Сеятель бурь

Владимир Свержин, 2005

Перед вами – очередное дело «лихой парочки» из Института Экспериментальной Истории – отчаянного Вальдара Камдила и его закадычного друга по прозвищу Лис. Дело о Наполеоне Бонапарте, карьера которого пошла несколько неожиданным путем! Наполеон – генерал российской армии?! Наполеон – спаситель Павла I от рук заговорщиков?! Россия, влекомая воинским гением великого корсиканца, начинает вести по отношению к Европе наступательную политику. В воздухе пахнет большой войной, и Вальдару с Лисом предстоит любой ценой не дать разразиться буре. И это – так, общие черты задания. А каковы же будут подробности и нюансы?!

Глава 4

Не бойтесь ставить точку, именно с нее все и начинается.

Пабло Пикассо

Широкие ступени парадной лестницы были устланы ковром, глушившим шаги, и все же серебристый звон шпор гулко разносился по анфиладам пустого особняка. Завтра поутру здесь все оживет и придет в движение. Лакеи под руководством дворецкого споро начнут готовить дом нашего сиятельства к приему, которым господин граф намерен почтить высшее общество столицы, повара займутся приготовлением угощений, а знаменитые на весь мир венские кондитеры будут состязаться за право подать свою непревзойденную сдобу и пирожные сливкам общества. Но это лишь завтра, а нынче…

— Бардак в почтенном семействе! — разорялся Лис. — Капитан, в смысле — полковник, где ты берешь таких друзей? Люди не спали, не ели, об седло себе всю задницу отбили, пока доскакали, тучу народу почем зря положили… И шо? Опять политесы разводить? Лучшая подружка — мягкая подушка! Я, между прочим, вторую ночь бдю неусыпно на службе отечеству, и это пагубно сказывается на моем цветущем организме. А если я счас прямо не приму ванну, то организм начнет не только цвести, но и благоухать, и страна от этого только пострадает. Как говорил классик мыслительного процесса, кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро!

— Лис, — одернул я напарника, — насколько я помню, пока что у нас в Вене один-единственный друг, и с ним еще предстоит познакомиться.

— Вот и я о том же, — вздохнул Сергей. — За завтраком бы и познакомились.

Наш таинственный друг ожидал появления хозяина особняка и его верного соратника, сидя в библиотеке. Его тонкое лицо казалось хронически недовольным и не выражало ни малейшей радости от долгожданной встречи. Стоявший перед ним на пюпитре том с золотым тиснением был небрежно заложен ножом для резки бумаг. Ручка из пожелтевшей слоновой кости торчала между страниц книги. Для полноты картины не хватало только черепа на столешнице и черного ворона на плече.

— Вы задержались, — вытаскивая из кармана золотой брегет и поднимая его крышку, недовольно заметил заждавшийся посетитель.

— Прошу прощения, — проговорил я, склоняя голову, — дороги, как всегда, полны неожиданностей.

— Отныне, господа, надеюсь, все ваши неожиданности прекратятся. Вы должны наилучшим образом исполнить то, что вам поручено. А приключения на дорогах, уж будьте так добры, оставьте гусарским ротмистрам и прочим ловеласам.

— Между прочим, наш уважаемый старый друг, — возмущенный столь холодным приемом, не замедлил вмешаться Лис, — мы тоже тут не ля-ля — тополя разводили. Провернули буквально на глазах у восхищенной публики сложнейшую агентурную операцию, раздобыли, проливая кровь, чужую ценную депешу. Между прочим, не кому-нибудь так, вообще, а одному небезызвестному вам фавориту российского императора.

Желчное лицо ответственного за нашу встречу, выхватываемое из темноты зыбким пламенем свечей, казалось, чуть просветлело.

— Если мы были вам нужны, можно было воспользоваться закрытой связью, — стараясь заглушить возмущенную тираду напарника, проговорил я.

— Закрытой связью должны были воспользоваться вы, — жестко отрезал раздраженный собеседник, — чтобы известить меня о сложившейся ситуации и запросить разрешения на проведение оперативных мероприятий.

Мы с Лисом молча переглянулись.

Институт экспериментальной истории, в котором все здесь собравшиеся имели честь работать, был крупным научным и научно-практическим центром. В нем работали тысячи людей, имелся даже собственный закрытый поселок, но если бы какая-нибудь комиссия решила в любой будний день проверить наличие работников в стенах центральной базы, то не обнаружила бы на месте и трети сотрудников. А если бы членам комиссии вздумалось ожидать, пока «нарушители трудового распорядка» принесут им свое объяснение, они рисковали встретить старость, так ничего и не дождавшись.

Большая часть личного состава нашего почтенного заведения пребывает в иных мирах, причем подолгу, едва ли не пожизненно. Зачастую институтская агентура обзаводится семьями, многие «стаци» и оперативники становятся заметными историческими фигурами в местах своего нового проживания. Иногда они одиноки и незаметны, но всегда к ним тянутся невидимые информационные каналы, за содержание любого из которых многие короли и их министры готовы были бы широко распахнуть свои кошельки.

Агентами и резидентами становились люди весьма разных талантов и склада ума. А уж характеры их — дело и вовсе глубоко индивидуальное. Скажем, резидент Института, руководивший агентурой в этом мире, имел характер непримиримо требовательный и, мне показалось, вздорный. Возможно, до этого ему не приходилось иметь дела с оперативниками вроде нас, и он предъявлял к свежему пополнению те же претензии, что и к обычным стационарным агентам, но как говорил Лис, клиент хочет странного. Хороши мы были бы сегодня днем, запрашивая у резидента разрешения атаковать разбойников на лесной дороге.

Между тем пауза затягивалась, и новообретенное руководство, сочтя наше молчание признаком глубокого раскаяния, бросило хмуро:

— То, что вы говорили о депеше, — правда?

— Чистая правда, — признал я.

— Давайте ее сюда, — скомандовал резидент.

Я со вздохом вытянул пакет из кармана.

— А позвольте узнать, ваше превосходительство, как вас тут звать-величать? — склоняясь в насмешливом поклоне, поинтересовался Лис.

Руководство бросило на любопытного агента недовольный взгляд, но, по зрелом размышлении сочтя вопрос резонным, решило сменить гнев на милость.

— Меня зовут дон Умберто Палиоли, — резидент вытащил из томика Горация нож с костяной рукоятью, — я совладелец и управляющий «Банко ди Ломбарди». — Он вонзил серебристый клинок в полотно, и я с грустью отметил для себя, что мои терзания по поводу корректности просмотра чужой корреспонденции господину Палиоли абсолютно не свойственны. Впрочем, чему тут удивляться?

— Итак, я возглавляю венский филиал банка и руковожу его операциями по всей Австрии. Так что можете не сомневаться — финансовых проблем у вас не будет. Вы, сударь, — он обратился ко мне, — должны жить на широкую ногу, но призываю вас помнить, что деньги, которые вы тратите, казенные, а потому расходуйте их экономно.

— О, будьте уверены! — улыбнулся я. — На этот счет вы найдете верного союзника в моем секретаре.

— Надеюсь, — коротко ответил банкир, доставая из холщевого пакета запечатанный восковой печатью длинный бумажный конверт. Не желая, должно быть, возвращаться к этой теме, господин Палиоли направился к бронзовому канделябру и поднес нашу добычу к пламени свечи. Затем, орудуя все тем же ножом для бумаги, аккуратно приподнял чуть растопившуюся печать.

— Ну-ка, что здесь? — Одним движением, каким обычно в банке извлекаются из конвертов вложенные чеки, он выхватил сложенные вдоль листки тончайшей рисовой бумаги, усеянные строчками каких-то символов. — Проклятие! Да это шифр! Интересно, что за шифровки передают Бонапартию из Парижа? Что тут у них на печати? — Банкир уставился на оплывший восковой кругляш. — Увы, мне это ни о чем не говорит.

— Можно ли мне поглядеть?

Маэстро Палиоли пожал плечами и протянул мне конверт.

— Это отпечаток перстня.

— А вы что же, ожидали увидеть большую печать базилевса?

— О нет, — я покачал головой, пропуская колкость мимо ушей, — как мне кажется, на печати изображена пчела.

— Вы что-нибудь об этом знаете?

— Немного. — Я пожал плечами. — Пчелы были на гербе, который Наполеон предполагал учредить для Франции, а еще они являлись эмблемой древней франко-германской династии Меровингов, а кроме того, пчела — символ общего дела и готовности погибнуть ради его успеха.

— Недурно. — Пожалуй, за сегодняшний вечер это было первое доброе слово со стороны нашего «старого друга». — Как вы полагаете, кому принадлежит сей таинственный знак?

Я развел руками:

— Возможно, кому-то, ведущему свой род от потомков Дагоберта III, а может, и организации заговорщиков, работающих на Бонапартия.

— Все это лишь домыслы, — недовольно поморщился резидент. — Ладно, может, расшифровка даст больше. Это я заберу с собой, завтра вы получите спасенное послание в прежнем виде. А теперь давайте вернемся к тому, что вам предстоит сделать.

Резидент пожевал губами невидимую соломинку, возможно, для коктейля, обдумывая, достойны ли мы быть посвященными в сокровенные тайны европейской политики.

— О том, как бедный корсиканский лейтенант стал российским графом и генерал-адъютантом императора Павла I, вас, полагаю, уже информировали.

Мы с Лисом молча кивнули.

— Конечно же, несмотря на такой оборот судьбы, мы не стали оставлять без внимания фигуру несостоявшегося императора французов. Благо его семья по-прежнему оставалась на родине, а Наполеон выказал себя любящим сыном и братом. При помощи нашего банка мы предоставили императорскому фавориту максимально выгодные условия для перевода денег и пересылки корреспонденции из России во Францию.

— А шо, почту здесь еще не изобрели? — вставил свои шесть пенсов Лис.

— Корреспонденция столь высокопоставленных особ немедля попадает в черный кабинет российской почтмейстерской конторы, — не моргнув глазом отозвался Палиоли. — А письма графа Бонапартия, как вы сами увидите, хоть и не зашифрованы, но изобилуют рядом иносказаний и аллегорий, вероятно, понятных лишь посвященным.

— Например? — не удержался я от вопроса.

— Так, он радуется очередным успехам Севера и обещает Апису, что в случае его преданности солнце над его головой не закатится никогда.

— Возможно, это какие-то масонские символы, — предположил я, вспоминая обстоятельные беседы лейб-медика императора Петра III Пугачева, по старинке пользовавшегося титулом графа Калиостро, и молодого артиллерийского офицера с неистребимым корсиканским акцентом. — Насколько мне известно, Наполеон с его математическим складом ума в юные годы был падок на геометрические системы мироустройства.

— Может, и так, — согласился маэстро Умберто, не особо, впрочем, уверенным тоном, — однако, по имеющимся у нас сведениям, ныне граф Бонапартий не состоит, во всяком случае, активно не участвует в деятельности какой-либо из масонских лож России. Но, полагаю, это также следует дополнительно проверить.

— Несомненно, — подтвердил я. — Но, вероятно, не для этого вы просили институтское руководство прислать сотрудников оперативного отдела.

— Конечно. — Губы многоопытного финансиста сложились в усмешку довольно неприятного вида. Примерно с такой обычно произносится коронная фраза при отъеме денег: «Ничего личного, только бизнес». — Семь месяцев назад граф Бонапартий, как я уже говорил, ежемесячно поддерживавший семью немалыми суммами, вдруг начал переводить во Францию деньги просто огромные.

— Можно ли конкретнее? — попросил я.

— За это время он перевел чуть больше миллиона рублей золотом.

— Сколько?! — переспросил я, сомневаясь — то ли в собственном слухе, то ли в акустике кабинета.

— Если быть точным, — отчеканил банкир, — один миллион семьдесят восемь тысяч триста пятьдесят рублей.

— Может, типа, семейные навороты? — неуверенно предположил Лис. — Ну, там, братья в карты проигрались или на скачках…

— Отнюдь, — ухмыльнулся господин Палиоли. — Как вы понимаете, семейство Бонапарте также является клиентами нашего банка, и я имею возможность отслеживать состояние финансовых дел его братьев, сестер и, что скрывать, весьма прижимистой матери.

— И что же?

— Все они занимают неплохое место в обществе, имеют постоянный доход, и с тех пор, как любимая сестра Наполеона, Полина, в очередной раз оставшись богатой вдовой, весьма удачно вышла замуж, никто из них, по сути, не нуждается в русских стипендиях.

— Лишние деньги лишними не бывают, — философски заметил Сергей, знавший толк в финансовых вопросах.

— Несомненно, — чувствуя родственную душу, улыбнулся банкир. — Но эти деньги, судя по нашим сведениям, берутся из секретного фонда русской тайной канцелярии. Как можно догадаться, они не идут ни на имения, ни на экипажи, ни на драгоценности, ни даже на платья красавиц Бонапарте, а эти дамы, поверьте, завзятые модницы. Золото снимают крупными суммами, после чего оно исчезает в неизвестном направлении.

— Вы предполагаете, что они идут на подкуп? — поинтересовался я.

— Возможно. Но кому и для чего?

Я вопросительно поднял вверх брови. Последняя фраза была определенно риторической.

— Может быть, он финансирует заговор против базилевса?

— Но зачем? — скептически отозвался Палиоли. — Смерть Александра Дюма ничего ему не даст. Он не станет новым государем Франции, да и близкие его, по сути, от этого тоже ничего не получат.

— Но, может быть, Наполеон лишь передаточное звено, а на самом деле заговор против не в меру ретивого базилевса финансирует Павел I? Если деньги идут из тайной канцелярии, то, вернее всего, так оно и есть.

— Я думал над этим. Это могло бы быть вполне похоже на правду, когда бы не одно несоответствие. — Резидент устало вздохнул. — У императора Павла масса недостатков: он горяч, жесток и склонен к истерикам. Но у него имеется свойство, которое можно оценивать и так, и эдак: государь всероссийский — неисправимый романтик, он вполне искренне видит себя великим магистром Мальтийского рыцарского ордена, а потому желает воевать как подобает благородному защитнику Гроба Господня — с мечом в руке и открытым забралом.

— Во времена крестовых походов забрало не применялось, — машинально поправил я.

— Вам виднее, — пожал плечами мастер финансовых афер. — Но к делу это не относится. О Наполеоне такого не скажешь, он не упустит случая ударить в спину, если это будет ему выгодно. Во время расследования покушения на Павла Бонапарт возглавлял комиссию тайной канцелярии, и я вполне допускаю, что с тех пор этот любимец императора практически бесконтрольно пользуется суммами ее секретных фондов. Конечно же, он как-то это дело аргументирует, но, вероятно, не слишком заботясь о возможных ревизиях. Я оставлю вам копии писем, перехваченных нами. Изучите их, может, отыщете что-нибудь важное для дела, во всяком случае, сможете лучше понять нрав вашего будущего подопечного.

Палиоли замолчал, затем, решив, что предыдущая тема исчерпана, заговорил вновь, начав с решительного:

— Теперь о делах насущных. В Санкт-Петербурге вам понадобятся связи в высшем обществе, причем такие, чтобы благодаря им вы смогли неназойливо познакомиться с императорским любимцем и гением русской артиллерии Наполеоном Бонапарте. Как я уже докладывал в Институт, в Вене сейчас имеется особа, которая может предоставить вам соответствующие рекомендации.

— Но она стара и страшна собой, — не замедлил предположить худшее Лис. И в голове моей послышалось сочувственное: — Ну шо, Капитан, пожимать лапы светским львицам — это по твоей части. Мы ж так, по-простому, подальше от начальства, поближе к кухне.

— Отнюдь, — в голосе резидента слышалась плохо скрытая мечтательная нотка, — она весьма хороша собой, исключительно обаятельна и едва-едва вышла из поры девичьей юности.

— А вообще-то, Вальдар, — услышав столь лестную рекомендацию, продолжил специалист по хозяйкам постоялых дворов, — нельзя зацикливаться на достигнутом, надо глубже вникать в них, в смысле — в проблемы.

— Какие проблемы? О чем ты? — с тоской отозвался я.

— Господа, не забывайте, что я могу вас слышать! — хлестнул по нашим мозгам начальственный окрик Умберто Палиоли. Затем речь его вновь приобрела обычное звучание. — Имя этой красавицы — Екатерина Павловна Багратион, в девичестве — Скавронская.

— О-о… — понимающе протянул я.

— Да-да, — подтвердил резидент, — по отцу она в родстве с Екатериной Скавронской — второй супругой Петра Великого; дядя ее матери — знаменитый Потемкин; муж, как вы, господа, вероятно, догадались, — князь Петр Иванович Багратион, связанный добрым приятельством с нашим корсиканцем.

— Даже так? — удивился я.

— Именно так, — утвердительно кивнул Палиоли. — Во время швейцарского похода Суворова Бонапартий так ловко умудрился приспособить батарею в день сражения у Чертова моста, что заставил бывших соплеменников открыть переправу гренадерам Багратиона. С тех пор они весьма дружны.

— Занятно, — резюмировал я.

— Но это еще не все, — обнадежил меня рассказчик, — мать Екатерины Павловны не так давно снова вышла замуж.

— И кто у нас муж? — радостно процитировал Лис слова известного принца-администратора.

— Граф Юлий Помпеевич Литта, — отчеканил совладелец «Банко ди Ломбарди» с таким пафосом, будто имя соотечественника звучало для него звоном золотых монет.

— Понятно, — кивнул я. — Командор Мальтийского ордена, адмирал орденского флота, а сейчас, если не ошибаюсь, шеф корпуса кавалергардов.

— Именно так, — подтвердил резидент, поглядывая на догорающие свечи. — Остается лишь добавить, что именно Литта привез Павлу I регалии великого магистра и с тех пор пользуется неизменной любовью у государя, чтобы портрет стал полным.

— Да, — протянул я, — эта княгиня — фигура высокого полета.

— Несомненно, — согласился наш непосредственный начальник. — Добавьте сюда еще и то, что с недавних пор она близкая подруга и наперсница супруги эрцгерцога Иосифа Александры Павловны, дочери императора Всероссийского. Вы сами понимаете, насколько высокого полета эта птица.

— Замечательно, — почтительно заключил я. — Но к чему ей какой-то богемский граф? А кроме того, я питаю глубокое уважение к генералу Багратиону и, говоря по чести, не хотел бы заводить интрижки с его женой.

— Насчет этого можете не беспокоиться, — обнадежил Палиоли, — в последние годы князь озабочен разводом с ней и старается держаться подальше от любимой супруги. Дело в том, что при всех несомненных прелестях и достоинствах у княгини есть один маленький, но весьма аристократический недостаток: подобно всем Скавронским, эта особа не ведает счета деньгам. Она, ее мать и сестра уже давно промотали казавшееся несметным наследство именитых предков. Для того, чтобы Екатерина Павловна смогла выехать из России, князь Багратион был вынужден продать имение и погасить ее многочисленные долги. Но здесь эта прекрасная дама успела наделать множество новых. И хотя, по моим сведениям, она является негласным дипломатическим агентом российского правительства, суммы, которые ее светлость получает, смехотворны в сравнении с ее расходами. Так что, я полагаю, ей будет о чем пощебетать с графом Турном или же, если хотите, с его кошельком.

Я невольно отвернулся, чтобы скрыть досаду. Кому приятно слышать, что возвышенной прекрасной даме нужны от тебя не преданность, не любовь, не верная дружба, а нарезная бумага в цветных разводах и кругляши из металла, объявленного драгоценным.

— Однако, господа, время позднее, — банкир взял стоявший на столе колокольчик и требовательно потряс им, вызывая дворецкого, — я имею честь откланяться. Помните, завтра бал, смета его уже утверждена. Если хотите, поутру мой курьер доставит ее вам.

— Конечно, хотим, — встрепенулся Лис. — А как насчет всяких надбавок и подъемных для налаживания отношений и качественного охмурежа?

— Обговорим, — скороговоркой бросил финансист. — Главное, помните: княгиня приглашена, и завтра вы должны произвести на нее неотразимое впечатление.

— Легко сказать, — с сомнением заметил я.

— Война с Францией вот-вот начнется, — снова нахмурился резидент, — так что, сами понимаете, у нас нет ни времени, ни возможности устраивать эпопею с серенадами и терзаниями души. Вы не должны задерживаться в Вене, здесь вас могут случайно опознать.

Я тяжело вздохнул, демонстрируя согласие и понимание.

— Вот и славно. А теперь счастливо оставаться, меня еще ждут дела.

Дворецкий, образовавшийся из темноты в дверном проеме библиотеки, с подобострастным поклоном объявил, что экипаж его превосходительства коммерц-советника подан, и чопорный резидент, едва кивнув своим «давним приятелям», наконец покинул нас к вящей радости всего имеющегося в наличии оперативного состава.

— А еще говорят, итальянцы — пылкие, веселые люди, — глядя вслед удалившемуся гостю, прокомментировал Сергей. — Бессовестно врут! Не, Капитан, бывают в жизни огорчения. Я уж было раскатал губу: дворцы, экипажи, денег полная лопата… Мадам, месье, скажите, князь, милейший барон, а не соизволили бы вы пойти сексуально-пешеходным маршрутом…

— Сергей, — поморщившись, оборвал его я.

— Да не, я только в том смысле, шо сюда бы, скажем, Мишеля Дюнуара из отдела мягких влияний или, опять-таки, твоего крестного дядюшку лорда Барренса… а то этот позор итальянского народа кумарит меня по полной программе.

— Во-первых, Ломбардия — не совсем Италия. Она была заселена лангобардами, а те, в свою очередь, выходцы из Скандинавии, а во-вторых, без ложки дегтя эту бочку меда записали бы нам как очередной отпуск, так что грех жаловаться. А посему, я полагаю, стоит принять ванну и… как ты говорил? Лучшая подружка — мягкая подушка?

— Ва-ан-на… — мечтательно протянул Лис, изображая на лице задумчиво-возвышенную гримасу, — шарман, блин.

Засыпая, я требовал у своего подсознания яркий, почти вещий сон о грядущем бале, о том, как в зажигательной мазурке я, зазывно поводя бровями, пленяю русскую красавицу, о том, как промозглый ноябрь сам собой сменяется маем. Ведь какие же страстные признания, когда в увитой виноградом беседке, гоняя сор, гуляет ветер, а соловья даже из-под палки не заставишь пропищать и пары амурных рулад. Но договориться с Морфеем не удалось, и он, очевидно, принимая в расчет, что не родился еще на венской земле Зигмунд Фрейд, словно туза из рукава, снова выкинул батальную сцену, разыгравшуюся сегодня на холмах Австрии.

Вот придорожный лес, пугающий голыми остовами деревьев, нежданно-негаданно взорвался вспышками ружейных выстрелов, вот барабанная дробь отмерила такт шагов сомкнутого каре, вот ощетинившийся штыками строй, ускоряя ход, ринулся в неудержимую атаку на обломки кареты, вдруг превратившейся в укрепленный редут.

— Мой генерал, пушки готовы к бою! — послышался у самого уха голос лейтенанта де Сен-Венана.

— Что? — Я обернулся, вздрогнув от неожиданности.

Лейтенант стоял передо мной, запахнувшись в серый плащ, из-под которого виднелся красно-бело-зеленый мундир конных егерей. Его руки были заложены за спину, и тяжелый взгляд, бросаемый на выжженную прерию из-под выгоревшей треуголки, был мрачен и угрюм.

— Нельзя атаковать плотный строй пехоты, не обработав его хорошенько артиллерией, — подняв на меня пронизывающие черные глаза, изрек офицер, а затем рывком сдернул завитые усы, и я тут же узнал в нем повзрослевшего лет на десять Наполеона Бонапарта из корпуса Лафайета. — Пли!

Грохот пушечного залпа заставил меня вновь ошарашенно поглядеть на старого знакомца. Вместо привычного орудийного рева, от которого грозят лопнуть барабанные перепонки, это был какой-то дребезжащий звон, точно кто-то случайно уронил канделябр. Канделябр?! Я дернул головой и открыл глаза. За стеной кто-то тихо выругался: «Доннер веттер!»^[6]

— Лис, это ты? — Я активизировал связь.

— Шо, Капитан, замстить решил? — спустя несколько мгновений возмущенно прошипел Сергей. — Конечно, я. А ты кого думал застать?

— Ну, слава Богу, а то я думаю: кто там ходит?

— Вальдар, ты часом не переохладился? Шо я, лунатик — посреди ночи по дому шастать? Сплю я.

— Погоди, не шуми. За стеной вроде кто-то ходит.

— Ну, кто-то ходит, велика беда. Кошка, может быть. Тараканы. Часы. Привидения опять же…

— Вряд ли привидения, столкнув что-то тяжелое, ругаются по-немецки. — Я прислушался к собственным ощущениям. — Точно по-немецки. Кстати, к тараканам это тоже относится.

— Да-а… — Голос Лиса звучал встревоженно и уже значительно бодрее. — Сейчас буду.

Я откинул одеяло и, стараясь не создавать лишнего шума, уселся на кровати. Шелковый балдахин нависал над широченным ложем, превращая его в отдельный мир, отгороженный от житейских невзгод полупрозрачной кисеей. Тихие крадущиеся шаги за стеной не прекращались. В щель под дверью узким лучиком скользнул отблеск света, какой обычно дает потаенный фонарь, когда человек, держащий его, поворачивается на месте.

Шаги стихли, а вместо них послышался шорох бумаги. Мои глаза уже достаточно привыкли к темноте, чтобы без труда разбирать контуры окружающих предметов. Едва дыша, я осторожно протянул руку к изголовью кровати, за которым, по укоренившейся привычке, была спрятана шпага. Случаи всякие бывают, а уж если ничего не случится, рассказывают, что хладное железо хорошо помогает от злых духов. Отточенный клинок мягко вышел из ножен. Ощутив в ладонях холод рукояти, я тихо поднялся и крадучись начал приближаться к двери, ведущей в кабинет.

— А ну стой! — Лис возник в разделявшей нас комнате на секунду раньше меня.

Лающий хлопок пистолетного выстрела был ему ответом.

— Стоять! — Я ударом ноги распахнул дверь и, резко наклонившись, чтобы не получить шальную пулю, ворвался в кабинет.

Черная тень метнулась к приотворенному окну и, с силой толкнув створки, ухнула вниз.

— Ни фига себе призрак! — Дверь соседних покоев приоткрылась, на пороге во весь свой немалый рост появился Лис с карабином наперевес. — В гробу я его видал! Где он, Капитан?

— В окно выпрыгнул, гад! — с досадой изгибая клинок шпаги, процедил я. — Высоко здесь, считай, третий этаж, небось ноги переломал.

— У, скотина, чтоб ему тухлыми носками на собственной свадьбе подавиться! — цветисто выругался Лис. Затем, остановившись, хлопнул себя по лбу. — Хрен он себе ноги поломал! Под нами колонна с козырьком! — Он рывком подскочил к окну, стволом карабина выискивая ускользающую мишень. — Ну, где ты, где ты? Покажись! Ага, вон, побежал, хорек падлючий. — Сергей аккуратно приложил орехового дерева приклад к плечу. — Ну-ка остановись, мгновенье! Давай-ка, роднуля, покажи-ка мне, как ты по заборам скачешь.

Конец последней фразы совпал с хлопком выстрела.

— Есть контакт! — жестко выдохнул стрелок. — Завалился, голубь сизый.

Вот в этом я нисколько не сомневался. На моей памяти еще не было случая, чтобы Лис, стреляя из чего бы то ни было, промахнулся.

— Ну шо, Капитан, пошли собирать добычу.

Слуги с зажженными свечами робко жались на площадке парадной лестницы, не решаясь заходить в кабинет, из которого слышались выстрелы.

— Ну, шо стоите? — набросился на них Сергей. — Вперед-вперед, дорогу освещать будете. Бардак в хозяйстве! Дом не охраняется! Ворье гуляет, шо на площади! Заходи кто хочешь — бери шо хочешь!

— Лис, — напомнил я напарнику, — нам бы что-нибудь надеть. Непристойно, знаешь ли, в одних подштанниках дворянам по столице бегать. Да и ноябрь все-таки.

— А если уйдет? — с сомнением поглядел на меня Лис. — Может, я его только подранил?

— Если подранил, значит, счастлив его воровской бог, — резюмировал я. — Но это не повод, чтобы мерзнуть и вести себя непристойно.

Привратник, маявшийся у ворот с дедовским протазаном в руках и испугом в глазах, немедля оповестил господ, что в доме стреляли, но, споткнувшись о взгляд Лиса, обалдевшего от подобного заявления, молча принялся отворять ворота.

— М-да… Живой он мог бы нам поведать, кто его послал, — разглядывая дыру в основании черепа, заметил я.

— А шо тут ведать? — возмущенно пожал плечами Лис. — Вор как вор. А ну-ка, кто тут побойчее? — Деловитый секретарь оценил взглядом замерших в нерешительности лакеев. — Давайте-ка мотнитесь за полицией, да побыстрее окороками вращайте! Не видите, что ли, тело мерзнет! — Он наклонился к трупу и начал ощупывать карманы его одежды. — Кажется, ничего попятить не успел. Эй, ты, с топором! Я тебе говорю! Охраняй тулово, пока блюстители не набегут. Ну что, отец родной, — Лис обратился ко мне, — пошли спатоньки. До утра еще далеко. — Он отобрал у лакея один из шандалов и, бормоча под нос нелестные эпитеты по поводу цивилизованной страны, где днем разбойничают на дорогах, а ночью грабят дома, зашагал вперед.

— Может, все-таки дождемся полиции? — предложил я, когда мы вошли в кабинет.

— Ты шо, — Лис старательно закрыл окно, — думаешь, они до утра заявятся? Успеем отоспаться. А труп уже вообще свое отбегал.

Я подошел к открытому секретеру и поднял лежавший на полу канделябр, недавно разбудивший меня своим падением.

— Бедолага, что, интересно, он тут искал?

— Карту сокровищ Флинта, — недовольно предположил Лис. — Что еще он мог искать? Деньги, конечно!

— Золото на месте, — сообщил я, снова закрывая на ключ дверцу резного шкафчика. — Постой! — Ключ выпал у меня из рук. — Здесь на секретере лежали копии писем Наполеона. Ты их не трогал?

— Сбрендил, что ли? — возмутился Лис. — Когда?!

— Писем нет, — озадаченно глядя на пол и за секретер, заключил я. — Отпуск обещает быть запоминающимся.

Примечания

6

Черт возьми!