как первая струна, они тоже родственники?

— Вот уж не знаю, — с сомнением отозвался я, пытаясь сообразить, как может звенеть подобно струне курс судна относительно ветра.

— Если родственники, то уважаю. Господин хороший, проходите наверх, скидывайте шубу, если у вас ее здесь не попрут, то на выходе получите ее обратно, хотя лично я вам гарантий не дам. Потому как тут и не такое стибрить могут!

Осанистый пфальцграф, казалось, только-только сошедший с полотна в золоченой раме, блестел множеством драгоценных звезд и крестов, которые иному полководцу не получить и за всю жизнь. Не понимая ни слова на языке, привычном для Лиса, он лишь согласно кивнул и расплылся в улыбке.

— Их сиятельства граф и графиня Понтолеоне!

— О, брюки кончились, панталоны пошли! — снова возрадовался мой бесшабашный секретарь. — Но вы, ребята, не огорчайтесь, со всяким может случиться, чувствуйте себя как дома. Мы гостям хорошим рады — вытирайте ноги, гады!

— Ее светлость княгиня Багратион!

— Капитан, ты глянь, какая хорошенькая пошла! Мадам, за такую талию я б покорил Италию!

Я замер с полуоткрытым ртом, ожидая звонкой оплеухи. Из-за фривольной шутки моего напарника та, ради которой и устраивалось сегодняшнее ночное веселье, вполне могла оскорбленно развернуться и навсегда покинуть и особняк Турнов, и наши оперативные разработки.

— Благодарю вас, мсье, — на прелестнозвучном языке Державина проговорила красавица, мило улыбнувшись. — Но, помнится, эта страна и так уже принадлежит дому Габсбургов. И все же, — не убирая обворожительной улыбки с чувственных губ, проворковала она, — если у меня появится необходимость в таких завоеваниях, я не премину напомнить вам о сегодняшнем обещании.

— А… — Сдавленный выдох моего друга, как красная лампочка за хоккейными воротами, неумолимо свидетельствовал, что ответные слова попали точно в цель.

— Лис! Придержи язык! Это же и есть Екатерина Павловна Багратион.

— Шо, правда? А предупредить было нельзя?

— О чем предупреждать?! Дворецкий же объявляет!

— Ну да, где-то так, — вынужденно согласился дамский угодник. — А, по фиг дым! По-моему, этой подруге даже понравилось. В конце концов, нечасто встретишь на чужбине такого замечательного, не побоюсь этого слова, представителя родного отечества, с которым можно повдыхать его дым, покалякать на родном языке и попросту обсудить, как там царь… В общем, если ты еще не готов к решительному штурму, то я, так и быть, приму удар на себя…

— Что за ерунда? — возмутился я.

— Э-э-э, Капитан, еще рано выходить из окопов на амурном фронте. Отвлекись на лестницу, там какой-то почетный звездочет со своей Большой Медведицей идет.

— Его превосходительство барон фон Шолленфельд с супругой, посол его величества короля Баварии…

Замысловатые фигуры котильона следовали одна за другой к великому удовольствию порхающего среди залы маркиза де Моблена и его помощников. Закаленные балами танцоры и танцовщицы, сменяясь во главе колонны, расходясь и сходясь в изящных па, кружась, подавая друг другу руки и склоняясь в церемонных, полных величия полупоклонах, не нарушали своей неловкостью его грандиозных замыслов.

Наконец старинные, а потому изрядно набившие оскомину танцы закончились, уступая место новомодному вальсу, считавшемуся среди утонченных знатоков этикета верхом непристойности и простонародного вкуса, а потому столь желанному на всех танцевальных вечерах вне стен императорского дворца. Не имея ни желания, ни возможности медлить, я направился туда, где, обмахивая себя экзотическим для венского света веером из вологодских кружев, восседала ослепительная госпожа Багратион. Судя по всему, мне следовало поторопиться, поскольку возле княгини уже бесцеремонно топтался какой-то плешивый увалень. Причем, насколько я мог видеть, не слишком приятной беседой отвлекавший ее светлость от мыслей о танцах.

— Лис, — вызвал я напарника, — рядом с Екатериной Павловной стоит некто и мешает мне пригласить ее на вальс. Будь добр, отведи его в буфет, что ли, или к ломберному столу. Пусть в карты сыграет, можешь ему проиграть монету-другую.

— Капитан, меньше слов — дешевле телеграмма. Щас все организуем!

–…И помните, сударыня, я скупил ваши закладные и векселя, все до единого, а потому в ваших руках дать мне счастье до конца дней, в моих же — сделать вас несчастной.

— Прошу прощения, — я появился из-за плеча собеседника госпожи Багратион, заставляя того чуть отступить, — я вынужден прервать вашу беседу. Здесь танцуют, потому на правах хозяина дома я похищаю вашу обворожительную собеседницу.

Одарив толстячка со звездой святого Леопольда на груди абсолютно им не заслуженной обаятельной улыбкой, я подал руку Екатерине Павловне, и та с радостью вложила в мою ладонь свои длинные тонкие пальчики.

— Но… Э?!

— А что, дружище, не хряпнуть ли нам по кварте пива? — раздался позади нас дипломатично-вопросительный голос Лиса. — Ну, в смысле — вина.

Дальнейшее нам услышать не пришлось, поскольку чарующий вальс уже кружил нас в своих безнравственно-тесных объятиях.

Честно говоря, ловко отбив прекрасную даму у неведомого зануды, я напрочь потерялся, не зная, с чего начать разговор, а потому молча пожирал глазами живые, задорные черты княгини Багратион, ее каштаново-золотистые локоны, скользящие у виска в такт вращению.

— О чем вы не решаетесь меня спросить? — первой заговорила Екатерина Павловна. — Хотите узнать, что за гиппопотам пытался испортить мне сегодняшний вечер?

— Сударыня, — переходя на русский и стараясь говорить с ощутимым акцентом, начал я, — в том, что вы сказали, самая важная часть именно та, где говорится про вечер. А далее, лишь скажите…

— И вы убьете его! — с насмешкой проговорила княгиня. — Не бахвальтесь, граф, ничего вы с ним не сделаете. Впрочем, о вас в Вене уже ходят слухи, вы, сказывают, опасный человек. Говорят, нынче ночью вы застрелили некоего карбонария, искавшего убежища в этом доме.

— Что за ерунда? — возмутился я, поражаясь причудливости сплетен, распространившихся за день по столице. — Во-первых, это был не карбонарий, как вы изволили выразиться, а обычный вор. Во-вторых, он не искал здесь убежища, а наоборот, пытался скрыться с добычей, а в-третьих, его убил не я, а мой секретарь.

— Тот самый, который обещал завоевать Италию? — вновь с легкой насмешкой спросила княгиня, но мне отчего-то показалось, что в тоне ее звучало скрытое разочарование. Должно быть, при всей своей экзотичности мысль отправить владельца неоплатных векселей к праотцам крепко засела в очаровательной головке.

Не желая расстраивать прекрасную даму развенчанием собственного кровожадного образа, я поспешил добавить словно между прочим:

— Правда, вчера по дороге в Вену нам пришлось прибегнуть к оружию, но в опасности была жизнь дамы.

— И что же? — В голосе княгини Багратион снова послышался нескрываемый интерес.

— Двое пали от моей руки, и еще двоих уничтожил, как вы, должно быть, уже догадались, ваш соотечественник и мой добрый друг.

— Итак, пять человек за день, — подытожила красавица. — Совсем недурно! И что же, каково оно — убивать людей?

— Сударыня, — добавляя романтической печали в голосе, вздохнул я, — я офицер, и убивать людей — часть моей профессии. Но должен вам сказать, что каждый раз, когда я вынужден лить кровь солдат, даже вражеских, с горечью вспоминаются те, кто вырастил и любил несчастного, судьбою обреченного на смерть. Если же речь идет о моих солдатах, то сердце мое и вовсе обливается кровью при мысли о гибели любого из них. А те, что были вчера, — разве это были люди? Так, пустое… Шваль! Разбойники!

— Но ведь они тоже были людьми. Быть может, их толкнули на преступление голод и нужда. — Княгиня пристально взглянула мне в глаза.

— Что ж, со вчерашнего дня голод их уже мучить не будет. Впрочем, как и нужда. В конце концов, не я, а Господь когда-то сотворил всемирный потоп, а ведь его никто не упрекает в жестокости.

— Те, кто мог бы упрекнуть, на дне морском.

Музыка стихла, и скрипачи изящным росчерком подняли смычки, завершив последний аккорд. Я, вновь раскланявшись, повел княгиню к ее месту, обещая при первой же возможности продолжить начатый разговор. Толстяка со звездой святого Леопольда у дамских кресел уже не было. Вероятно, моему другу, способному под настроение уговорить даже скифского идола, удалось замкнуть на себе внимание назойливого поклонника. Я снова поклонился, собираясь промолвить дежурный, но еще не затертый комплимент очаровательному объекту разработки, но тут у самого моего плеча раздалось звонкое:

— Вы убийца, граф! Негодяй и убийца!

Примечания

7

дурной тон.