Инсула

Владимир Романовский

Детективная история, произошедшая в Санкт-Петербурге. Обычные люди в необычных обстоятельствах. Любовь, ненависть, жадность, драки и власть.

Глава шестая. О любви

Не во всяком баре подадут вам хорошее вино! Накладно это и непрактично. Плохое вино может стоять открытое днями, и хуже не станет. А приличное, если заказчики не выпили сразу всю бутылку — выдохнется, и таким образом не окупится. Но в «Катькином Бюсте» хорошее вино имелось — в расчете на обитателей Прозрачности. Не всех. Захаживали — сам Рылеев, его жена, Цицерон, изредка Вадик. Остальные обитатели были непьющие, или же, как чета Кипиани, предпочитали пить в других местах («В азиатской обстановке с французской кухней» — язвил Цицерон. «Грызуны, что с них взять»).

Приятно пить в баре хорошее вино, представляя себе покатые горные склоны провинции Бордо.

Еще приятнее пить его в компании с девушкой.

И еще приятнее — в компании с женой, которую любишь, и которая отвечает тебе взаимностью, и нет у вас друг от друга никаких тайн, не лелеете вы задних мыслей. А у жены — миловидное лицо, мраморные плечи, упругие груди, умопомрачительные колени, желанная ступня — все это можно созерцать не стесняясь… талия, правда, не очень тонкая, а жопа недостаточно округлая, слишком спортивная, но эти недостатки вызывают умиление, а не раздражение. А жена смотрит на тебя веселыми глазами. И говорит:

— Мне нужно в спортзал. После этого я вся твоя, мой повелитель.

А ты отвечаешь:

— А разве вы, баронесса, прибавили в весе? Уж не становитесь ли вы…

Она предупредительно нахмурилась.

— Ох не надо.

–… толстой? Массивной? Жирной? Я все равно буду любить каждый квадратный сантиметр вашего тела, баронесса.

Она сбросила один туфель и поставила босую ногу ему на колено. И чарущим голосом сказала:

— Удивительно. Столько времени прошло, а я тебя обожаю, как девчонка. За что ты меня…

— Не искушайте судьбу, баронесса, — строго сказал Рылеев.

Он взял ее за ногу, наклонился, приподнял юбку, и поцеловал восхитительное колено.

Рыцарь, подумай о безопасности женщины, которая тебе доверилась.

Рыцарь подумал и спросил:

— Ты уверена, что не хочешь завести телохранителей?

— Я умею за себя постоять, мой повелитель.

Рылеев улыбнулся. Все мы тщеславны, любим хвастать. Но — видение, бухгалтерша. Он сказал:

— Да, конечно, Мисс Спецназ. Но время берет свое. Навыки покрываются ржавчиной.

— Будешь меня раздражать — попрактикуюсь на тебе. А вот тебе, кстати, неплохо было бы таскать с собой в поездки каких-нибудь ухарей. Для моего спокойствия. Я дала тебе петькин телефон.

— Добрый старый Петька, бывший коллега баронессы, с большим боевым опытом.

— Это что же, ревность, мой повелитель?

Она подвигала босой ногой вверх-вниз по его бедру.

— Возможно. Да. Да, это ревность, Федотова. Что ж я — не имею права? Урод твой Петька. Очкарик лысый.

Она обняла его и поцеловала в губы. Не отрываясь от него, сказала:

— Я дала повару выходной сегодня и завтра.

Притворяясь, что шокирован, Рылеев спросил:

— Ты сама приготовишь обед? Лично?

— Хотелось бы сегодня вечером выйти куда-нибудь. Ладно, в спортзал я пойду потом. А сейчас…

–… мы пойдем домой…

–… и будем говорить друг другу скабрезности до полной потери контроля.

Он сгреб ее со стула и приподнял за талию, так что ее грудь оказалась на уровне его лица. Она захихикала мелодично, и Рылеев засмеялся.

В вестибюле было пусто. Обитатели разошлись по квартирам. Лежала разбитая люстра, и рядом с ней поверженная лестница.

Госпожа Дашкова присела на край кресла с чашкой чая.

В гостиной госпожи Дашковой имелась каминная полка с фарфоровыми поросятами, а над ней картина маслом на холсте, в раме, изображающая госпожу Дашкову в зрелом возрасте — а была госпожа Дашкова в то время очень даже ничего.

По телевизору шла программа новостей. На заднем плане торчала электростанция в каком-то южном регионе, и возле нее — толпа рабочих. Рабочие присутствовали также на среднем плане, а некоторые толклись вокруг репортерши лет тридцати, уверенной в себе женщины, говорившей в микрофон:

–… и в результат был — десять тысяч увольнений.

Она повернулась к одному из рабочих и спросила:

— Вы здесь работали?

Рабочий, которому очень хотелось сказать самое важное, но он боялся, что не подберет нужных слов, ответил:

— Ну, типа, я тут годами работал, короче. Я и мои друганы тоже. Мы работали в этой компании с самого начала.

— Какие у вас перспективы? Надеетесь найти другую работу?

— Не знаю. Короче, не очень, перспективы, да? Работы нигде нет, прикинь. Все так говорят.

— Спасибо.

Госпожа Дашкова хмыкнула, держа чайную чашку на уровне губ. Отхлебнула чай. И позвала:

— Зара! Зара!

Зара, темноволосая женщина за тридцать, вошла в гостиную.

— Видела? — спросила ее госпожа Дашкова. — Смотри.

И кивнула по направлению к телевизору.

Зара сказала с кавказским акцентом:

— Да, видела, госпожа Дашкова.

— Тоже самое будет с тобой, когда я тебя уволю, если ты не прекратишь быть тупой кавказской коровой и не будешь меня слушаться.

— Хорошо, госпожа Дашкова. Я буду вас слушаться.

В рылеевской квартире время расплылось, и не очень понятно было — стоит оно на месте или течет очень быстро. В главной гостиной, стилизованной под ранчо, висела на стене деревянная маска какого-то очень серьезного индейского вождя. На стойке бара (бар соорудили по чертежу самого Рылеева) стоял открытый ноутбук, лежали бумаги, а рядом поместился недопитый бокал — вчера Рылеев решил лично перепроверить, что наворотили его подчиненные за пятницу — они часто ошибались в предвкушении викенда. Федотова в гостиную с вечера еще не заходила, а уборщице велено было к бару не подходить никогда.

Федотова перестала постанывать и замерла на краю постели, свесив вниз руку с длинными пальцами. Влажные волосы разметались по простыне. Рылеев осторожно, чтобы их не придавить и не сделать жене больно, нашел место, куда упереть локоть, приподнялся, и принял сидячее положение. И тут же снова приник к гладкой, приятно пахнущей спине жены, и стал целовать ей позвонки, один за другим.

— Подожди, передохнем, а то я чокнусь, — сказала Федотова.

— Чокнись, — разрешил Рылеев. — Я уже вполне чокнулся. И сейчас укушу тебя за пятку.

Она никак не прореагировала. Пришлось действительно переместиться и укусить. Совсем слегка.

— Идиот, — сказала Федотова.

Тогда он стал целовать ей пальцы на ноге, и она плавно убрала ногу, согнула в колене.

— Перерыв, — сказала она устало. — Если ты меня сейчас начнешь щекотать, я сверну тебе шею.

— Ну вот еще, — возмутился Рылеев. — Не смей!

И стал ее щекотать.

Она захохотала, рванулась, оттолкнула его, и соскочила с постели. Рылеев сделал постное лицо.

— Пить, — сказал он.

— Пьяница.

— Сама такая.

Она подошла к зеркалу, схватила щетку, и стала расчесываться.

Рылеев прикрыл глаза, и его посетило еще одно видение — третье за один день. Он увидел пожар.

Пожар полыхал в их квартире. На стене сквозь языки пламени отчетливо виделялась маска индейского вождя.

В середине комнаты, привязанный к стулу, сидел человек. Видна была только его спина. Пол и возраст определить невозможно. Рылееву захотелось закричать — «Нет!»

Возможно, он и закричал. Потому что когда открыл глаза, увидел прямо перед собой встревоженное лицо Федотовой.

— Рылеев, ты что? Что с тобой?

Он зажмурился, снова открыл глаза.

— Нет, ничего. Сколько времени?

— Часа четыре. Чего ты кричишь?

— Я кричал?

— Да..

— Нну… Не знаю. Уснул, наверное, и что-то приснилось.

— Ты за секунду не засыпаешь.

— Все нормально, баронесса. Я люблю тебя.

— А я тебя. Точно все нормально?

— Точно. Мне нужно сходить… сколько времени сейчас?

— Часов семь.

— Мне нужно сходить кое-куда. Часа на полтора.

Она не стала спрашивать зачем и куда. Захочет — сам скажет, он такой. Нужно — значит нужно.

Быстро ополоснувшись в душе, Рылеев оделся, проверил карманы — ключ, бумажник, телефон. В белом купальном халате, бесконечно желанная, Федотова вышла из гостиной.

— Через час вернусь, — повторил Рылеев. — Может и раньше. Пойдем куда-нибудь сегодня, да?

— Хмм, — сказала Федотова, играя бедрами.

— Не скучайте, баронесса.

Он привлек ее к себе и поцеловал в нос. Она свела глаза к переносице и надула щеки. Рылеев засмеялся, а Федотова захихикала.

На улице было светло, но пустынно. Возможно по телевизору шел какой-то интересный сериал или матч, а может день у всех выдался тяжелый, даром что суббота. Ну, на Невском и поперечных наверняка народ, но по пути к церкви, около двух километров, Рылеев встретил человек пять. Дул вечерний ветерок.

Вечерня давно закончилась. Священник — моложавый и смешливый — вышел из-за алтаря. Больше в церкви никого не было.

Стало спокойнее на душе. Речь этого священника — плавная, свободная — внушала уверенность в поправимости всего на свете. Тем не менее, Рылеев, слушая, оставался серьезен, сосредоточен.

–… обыкновенная история, — говорил священник. — Перестроили церкву в спортивный клуб при Советах, а потом, после Советов, пытались там что-то открывать, проводить. Оказалось нерентабельно. Делать историческим памятником — процесс долгий и дорогой. Проще снести и место использовать. Церковная администрация и забыла давно, что там когда-то церковь была…

— Не забыла.

— Нет? Ну, значит, взятки в ход пошли. После этого прибывают рабочие с кирками, а потом и экскаватор. И на этом месте строят что-то другое. Так?

— Примерно так, — Рылеев кивнул. — С оговорками.

Священник подозрительно на него посмотрел.

— Вы не католик, часом?

— Я отступник.

— Я не об этом.

— Православный.

— А, ну тогда понятно. Василий Рылеев, не так ли?

— Откуда вы знаете?

— Был еще католик, с похожим делом. Вы, Рылеев, легенда в некоторых кругах. Вы собирались стать священником, но передумали.

Конец ознакомительного фрагмента.