Внутренняя линия
Не дай бог вам жить в эпоху перемен!» – со знанием дела говорили китайцы. Когда же наступают годы Великой Смуты и жернова истории с хрустом перемалывают вековые империи и судьбы людей, когда все, чем жил, проверяется на излом, что может быть важнее, чем остаться личностью, найти свой путь в новом мире. Все это сполна приходится узнать сотруднику Института Экспериментальной Истории Виконту (Джокер-3), внедренному в сопредельный мир, чтобы остановить разработки психотронного оружия. Через реки крови лежит путь русского генерала Владимира Згурского, стремящегося отыскать свою семью, исполнить воинский долг, понять и принять то, что не укладывается в его сознании. Принять, чтобы стать зернышком, остановившим жернова.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Внутренняя линия предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 8
«Горе тому, кто не способен подкрепить мораль силой».
Бывший штабс-капитан, бывший комиссар почтамта, бывший сотрудник уголовного розыска литератор Зощенко тряс руку датчанина, позабыв, зачем, собственно, пришел в дом на Гороховой.
«Вот так-так, — наблюдая за происходящим, удивился Болеслав Орлинский. — Бывают же случаи… Выходит, датчанин-то — никакой не датчанин. А документы безукоризненные — эмигрантские шпионы-любители о таких и мечтать не могут!»
— Вы обознались, — с ощутимым акцентом возразил Нильс Кристенсен.
— Да? Бывает же такое сходство!.. — смутился Зощенко. — У нас в гренадерском доктор очень на вас был похож. Простите, ради бога.
— Окажите любезность, голубчик, проходите к столу, присаживайтесь. Я сейчас вернусь, и мы займемся вашим делом, — Орлов взял Виконта под локоть. — Господин Кристенсен, — закрывая поплотнее дверь, негромко сказал начальник Уголовно-следственной комиссии, — до официального завершения дела мы вас разместим в одном очень уютном местечке.
— Но…
— «Но» не принимаются. Поверьте, это наилучший выход из сложившегося положения. Скажу вам сразу — дом хорошо охраняется. Я, признаюсь, впечатлен нынешней демонстрацией приемов жиу-жицу, но весьма, весьма не рекомендую использовать их против наших сотрудников. Если, конечно, вы не умеете сбивать в полете револьверные пули. Доверьтесь мне, и все будет замечательно.
«Попался, рысачок крашеный! — мысленно ликовал он. — Тебя бог послал в ответ на мои неслышные молитвы. Ты-то вьючной лошадью и поработаешь».
«Это ж надо так вляпаться! — думал Джокер-3. — Что можно сделать? Ладно, как учил Вальдар: “Если не можешь изменить ситуацию, подожди, пока она изменится сама. И вот тогда действуй быстро и решительно”. Но до чего нелепо! Чувствовал же я, что затея с русским предком плохо закончится!»
— Я понял вас, — неторопливо, с достоинством кивнул доктор Кристенсен. — Надеюсь, вы быстро во всем разберетесь.
— Будьте покойны, Сергей Владиславович. Будьте покойны. Подождите в коридоре, вас проводят. Я только проинструктирую товарища.
Нильс вышел из приемной, а Болеслав Орлинский быстро повернулся к секретарю.
— Так. Звони в комендатуру — пусть выделят взвод китайцев из интернациональной бригады. Отвезешь господина Кристенсена в Особняк. Ты знаешь куда. Разместишь со всеми удобствами. Охранять как зеницу ока, наблюдать безотлучно!
— Слушаюсь! — вытянулся секретарь. — Может, в ГПУ сообщить?
— Я сам доложу. А ты выполняй, что сказано! — он приоткрыл дверь в коридор, где под охраной двух бдительных церберов с невозмутимым видом ожидал своей участи датчанин. — Не прощаюсь с вами. До скорой встречи!
Орлинский вернулся в кабинет, внутренне продолжая ликовать и напевая про себя «Гром победы, раздавайся».
— Нуте-с, товарищ Зощенко. Чем я могу быть вам полезен?
Он не обратил внимания, как тихо закрылась дверь кабинета, и уж подавно не мог видеть, как его секретарь, вытащив из кармана вечное перо, начал писать ровным бисерным почерком: «Председателю ОГПУ, председателю Комиссии при Совете труда и обороны по борьбе со взяточничеством Ф. Э. Дзержинскому. Сообщаю, что сегодня к начальнику Уголовно-следственной комиссии Ленинграда тов. Б. Я. Орлинскому был доставлен некто, судя по документам Красного Креста — датский врач Нильс Кристенсен. Этот доктор был опознан бывшим сотрудником уголовного розыска М. М. Зощенко как его сослуживец по Мингрельскому гренадерскому полку. По распоряжению тов. Орлинского арестованный размещен в спецобъекте Особняк. На предложение сообщить о столь явном шпионском деле в местное управление ГПУ тов. Б. Я. Орлинский заявил, что самолично доложит куда следует. Однако же, по всему было видно, что давать этому делу законный ход тов. Орлинский не намерен, о чем я вам по своей партийной совести и докладываю. Число, подпись».
Секретарь пробежал глазами текст, приложил сверху лист промокательной бумаги и с удовлетворением обтер перо:
— Вот так-то будет вернее.
Штаб-ротмистр Комаровский выскочил из машины, даже не потрудившись захлопнуть дверцу. Издали ему померещилось, что фигура каменного льва неожиданно осветилась, словно целый сноп солнечных лучей остановил внимание на шкуре мраморного царя зверей. Евгений Александрович увидел, как подкашиваются колени у несгибаемого Згурского, и черная тень скользит мимо стены аптеки. Он успел подхватить обеспамятевшего генерала. Обмякшее тело было неимоверно тяжелым.
— Господину плохо? Нужна помощь? — из-под арки у дверей аптеки, как будто поджидая случая, вынырнул прохожий.
— Помогите внести, — то ли попросил, то ли скомандовал Комаровский.
— Конечно, конечно!
…Улица Бейджина плыла перед глазами капитана Згурского. Он видел ее через прикрытые веки: нелепые скругленные крыши с загнутыми, точно поля модных дамских шляпок, краями сползали на него в клубах дыма и вырывавшегося из окон пламени.
Час назад, глядя на запертые ворота столицы Поднебесной империи, он, командир роты Сибирских стрелков, понимал, что сегодняшнему дню предстоит войти в боевую летопись русского оружия. И его имя будет внесено туда. Возможно, посмертно. Еще до рассвета его стрелки выдвинулись захватить плацдарм на подступах к китайской столице и, сбив штыками потерявшую бдительность заставу, оказались у самых ворот Бейджина. Переполошенные защитники города опешили, увидев русских так близко, но затем открыли ураганный огонь.
Вооружение повстанцев было намного хуже русского, но на их стороне были мощные стены, крепкие ворота и четверть версты расчищенной территории, по которой необходимо было в полный рост двигаться вперед. Территории, на которой из многозарядных арбалетов сотня воинов могла выпустить две тысячи стрел за пятнадцать секунд. И пусть это были легкие бамбуковые стрелы, не пробивавшие самый незамысловатый доспех, но ведь и гимнастерки Сибирских стрелков уступали броне. К тому же, наконечники китайцы макали в яд, вызывавший мучительную боль во всем теле.
Понимая, что рота обречена, Згурский послал в штаб полка ординарца с сообщением о бедственном положении, но приказа отступить не было. Окопаться под градом стрел и пуль также не представлялось возможным. Оставалось лишь атаковать.
Развернув на прямую наводку оба приданных к роте трехдюймовых орудия, капитан Згурский скомандовал разнести ворота в щепы. Сделать это было куда тяжелее, чем сказать. Снаряды оставляли некрупные дыры в окованных железом дубовых створках и взрывались где-то по ту сторону крепостных стен. Щитки орудий оказались единственным укрытием на всем предвратном пространстве.
Солдаты скучились у пушек, пытаясь спрятаться от губительного бамбукового ливня. Матерясь сквозь зубы, они выцеливали засевших на стенах арбалетчиков, но на место убитых тут же становились другие. Заменить же убитых и раненых сибирцев было некем.
Бессильная ярость клокотала в душе капитана Згурского. Лучше всех он понимал, что еще две-три минуты такого боя — и рота его попросту растает в безумно храброй, но безнадежной попытке взять «на копье» цитадель Бейджина. Згурский чувствовал, как переполнявшая его обжигающая ярость собралась в огненный ком в центре живота…
— Огонь! — взревел он, командуя расчетом последнего, еще работающего орудия. И увидел, как падает с пронзенным горлом заряжающий, не успев дослать снаряд в казенник. — Огонь!
Дальнейшее потрясло и тех, кто оборонялся на стенах, и тех, кто шел на безнадежный приступ: будто меткий выстрел из главного калибра линкора ударил по украшенным драконами дубовым створкам. Это была ослепительная вспышка, грохот, от которого содрогнулись стены Вечного города и начали осыпаться крыши домов…
Згурский внезапно ощутил, что внутренний огонь больше не обжигает его, будто именно бушевавшая в нем запредельная энергия разрушила те самые чертовы ворота.
— Вперед! — скомандовал он, подхватывая с земли чью-то винтовку. — В штыки!
Это было чистым безумием. Несколько десятков израненных, чудом выживших сибирцев — ничтожная капля, которую многотысячный гарнизон столицы мог смахнуть, едва заметив, как пот со лба. Но, должно быть, почувствовав неладное, защитники в панике оставляли стены, с нелепой легкостью позволив атакующим ворваться в город.
Спустя примерно четверть часа ихетуани[15] отошли от шока, и бой на улицах закипел с новой силой. Но вслед за 7-ой ротой 5-го полка Сибирских стрелков уже ворвалась спешившая на подмогу вся стрелковая бригада.
Згурский был на острие атаки. За очередным поворотом узкой улочки его ожидала баррикада, моментально огрызнувшаяся сотней пуль и стрел. Молодой капитан ощутил резкий болезненный удар в ногу, затем в грудь, и рухнул на землю без чувств…
Ужасный омерзительный запах достиг его сознания, выдергивая из оцепенения.
— Ну, слава богу, очнулись! — услышал генерал Згурский.
— Лун Ван, — прошептал Владимир Игнатьевич.
— Да нет же! Это я — Комаровский!
— Где я? — генерал приподнялся на локте и попытался осмотреться.
— Все в порядке, вы в аптеке «У Белого льва». Спасибо господину — помог вас донести. Вам неожиданно стало плохо.
— Контузия догнала… Порт-Артур, — пробормотал Згурский. — Помогите мне встать.
— Ну что вы, Владимир Игнатьевич, лежите! Сейчас лекарства принесут. А кто такой этот Лун Ван? Вы его все зовете.
— Китаец один, доктор. Он меня спас после штурма Бейджина.
— Спас? Китаец?
— Да, — нормальный цвет лица постепенно возвращался к генералу. — Двойное ранение — пулей и стрелой. Стрела отравленная — все тело горело. Был бы рядом пистолет — застрелился бы.
— Это же грех какой!
— Евгений Александрович, нам никогда не узнать о боли того, что знают о ней китайцы. Я думаю, Лун Ван был среди мятежников, а когда понял, что восстание обречено, решил спасти себя и семью, взяв на излечение русского офицера. Так это было или нет, от старого хитреца правды добиться не удалось, но впоследствии причин жаловаться на него мы не имели. Он — великий доктор и великий мастер воинских искусств. Мы с ним подружились. Он лечил все русское посольство на протяжении нескольких лет, во всяком случае, покуда я был там помощником военного агента. Кроме того, вместе со своими тремя сыновьями и дочерью обучал меня рукопашному бою… Сейчас бы он мне очень не помешал, — вздохнул Згурский. — Дело вот в чем. Я действительно видел черную даму, о которой вы давеча рассказывали.
— И что? — штаб-ротмистр Комаровский с интересом придвинулся.
— Она несла всякую околесицу. Но вот что странно — старая карга упомянула реку крови, через которую я иду.
— Все мы идем через реки крови, Владимир Игнатьевич.
— Да, это верно. Но дело в том, что в гербе Згурских в серебряном поле червленый пояс — красная полоса, знаменующая реку крови, через которую мы, Згурские, идем к славе и победе. И потом, старуха что-то плела о молниях… Мол, ими предначертан наш путь. И вот какое совпадение: в год восшествия на престол царя Михаила Федоровича, молния, ударившая средь чистого неба в дуб, на котором собирались повесить моего предка — как можно догадаться, польского шляхтича — спасла его от гибели. Да… Лун Ван, молния… Тут, видит бог, что-то есть, — Згурский сел на кушетке и стал торопливо застегивать ворот рубашки. — Простите, что-то я разболтался. Можно ли отыскать эту… черную даму?
— До сих пор это не удавалось никому.
— Нелепость какая!..
Дверь каморки в глубине аптеки открылась, и в щели показалось взволнованное лицо хозяина:
— Простите, вы случайно не господин Згурский?
— Да, это я.
— Я начал готовить вам лекарство, но вспомнил, — аптекарь замялся. — Не знаю даже, как сказать…
— Говорите как-нибудь! Я понимаю немецкий.
— Дело в том, что несколько дней назад сюда приходил пожилой господин восточной наружности. Он оставил здесь микстуру из наростов корня, — фармацевт посмотрел на бумажечку с записью, — тань-гуань. Он утверждал, что корню много более ста лет. Честно говоря, я не знаю, что бы это значило. Но господин был очень убедителен и сказал, что именно сегодня утром около моей аптеки упадет в обморок некий русский по фамилии Згурский, — аптекарь окончательно сконфузился. — Он просил передать это вам.
— Тань-гуань, — тихо проговорил генерал. — Корень дерева бо-му. Глазам своим не верю! Когда приходил этот восточный господин?
— Примерно дней, этак, десять назад.
— В это время я еще и не предполагал ехать в Прагу.
Он замолчал, словно погруженный внутрь себя, потом медленно произнес:
— Времени нет…
— Владимир Игнатьевич, не беспокойтесь, берегите себя! Мы успеем, еще ранее утро.
— Нет-нет, я не о том. Это Лун Ван сказал двадцать лет назад. Он утверждал, что времени не существует, и все происходит, как бы так выразиться, везде и всегда.
— Не понимаю.
— Признаться, я тоже. Однажды перед самой отправкой в Порт-Артур я зашел к Лун Вану — он как раз готовил снадобье из этого корня… Средство очень сильное. Китайцы верят, что если его принимать регулярно, оно сделает человека бессмертным. Как раз тогда мы поспорили с Лун Ваном. Я говорил, что вечная жизнь невозможна, со временем организм изнашивается. А он сказал, что времени — нет… Откройте, пожалуйста, сосуд!
— Он замотан. Печать… — начал Комаровский.
— Я вижу. Сломайте печать и посмотрите — там, внутри пергамента, в который обернут пузырек, должна быть подпись.
— Да! — разворачивая кусок чисто выскобленной кожи, кивнул штаб-ротмистр. — Так и есть. «6 января 1904 года. Капитан Згурский». Владимир Игнатьевич, вы хотите сказать, что подписали этот пергамент двадцать лет назад?
— Именно так.
— А кажется, что и чернила-то едва просохли!
— В разгар нашего спора Лун Ван вдруг поднялся и вышел. Как мне представилось — в соседнюю комнату. Отсутствовал чуть больше пяти минут. А когда вернулся, сказал, что отправил лекарство мне. Я спросил — зачем? Лун Ван ответил, что в нужный час оно укрепит мои силы. Но когда я возвратился в посольство, денщик божился, что лекарства мне не доставляли. И я тогда списал это на нерасторопность слуг великого лекаря. Потом отъезд, война…
Згурский поглядел на глиняную бутылочку, украшенную иероглифами:
— Да, тот самый… Невероятно! Но оставим это, — он откупорил лекарство. — Принесите мне воды. У нас слишком много дел, чтобы распутывать китайские головоломки.
Дзержинский прикрыл уставшие глаза. День выдался скверным. Партийная дискуссия, навязанная Львом Троцким, его настоятельное требование превратить три четверти работоспособного населения страны в бойцов и командиров трудовых армий — требовали осторожности и умения маневрировать, не противореча никому и поддерживая тех, кто нужен. Резкому и жесткому председателю ОГПУ такое искусство было чуждо, и необходимость учиться ему вызывала раздражение, граничащее с яростью.
Резоны, которыми оперировал Троцкий, были понятны всякому истинному революционеру. Для мировой революции необходимо максимальное напряжение сил. Для максимального напряжения сил нужна железная дисциплина, а самая лучшая, самая крепкая дисциплина — в армии. Опыт подобных формирований у Троцкого уже имелся: еще в гражданскую войну сведенные в монолитный войсковой организм, десятки тысяч бойцов трудового фронта вынуждены были под угрозой трибунала совершать настоящие чудеса там, где наемные рабочие без лишних слов разбежались бы, капитулировали перед врагом и суровой природой.
Однако, нутром Дзержинский чувствовал, что такие экстренные меры в мирное время будут опасны для государства и революции.
Ему, как никому другому, приходилось работать с поступавшей с мест информацией о крамольных разговорах среди пролетариата, недовольстве крестьян, надвигающемся голоде… Папки с донесениями громоздились у него на столе, подобно баррикадам на Красной Пресне. Теперь по его баррикадам вела огонь не кучка царских сатрапов, а вся мировая буржуазия, полная ненависти к стране Советов.
Дзержинский придвинул к себе очередную папку. Донесения агентуры Коминтерна: «По запросу касательно операции «Картель». Неизвестный, скрывшийся под безликим псевдонимом SR-77, докладывал из Праги: «Наблюдение, установленное за объектом, показало, что подполковник Шведов был встречен на пражском вокзале бывшим штаб-ротмистром, Евгением Александровичем Комаровским. Этот офицер известен своей антисоветской направленностью и активной работой в эмигрантской среде. Обладает значительными финансовыми средствами, благодаря наследству. Разработка представляется бесперспективной.
Через два дня из Парижа к Е. А. Комаровскому прибыл неизвестный, судя по выправке, старший офицер или генерал. На лацкане костюма носит фрачный значок в виде коронованной буквы «Д», зовут Владимир Игнатьевич. Утром следующего дня приезжему стало дурно. Ему была оказана помощь в ближайшей аптеке, после чего он и штаб-ротмистр направились в антикварную лавку на Златой улице, где работает бывший генерал-майор Спешнев — председатель Братства участников Луцкого прорыва, в прошлом — офицер штаба 8-ой армии».
«Похоже, рыбка клюнула, — улыбнулся Дзержинский, переворачивая лист. — Хорошо бы теперь узнать, кто такой этот таинственный Владимир Игнатьевич… Так, что это? Ориентировка на Комаровского. Воронежский кадетский корпус, Александрийский гусар… О-о, участник Ледяного похода, адъютант Корнилова. Немало, немало. Что тут еще? Ага, забавная история. “Во время революции 1905 года на улице вступился за молодую девушку, фрейлину вдовствующей императрицы Александры Федоровны. Схватился один против пятерых, был ранен ножом в лицо. Чтобы скрыть уродливый шрам, императрица именным указом разрешила Комаровскому ношение бороды”. Что ж, интересный субъект».
Дзержинский отодвинул папку, вновь устало прищурил глаза и нажал кнопку электрического звонка, вмонтированного в столешницу. Секретарь отворил дверь и застыл на пороге, ожидая распоряжений.
— Гражданину Джунковскому звонили?
— Так точно, Феликс Эдмундович! Он уже выехал, скоро должен быть.
— Хорошо.
Секретарь не уходил.
— Что-то еще? — поглядел на него председатель ОГПУ.
— Вечерней почтой доставили из Ленинграда донесение по товарищу Орлинскому. И еще — срочный звонок по поводу Згурской…
— Да-да, я помню. Это по делу профессора Дехтерева. Так что с ней — нашли?
— Да, — секретарь замялся. — Она проживала в Елчанинове под чужой фамилией. Ее опознал особоуполномоченный ГПУ, Василий Гуц.
— Гуц… Гуц. Я что-то помню. Это из старой гвардии?
— Да, — подтвердил секретарь. — Но он убит.
— Згурской?
— Вряд ли. Он и еще один сотрудник ГПУ убиты из наградного револьвера начальника Елчаниновской милиции Судакова.
— Кто таков?
— Судаков Петр Федорович. В прошлом — красный командир. За удаль, проявленную в боях с белыми, приказом наркомвоенмора награжден именным оружием. Трижды ранен. С середины девятьнадцатого года — начальник Елчаниновской милиции. Нареканий и взысканий по службе не имел. Кандидат в члены партии. За искоренение бандитизма в губернии был представлен к ордену Красного Знамени, однако награждение еще не производилось.
— Вы уверены, что именно он стрелял в наших сотрудников? — на скулах Дзержинского заиграли желваки.
— Наверняка сказать нельзя, но стреляли из его нагана. К тому же, и он, и Згурская с дочерью исчезли в неизвестном направлении.
— Так, — председатель ОГПУ сжал губы и начал стучать костяшками пальцев по столу. — Так, — с нажимом повторил он после недолгой паузы. — Вероятно, сами того не желая, мы нащупали хвост очередной белогвардейской гадюки… Подтверждается ли, что это тот самый краском Судаков, а не самозванец?
— Да, он уроженец Елчаниново. Его в тех местах знают с детства.
— И ты говоришь, он был награжден лично Троцким?
— Так написано.
— Интересная ситуация получается, — Дзержинский еще хотел что-то сказать, но не успел — в приемной раздались по-армейски четкие шаги.
— Феликс Эдмундович, к вам господин… гражданин… товарищ Джунковский.
— Просите, пусть войдет.
Бывший шеф корпуса жандармов, бывший губернатор Москвы вошел быстро, отодвинув, будто едва заметив, секретаря.
— Добрый вечер, Владимир Федорович!
— Добрый вечер, Феликс Эдмундович, — руки бывшего товарища министра внутренних дел и председателя ОГПУ сомкнулись в рукопожатии. — Вижу, не забываете старика.
На губах царского генерала играла насмешливая улыбка.
— «И за учителей своих заздравный кубок поднимает», — процитировал Дзержинский. — А вы — мой учитель дважды. И до революции, и теперь.
— Да… — Джунковский криво ухмыльнулся, — ученик превзошел учителя. Итак, зачем я вам понадобился на этот раз?
— Прежде всего, должен сказать, что ваш план работает, как часы. На встречу с подполковником Шведовым из Парижа, как и ожидалось, прибыл некто — судя по выправке и возрасту, старший офицер, или генерал. Пражской агентуре он неизвестен. Но, как было установлено, зовут его Владимир Игнатьевич и на костюме он носит значок с золотой коронованной буквой «Д».
— Коронованная буква «Д»? — переспросил Джунковский, сверху вниз глядя на собеседника. — Ничего сложного — вензель шефа 16-го Мингрельского гренадерского полка. Стало быть, он из мингрельцев. Кавказская гренадерская бригада. Очень достойный, я вам доложу, полк. Владимир Игнатьевич, Владимир Игнатьевич… Ну да, конечно! Вот же момэнт[16] вислоухий, как я сразу не вспомнил?! Пред вами, почтеннейший Феликс Эдмундович, блистательный образчик русской военной породы — генерал Владимир Игнатьевич Згурский. В пятнадцатом году он командовал мингрельцами во время штурма Эрзерума. Сейчас, должно быть, возглавляет полковое братство.
«Згурский, — стучало в голове председателя ОГПУ, — неужели муж той самой Татьяны Згурской? Нелепое совпадение или, как говорили в прежние времена, перст божий? Згурский…»
— Чем же блистателен наш генерал?
— Когда б Россия с самого начала века не воевала, то, пожалуй, вышел бы этот храбрец в отставку капитаном, от силы подполковником, и разводил бы лошадей на конном заводе своего отца.
— Отец его, получается, коннозаводчик?
— Отец его был начальником государственной приемки Главного артиллерийского управления. Прекраснейший человек, неподкупный, честный. Из-за этой честности и неподкупности частенько неприятности имел.
Вот, скажем, однажды некая зарубежная фирма пыталась нам продать четверть миллиона трехдюймовых снарядов, которые всем были бы хороши, да только дюймы у этой фирмы получались какие-то своеобычные. Так что снаряд в пушечном стволе болтался. А если пушка от стрельбы разогревалась, то и вовсе летел этот снаряд куда угораздит. Старший Згурский всю партию забраковал. А деньжищи, как вы сами понимаете, там крутились громадные. Вот и решили надавить на него.
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Внутренняя линия предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
