Полезный Груз

Владимир Романовский

Эта сага написана в стиле реалистической фантастики. Это совершенно новый жанр, не похожий ни на какие предыдущие жанры. Герои и героини – настоящие люди, и события, происходящие с ними – настоящие события. Для взрослых.

Рассказ четвертый. Касп

Юридиси. Ю-ри-ди-си. Ударение на втором слоге. Ю… РИ!… ди… си. Юридиси, тебе хорошо? Тепло? Сладко тебе, Юридиси? Томно?

Влага обволакивала, сочилась из пор, горячая, густая. Юридиси понимала, что спит. Она не хотела просыпаться — она осознавала, что радуется в первый раз за долгое время, и боялась, что радость кончится, если она проснется. Она не знала, от чего именно происходит радость. Было невыносимо приятно, и даже как-то грустно, от этой радости.

Теплая волна прокатилась по телу от шеи к пальцам ног, и за ней еще одна, после чего живот, бедра, ягодицы, половые губы — поймали эту волну, задергались, заметались, заворочались, и мощными толчками начали выбрасывать горячую влагу из тела, толчок за толчком, и влаги этой было очень много.

Юридиси открыла глаза, и снова их закрыла, и завозилась, поглаживая себя по груди, по половым губам, по животу. Радость не ушла — осталась, и даже усилилась. После долгого перерыва Юридиси снова почувствовала себя женщиной. На это она совершенно не надеялась, махнула рукой — и нынешняя неожиданность дополнительно усилила радость.

Юридиси выгнула спину, сделала глубокий вдох, потянулась — давно она не потягивалась. Откинула покрывало. И тщательно себя осмотрела, временами вздрагивая остаточно.

Волдыри на боках и на бедрах не проходили по понятным причинам — проточную воду следовало экономить, а протираниями поры не откроешь. Ногти на ногах твердые, неприятные. Ее это все время угнетало. Но может теперь пройдет? Кожа на коленках противная, шершавая. Волдыри на шее. Прыщи на лице. Прыщ на переносице. И привычная боль в спине.

Юридиси соскользнула на пол и потянулась к протертым неопределенного цвета «пижамным» штанам и такой же «пижамной» куртке. Влезла в штаны, чуть не упав — равновесие поддерживалось с трудом — накинула куртку, вышла в циркуляр, оперлась о стену, и некоторое время смотрела на «горизонт» циркуляра, туда, где пол, задираясь вверх, смыкался с потолком, который тоже задирался вверх, но медленнее.

Звунонепроницаемость дверей и стен циркуляра совершенно бессмысленна. После двух лет в пространстве, в удалении от Солнца, в одной кастрюле люди начинают чувствовать друг друга телепатически, духовно, спинным мозгом, и еще многими разными способами. Прямо по ходу, за второй дверью справа, совокуплялись. Не в первый раз. Первый раз был позавчера. Тогда Юридиси подумала было, что просто теряет рассудок. Но нет. Все правильно. Возможно половые функции возвращались ко всем выжившим, и возможно она, Юридиси, просто оказалась последней в очереди. Она прикрыла глаза. Совокупление началось только что. Еще не поздно.

Она толкнула вторую дверь и вошла.

Кларетт сидела на Грейви верхом и качала бедрами вверх-вниз, а Грейви лежал неподвижно, и только придерживал черную женщину за талию. Восстановился он явно не до конца, ему нужно было еще какое-то время, и поэтому на второй круг его не хватит — так показалась Юридиси. Она сдернула с себя пижамные штаны, подошла, и за волосы стащила Кларетт с Грейви. Кларетт завизжала и задергалась, а Юридиси с размаху залепила ей по уху, снова схватила за волосы, сжала кулак, и прицельно ударила дуру в глаз. Кларетт схватилась за глаз, осела на пол и отползла в сторону. Возможно она хотела доползти до угла, но не хватило сил, и она прилегла посреди помещения и свернулась в клубок. Юридиси по деловому влезла на банкбед, уперлась коленом, перекинула ногу, потеряла равновесие, оперлась рукой, восстановила равновесие, и схватила Грейви за не очень напряженный член. Поводив по нему рукой, она пихнула член в себя. Член начал твердеть, но медленно и неуверенно. Восстановление требовало времени. Грейви никак не отреагировал ни на драку, ни на смену женщин на нем. Глаза смотрели на Юридиси безучастно, и в нормальных обстоятельствах это помешло бы акту. Сейчас акту ничто не могло помешать. Юридиси продолжала себя в этом убеждать, поскольку до следующего оргазма оставалось ей всего-ничего, какие-то миллиметры, микросекунды. Лицо Грейви исказилось неприятной гримасой. Несмотря на усилия, уговоры, и даже поцелуи (вчера она была уверена, что как бы не сложилась жизнь в дальнейшем, она никогда больше не поцелует мужчину), Грейви ослаб, увял, притих, энергия ушла. Юридиси разозлилась, и эта злость ее обрадовала — злость после многих месяцев апатии. Я чувствую, я раздражаюсь, я радуюсь — я живу.

Что-то повернулось и замкнулось в ее мозгу — включилось что-то — и запахи помещения предстали ей во всем своем широком спектре, удушающие, невероятно густые, смрадные. Это не вызвало отвращения — а только порыв затаенной грусти. И вспомнился Дубстер. Почему Дубстер? Юридиси вспомнила почему. Она отерла правую щеку тыльной стороной руки, почувствовала отвратительную саднящую боль в прыщах на щеке, и сползла с Грейви. Встала.

Проходя мимо Кларетт, она увидела расползающуюся из под ягодицы долговязой дуры лужицу крови. Не может быть. Я ведь била ее в глаз. Нахмурившись, Юридиси попыталась сфокусировать мысли, и это ей удалось. Менструация. Незавершенный половой акт открыл в дуре шлюзы — годичное скопление плотских отходов вытекало на линолеум. Новый запах оказался мощнее всех остальных в помещении. И уж этот запах показался совершенно отвратительным. Юридиси обошла Кларетт полукругом и вышла в циркуляр.

Значит, у меня тоже скоро начнется, подумала она. Вся одежка будет в кровище. Из пятнадцати фильтров работают два, и те с перебоями, их нужно беречь. Драгоценную влагу нельзя тратить на то, с чем можно мириться. Возможно человечество так и поступает всю историю — когда не достает воды, сперва перестают мыться, затем стирать одежду, затем белье, и только после этого перестают пить. Нельзя переставать пить.

В пятнадцати метрах по ходу мигнула зеленая лампа вызова на связь. Во всех помещениях сейчас мигали эти лампы. В жилых помещениях мигание сопровождалось звуковыми позывными.

Юридиси решила проигнорировать сигналы, но вспомнила (вчера бы не вспомнила), что из всех выживших в данный момент лишь она одна способна — добраться до операторской, ответить на сигнал, переговорить с подонками на Земле. И что если она этого не сделает, и без того сложная ситуация усложнится дополнительно, и ей лично это совершенно ни к чему.

Она пошла в операторскую. Два раза по пути пришлось останавливаться и отдыхать. Дошла.

В операторской запахи наличествовали только остаточные. Выжившие проводили здесь очень мало времени. Полукруг с пультами мигал огоньками, как площадь в районе красных фонарей в провинциальном городе. Юридиси подошла к центральному вертящемуся креслу, укрепилась в нем, и потянула рычажок связи на себя.

— Айвенго, говорит Йоганнесбург. Прием. Айвенго, говорит…

— Прием, прием, — откликнулась Юридиси.

— Как слышите?

— Прекрасно слышим, красавец. Что нового, как дела?

— Юридиси Камбанеллис?

— Бывали времена, когда я выглядела привлекательнее.

— Почему не выходили на связь раньше, по программе?

— Забегались. Дела неотложные.

— Уважаю. Через пять часов у вас начинается изменение курса и торможение. Посему проверка готовности. Поправь меня, если ошибаюсь… Прием?

— Слышу, слышу.

— Кларетт Мейсон.

— Здесь.

— Манфред Жерве.

— Здесь.

— Юридиси Камбанеллис.

— Уехала к родственникам на викенд, но скоро вернется.

— Капитан Алекзандер Доувер.

— Все еще не работоспособен.

— Медикаменты абсорбирует?

— Абсорбирует.

— Хорошо, Юридиси. Значит, во время изменения курса в операторской будут трое. Вам следует всем делать абсолютно все… каждое движение… в соответствии с получаемыми инструкциями. Не хочу показаться занудным, но это так. Мне неловко лишний раз об этом напоминать, но это очень важно. Понимаешь, Юридиси?

— Понимаю.

— Включи видео.

— Не могу.

— Почему?

— Каждый джоэль на счету.

— Совершенно верно.

— Кроме того, я превратилась в инопланетянку, внешностью напоминающую, пусть и отдаленно, Медузу Горгону. На Земле к таким не привыкли. Боюсь тебя шокировать, Айвенго.

— Ничего, я привычный. Через пять часов двенадцать минут всем быть в операторской. Не опаздывать. Иначе пролетите мимо и влепитесь в Солнце вместе с грузом.

— Не грози, Айвенго. Груз нужен вам больше, чем нам. Нам уже за все заплачено.

***

Все в сборе. Включены дисплеи. Грейви, влажный, грязный, со спутавшимися остатками волос, с мутными глазами. Продолжающая буйно менструировать Кларетт. И Юридиси, в правом крайнем кресле. Пока что не начавшая менструировать.

— Левая пропулька, три с половиной градуса к правому борту, — говорят из Йоганнесбурга.

— Есть, — говорит Кларетт с подбитым глазом, в левом кресле.

— Траектория восемьдесят восемь.

— Да, — откликается Грейви в центре.

— Курс относительно каспа?

— Отклонение примерно восемь градусов, — подала голос Юридиси.

— Точнее, пожалуйста.

— Семь и девяносто три сотых… девятьсот тридцать четыре тысячных…

— Следующие три цифры, пожалуйста.

— Один, один, четыре.

— Принято, Айвенго. Слушайте внимательно. Пропульки восьмую, девятую и одиннадцатую выставите на пять и восемь десятых. Парус в том же состоянии, что и вчера?

Трое в операторской промолчали.

— Прием?

— Да, — ответила Юридиси.

— К сожалению, сделать ничего нельзя, Айвенго. Нужно чинить. Тросы с одиннадцатого по пятнадцатый необходимо укрепить. Послезавтра они должны быть в полной готовности, иначе по хутеням вы не попадете. Понятно?

Молчание в операторской.

— Я спрашиваю — понятно? — повысил голос Йоганнесбург.

— Понятно, — мрачно сказал Грейви.

— Тормозилки включите в назначенное время. После того, как изменится курс, выйдем на связь, и либо я, либо один из моих коллег, проинструктирует вас по поводу…

Все смолкло.

— А? — осведомился Грейви.

— Что-то происходит, — заметила Кларетт.

Проверили антенны. Антенны стояли на месте в рабочем состоянии.

— Нет связи, — заметила Кларетт, и Юридиси странно на нее посмотрела.

— Грейви, сбегай в соседнее помещение, — попросила она.

Грейви сполз с кресла и потопал вон, и вскоре вернулся с безучастным выражением лица.

— Везде одно и то же, — сообщил он. — Возможно грохнул распределитель. Не знаю.

— А выход в крутилку проверил?

— Да. Там шумно очень.

— А связь?

— Нет. Говорят тебе — нет нигде связи.

— Нужно чинить.

Грейви втиснулся в центральное кресло и затосковал.

— Правильно, — сказала Юридиси. — Нет времени. Сделаем, как нам велели, а потом…

— Тебя кто-то в капитаны назначил? — спросил Грейвз мрачно. — Такое событие. Шампанским, наверно, увлажнили, паштет из гусиной печенки поднесли.

— По необходимости принимаю решения, — сухо ответила Юридиси.

— Почему именно ты?

— Потому что я единственная, кому не все равно.

— Мне тоже не все равно.

— И мне тоже, — заметила Кларетт, ерзая и менструируя в кресло, и ужасно обиделась.

— Вот, вот. Посмотрите друг на друга. Вот поэтому.

— Можно также сходить в перчаточник… — начал Грейви.

— Сходи, — предложила Юридиси.

Грейви пожал плечами.

— Так вот, — Юридиси с некоторым напряжением поймала предыдущую мысль. — Сделаем, как велели, а потом займемся — ты, Грейви, займешься связью, а душка Кларетт напялит бальное платье и полезет в бесконечность — монтировать тросы.

— Почему я?

— Потому что в связи ты ничего не понимаешь, сколько тебе не объясняй, а инструмент в руках держать почему-то умеешь.

— А почему не ты?

— Потому что я буду сидеть здесь и координировать ваши никчемные усилия. И если кто-то из нас ошибется, мы либо влепимся в Солнце, как обещал нам Йоганнесбург, либо, как он подразумевал, залетим в касп без тормозов.

***

Душевая находилась в конце циркуляра — хотя «конца» у цирклуляра не было, он шел по кругу. Просто в этом месте кончались жилые помещения. Юридиси заперлась в кабинке. Ужасно хотелось есть, но она твердо решила сперва почиститься.

Встав перед «трубой», она скинула куртку и штаны, отворила заборник, макнула щетку, намылила, и тщательно растерла верхнюю часть тела. Затем снова намылила щетку, и растерла нижнюю, и осторожно ладонью прошлась по промежности. Щипало везде. Юридиси терпела, стиснув зубы. Отомкнув «трубу», она вступила в герметический тубус, затворила дверцу, и нажала спуск. Чуть теплые, не очень чистые струи ударили со всех сторон. Фильтр работал плохо, а как его чинить — никто не знал толком. Продувать, разбирать-собирать, менять какие-то части, лупить кувалдой? Юридиси подождала, пока вода не достигнет груди. Присела — вода поднялась до подбородка. Потерла себя тут и там. Включила слив. В считанные секунды вода ушла вниз, к фильтру. Юридиси вышла из тубуса, затворила его, взялась за рычаг механической колонки, и перекачала воду обратно в заборник. Снова зашла в тубус. Снова включила воду. Неприятно пахнущие мыльные струи окатили ее всю, кроме головы. Юридиси не стала дожидаться, пока тубус снова наполнится водой. Выключив подачу и снова нажав слив, она вышла из тубуса, намылила голову кремом, вытащила из настенного ящика бритву, и за три минуты сбрила короткий жесткий ежик с головы. Вытерла голову спиртовыми салфетками. Растерла полотенцем.

Судя по шуму под потолком и в стенах, время ее в душевой истекло. Мощные вентиляторы засасывали воздух вглубь фильтрационных каналов, отделяя влагу. Юридиси смахнула пену, состриженные волосы — и все, с чем пена и состриженные волосы смешались, с пылью, с отмершими клетками кожи, со спиртовыми салфетками — в «канистру». «Канистра» издала глубокий булькающий звук и тут же начала все принятое в себя шумно перерабатывать. Также над головой включился аппарат, который по идее должен был отделять углдерод от кислорода, и возвращать кислород в атмосферный наполнитель душевой — но не отделял и не возвращал. Строго говоря, его нужно было либо чинить, либо отключать во имя экономии энергетических ресурсов. Но ни у кого руки не доходили.

По соседству с душевой находилась кладовая. Выйдя голой в циркуляр, Юридиси толкнула дверь, бросила в бадью свою очень грязную пижаму, а из соседней бадьи вытащила «чистое» — такую же пижаму, но «обработанную». Обработана пижама была неважно, красовались на ней жирные пятна, черная полоса с внутренней стороны воротника, и прочая, и прочая, и остаточный запах пота пробивался через резкий запах хлорки. Не надевая пижаму, Юридиси направилась в кафетерий — помещение не многим просторнее кают.

Бортовой компьютер высчитывал рацион в зависимости от планируемой длительности путешествия. Порция оказалась больше, чем вчера. Очевидно смене курса сопутствовала переоценка компьютером материальных ценностей на борту. Юридиси вскрыла все консервы — банки из легких сплавов, тюбики из сверхтонкой и сверхпрочной пластмассы — и жадно стала питаться. Едой это назвать было никак нельзя. Содержимое консервов не отличалось вкусовыми качествами — никакими, и ничем не пахло. И выглядело — никак. Месиво и месиво. Гарантированная сохранность — пятнадцать лет, на пять лет меньше, чем «рекордные» пайки американской армии в пятидесятых годах двадцатого века. Кажется. Впрочем, кто их, американцев, знает. Может, наврали, может, несъедобно все. А это — съедобно, но не очень. Но сегодня все по-другому. Юридиси с аппетитом проглотила предоставленное. После этого она отсчитала себе порцию витаминов, две таблетки тридцатипроцентного антидепрессанта, и выпила литр отвратительной, вязкой, ржавой на вкус воды, не боясь, что ее вырвет. Приняла таблетку «содействия», чтобы все, что внутри, переварилось с максимальной пользой.

Понюхала пижаму. Хлоркой пахло меньше, только потом. Надела пижаму.

***

Смена курса не обошлась без приключений — Грейви начал истериковать и сомневаться во всем подряд, в том числе в правомочности теории каспа и компетентности Йоганнесбурга.

— Размазня, — сказала ему Юридиси. — Если это тебя утешит, то — тебя и делать ничего особенного не просят. Все как всегда у тебя в жизни. Когда ты с дружками магазин грабил, тоже ведь стоял себе в сторонке с пушкой, пока остальные деньги из сейфа выковыривали.

— Тебе какое дело? — возмутился Грейви.

— Стоял в сторонке, молчал. А выстрелил только когда тебя сзади толкнули. По ошибке. Повязали тебя за убийство, и так бы ты и торчал в тутумнике, если бы дружок в лотерею не затащил. Делай, что велят. А если не согласен, так ночью я к тебе приду с отверткой и вставлю ее тебе в ухо с размаху. Понял?

— Ты меня не пугай, — огрызнулся Грейви. — Отверткой я и сам могу, тебя, превентивно, и ночи ждать не буду, если тебя это утешит.

— Не можешь. Те, кто могли, либо в отсеве остались, если притворялись плохо, либо там, далеко, — она махнула рукой в неопределенном направлении, — во благо населения. Так что вякай умеренно. Абсорбировал?

Грейви заворчал невнятно и отвернулся. Пропулька, не желавшая вставать под нужным углом, в конце концов приняла правильное положение, катализатор синхронизировали на славу, и корректировка курса закончилась благополучно. Грейви вооружился инструментами и выступил на поиски неполадок в системе связи. Кларетт пошла облачаться в бальное платье. А Юридиси, дополнительно перепроверив все данные, потушила лишние экраны и некоторое время посидела в кресле, закинув ноги на пультовую полку.

***

Поев, помывшись, и вооружившись трайдентом, разводкой, паяльником, пятью детекторами, и шестью отвертками, Грейви выступил на починку связи. Четыре дублирующие друг друга доски расположены были по длине циркуляра на равном расстоянии друг от друга. Прозвонив третью доску, Грейви наконец сообразил, что грохнул матерник возле крутилки. Следовало ретироваться в операторскую, не обнаружить там Юридиси, сделать вылазку к ней в каюту, и там сообщить ей, что следует остановить крутилку на некоторое время. Ее в любом случае нужно остановить — с крутилкой в действии Кларетт не вылезет наружу. Грейви поперебирал в уме возражения против этого плана.

Неизвестно, смогут ли они крутилку остановить, а если остановят — смогут ли снова запустить. В прошлый раз запустилась чудом. Без крутилки не будет гравитации, а до хутеня еще пилить и пилить, и не хотелось бы в дополнение к уже имеющимся проблемам, неприятностям, болячкам, страхам иметь невесомость и потерю мышечной и костной массы и, возможно, выпадение оставшихся зубов и волос. А также потерю оранжереи, в которой без гравитации ничерта не растет, сколько не удобряй. Вопрос — стоит ли риск невесомости на три месяца проверки матерника в узле связи возле крутилки — поскольку с большой уверенностью можно сказать, что это именно матерник грохнул, а не проводок отделился от клеммы. Дело в том, что запасные матерники остались на Ганимеде, и виноват в этом именно он, Грейви. А остальные выжившие ничего не знают, даже прикрученный к стояку в своей каюте капитан. Начнут спрашивать — куда делись запасные. И обязательно заподозрят. И так всю жизнь. Всегда Грейви в чем-то подозревают.

С крутилкой вопрос решился сам собой — Грейви специально медлил. Кларетт полезла на выход, Юридиси выключила. Ровное гудение крутилки нарушилось, забасило, погустело. Грейви заспешил к люку, распахнул его, и втиснулся в узкий тоннель. Гравитация убывала быстро, и вскоре Грейви пришлось вспоминать и подготовку, и время, проведенное на Ганимеде. Несколько раз он ударился головой о стену тоннеля, затем выронил все отвертки и долго не мог их поймать. В конце концов он добрался до поворота, отворил люк, и вырулил к матернику. Отомкнув дверцу, он с огромным облегчением увидел свешивающиеся с панели два проводка. Подсоединив паяльник, он поставил проводки на место и передвинул фуз. Мигнули контрольные лампочки.

— Рубка, говорит Жерве. Рубка, откликнись.

— Починил? Ну молодец! — удивленно откликнулась рубка голосом Юридиси.

В этот момент на панели что-то щелкнуло, сверкнула искра, и связь исчезла. Ругаясь сквозь зубы, холодея, Грейви осмотрел панель. Нет, ему определенно везло сегодня! Ничего страшного! Сгорели шесть предохранителей сразу — и черт с ними! В кладовой этих предохранителей — тонна. Нужно добраться до кладовой, вытащить предохранители, вернуться, и вставить.

— Нет, не починил, дура толстожопая, — объяснил Грейви потухшей панели. — Но скоро починю, чтоб тебе лопнуть, блядища, хонница.

Мелочи это все. Главное — мне двадцать шесть, и у меня стоит хуй. Я уж думал — прощай будущее. А тут вот какое дело. Мы это обсуждали, обсуждали… с ребятами… И что же — Дубстер оказался прав. Не у всех, не всегда, но у многих зависит всё от Солнца. Как далеко от Солнца. Незаменимый источник примоэнергии. На Земле меня ждут два миллиона звякалок, настоящих, вечноразменных, обеспеченных — и свобода. Куплю себе хутень в теплых краях, у прибоя, и переебу всех женщин в округе. Чтобы каждую неделю была новая женщина. Или две женщины. Всех возрастов и рас, всех телосложений, всех типов. Жрать буду только самое лучшее, пить тоже.

Однако нужно чинить, чинить… Починю, починю. Главные трудности позади. Я герой и спаситель суверенной страны и ее друзей. Во имя благосостояния человечества обеспечил я идиотов топливом на год вперед. Правда, есть одна заминка — капитан сидит там у себя, связаный. Все записывающие устройства у него в каюте я вывел из строя в самом начале заварухи. Это было необходимо, иначе мы бы все погорели. Капитан до Земли не добирается. Мы держим его на тот случай, если он нам понадобится в качестве технического консультанта. Так мы решили, не сговариваясь. А потом пошли спать, и проспали двое суток, и проснулись в полной апатии. Мы и раньше были в полной апатии, но какие-то промежутки наличествовали, когда нужно было что-то делать, и воля к жизни нас будила. А потом снова проваливались в апатию.

Грейви пихнул отвертку в кожух на поясе, развернулся, ударился плечом о стену, чудом избежал таранного удара лбом в панель — удар этот повредил бы ее перманентно — и нырнул вниз, к люку.

***

Кларетт очень тщательно, как учили, натянула, приладила, пригладила, застегнула, засупонила, задраила белый скафандр. Проверила, как учили, мунштук, подачу кислорода, прожектор. Проверила трос на поясе. Все элементы экипировки отозвались безупречно. Кларетт присела у двери и стала ждать, когда остановится крутилка. Она совершенно забыла, что когда крутилка останавливается, начинается невесомость. Начавшаяся невесомость слегка ее шокировала. В паху разлилось тепло. Если так будет продолжаться, подумала Кларетт, из меня вся кровь вытечет. И я стану бледной как белые люди, а глаза станут прозрачные, и я буду всех пугать в темноте.

С первого раза люк открыть не получилось, и Кларетт, неловко зацепившись за створку и дернувшись, отплыла от люка метров на пять. Вспомнив инструкции поведения в невесомости, она снова приблизилась к люку, осторожно его отворила, и заползла в трубу. Проследовав до поворота, Кларетт повернула налево, потом вспомнила, что нужно поворачивать направо, развернулась, и вскоре уперлась руками и лбом в люк выходной камеры.

Сперва она нашла кольцо, за которое следует цеплять трос. Зацепила. Затем, точно следуя инструкциям, нажала нужную кнопку (оранжевую) и повернула рычаг (белый). И стала ждать. Насосы напряглись и высосали из камеры воздух. Скафандр среагировал увеличением давления. Затем прошло еще двадцать секунд — ровно двадцать — и выходная створка поехала влево. Кларетт перепугалась, хотя все было, вроде, правильно. Осторожно оттолкнувшись, она доплыла до выхода и, держась за край створки, выпросталась в открытое пространство.

Невероятное множество очень ярких звезд, очень красиво. Освещенная этими звездами поверхность нашей кастрюли. Вон пропульки, рядком, вон грань крутилки, а дальше — прицепом — груз. Темная поверхность.

Кларетт проследовала к корме, держась за скобы в корпусе. Затем повернула налево — там была дорожка из скобок, и первый ряд креплений тросов. И вот одиннадцатое крепление. Она еще раз убедилась, пересчитав крепления, показывая на каждое из них рукой.

Кларетт отстегнула от бедра кейс с магнитным дном и поставила на поверхность. Открыла. Вынула ключ, подключила с питанию. Простукала крепление.

Трос держался прочно, закрепленный в глубине обшивки. А вот напрявлялка, у самой поверхности, сильно пострадала. Четыре болта вырваны с корнем, клочья металла торчат в разные стороны. Кларетт вспомнила, что это очень опасно — рваный металл. Порежешь скафандр — умрешь. Но она не испугалась. Ей ведь не велели резать скафандр. Вот она и не будет его резать. И не умрет.

Работая кусачками, плоскогубцами, отверткой, и ключом с элетропитанием, Кларетт привела повержденное место направлялки в приемлемый вид. Затем вытащила из кейса электроклепалку, прицелилась, и поставила ее точно над центром направлялки. И нажала пуск. Почувствовав коленом вибрацию, Кларетт отвела рычаг клепалки в сторону и отодвинула аппарат. Получилось очень красиво, ровно. Удовлетворенно кивнув самой себе, Кларетт передвинулась к следующей направлялке — двенадцатый трос.

Ей начало нравиться. Выровняв еще четыре направлялки, Кларетт поискала глазами шестую, последнюю. Шестая, последняя, отстояла от нее метров на двадцать. Сложив инструменты в кейс, закрыв его аккуратно и пристегнув к бедру, Кларетт двинулась к шестой направлялке — скоба за скобой. За пять метров до места назначения она почувствовала, что трос на поясе натянулся и дальше не пускает.

Ничего страшного. В пространстве нет ни высоких волн с пенными гребнями, ни колдобин, ни крутых поворотов. Не качает, не бросает. Ровно так висит себе кастрюля. То есть, она не висит, конечно же, а летит, причем очень быстро — но на глаз это не определить. Ветра нет. Звезды стоят себе на месте — яркие, очень красивые. Вообще очень красиво кругом, когда успокоишься. Какие они все-таки яркие, эти звезды! Как эта стерва меня давеча с Грейви стащила, будто имела на это право, сука. Ну, ничего, мы своего не упустим. Она ведь в некотором роде хорошая, Юридиси наша. Оторва, но хорошая. Лицо теперь больно морщить, фингал здоровый получился. Ну, я ей прощаю. Черт с ней. Главное — живы, и, кажется, здоровы.

Трос вместе с поясом она укрепила на одной из скоб — просто намотала покрепче, а конец с зажимом сунула в намотанное — и пошла себе дальше по скобам к шестой направлялке. Сунула ногу в скобу. Отцепила от бедра кейс. Поставила, открыла.

Шестая направлялка оказалась повреждена больше других. Как же ее так умудрились разворотить, кто, где? Говорили — метеорит на Ганимеде. Какой такой метеорит — повредил шесть направлялок, а остальные не тронул? Он что, несколько раз бился в обшивку кастрюли, что ли? Врут, наверное.

Работая, Кларетт стала напевать себе под нос —

Поднялся он с места

И говорит — на-ко,

Возьми назад тесто,

Засунь себе в сраку.

Кругом стоят морды

В руках держа пики.

Какой роман бодрый.

Какой сюжет дикий.

Поворачивая осторожно последний болт, Кларетт задержала дыхание. И поняла, что болт идет слишком легко и останавливаться не собирается. То есть, сорвана резьба. Были бы в запасе болты чуть толще, она бы попробовала вогнать один в то же отверстие — вдруг сработает? Но все болты были одинаковые. Может, просто заклепать сверху листом? А вдруг не выдержит? И ее обвинят в том, что не выдержало. (О том, что, возможно, не успеют ее ни в чем обвинить, поскольку все погибнут, она не подумала). Нехорошо. А может, двойную заплатку поставить? Лист, а сверху еще лист, и вогнать клепок штук десять?

Первый лист лег гладко. Правда, отверстие направлялки частично закрыл, и пришлось его выгибать. Положила второй. Раз клепаем, два клепаем, три… нет, здесь нужно по-другому подобраться. Вот с этой стороны. Кларетт завозилась над клепалкой, переменила позу, и неожиданно поняла, что никакая часть ее тела не касается обшивки. То есть, кастрюля отдельно, а она, Кларетт, отдельно. Сперва стало интересно, но вдруг, еще до того, как она успела осознать значение свершившегося, невероятно мощный заряд адреналина парализовал ее полностью. Она в несколько приемов справилась с ним, сжала зубы, и протянула руку — и не дотянулась до скобы. Какие-то сантиметры.

Она попыталась сделать плавательное движение — как учили, в невесомости — никакого эффекта. Кларетт с ужасом увидела, что медленно удаляется от поверхности кастрюли. Очень медленно. Но удаляется. Она стала вспоминать, как следуют поступать в таких случаях. Вспомнила. Главное — создать движение в сторону корабля. С помощью… ракеты. Ракету она с собой не взяла. Ракет на кастрюле вообще не было никаких. Что остается? Кислородный баллон за спиной. Трубка подачи кислорода в скафандр. Вот трубка. Нужно набрать побольше воздуху в легкие, отвинтить трубку, и направить ее от поверхности кастрюли — и это создаст… чего-то. Пропульсию. Пропульсия — наш друг.

Отвинчивать трубку нужно вот в этом месте. Туго затянуто как. Кларетт было потянулась расстегнуть рукав и стащить перчатку, но вовремя спохватилась. Нельзя. Кислород выйдет, давление выйдет, холод войдет, помру. Отвинчиваем в перчатке. Вот, пошло. Легче. Еще легче. Нет, оказывается, это просто шайба на резьбе, для контролирования длины трубки. Плохо дело. Что еще можно придумать? Поскольку до поверхности уже метра полтора, и скоро будет два.

Кларетт потрогала шлем. Прожектор. Она нащупала крепление и отцепила прожектор от шлема. Махонький совсем. Проводки. Она просто вырвала их с корнем. Теперь нужно — нацелиться на какую-нибудь скобу на поверхности. Прикинуть, примоститься, и швырнуть прожектор в сторону, точно противоположную этой скобе. Поскольку всякое действие вызывает противодействие равное по силе и так далее. Вот только массы — моя и прожектора, фонарика сраного — очень не сходны. Очень разные. Но поскольку вокруг нет воздуха, значит нет и сопротивления. Может, это как-то компенсирует… разность масс. Последний шанс.

Кларетт заплакала.

***

В операторскую заступил Грейви и объяснил, что к чему — нужно менять предохранители.

— Времени не осталось, — сказала ему Юридиси, отрываясь от рассчетов. Проверяет, перепроверяет, и вид ужасно умный. Ни дать, ни взять — капитанша.

— Как это — не осталось? — спросил он.

— Так. До первого торможения меньше двух часов.

— Успею.

— Кретин.

— А где Кларетт?

— На кровле, где ж еще.

— Еще не вернулась?

— Нет.

— Сколько нужно времени, чтобы два болта ввернуть? Идиотка.

Юридиси некоторое время молчала, а затем включила сразу три экрана. Поводила стилом. Еще поводила, передвигая камеры, лучи, сигналы, инфракрасный датчик.

— Вот она.

Грейви вгляделся, и лицо его исказилось презрительной, раздраженной гримасой.

— Вот же пизда тупая!

— Лезем за ней.

Грейви подумал — не возразить ли? Зачем двоим-то? И решил не возражать. Подумалось ему — вот чушка эта кровящая подохнет там, в пространстве, улетит, будет болтаться труп, а ведь недавно была здесь, и вся влага кожная и подкожная, моча, кровь — все это вобрали насосы, абсорбировали, переработали в воду, отфильтровали — и я буду мыться всем этим, частью Кларетт, и пить, а ее уже нет. Как-то противно. Нужно идти спасать дылду. Пусть Юридиси берет на себя инициативу, черт с ней.

Полчаса ушло, чтобы достать скафандры из кладовой и облачиться в них. Переговоры невозможны — вся звуковая связь через панели в кастрюле. Кто это придумал и зачем? Какая сволочь? На Ганимеде выносили передатчик и ставили на поверхность. Там он и остался. Ударом метеорита разнесло передатчик в пыль.

Грейви оценил обстановку, пока они добирались до выходной камеры.

— Трос не достанет, — сообщил он.

— Откуда ты знаешь?

— На глаз. Метров десять не достанет. А то и все пятнадцать. Сделаем так. Ты цепляешься у входа и идешь по скобам в направлении этой гадины, где она там болтается. Идешь, сколько пускает трос. Я за тебя держусь и иду с тобой. Доходим. Я цепляю свой трос за скобу, прыгаю за Кларетт, хватаю ее. Ты тянешь нас обоих к поверхности.

— Давай лучше я прыгну.

— Нет. Ты не сможешь. Там самое главное — правильно схватить.

— Что ты имеешь в виду?

— Хватать нужно за сиську.

— Не вовремя у тебя чувство юмора проснулось. Все-таки лучше я, чем ты, Грейви. Правда. Ну что ты так смотришь?

— Что-то плохо мне верится в твои… способности… и еще меньше в благие намерения. Если тебя это утешит, я никогда тебе не доверял.

— Речь не о доверии.

— Слушай, Юридиси, ты быстро соображаешь. Этого у тебя не отнять. Можешь капитанить, сколько влезет, я не против, сам я этого не люблю. Но в данном случае прыгать должен мужик.

— Мужиком ты себя почувствовал вчера, и до сих пор успокоиться не можешь. Лучше бы ёб подольше.

— Не язви. Доживем — и это будет.

Юридиси усмехнулась презрительно. Грейви помедлил.

— Нужна ты мне… — он пожал плечами.

— На себя посмотрел бы.

— Видел. Испугался. Ничего, почищусь, как по хутеням прибудем. Всё, надеваем шлемы.

Они проползли по поверхности насколько хватило троса и остановились. Прыгать следовало по диагонали. В открытом пространстве это невероятно трудно. Пристегнув свой трос к скобе, Грейви долго примеривался, отделялся от поверхности, хватался за трос, возвращался, и в конце концов оттолкнулся с полной отдачей. Юридиси следила за его продвижением в сторону Кларетт. Почувствовав коленом, упирающимся в поверхность, странную вибрацию, она посмотрела на скобу, к которой Грейви прикрепил трос. Между правой стороной скобы и поверхностью наметился зазор. Юридиси взялась за скобу рукой. Скоба держалась на одной клепке. Просто прижать скобу рукой и навалиться сверху всем весом — нельзя. Невесомость. Вес отсутствует.

Потеряв в панике несколько секунд, Юридиси отцепила трос от скобы и поняла, что времени крепить его у себя на поясе уже нет. Тогда она быстро намотала трос себе на руку, от запястья до локтя. Последний виток не получился — трос натянулся. Грейви, схватив Кларетт за ногу, уплывал в пространство по инерции вместе со спасаемой. Юридиси почувствовала, как трос сдавил руку. Ее потащило вслед за Грейви. Натянулся трос на поясе, натянулся пояс, сдавил живот. Юридиси закричала от боли в руке. Второй рукой она придерживала крепление на тросе, чтобы не размотался. Удержала. Потянула на себя. Сперва было тяжело, потом легче. Она даже вошла во вкус и стала тянуть сильнее, чем требовалось, и сообразила, что делать этого нельзя только когда увидела приближающихся Грейви и Кларетт — прямо на нее. Грейви ударился в нее всем телом и попытался обхватить ее торс ногами. Юридиси судорожно управилась схватить его за локоть. Втроем они приподнялись над поверхностью кастрюли. Грейви потянулся к тросу на поясе Юридиси одной рукой. Она поняла и попыталась изогнуться таким образом, чтобы ему было легче схватиться. Изогнулась. Мало по малу, Грейви придал тройной, напоминающей скульптурную, группе движение и нужное направление. Юридиси вьехала в камеру жопой вперед, за ней вдвинулся Грейви, и за ногу втянул Кларетт. Он же задраил створку.

Когда камера наполнилась воздухом, Юридиси и Грейви одновременно сняли шлемы. Кларетт не проявляла признаков жизни. Юридиси сообразила глянуть на индикатор на кислородном баллоне и, освободив руки, расстегнула и стащила с Кларетт шлем. Кларетт была без сознания.

Искусственное дыхание в условиях невесомости — трагикомедия со слюнями. Но они справились, поочередно прижимаясь губами ко рту Кларетт и давя ей на грудь. А может она сама очнулась.

***

Вкючили снова крутилку, и некоторое время просто сидели в креслах в операторской, привыкая. Затем Грейви стащил с себя скафандр, бросил его на пол, и ушел менять предохранитель.

Дверь в отсек, где хранились предохранители и прочая дребедень, заклинило. Он вернулся за ломом. Сверившись с часами и прикинув интервал, который по плану должен был отделять смену курса от начала торможения, он понял, что может и не успеть. Вернее, точно не успеет. Спасательная операция отняла много времени. Он вернулся в операторскую, чтобы сообщить об этом Юридиси. Ее там не оказалось. Он отправился в кафетерий. Юридиси отпаивала Кларетт от шока каким-то консервированным раствором. Грейви постоял некоторое время возле, ничего не говоря.

***

Тревога нарастала. Кларетт пришла в себя полностью. Втроем они таращились на экраны, лихорадочно проверяя и перепроверяя данные. Грейви что-то прикидывал на листе бумаги. Бумага и пишущие принадлежности хранились в операторской — очевидно на тот случай, если откажут все приборы, откроется черная дыра, кастрюлю забросит в параллельный мир, и всем членам экипажа нужно будет срочно писать завещания.

— Если два и восемь, — в четвертый или пятый раз сказал Грейви, — то мы отклоняемся от каспа на шесть градусов вот сюда, — он ткнул карандашом в точку на экране, а затем пометил цифру на бумаге птичкой. — А если два и девять, то на три градуса сюда, — и он снова ткнул в экран.

— Я не помню… напомните мне… — сказала Кларетт. — Почему только одно торможение до каспа? Почему нельзя корректировать?

— Да, это они объясняли, — Юридиси наморщила лоб, и от этого длинный ее крючковатый нос удлинился и загнулся еще больше. — Но я не помню.

— Я тоже не помню, и это не важно, — сказал Грейви. — Что ж мы, экспериментировать будем здесь, что ли? Прямо сейчас? Двадцать минут осталось!

— А посмотри еще раз угол от Солнца, — предложила Юридиси.

— Зачем?

— Вдруг там ошибка.

— Компьютер не человек, ошибок не делает.

— Посмотри!

— Сама смотри.

Юридиси поводила стилом по экрану. На изображении появились цифры. Некоторое время она их изучала.

— Вон странная цифра, — сказала Кларетт, показывая пальцем.

— Чем она странная?

— Должно быть больше. Не помню сколько, но должно быть больше.

Юридиси и Грейви вперились в экран.

— Это не… это астрономические единицы! — сказал Грейви. — Блядь! Кто ж считает в астрономических единицах, идиотки!

— Ты сам идиот!

Он быстро пересчитал угол. Юридиси и Кларетт внимательно следили за движениями карандаша.

— А ну, пихнем это в базу данных, — сказал он, тыча карандашом в результат.

Юридиси нащелкала цифру. База данных цифру приняла, и все встало на место. Робкий тройной облегченный вздох.

— Пристегиваемся, — сказала Юридисе.

— Поставь сначала на автоматику, — попросил Грейви.

— Зачем?

— Ты что, сама собираешься включать? В нужную микросекунду?

— А, да…

— Ум у баб куриный.

— Заткнись.

Юридиси ввела данные в программу и задействовала таймер.

— Проверьте еще раз, свежими глазами, — попросила она.

Кларетт и Грейви просмотрели цифры на дисплеях. Кларетт ничего не сказала, а Грейви сказал:

— Ну, теперь уж… Если это тебя утешит…

Пристегнулись к креслам. Прошло пять минут. Семь. Восемь. На девятой минуте послышался нарастающий гул, кресла развернулись и накренились под углом, следуя законам физики, а потом загрохотал контролируемый взрыв, и сразу же началась перегрузка — две гравитации… три… пять… восемь… Сознание отключилось.

Тросы выдержали, парус, целехонький, сложился в исходное положение. Автоматика не подвела.

***

Ни одного неповрежденного предохранителя в кладовой не оказалось. Грейви принес в операторскую несколько поврежденных.

— Можно поставить жучок, — предложила Кларетт.

— Нет, — откликнулась Юридиси. — Зажарим всю систему. Нужно перепаять… Грейви, перепаяешь?

— А? Да. Наверное. Ты схему видела? Это нужно возиться… долго-долго… Если просто перепаять предохранитель…

— Да я поняла, поняла. Долго — это сколько?

— Часов десять.

— Опять не успеваем.

— Да, опять.

— Подохнем все, — выступила с пророчеством Кларетт.

Юридиси даже «заткнись» не сказала.

— Ладно. Выход какой?

— Да, собственно, только один.

— Давай высчитывать поворот перед каспом.

— Давай, — согласился Грейви. — Только вот что… А ну, проверь, сколько горючего осталось.

Юридиси сочла мысль правильной и проверила.

— В обрез, — сказала она. — То есть, кажется, что в обрез. Сколько еще нужно будет жечь?

— Поворот перед каспом — раз. Возможная корректировка курса после каспа — два. Возможный поворот возле Луны, три. После этого торможение, оно как три поворота.

— Я до сих пор не поняла… — сказала Кларетт, глядя в потолок.

— Помолчи, — перебил ее Грейви.

–… не поняла, почему нельзя тормозить, как мы только что тормозили, — снова подала голос Кларетт, глядя в потолок.

— Потому что серию атомных взрывов, даже контролируемых, возле Земли производить не положено, — сказал Грейви раздраженно. — И если мы на такое пойдем, нас пристрелят сразу после того, как отцепят груз.

— Ладно, — сказала Юридиси. — Тут есть одна запись интересная. Грейви, смотри.

Грейви посмотрел на дисплей. Кларетт тоже.

— Точно подохнем, — подтвердила Кларетт.

— Это уже производилось, или просто теория? — спросил Грейви, изучая график.

— Делали. Дальше — видишь? — расчеты. На сколько возрастает мощность.

— А почему нам об этом ничего не сказали?

— Потому что хотели, чтобы мы довезли груз в сохранности, а не тратили его на пируэты в космосе.

— Взорвемся, — пообещала Кларетт. — Только Грейви начнет смешивать, сразу бух, и всё. Ты же не сахар в кофе насыпаешь.

— Если тебя это утешит, я терпеть не могу пессимистов, — сказал Грейви. — Ты бы что-нибудь приятное говорила, дылда дурная. Ласковое что-нибудь.

— Гелий-три в пропульку — чем ты будешь отцеживать, пипеткой? — спросила Кларетт. — Или стаканом для скотча? Так ведь стаканов нет. Ну тогда просто на глаз, — заключила она уверенным лживым тоном, которым недалекие люди изображают сарказм.

— Датчик показывает, сколько в контейнере груза, — возразил Грейви. — Списываешь изначальную цифру, цедишь, выключаешь, когда искомая цифра возникает на экране.

— Цедишь куда — в ведерко? И как, насосом? Или ртом?

— Сейчас дам в морду.

— Идиот! — с чувством сказала Кларетт. — Лучше бы связь починил. Я бы сама починила, но у меня руки дрожат до сих пор.

— Ладно, — сказала Юридиси. — Есть у меня одна мысль. Посидите здесь, я вернусь через полчаса. Кстати, уж если паять, то начинал бы прямо сейчас, чего бездельничать.

***

— Касп вы не пройдете, — сказал капитан Доувер, жуя. — Без связи с Землей ничего у вас не выйдет. Нужен предельно точный расчет, на глаз рулить не получится.

— А что, — спросила Юридиси, — были прецеденты? Кто-то погиб?

— Всякое было.

— Темнишь, капитан. Темнишь.

— А мне-то что. Живым вы меня доставлять на Землю все равно не соберетесь. Купить мне вас нечем. Говорю просто, чтобы доброе дело сделать.

— Добрых дел за тобой не замечено. Ты, капитан, не человек, ты свод правил. Непримиримый. Каменный. Вас таких специально набирают. Не люди вы, а роботы.

Доувер хотел было ответить, но передумал.

— Касп всех уравняет, — сказал он.

— Если бы можно было вернуться на Ганимед, в тот момент, когда все пошло наперекосяк, что бы ты сделал?

— Что бы я сделал?

— Да.

— Устранил бы всех, кто открыто проявлял нелояльность. Начиная с тебя и Дубстера.

— Чем же Дубстер тебе мешал?

— Он был твой любовник.

— Это когда было-то.

— Понятно было, что он прежде всего будет пытаться тебя спасти, в ущерб всему остальному — цели миссии, сохранности остальных членов экипажа, и даже личной выгоде.

— Понятно? А вот мне это было не понятно.

— Да, ты не такая умная, как хочешь казаться. — Он поперхнулся, откашлялся, и сказал хрипло, — Как только вы появились перед кораблем, впятером, нужно было сразу вас устранять, всех. Но мы впустили вас на корабль. Я увидел Дубстера в операторской. Он что-то там рассматривал, не знаю, что. Потом сказал мне, что ты куда-то подевалась. Я пошел за ним, как идиот. У меня был с собой стек, мне ничего не стоило убить его прямо тогда, найти тебя, и тоже убить. Остальные ушли бы сами. Стадо.

— Ушли бы — умирать в ледяной пустыне, так?

— Они не были членами моей команды. Я за них ответственности не нес. У меня был груз, у меня был корабль, и был экипаж из пяти человек.

— А остальных ты куда девал?

— Погибли во время перехода.

— В каспе?

— Нет. Касп мы проходили при полном содействии Йоганнесбурга, безупречно. Погибли уже за орбитой Марса, над астероидным поясом.

— Каким образом?

— Драку устроили. Пришлось принимать меры. Чтобы остальные жили.

— Слушай, капитан, не следует считать меня последней дурой. Связь с Землей — формальность. Где-то в системе храняться инструкции для прохода через касп. Спрятаны глубоко, но у капитана и его помощника наверняка есть доступ. Скажи, где искать.

— Нет никаких инструкций.

— Есть. Не темни. Я привезу тебя на Землю живым. Честное слово.

Он усмехнулся.

— Твое честное слово — много ли оно стоит?

— Много. Я обещала Дубстеру.

— Ты сама веришь в то, что говоришь?

— У меня выбора нет. Где инструкции по каспу?

— Юридиси, — сказал капитан, допивая воду. — Сделай милость. Иди на хуй. Оставь меня в покое. Или убей меня прямо сейчас.

— Убить я тебя всегда успею.

***

Сто тысяч рассветных блесток на пологой волне. Тихий всплеск, едва заметная пена, вода откатывается и обнажает влажный песок. Воздух приятно пахнет илом. Волнорез, продолжаясь за терассой, уходит далеко в море.

Каменный пол терассы теплый, несмотря на ранний час. Позади — маленький уютный коттедж.

Юридиси проводит рукой по голове — ежик волос, только что начавшийся, меньше миллиметра, приятно покалывает ладонь. Она оглядывает себя — короткий махровый халат, нежная чистая кожа под ним. Юридиси вытятивает вперед левую ногу — безупречный педикюр. Делает глубокий вдох, потягивается — тело отзывается приятной послеоргазменной усталостью в мускулах и суставах. Это не сон. Явно не сон. Разве во сне бывают запахи? Или вот — смелая Юридиси, не боясь нарушить иллюзию, щиплет себя за бедро. Нет, она не спит.

Из коттеджа выходит голый Дубстер. Она не оборачивается. Она просто знает, что это именно он. Он обходит шезлонг и направляется к перилам терассы, не глядя на нее. Ей не нужно видеть его лицо, чтобы понять — позирует. Могучей спиной, компактными ягодицами. Мужчины все-таки невыносимо тщеславны. Он делает вид, что восхищен роскошным восходом с длинным импрессионистским мазком кучевых облаков над горизонтом. Подонок, думает она с нежностью. Сейчас он повернется, уперев одну руку в бок, и покажет ей свой все еще слегка напряженный член.

— Хочешь дыню? — спрашивает он.

— Пошел ты.

— Очень вкусные дыни. Я уже две штуки слопал. В душе соленая вода. С тем же успехом можно было бы просто окунуться.

— Иди сюда.

— Зачем?

— Иди сюда, подлец!

— Хмм. Ну, вот я, подошел. Чего тебе?

— Сядь. Нет, не так. Верхом на шезлонг. Я вот так приподниму ноги, а ты сядь верхом… Вот, правильно. А теперь я положу ступни тебе на бедра… расслабь бедра… вот. У меня красивые ступни?

— У тебя красивые ступни. Жрать хочешь?

— Не очень. Ебаться хочу.

— Это просто замечательно. Это как раз совпадает с моими желаниями. Но из деликатности я не хотел говорить тебе об этом. Я думал, женщины любят недомолвки.

— Я не люблю недомолвки. Не хватай меня за сиську. Нежнее.

— Вот так?

— Примерно. И вообще учитывай разницу габаритов. Я миниатюрная, а ты слон здоровенный. Ай. Нежнее, тебе говорят!

— Зато тебя можно ворочать туда-сюда, и это не выглядит глупо, и ты не обижаешься… Живот у тебя мягкий. С возрастом растолстеешь, наверное. Будешь жирная и сварливая. Не хлопай меня по голове, это сбивает… Я тебя сейчас подвину слегка, хорошо? Вот, правильно. Подожди, подожди… Где это мы, вот бы узнать…

— Зачем? Разве… тебе… плохо… со мной?

— Не дергайся… Мне с тобой хорошо. А то третьего дня много рассуждали про касп. Если ты обнимешь меня одной рукой за шею, тебе будет легче… сохранять равновесие. Чего ты так стонешь, это еще не… вот, теперь до упора. Нравится?

— Хвастун. Трепло.

— А ты скажи — нравится?

— Очень нравится. У тебя самый огромный член в мире, мечта всех женщин. Доволен?

— Ну, не самый…

— Но около… того. Если это действительно касп, то, наверное…

— Что?…

— Нет, не знаю. А тебе нравится?

— А как же. У тебя самая пухлая жопа в мире. И самое влажное и горячее влагалище всех времен. У тебя нежная кожа и бедра приятной формы. И большие глупые глаза.

— Руку убери.

— Зачем? Очень удобно.

— Я прекрасно знаю, что у меня нос крюком. Мо эдо не побод дахватыбать ебо б кулак… убеды дуку, дудак.

— А за ухо? Ухи у тебя тоже красивые. А ареолы вокруг сосков как блюдца.

— Об… обижусь.

— Не обидишься. Помнишь, как мы с тобой встретились тогда, в Центре Подготовки?… Ты мне хамила все время и окатывала презрением. Я сразу понял, что ты хочешь со мной ебаться.

— Какой ты… умный… и дальновидный. Рожа у тебя какая зверская.

— Зверская?

— Нет, мужественная, мужественная. Очень такая… типа… стойкая… рожа. Дай я укушу тебя за губу.… Три месяца…

— Три месяца абсолютного счастья, ты хотела скзать?

— Ты серьезно?

— А ты разве не думала так? Признайся.

— Думала. Не запрокидывай меня… Ну, зачем ты встаешь? Что за акробатика?… хочешь показать мне, какой ты удалой?…

— Нет, просто на постели тебе будет удобнее. У тебя спина нежная. А шезлонг жесткий.

— Врешь, это у тебя спина нежная, и ты хочешь лечь, и чтобы я тебя… ай… обслуживала. Осторожно, не долбани меня головой… косяк!… дверь же!… силач хуев…

— Не ворчи. И не рыпайся, уроню ведь… Осторожно. Вот, я медленно сажусь… теперь ложусь… не сжимай коленки, наоборот, расставь… Правильно. Теперь я заложу руки за голову… вот так… и буду смотреть в потолок… а ты действуй, не ленись. Но помедленнее. Помедленнее, я сказал!… Живой человек я, не конь какой-нибудь…

— Вот так?

— Да, так хорошо.

— А почему у тебя грудь не волосатая?

— Не знаю… Гены такие, наверное… А вот… про тебя я ничего не знаю. А, Ридси?… Сколько у тебя было мужчин до меня?…

— Все тебе… расскажи… Меньше, чем ты… думаешь.

— Непонятная ты, Ридси!… Судя по всему, ты не из зелайфа. Не… Э…

— Я из зелайфа..… Но… не сразу… Я… рррр… в богатой семье… рррр… родилась. Но… с детства… была оторва страшнейшая… Нил. Нил, тебе хорошо?

— Мне… хорошо. Зачем же… тебе… зелайф понадобился?…

— А мне… скучно было…. Хотелось действ… действия.

— А ты когда-нибудь… любила?… Кого-нибудь? До… меня?

— Это… Нил, это… бестактный вопрос…

— Ну, от меня ожидать… тактичности… глупо. Вот странная… складка у тебя… будто растя… растяжка. У тебя что… дети есть?…

— Есть…. Близнецы…. Только… только они не мои. То есть… мои, но их отдали… в семью… А я хотела бы… чтобы у нас с тобой был… ребенок… Странно.

— Что странно?

— Я думала, у тебя сразу хуй упадет от такого признания.

— Не останавливайся.

— А… да…

— Я бы тоже хотел… чтобы ребенок…

— Трепло… Хочешь посмотреть, как я… вот так вот… кончаю, хочешь?….

— Хочу.

— Сейчас. Вот оно… еще немного… А у тебя есть дети?…

— Наверное. Я как-то не… Ого!… Да… Ни хуя себе… Молодец, Ридси. Ну просто Афродита, а не Ридси… Подожди, я тебя переверну…. Интересно, мы… касп… тебя на моей кастрюле нет… Это я точно помню. Тебя оставили ждать следующую… А в каспе мы вместе…

— Ай!… Дай же отдохнуть, сволочь… Ну, хорошо, только замри на пару минут… Нет, можешь навалиться хоть всем телом. Да. Сиську прищемил… Да. Ага. Меня оставили… а потом был Ганимед, а потом… да подожди же ты, полежи не двигаясь.

— Трудно.

— Потерпишь. На обратном пути… касп…

— На обратном?… Как… как же это? Я лечу туда, а ты уже… обратно?…

— Да куда же ты… замедлись! Замедлись, тебе говорят, я не успею!

— Успеешь!

— Не успею! Не успею, сволочь! Замедлись!

— Успеешь!

— Успею… успеваю…

— Сука!

— Подонок!

— Я люблю тебя!

— Я люблю тебя!

–… ххх… это моя щека.

— Небритая.

— Неправда, я брился давеча. Можно я выпростаюсь? Где-то были сигареты. Ужасно хочется курить.

–… Не знаю… Вон они, на трюмо. Помнишь, нам объясняли про касп?

— Кривой такой тип, с постной мордой? На тебя все время облизывался? Помню. Я скучал дико.

— Я тоже. Ужасно, когда кто-то пытается объяснять, а сам не понимает, и скучно ему. Скука заразительна.

— А он не понимал?

— Заметно было. И козлом от него пахло. Помню, он говорил, что касп — это временное смещение. Не пространственное, а временное. И помню — четыре уравнения писал, показывал.

— В одном из уравнений ошибка была. Я думал, что временных смещений в отрыве от пространства не бывает.

— Это смотря что брать за… дай мне тоже закурить… за точку отсчета.

— Тебе идет.

— Что именно?

— Сидишь голая по-турецки и куришь, запястье на коленке.

— Ты всем женщинам такое говоришь?

— Я вообще ничего такого женщинам не говорю. Я человек суровый, мне моя репутация дорога.

— А ты в зелайф как попал?

— Я родился в зелайфе. Отец был медвежатник…

— Профессиональный?

— Да. Мать умела разное… А отец серьезный был. Инструменты у него были любимые, он их берег, лелеял. Зарвался, заважничал. В тутумнике маялся, к нему какие-то разведчики заглянули, предложили что-то, солидные гонорары сулили. Не знаю, что из этого вышло. Мать путалась с кем попало потом. Мне было лет двенадцать, и я начал самостоятельную жизнь. В семнадцать чуть не нарвался по-крупному, но армия пришла к нам в предвариловку, поговорили со мной, взяли меня в оборот, определили в спецназ. Когда спохватились, сообразили, что я командам подчиняюсь плохо, был скандал. Выперли, но не забыли. Словечко замолвили в нужный момент, и вместо строгого режима попал Дубстер неприкаянный, несостоявшийся спецназовец, в Горную Землю.

— А потом?

— А потом от меня были рады избавиться. В Горной Земле — улицу не так перешел, тебя сразу на тот свет отправляют. Ну, я-то на тот свет отправляться не захотел, и они это очень скоро поняли. Что на тот свет меня можно отправить только в большой компании, включающей половину их паханов. Постеснялись, решили что дело того не стоит. Подвернулся набор в Пейлоуд, меня и сплавили.

— Не жалеешь? А? Нил! Не молчи.

— Знаешь, я так думаю… Вот встретились мы с тобой в Пейлоуде… Я многого тебе не сказал, вот об этом жалею. Если это действительно касп, и мы сейчас в каспе, значит, долго не продлится… а придется ли нам с тобой еще свидеться — не знаю. Надеюсь. Но не знаю. Встретил бы я тебя года четыре назад, или пять. Кто ж знает, что бы из меня вышло. Каким бы я стал. А, Ридси? Многое зависит от женщины. Я так думаю. Ну, что ты так смотришь? Ридси, не… Ну, вот. Не плачь, Ридси. Дай сюда сигарету… отдай, тебе говорят! Ну не плачь.

— Выйдем на терассу, Нил.

— Выйдем.

— Хочется спать.

— Да.

— Уснем — и все кончится, и опять…

— Да.

— Возьми меня на руки. Осторожнее! Медведь!

— Прости.

— Опять об косяк долбанул. Ну, не идиот ты?

— Идиот. Смотри, солнце высоко.

***

Кларетт замычала от злости. Пространство, подпространство, касп, говорят, говорят с умным видом! Козлы! Хонники сраные! Мать-перемать, как тошнит! В голове гудение и дребезжание! Все кругом мутно. Справа сидит дура жопастая… слева Грейви блюет… Чтоб вам всем… нет, если я выживу, то всех поубиваю… невозможно, невозможно! Все болит, саднит, и ноет! И дышать почти невозможно!

Кларетт рывком расстегнула оба ремня, вывалилась из кресла, и на четвереньках поползла к выходу из операторской. За все мои мучения! Надо взорвать кастрюлю вместе с грузом. Желательно, чтоб пострадало много людей! Чтоб они почувствовали, твари равнодушные, жующие, энергии требующие! Почувствовали, как мы здесь загибаемся.

Она добралась до душевой и стащила с себя — штаны, куртку скафандра, которую до того снять не управилась, майку, забралась в тубус, и включила воду. Когда вода поднялась до ребер, она не стала нажимать на слив, а замерла, и только дышала — короткими вдохами. И простояла в тубусе очень долгое время. В дверь грохотали, били ногами, может даже головой, но она не отзывалась. В конце концов дверь взломали — на пороге возник Грейви с ломом в руке, а позади него жопатая стерва Юридиси. Кларетт нажала слив, вышла из тубуса, зло посмотрела на них обоих, и сказала:

— Помыться не дадут.

Очень им нужно было меня спасать! Спасатели! Я теперь им что — до конца жизни обязана? Ах, какие вы добрые, сердобольные! Не допустили ухода подружки в пространство. Лицемеры. Свиньи.

Она наотмашь ударила Грейви по уху. Грейви бросил лом и двинул ей по щеке, а потом еще раз, и она дала сдачи, и Юридиси кинулась их разнимать, и получила по лбу и по затылку от Грейви, а Кларетт въехала Грейви по яйцам ногой, он заскулил, завыл, завертелся на месте, упал на бок. Юридиси схватила Кларетт за волосы, и Кларетт с удовольствием ляпнула кулаком — в глаз не попала, около, в скулу. Юридиси царапалась и пиналась, Кларетт рычала и молотила кулаками. Вскоре обе обмякли и откатились друг от друга.

***

Все-таки Грейви нашел нужные инструкции и усилил пропульки дозой груза с катализатором. После этого он допаял предохранитель и пошел его вставлять, и через полчаса восстановилась связь с Йоганесбургом, и дежурный на Земле поднял на ноги весь центр. Экипаж хвалили, экипажу льстили, экипажу обещали золотые горы. О капитане спросили один раз, и тут же забыли. Груз целый. Трюк с усилением пропулек приняли на ура, пересчитали, продиктовали инструкции, проконтролировали. По малой корректируя курс, кастрюля ровно и быстро шла к Земле, тормозясь через равные интервалы, каждые три часа. Спали теперь посменно.

Грейви махнул Юридиси рукой и вышел из операторской. Приготовленный мешок из толстого пластика ждал на второй полке в кладовой, лом лежал на полу. Грейви проследовал к каюте капитана. Сжав зубы и взяв лом в правую руку, он оттянул дверь. Капитана в каюте не было.

Грейви поспешил назад в операторскую.

— Как это — нет его? — Юридиси широко открыла глаза.

— Нет.

— Что ж он, встал и ушел? Своим ходом?

— Возможно. И теперь прячется.

— Грейви, ты шутишь.

— Если тебя это утешит — то да.

— Где Кларетт?

— Спит, наверное.

Сунулись к Кларетт. Она действительно спала. Разбудили.

— Чего, чего вы… — заворчала Кларетт.

— Когда ты видела его в последний раз?

— Не желаю его видеть, морду его хонниковую…

— Дура! Когда?

— Не помню. Ты последняя к нему ходила.

Грейви смотрел на них попеременно.

— Кто-то из вас, девочки, его убрал, — неприятным голосом сказал он. — Так?

— Что ты плетешь! — возмутилась Кларетт.

— Нет, — сказала Юридиси. — Грейви, может ты?

— Я собирался, — признался Грейви. — Но не успел. Ну и где он теперь?

— Может, прячется?

— Где? Как? И как он освободился? Чем перерезал ленты? Обо что перетер?

***

Сперва были неполадки, почему-то горел индикатор правого люка, но выключился после того, как Грейви стукнул по панели кулаком пару раз. Угол входа в атмосферу скоординировали безупречно. Перегрузки незначительные, не сравнить с каспом. И уже над Атлантикой, в одиннадцати километрах от поверхности, отлетело покрытие боковой антенны, замигал аварийный сигнал, и Грейви и Юридиси одновременно схватились за джойстики, а Кларетт сказала:

— Не так, так эдак, все равно подохнем, какая разница…

Выдвинулись и распахнулись кормовые крылья, восстанавливая баланс, выползли из щелей тормозные флапы, и кастрюля пошла на снижение. Юридиси магнифицировала цифровое изображение посадочной полосы.

— Айвенго, как слышите?

— Хорошо слышим, — сухо ответила Юридиси. — Освободите полосу до самой воды. Что там за дрянь у вас стоит, справа?

Пауза.

— Это пожарные, на всякий случай.

— Уберите их на хуй! — велела Юридиси. — Автопилот выведен из строя, мы садимся вручную!

— Держите связь.

Пауза. Пожарные вуатюры начали отъезжать от полосы.

— Айвенго, полтора градуса к порту. Расстыковка через десять секунд.

— Какая еще расстыковка? Нам ничего про расстыковку не говорили! Эй! Вы будете отвечать или нет?!

— Шесть, пять, четыре…

— Что за расстыковка?!

— Два…

— Я спрашиваю!

Кастрюлю качнуло, затем загудели турбины — автоматически, и скорость увеличилась.

— Порядок, Айвенго! Тушите скорость!

Юридиси и Грейви переглянулись.

— Что вы там колдуете, сволочи? — крикнула Юридиси. — Что это было?

— Айвенго, все в порядке! Груз отделился и переключился на автоматику.

— Груз?

Грейви замычал и завертел головой с таким видом, будто самые худшие его подозрения только что оправдались.

***

В отделенном модуле пришли в движение автономные генераторы. Загудели открывающиеся створки. Модуль разделился на четыре части, и по очереди над каждой из частей взвились три парашюта. Через некоторое время четыре огромных контейнера не очень плавно опустились в Атлантику в пяти милях от берега. Из порта к ним уже шли полным ходом буксирные катера.

Контейнеры оттянули — не в порт, а по соседству, в мини-гавань, и в короткий срок погрузили их на платформы. Массивный электровоз поволок их в объезд гор и холмов, прибыл спустя полчаса в Горную Землю, и остановился под дебаркадером Комплекса Переработки. Еще около сорока минут прошло до того, как контейнеры транспортировали к «подойнику», и еще минут десять заняло у техинспекторов закончить полуденную трапезу и развинтить задраенный люк в технадстройке первого контейнера, в коем и обнаружился все еще живой (на удивление) человек в скафандре, у которого кончался кислород в последнем баллоне. Сразу вынимать его из скафандра было нельзя, поэтому, рискуя жизнью обнаруженного, послали за новым баллоном, и на это ушло еще около часа. В сознание человек пришел только через двое суток, но еще до этого люди, обладающие высокой степенью доступа в компании Пейлоуд установили, что это капитан Доувер.

***

Люди входили и выходили, медсестры меняли капельницы, Доувер безучастно наблюдал за суетой. Щелкал переключателем, смотрел без особой охоты комедии. Сводки новостей вызывали в нем раздражение. Где-то встречались официальные лица, болтали и обменивались лицемерными улыбками, где-то вспыхивали вооруженные конфликты, какие-то полоумные альпинисты взбирались зачем-то на вершины, обсуждались бюджеты и скандалы, знаменитости изменяли друг другу, спортсмены ссорились со спонсорами. Суета.

Под вечер появился наконец господин Пицетти — в роскошном летнем костюме кремового света. Остатки кудрей он каким-то образом умудрился зализать и затянуть сзади черной лентой.

— Ждем только вас, капитан, — сказал он.

— Ридси. Изолируйте ее. Мне обещали, что я завтра встану на ноги. Я сам с ней поговорю.

— Собственно, я хотел узнать… вы понимаете меня, капитан.

— Да, координаты. Они у нее. Шифр. Она не знает, что именно там написано, но шифр помнит наизусть, может воспроизвести. Будут вам координаты, господин Пицетти. Завтра. Остальных можете отпустить, толку от них никакого.

— Может, она с ними поделилась секретом?

— Ридси? Не тот случай, господин Пицетти. Впрочем, можете их допросить с пристрастием.

Пицетти прикинул, что к чему, перебрал в памяти предысторию, и понял, что Доувер прав. На всякий случай он все-таки решил еще один раз допросить Жерве. С Кларетт он уже переговорил, и обнаружил, что дура она редкая. А с Ридси все глухо. Хорошо. Пусть капитан попробует. Есть много способов развязывания языков, но пусть капитан сперва попробует… что у него там на уме…

***

Люди военные так или иначе тщеславны и в мирное время более других озабочены своим внешним видом. Капитан Доувер обнаружил, что может сидеть и стоять, а вот ходить — не очень. Нужна была третья точка опоры. По его требованию один из сотрудников больницы обегал несколько магазинов и предоставил капитану на выбор восемь разных палок и тростей. Больше всего капитану понравилась трость со вставным кинжалом, но он решил, что это слишком вычурно и выбрал менее эффектного вида вещь, с откручивающимся набалдашником и полостью для наливания и транспортировки аварийной дозы коньяка. Сперва капитан решил, что это глупость, но, подумав, последовал привычке использовать все предметы строго по назначению. У полости имелось назначение. Он попросил коньяка, в присутствии медсестры влил четверть содержимого бутыли в трость, и завинтил крышку. Ручку и блокнот сунул в карман пиджака. Ботинки пришлось зашнуровывать медсестре — Доувер не смог ни нагнуться, ни согнуть и поставить на стул ногу.

Прибыв в Центр Подготовки, капитан холодно поздоровался с комендантом Уилсоном, расчеркнулся в ведомости, и проследовал в сопровождении двух охранников в отсек, где обычно содержались выбывшие конфликтные. В комнате Юридиси имелись привинченная к полу кровать, стол и стул (тоже привинченные), и решетка на окне. Юридиси, в льняных голубых штанах, майке, и голубой куртке, босая, сидела по-турецки на кровати. Капитан сделал знак охранникам, и они удалились, заперев дверь. Юридиси хмуро смотрела на него. Опираясь на трость, он осторожно опустился на стул.

— Что тебе нужно?

— Ты знаешь, что, — сказал он. — Все ты знаешь. Хочешь верь, хочешь не верь — мы с тобой сейчас хотим одного и того же — свободы. Но, понятно, ты хочешь гарантий, денег, может даже новый паспорт. Последнее — самое легкое. У нас с тобой как раз есть общий знакомый, который занимается паспортами.

— А взамен?

— Ты знаешь. Координаты.

Она промолчала. Когда он шел сюда, ему вспоминались месяцы унижений по пути на Землю, и он боялся, что ненависть к ней испортит дело, не даст ему спокойно говорить. Но ненависти не было. Была какая-то смутная тоска, обида, неприятная уверенность… в чем? В том, что такая вот особь женского пола никогда бы не смогла его, Доувера, полюбить. Такие полные неуемной энергии, живые, страстные женщины любят только таких мужчин, как Дубстер, мужчин, для которых нет правил и устоев, мужчин, которые никому не подчиняются и ни от кого не зависят, пока их не поймаешь и не посадишь, но и в тутумнике они тоже ведут себя независимо.

— Не старайся набить цену, Ридси. Больше, чем я тебе обещаю, ты не получишь. Цена на эту информацию падает с каждым днем. В любой момент какой-нибудь китайский роувер проедет по РПК, сбросит веху, передаст данные на Землю, и меньше чем через год очередная китайская кастрюля бросит якорь именно там, с готовым к работе оборудованием. Такие же шансы у американцев. И такие же у русских. Роуверов развелось там — целый парк.

Ей было явно неинтересно. А ведь действительно, подумал Доувер. Женщины гораздо менее романтичны, чем мужчины, когда дело касается политики, экономики, общества, и прочих полуабстрактных данностей. Женщин интересуют только личные отношения. Нет, безусловно встречаются на свете женщины, которым и другое тоже интересно. Но это очень специальные женщины. И Ридси к ним не принадлежит.

— Я не могу ни воскресить, ни заменить тебе Дубстера, — сказал он.

Она подняла на него черные свои глаза. Целый океан презрения вылился на Доувера.

— Стало быть, не понимаешь, — сказал Доувер. — Здесь, в этом здании, есть специалисты, которые получат от тебя координаты и многое другое за полчаса. Общение с ними приятным не будет, не говоря уж о том, что то, что ты им расскажешь дополнительно… понимаешь?… дополнительно!… непременно будет использовано против тебя. Ты дорожишь памятью о любовнике? Они смешают эту память с грязью, и тебе не захочется больше его вспонимать. Тебе импонирует твоя стойкость, твоя поза мученицы, ты здесь за любовь воюешь? От этой позы ничего не останется. Ты не хочешь потерять чувство собственного достоинства? Ты забудешь, что это такое. Ты будешь пресмыкаться, ползать по полу в соплях, и слезно умолять равнодушных, и предлагать им свою любовь, память, достоинство — за дозу морфия, за два часа забытья. Ты могла меня убить, и даже хотела, но не сделала этого. Я всего лишь возвращаю долг. Продиктуй мне координаты, и мы оба уйдем отсюда, мне здесь надоело, а тебе тем более.

Юридиси молчала.

***

Продовольственный грузовик прибыл с запозданием — уже наступили сумерки. Маленький толстый шофер грузовика подал ведомость охраннику, и охранник, проверив содержимое привезенных контейнеров, дал добро на разгрузку. Грузовик подогнали задом к кухонному складу, соединили его с окном подсобного помещения колесным мостом, и контейнеры один за другим заскользили по мосту вниз.

— Осторожно, стекло! — сказал один из грузчиков.

Принимающий кивнул и с большой осторожностью принял скользнувший в окно подсобки ящик.

Ответственный за кормежку отсеянных, с полочной каталкой высотой в метр, на полках которой помещались плошки с едой, бутыли с водой, стаканы, салфетки, в сопровождении коллеги подошел к двери отсеянной Юридиси Камбанеллис.

— Я не помню код, — сказал коллега.

— Восемь, восемь, пять, три, — сказал охранник с каталкой.

Прошли внутрь.

Начальник смены, опершись о стену Центра и дискутируя по связи с женой на тему «куда нормальные люди ездят в отпуск», одним глазом наблюдал, как у входа под козырьком тощий долговязый охранник о чем-то рассуждает с маленьким толстым шофером. Рассуждает неодобрительно. Шофер жестикулирует, показывает пальцем куда-то, разводит руками, пожимает плечами. Затем шофер идет ко входу в Центр и на мгновение исчезает в тени. Начальник смены нахмурился. Но нет — вот охранник ведет шофера обратно, держа за плечо левой рукой. Подталкивает к грузовику и машет рукой, мол, сиди в кабине и не вякай. Шофер некоторое время сомневается. Охранник делает угрожающий жест. Шофер покорно идет к кабине. Забирается в кабину. Хлопает в раздражении ладонью по внешней стороне двери. Начальник смены улыбается. Начальнику смены нравятся комические персонажи.

С грохотом закрывается задняя скользящая дверь грузовика. Грузчики лезут в кабину. Грузовик разворачивается и едет к пропускному пункту. Поднимается шлагбаум.

Проходит минут тридцать. В секции «отсеянных» поднимается грохот и гвалт. Несколько человек охраны бегут туда, дабы осведомиться — в чем дело? Их оскорбляют и обвиняют. Они хотят уморить отсеянных голодом? Это что, новый способ избавляться от лишних людей?

Кто-то наводит справки — держурный, ответственный за раздачу еды в этой секции почему-то отсутствует. Его каталку находят в углу коридора, ведущего в секцию. Из каталки вытащены все полки кроме верхней. Появляется начальник смены и суровым спокойным голосом спрашивает — в чем дело? Увидев каталку, он тревожится. Помедлив, отдает приказ проверить все помещения, где содержатся отсеянные — одно за другим. Начинается проверка. В помещении Юридиси Камбанеллис обнаруживается, во-первых, ответственный за раздачу — без сознания, и во-вторых — толстый шофер грузовика, связанный, с кляпом во рту. Самой Юридиси в помещении нет.

Включают сигнал тревоги, весь контингент приходит в боевую готовность. Через десять минут вертолет, посланный на поиски, обнаруживает грузовик у обочины трассы, в пятнадцати милях от Центра. Пять джипов прибывают на обозначенное место в считанные минуты, охранники выпрыгивают из них с автоматами на изготовку, вертолет зависает над самым грузовиком. Из грузовика машут рукой, затем медленно открывается дверь водителя, и из кабины с поднятыми руками вылезает грузчик.

***

В логическом центре ботанического сада помещался стилизованный под греко-римскую античность фонтан, оттененный кронами огромных лиственных деревьев. На удивление дальновидная администрация сада спонсировала круглосуточно работающее кафе неподалеку от фонтана, приятное, мягкое освещение на аллеях, и абсолютную безопасность посетителей в любое время суток (платили муниципалетету за ночное патрулирование). Ночью сад работал в убыток, обслуживая в основном безденежных влюбленных и одиноких мечтателей, но влюбленные и мечтатели создавали ауру (по мысли администрации), способствовавшую невероятной популярности сада в дневное время. А она, популярность, и вправду была невероятная. И ночное вялое действие кафе окупалось днем благодаря высоким ценам на напитки. А в ботаническом саду всегда пить хочется почему-то.

Конец ознакомительного фрагмента.